По дороге на пляж Тель-Авива и по дороге с пляжа. Вечерние парки. Шабат
Если фотография - поиск и улавливание света (особенно в скудно освещённой России), то Израиль не просто фотогеничен, он, кажется, и состоит из набора фотографий, слайдов, вспышек, складывающихся в фотоальбом. Мощность потока столь велика, что обычные настройки, связанные с плотностью цвета и резкостью, контрастом и насыщенностью тени, выкручиваются здесь в сторону уменьшения концентрата. Особенно когда часто смотришь на страну через видоискатель, в котором всё и вовсе загустевает до состояния переваренного варенья. Даже в Барселоне, где я фотографировал как никогда (как нигде) нет этой прямолинейной, не знающей пощады, чёткости света.
Потому что по такой немилосердной жаре сознание выхватывает из ландшафта отдельные кадры. Всё прочее - рама, багет, обрамление, мутное молочко усталости, отделяющее голову от всего остального тела; как если череп - это гаджет, особенно подверженный переутомлению, а всё прочее - подвода обеспечения. Ну, да по жаре тело превращается в голову профессора Доуля, потому что у тела совсем другой климат-контроль, иная протяжённость переживания жара: тело впитывает тепло, словно бы превращаясь в черную дыру, тогда как внутри черепа жир носит по кругу.
Это же, кажется, у Делеза (могу ошибаться, но у кого-то из поструктуралистов в самых первых изданиях маркиза в Ad margenem) десадовские либертены всё время стремятся уединиться в укрытии, дабы предаться в сокрытости своим разнузданным оргиям. Израильский климат всех заточает в клетки, из-за чего маленькая страна начинает казаться ещё меньше, тогда как дороги будто бы разрывают её, словно бы выкидывая разум водителя вовне. Я всё время ловлю и пытаюсь описать эту особенность и противоречие между неподвижным воздухом, словно бы рисующим обывателям картины вечности и этим вечным мотором, работающим втуне, обращённым к морю. Хотя пока ехали на пляж, мимо развязок и многочисленных строек, регулярно меняющих облик города новыми трещинами в пространстве и усложнениями, видел многочисленных рабочих, укладывающих плитку и расширяющих дороги. Многие из них, кстати, были в оранжевых робах. Но то, что в Москве, скованной вымышленными предрассудками и давным-давно схватившейся у своих оснований, кажется излишним, чужеродным, здесь идёт сугубо на пользу.
И ведь не скажешь, что строителям хуже всех в этом пекле и они низшая каста из понаехавших - слишком уж они впряжены в общую устремлённость жить лучше, которая, шаг за шагом, приближается, освобождаясь от песка. Слишком уж заметны отвоевания у хаоса и первородных стихий, противоположных нормальной жизни. Но, кстати, значит ли это, что структурированная жизнь местного социума искусственна и ненормальна? Возможно, поэтому её так, наскоро, нетерпеливо и неаккуратно, обживают, чтобы сделать соприродной и существовавшей, как будто бы, всегда, с самого начала времён.
В Музее Тель-Авива мы смотрели архитектурную выставку, рассказывающую о строительстве небоскрёбов. Первый из них (здание IBM, которое Гена показал мне ещё при самом первом моём приезде) спроектировано в 1973-м, а поставлено в 1978-м, после чего понеслась душа многоэтажного строительства в рай. Отныне вся эта узкая цивилизационная цепочка городов непредставима без свечек самой разной формы и очертаний.
Города меняют кожу, вытесняя ветхий, низкорослый «жилой фонд» на периферию созидания и те, кто приехал уже после запуска этого процесса, почти не представляют себе Тель-Авив без этих регулярных прострелов ввысь, задающих всему, что тут есть (причём не только городу как совокупности, но самым рядовых и повседневным телодвижениям, пролезая и вникая буквально во всё) совершенно иной рисунок роли. Вторая постиндустриализация свершается на наших глазах, затрагивая даже отношения на пляже - общество этого спектакля, в котором каждый знает собственное амплуа. Солнце жалит даже сквозь облака, вода - 27 С и её почти не чувствуется, в ней нет глубины, то есть прохлады на дне. Вероятно, прохлада есть, но за буйками.
Особенно здесь заметны кошки, старики, мамы с колясками и дети (не только на пляже, но и в Тель-Авиве, особенно в Рамат-Гане) на каникулах. Остальные работают. Хотя ещё в музее, среди заинтересованных толп, я подумал, что большой (особенно столичный) город обязан обеспечивать "каждой твари по паре", все тут имеются, просто нужно знать, где искать. Тем более, если образ жизни мирволит замкнутости сообществ, вырывающийся наружу дырявыми летними вечерами.
Впрочем, сегодня шабат, особенно в Рама-Гане, где всё закрыто, даже маршрутки и автобусы не ходят, пусто совсем, даже опустошённо. Время от времени мимо проедет машина, вновь тихо. Середина дня обращена в пустыню. Тянет к воде. Помыть посуду, прогуляться возле фонтана. Лена просит вынести мусор и встречает вопросом: «Как там, на улице?» Точно могут быть варианты: улице явлена вечность дня, плохо раскладывающаяся на составляющие. Особенно если выйти из тени.
Вечером гуляем в новом парке имени Ариэля Шарона, только-только создаваемом между городом и холмами городской свалки (на ней теперь тоже разбивают парк, но до него слишком далеко, чтобы добраться даже после захода солнца). Новый парк граничит (к тому и к другому добирались на машине, значит, в сознании они соседствуют) с Сафари, еще одной зоной «зелёного отдыха», сделанного для людей. Парки развивают параллельно строительству молодых, ещё пока незаселённых, кварталов и всюду люди - с барбекю или вечерним бегом. В Парке Шарона совсем пусто - кусты и деревья ещё не набрали плотности, холмы, обсаженные рядами цветов и низкорослых посадок, пока лысы, плешивы: буйность, заложенная в проекте, ещё не наступила - видны шланги, подведённые под каждую прядку и пустота делает небо ближе, удваивая перспективу на окоём, превращённый в холмы какой-то Тосканы.
Затем едем в Сафари, имеющем статус домашнего парка, на детской площадке встречаем соседей. Даня садится на велосипедик, Полина на мопед, мы же, по-стариковски, сидим на лавочке и ждём, покуда детишки наездятся и наиграются, выплеснув адреналин, накопленный в замкнутых помещениях, чтобы можно было вернуться в комнаты и открыть окна настежь. Начинается новолуние, кажется: здесь ты к нему (к лунному циклу-то) заметно ближе. Я становлюсь проще. Заметно проще.