Шарады, ребусы, космические куплеты
Дорога до места складывается как шарада - всюду и во всем ищешь и обязательно находишь знаки, указывающие на особость твоего шествия путем.
Первый слог - в утреннем солнце, заливающим Сокол, в невыспанности, которую бортовой журнал называет "синдромом путешественника" и просит не путать с джет-лэгом.
Второй слог прячется в аэроэкспрессе, на который ты, таки, не опаздываешь, несмотря на все физические законы фунциклирования "априорных форм опыта".
Правда, плюхаясь в последний момент, не успеваешь купить билет, но с тобой для этого - "мобильный интернет".
Первый раз аэроэкспрессом с Киевского, поэтому картинка за окном пластикового вагона, непривычная. Даже Переделкино один раз включают. Запомним.
Переделкино снег заметал,
Средь белейшей метели не мы ли
Говорили, да губы немые
Целовали мороз как металл...
Но пока не зима, предзимье и заметает не писательский поселок, но человек свои следы; загадывая картонные секреты.
Опаляя железную нить,
Вдруг мелькнула вдали электричка,
И оттаяла в сердце привычка
Жить на свете. О, только бы жить!
Третий слог - это перестроенное Внуково, причесанное как бы под евростандарт, но, на самом деле, выхолощенное до состояния, в котором Борисполь не отличить от Домодедово.
Все эти псевдохайтековские инженерные конструкции под потолком; полы, превращенные в зеркала и эстетика такой запредельной экзистенциальной отчужденности, что самые близкие соседи здесь - тюрьма или, в лучшем случае, больница.
Аэропорт продолжают достраивать и расширять, точно ты на пару часов попал в Сочи. Ну, или Москву-79 (эстетика всех этих нынешних Шереметьевых примерно из догоняющего оттуда).
При том, что обслуживание не становится более технологичным, а взгляд погранца ласковее.
Но зато здесь в разы меньше народу, дырявый вай-фай и маленький боинг, с борта которого я посылаю вам это приветствие.
Наш салон просторен как бизнес (маленький боинг - это тоже знак, знак) и еще более пуст, чем Внуково.
Летим неровно, нервно, точно по морю плывем; во время постоянных зон турбулентных (на этом слове я застрял с "замен не найдено", мучил себя перебором гласных, пока разности чай или кофе, а моему соседу наливают вот уже третий стакан красного) запрещая посещать туалет.
Ночью я почти не спал ("синдром путешественника"), а теперь не могу заснуть и подавно.
Смотрю на людей и наблюдаю за людьми, хотя у этих ребусов отгадки никогда не бывает.
На соседнем ряду парень в синих носках вытянул ноги вдоль всех трех кресел, а я гадаю кто он по гражданству, "наш" или не очень.
Прямо перед мной летит семья, муж, жена и их капризная дочка лет четырех. Девочки много, она шумит и постоянно высовывается из-за своего кресла. Мой сосед морщится, а я думаю как он не прав - ведь это сегодня его персональный ангел-хранитель.
Все эти долгие часы полета в постоянном сером звуковом потоке пялишься на чужие лица, точно стараясь запомнить навсегда (словно есть послушание такое): столько в них информативности.
Однако, куда же их всех (нас всех) мгновенно вымывает из памяти, стоит самолету остановиться. В узком проходе последних минут ты еще с ними, но, встречаясь со знакомыми лицами на пограничном контроле, испытываешь неловкость тотального отчуждения.
Неловкость, вызванную тем, что все чувствуют примерно одно и тоже. И эта всеобщая, на выдохе, объединенность, отчуждает нас от них окончательно и бесповоротно.
