"Театр Веры Мухиной" в ММСИ (на Петровке)
Выставка театральных работ Веры Мухиной занимает целый этаж, несмотря на то, что экспонатов на ней не так уж и много - несколько графических серий (костюмы и декорации к спектаклям), три или четыре скульптурных портрета (один из них фарфоровый), модель «Рабочего и колхозницы», небольшая коллекция тканных артефактов и сканов, посвящённых разработке одежды и декоративных орнаментов.
Однако с десяток залов оказываются предельно заполненными, благодаря прозрачным экранам, расставленным или подвешенным в разных (в том числе и конструктивистских, супрематических) конфигурациях - дизайнеры экспозиции (Вячеслав и Анна Колейчук) транслируют на них элементы мухинских рисунков, из-за чего ощущения пустоты не возникает.
В первом зале, где на стенах висит не больше десяти рисунков, объём его заполнен прозрачными, подсвеченными колонами, составленными из тонких прозрачных трубок; в другой из комнат с парой скульптур (мраморный бюст Улановой и фарфоровый Меркулова) кубатуру её заполняют прозрачные стены, образующие лабиринт, ведущий к артефактам.
Можно спорить нужны ли выставке такие превышающие объёмы оформления, отвлекают ли они от уникального и редко выставляемого материала, или же, напротив, создают настроение, настраивают на театр внутри театра (как и положено театральной выставке, сам жанр которой предполагает скуку покинутого жизнью помещения), однако, нельзя не признать: выставка состоялась и эксперимент работает.
В ту или иную сторону, но цепляет.
Хотя восприятие - штука более тонкая, нежели чистое зрение или чистый интенциональный акт, расшифровывающий авторское намерение: когда на него воздействуют особенно ощутимыми инструментами оно может, ведь, и начать сопротивляться вовлечению в игру.
Гораздо важнее ощущение, которое дарит узкий коридор третьего этажа, в комнатах которого заваривается и настаивается мерцающий мухинский театр, обветшалые, захватанные косяки, даль потолка и пустынная лестница, ведущая в промозглый октябрь.
Башни Высоко-Петровского монастыря, торчащие в зарешетчатых окнах гардероба.
Скучающие смотрительницы, коршуном кидающиеся на фотографов.
Многочисленные объявления о том, что снимать экспозицию нельзя (висят на входе и в лифте, на стенах коридора и на лестнице).
Если по сути, то именно это объявление оказывается главным экспонатом, который и доносит до посетителя основные намерения устроителей.
Намерение странное: фотографирование не мешает восприятию, не служит спойлером, не деконструирует недостаток или же, напротив, оформительские бонусы, но, скорее, способно подхлестнуть потенциальный интерес к неожиданно исполненному дизайну.
Тем более, он такой воздушный, и, при всей своей фотогеничности, непередаваемый, что может интриговать, не передавая того, что есть в музее на самом деле.
Фотографирование в музеях с некоторых пор стало (становится) важным фактором изменившегося (меняющегося) восприятия, гаджетом постиндустриальности, напрямую работающим с сутью посещения.
Косвенно, разрешение или запрет на фотографирование оценивает адекватность и вменяемость институции; тем более, что зона современного комфорта невозможна без дополнительных, извне привнесённых моментов.
Учреждения культуры не должны идти против этого течения, противостоять важному антропологическому течению, ведь с некоторого времени музеи выставляют не экспонаты или даже коллекции, но самих себя и свои намерения.
Неважно, хорошо это или нет, сочетается с классическим музееведением или же спорит с ним, такова тенденция, крен, тренд и прежние правила уже не работают. Буксуют.
Вызывают недоумение.
Даже если устроители выставки относятся к плодам своих трудов как к интеллектуальной собственности, разглашение которой выглядит посягательством на их права, запрет на фотографирование не работает и тут: тем более, что ощущение театра, то есть того, что невозможно унести с собой, должно достраиваться какими-то другими, не административными способами.
Запрет на фиксацию подобен фройдовской проговорке, вскрывающей внутреннюю неуверенность то ли хозяев помещений, то ли экспозиционеров.
В конечном счёте, к разрешению съёмок придут все музеи и галереи, всё это - вопрос времени; тем и интереснее наблюдать за тем, как адекватных ответов становится больше, а институций, работающих по старинке - всё меньше и меньше.
Символично, что столь яростный запрет на фиксацию в данном случае исходит из Музея Современного Искусства.
Что ж, каков Музей такова и современность.
Однако с десяток залов оказываются предельно заполненными, благодаря прозрачным экранам, расставленным или подвешенным в разных (в том числе и конструктивистских, супрематических) конфигурациях - дизайнеры экспозиции (Вячеслав и Анна Колейчук) транслируют на них элементы мухинских рисунков, из-за чего ощущения пустоты не возникает.
В первом зале, где на стенах висит не больше десяти рисунков, объём его заполнен прозрачными, подсвеченными колонами, составленными из тонких прозрачных трубок; в другой из комнат с парой скульптур (мраморный бюст Улановой и фарфоровый Меркулова) кубатуру её заполняют прозрачные стены, образующие лабиринт, ведущий к артефактам.
Можно спорить нужны ли выставке такие превышающие объёмы оформления, отвлекают ли они от уникального и редко выставляемого материала, или же, напротив, создают настроение, настраивают на театр внутри театра (как и положено театральной выставке, сам жанр которой предполагает скуку покинутого жизнью помещения), однако, нельзя не признать: выставка состоялась и эксперимент работает.
В ту или иную сторону, но цепляет.
Хотя восприятие - штука более тонкая, нежели чистое зрение или чистый интенциональный акт, расшифровывающий авторское намерение: когда на него воздействуют особенно ощутимыми инструментами оно может, ведь, и начать сопротивляться вовлечению в игру.
Гораздо важнее ощущение, которое дарит узкий коридор третьего этажа, в комнатах которого заваривается и настаивается мерцающий мухинский театр, обветшалые, захватанные косяки, даль потолка и пустынная лестница, ведущая в промозглый октябрь.
Башни Высоко-Петровского монастыря, торчащие в зарешетчатых окнах гардероба.
Скучающие смотрительницы, коршуном кидающиеся на фотографов.
Многочисленные объявления о том, что снимать экспозицию нельзя (висят на входе и в лифте, на стенах коридора и на лестнице).
Если по сути, то именно это объявление оказывается главным экспонатом, который и доносит до посетителя основные намерения устроителей.
Намерение странное: фотографирование не мешает восприятию, не служит спойлером, не деконструирует недостаток или же, напротив, оформительские бонусы, но, скорее, способно подхлестнуть потенциальный интерес к неожиданно исполненному дизайну.
Тем более, он такой воздушный, и, при всей своей фотогеничности, непередаваемый, что может интриговать, не передавая того, что есть в музее на самом деле.
Фотографирование в музеях с некоторых пор стало (становится) важным фактором изменившегося (меняющегося) восприятия, гаджетом постиндустриальности, напрямую работающим с сутью посещения.
Косвенно, разрешение или запрет на фотографирование оценивает адекватность и вменяемость институции; тем более, что зона современного комфорта невозможна без дополнительных, извне привнесённых моментов.
Учреждения культуры не должны идти против этого течения, противостоять важному антропологическому течению, ведь с некоторого времени музеи выставляют не экспонаты или даже коллекции, но самих себя и свои намерения.
Неважно, хорошо это или нет, сочетается с классическим музееведением или же спорит с ним, такова тенденция, крен, тренд и прежние правила уже не работают. Буксуют.
Вызывают недоумение.
Даже если устроители выставки относятся к плодам своих трудов как к интеллектуальной собственности, разглашение которой выглядит посягательством на их права, запрет на фотографирование не работает и тут: тем более, что ощущение театра, то есть того, что невозможно унести с собой, должно достраиваться какими-то другими, не административными способами.
Запрет на фиксацию подобен фройдовской проговорке, вскрывающей внутреннюю неуверенность то ли хозяев помещений, то ли экспозиционеров.
В конечном счёте, к разрешению съёмок придут все музеи и галереи, всё это - вопрос времени; тем и интереснее наблюдать за тем, как адекватных ответов становится больше, а институций, работающих по старинке - всё меньше и меньше.
Символично, что столь яростный запрет на фиксацию в данном случае исходит из Музея Современного Искусства.
Что ж, каков Музей такова и современность.