"Дар" Т. Сельвинской в Музее Пушкина на Пречистинке
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
Сначала Сельвинская назвала свою выставку «Метро», для чего нарисовала карту-схему отношений внутри своей жизни - с людьми и с ангелами, но затем, в последний момент переиграла на «Дар», из-за чего между афишей и заходным панно существует очевидное противоречие, мгновенно, впрочем, снимаемое.
Мы пошли на вернисаж с ВМ, захватившей с собой букет роскошных пионов, для того, чтобы повидать «нашу Тату», которая ставила в Чердачинском академическом едва ли не каждый год, будучи постоянным соавтором НЮ, нашего тогдашнего худрука Наума Юрьевича.
Он режиссировал, она рисовала, входя в понимание сложной расходной части провинциального театра, из-за чего все в театре особенно её, дочь легендарного советского поэта, любили особенно нежно и особенно трогательно - так, как в провинции любят любить чужих людей, решивших сделать вид, что они свои.
Несколько ретроспектив в областной картинной галерее, живопись в фойе ТЮЗа (в котором до сих пор директорствует Роза Захаровна, вдова НЮ), оформление главных постановок Орлова последних лет.
Во-первых, «Чума на оба ваши дома», главным элементом оформления которого была фреска Учелло, распиленная на набор лавочек, превращающихся то в двор Монтекки, а то в палаццо Капулетти.
Во-вторых, сценография «Чеховского проекта» на малой сцене - уютная веранда, внутри которой шли «Дядя Ваня», «Вишнёвый сад» и «Иванов», обнаруживая поразительную цельность чеховских пьес, цикл которых состоит из устойчивых лейтмотивов и переходящих от персонажа к персонажу дискурсов и поджанров.
НЮ всячески подчёркивал это единство, проводя через разные постановки одну и ту же актёрскую команду, а Сельвинская сделала веранду как венецианский витраж - из разноцветных алых и зелёных ромбов, более подходящих постановкам комедии дель а’рте, но в чеховском цикле отсылающей к блоковскому «Балаганчику», эстетике модерна и всяческой умной карнавальщине.
Отношения Татьяны Ильиничны и Наума Юрьевича были подчёркнуто, преувеличенно галантными.
Щедрыми на трескучие блёски.
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Тата приехала» неслось по округлым этажам нашего закулисья, Тату ждали как манну небесную, вились вокруг неё, водили каждодневные хороводы, пока это не приедалось и входило в привычку, после чего у Таты появлялась масса свободного времени (вышколенных наших театральных цехов была тогда легендарной) и тогда она заходила ко мне, поболтать.
Она ничего особенного, казалось бы, не делала, переводя любые профессиональные разговоры в регистр дружеского трёпа, привнося с собой, тем не менее, атмосферу повышенной требовательности - перед ней не хотелось опозориться.
Её не хотелось огорчать.
Мы говорили с ней и за жизнь, и за искусство, она мне объясняла за сценографию и критерии качества (кстати, про вышколенность цехов - она рассказывала, что уровень спектакля нужно оценивать по подбору реквизита и прочих важных мелочей, поскольку «крупные детали вам нарисуют как надо»), вспоминала семью и рассказывала про НЮ.
А ещё мы с ней много спорили, так как никогда, даже в самом страшном сне, я не мог представить себя театральным (как известно, это особая порода людей, к коей я не принадлежу, а, вот Тата является, ну, просто образцом этого антропологического типа), что и вносило драматургию в наши досужие дискуссии.
Помню одну, до сих пор не решенную для меня дилемму, которая для Татьяны Ильиничны (спасаться нужно в одиночку или гуртом?), как театрального per se человека, решалась однозначно и безоговорочно: только кучей и в куче.
Вот и сейчас, вокруг нее клубились люди, родственники и ученики, которым она и посвятила свою выставку, выстроив ей, в основном, из портретов любимых людей, встреченных по жизни.
Среди них я увидел и Наума нашего Юрьевича, вдохновенный портрет, написанный в прошлом году (НЮ умер августе в 2003).
Несколько хаотическая для сценографа шпалерная развеска оказывалась единственно верной, если понимать, что эта выставка прощания не очень молодого и не очень здорового человека со всем, что привычно её окружало по жизни.
В своей приветственной речи, которую Тата сказала, не вставая с кресла, в духе «любовь моя, печаль моя», как раз и объяснила, что много любви - это же ещё и много горя, так как чем дольше живёшь, тем больше утрат накапливается.
Оттого и «дар случайный», оттого и десятки лиц, ценность которых понятна ей одной.
Меня Тата не узнала, я подошел, подарил цветы, напомнил про НЮ (она сказала, что, да, «он же там у меня висит…»), она пожаловалась на плохую память и неважное самочувствие, продолжая, поверх меня, шарить глазами по сторонам, отмечая кто же ещё пришёл.
Ну, да, я это ещё по НЮ знаю - знаков внимания никогда не бывает много.
Вряд ли кто, кроме меня, знал, что главный экспонат выставки - монохромный квинтет на темы «Маленьких трагедий», как бы подводящий итог не только творческих, но и жизненных исканий (и всего того, что обычно под ними понимается) написан по итогам легендарного спектакля, поставленного НЮ всё на той же малой сцене всё того же большого чердачинского театра и, следовательно, если и не посвящён ему, то всячески проникнут метафизикой уральского существования.
На восприятие картин влияет ещё и агрегатное состояние публики, которая здесь, разумеется, была на особицу. Каждый раз, в каждом новом выставочном помещении замечаешь другой контингент, тем более, на мероприятиях локального, сиюминутного значения.
Это не центровые музеи с громкими именами, когда лица тусовщиков перетекают с вернисажа на вернисаж, и не модные галереи, но уставшие, знающие друг друга люди с п(р)отухшими глазами, среди которых вертелся маленький вертлявый мальчик в строгом костюмчике, создавая странный контрапункт этой сбитой в манную кашу плотной, комковатой толпе.
Подобно шпалерной развеске, люди здесь кучковались почти без пробелов, без просветов, из-за чего небольшие залы (по контрасту-то с воздуховодом огромного лужковского атриума) кажутся ещё меньше и темнее. Теснее.
Мудрая ВМ, которой я рассказал про наши с Ильиничной тёрки, сказала на выходе, что дружить надо со всеми, а вот бежать надо одному. Привечать всех, но спасаться индивидуально.
Да, про качество живописи мне ничего говорить не надо. Сам всё знаю. Как есть «проза поэта», так есть и «живопись сценографа», дар вполне второстепенный, необязательный.
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках
«Сельвинская в Музее Пушкина» на Яндекс.Фотках