Еще раз про любовь
Это по поводу камланий типа:
«Большевики не любили Россию и русских»,
«Ленин не любил Россию и русских»!
Удивительное дело. Мы можем пробегать глазами текст, казалось бы, полностью отдавая себе отчет в его содержании, в общем-то, немудреном, и одновременно не понимать истинного смысла написанного, смысла подчас глубокого, отрицающего то, что данный автор написал до этого.
Возможно, он сам истинного смысла написанного до конца не ощущал. Именно «не ощущал», я не говорю «не понимал», ибо там и понимать-то вроде бы особо нечего.
Вот небезызвестный и весьма плодовитый белый мемуарист, неоднократно цитированный в этом журнале, мичман А. Гефтер. Активный участник белого движения, можно сказать, суперактивный, всегда в гуще событий, вечный курьер между различными фракциями белых и английской разведкой, человек отчаянный, рисковавший головой. Он ощущает себя, прежде всего, русским патриотом, он борется за Россию, и у него в этом нет и тени сомнения. Но по поводу причин поражения белого движения он говорит следующее:
«Не учитывали совершенно связанности и чисто инстинктивной спаянности народной массы, повинующейся простому физическому закону сцепления однородных частиц, которой противопоставлены чуждые барские элементы, этому закону сцепления народных частиц не повинующиеся и настоящим чувством патриотизма не обладающие, - патриотизма, то есть единственного начала общности, которое могло бы быть противопоставлено связанности народных масс, шедших под большевистским флагом.»
Сам-то он понимал до конца, что именно написал?
«Чисто инстинктивная спаянность народной массы…»
«Инстинктивная», значит не привнесенная извне, значит, это спаянность органичная, сложившаяся исторически, это то, что «массу» делает народом.
«Простой физический закон сцепления однородных частиц…»
Это же почти по Достоевскому: «Русский народ, как один человек…» За вычетом, конечно, европейски образованного слоя, типа вот этих самых «Гефтеров».
Что противостояло этой «связанности народных масс, шедших под большевистским флагом»?
«Чуждые барские элементы…»
Даже не класс!
Даже не сословие!
Даже не слой, ибо слой подразумевает определенную спаянность внутри себя.
Это всего лишь «элементы»…
То есть должной спаянности не было даже внутри узкого «барского» меньшинства.
«Барские элементы» закону сцепления масс не повинуются, они вне народа, они - вырусь.
И эти чуждые народу «элементы» по Гефтеру настоящим чувством патриотизма не обладают, что вполне закономерно.
И вместе с тем именно себя и только себя эти «мичманы» считали настоящими представителями русского народа. Это они были борцами за Россию.
Гефтер таскает из огня каштаны для «интеллиндженс сервис» по поручению «Юденичей», гордится благодарностями от представителей британского командования, прекрасно отдавая себе отчет в реальном положении дел:
«С каждым днем моего пребывания на Мурмане приходилось все более убеждаться в правильности моего предположения о цели прибытия англичан. Они прибыли не для помощи русским, а для овладения богатым районом…»
Но при этом в «связанности народных масс, шедших под большевистским флагом» против интервентов, которые прибыли исключительно для «овладения богатым районом», он русского патриотизма не видит в упор, ибо в его сознании место русского патриота уже занято. Оно занято им самим и такими, как он - «барскими элементами»!
И при этом он в том же коротком абзаце совершенно справедливо отказывает «барским элементам в патриотизме напрочь! Более того, в своих мемуарах он подробно описывает, до какой степени большая часть этих «элементов» - трусы и шкурники.
И это, по-вашему - «мозг нации»?
А ведь это касается не только мичмана Гефтера, это касается всей интеллигентно-буржуазной антибольшевистской выруси.
«Инстинктивно спаянные» народные массы, которые шли под большевистским флагом, никогда не испытывали острого желания специально позиционировать себя в качестве «русских». Они ощущали себя русскими по умолчанию, причем до такой степени, что о словесных идентификаторах по этому поводу не заморачивались. Дело в том, что идентификатор «мужик» обозначает русскость даже достовернее и бесспорнее, нежели сам лейбл «русский».
А вот что касается интеллигентно-буржуазного слоя, то он, «закону сцепления народных частиц не повинуясь и настоящим чувством патриотизма не обладая», напротив, это свое «неповиновение» и «необладание» компенсировал болезненной словесной фиксацией на своей исключительной «русскости». Только он, этот слой мог быть носителем настоящего русского национального самосознания. Куда там непросвещенному мужичью. Только «барские элементы» могли быть настоящими патриотами.
Получался любопытный парадокс. Большевикам в принципе, по логике вещей, незачем было использовать русские национальные лозунги.
Во-первых, если говорить о привлечении на свою сторону масс, то в этих лозунгах не было никакой надобности.
А, во-вторых, большевики ставили задачу реинтеграции пространств многонациональной РИ (это была задача минимум, а дальше за пределами бывшей РИ - как фишка ляжет). Но со 2 марта 1917 года начал стремительно набирать силу общий центробежный процесс, когда все откровенно русское на окраинах бывшей РИ вызывало отторжение, или как минимум, пребывало под подозрением, а потому выпячивать «русские лозунги» могли только деятели, принадлежавшие к «немозгу нации».
В результате отсутствие русских национальных лозунгов в большевистском лагере было обусловлено самим порядком вещей. Если большевикам нужно было обратиться непосредственно к тем слоям общества, для которых именно эти лозунги были важны, например, к бывшим офицерам РИ в период польской кампании, то большевики эту лексику спокойно использовали.
Но при этом они совершенно не собирались перехватывать русские национальные лозунги у оппонентов-кадетов, в их положении это было бы контрпродуктивно по причинам, указанным выше. Поэтому белые имели полный карт-бланш на эксплуатацию темы чисто «русского патриотизма». И, кстати, именно это вышло им боком - они не смогли толком договориться даже с казачеством, на которое только и могли рассчитывать. Даже его они не смогли по-настоящему интегрировать под свои «чисто русские» знамена.
Но, что открывается взору нынешнего поверхностно мыслящего (то есть не мыслящего) недоумка, воспринимающего историю исключительно на уровне созерцания и принципиально не желающего или неспособного перейти к стадии анализа или, хотя бы, выведения осмысленных суждений?
У них получается, что ужасно р-р-русские «барские элементы», патр-р-р-риоты до мозга костей воюют с расхристанными массами, полностью утратившими и национальные смыслы, и элементарное «чувство Родины».
Они воспринимают историю на уровне «собаки Павлова». Манипуляторы вырабатывают у них условные рефлексы примерно по той же «методе», по какой великий физиолог вырабатывал их у своих подопечных - с помощью детских картинок-демотиваторов. Вот белый витязь, благородное, мужественное русское лицо, погоны, кокарда все чин-чинарем, а рядом в красноармейской шинели какой-нибудь «Карл Радек». Видели, поди? В шинели и военной фуражке он особенно «хорош», будто из зоопарка сбежал.
Выбирай «свою сторону» из двух предложенных вариантов.
Прямо ЕГЭ какое-то…
Официальная версия нашей истории ХХ века преподносится на основании лексики «барских элементов», отваливших в эмиграцию.
Звучит примерно так.
Наш любимый до слез народ заболел большевизмом!
Мы остались единственными представителями исторической России, мы носим ее в себе, мы ее храним в своих душах. Россия - это мы.
И, хотя в СССР, с точки зрения эмигрантов, практически не осталось ни «настоящей России», ни «истинной РПЦ» (все забрали-унесли в своих душах они, окормляемые «зарубежниками»), тем не менее, о падшем во грехе народе они, все-таки, заботились-переживали:
«Адольф Алоизович, вы не должны воевать с народом, вы должны воевать с большевизмом…»
«Господин Трумэн, вы не должны повторять ошибок Адольфа Алоизовича, с большевизмом воюйте, а не с народом. Но поторопитесь, как только Советы создадут такую же атомную бомбу, какая у вас уже есть, они ее против «свободных наций» применят сразу же, не задумываясь. Мы не подстрекаем, но часики-то тикают».
И вот всю эту сволочь нам сегодня рекламируют в качестве истинных русских патриотов!
Все, кто этим занимается должны быть помечены, клеймены, «татуированы», причем навсегда, без права снятия «моральной судимости». Речь, конечно, о тех, кто пребывает в достаточно зрелом возрасте. Это ведь не от незнания проистекает, а из их внутренней потребности. Покладистость оппонентов их только растлевает и делает наглее.
В этих вопросах не может быть никаких «компромиссов».
А ведь мичман Гефтер болтался на русском Севере. Это моноэтнический русский регион, который никогда не знал крепостного права (исторически социальные противоречия минимальны), однако создание там белой армии вне господства интервентов мичман считал делом в принципе невозможным, и даже с их помощью - абсолютно безнадежным,
«так как из одних офицеров, которым удалось пробраться на Север в количестве 2-х - 3-х сотен, нельзя было набрать войска. Следовательно необходимо было объявить мобилизацию местного населения, то есть того самого населения, которое несколько месяцев назад было большевиками и на всю жизнь разложено большевистской доктриной».
Оно было не «разложено на всю жизнь», а «по жизни» было большевистским. «Большевизм» - это конкретно-историческое обозначение «чисто инстинктивной спаянности народной массы».
Обратите внимание - 2-3 сотни пришлых офицеров и 400 тыс. местного населения, которое лишь временно смогли поставить под контроль 50 тыс. вооруженных до зубов интервентов.
Если мало Гефтера, можно напомнить признание А. Блока (Народ и интеллигенция. 1908 г.)
«Есть действительно не только два понятия, но две реальности: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч- с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом основном…»
Не понимающие друг друга «в самом основном»!!!
С одной стороны - 150 млн. А с другой стороны и 1 млн. не наберется.
Если 150 млн. - это русские, то 1 млн. - это вырусь («в самом основном», конечно).
Но, для тех, кто считает, что именно 1 млн. это русские, русского народа, как такового, уже нет, он ими отменен.
Вот настоящая «КУЛЬТУРА ОТМЕНЫ», культура отмены России.
«Михалковы» пугают нас «Швабами», но сами они страшнее всяких «Швабов», ибо «Швабы», они вовне и под русских не косят, а «Михалковы» внутри и работают «под своих».
Достоевский услышал этот язык войны сразу:
«Западничество - это партия, готовая к бою против народа… ОНА ОТРИЦАЕТ НАРОД».
А.Блок почти за десятилетие до гражданской войны прибег к исторической метафоре Куликовской битвы.
Базар в стане «образованного сословия» напоминал поэту шум и гам в стане Мамая накануне битвы.
А над «станом» полутора сотен миллионов, как когда-то и над русским станом Дмитрия Донского, стояла тишина.
«Над русским станом полыхала далекая и зловещая зарница…
Как тонка эта нынешняя черта- между станами, враждебными тайно!
Не так ли тонка эта черта, как туманная речка Непрядва? Ночью перед битвой вилась она, прозрачная, между двух станов; а в ночь после битвы, и еще семь ночей подряд, она текла, красная от русской и татарской крови.»
Даже тем интеллигентам из «стана Мамая», кто искренне хотел преодолеть разделение, сделать это было затруднительно. Слишком далеко все зашло. Иной и бросается к народу, но
«наталкивается на усмешку и молчание, на презрение и снисходительную жалость, на «недоступную черту»; а может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное».
Это написано в 1908 году, за 9 лет до того, как началось «нечто еще более страшное», но вполне ожидаемое.
«Если интеллигенция все более пропитывается «волею к смерти», то народ искони носит в себе «волю к жизни».
Что же удивляться деградации России в последние три с лишним десятилетий, если нынешняя «вхожденческая» элита присягнула именно «Мамаю» столетней давности?
И, если сегодня запущен процесс вымирания народа, то, значит, его удалось заразить трупным ядом тех, кто уже столетие назад был пропитан «волей к смерти».
Все нынешние рыдания по поводу жертв революции - насквозь фальшивы.
Эти рыдальцы на самом деле не способны никого жалеть.
Для них признание «истинным» народом нескольких сотен тысяч «барских элементов» - это всего лишь «благородный» предлог для отречения от народа, от 150 млн. (к 1991-му - 300 млн.). Это предлог и «основание» для его дегуманизации, которая освобождает от ответственности перед народом за последствия реализации любых проектов, и тех, что уже осуществляются более трех десятилетий, и тех, что запланированы на будущее.
Сегодня процент подобной публики (включая массовку) на порядки (!) превышает, тот процент, который составлял интеллигентно-буржуазный слой в общем населении дореволюционной России.
Так что, простите, «товарищи белые», и извините, «товарищи монархисты», о прямом идеологическом наследовании от предков здесь и речи быть не может. Дореволюционных «графьев» на всех «нынешних» точно не хватит. Даже раскулачено было всего 1,5% крестьянских семей, при том, что сами раскулаченные в Гражданскую выступали вовсе не на стороне «барских элементов».
Кроме того, необходимо учитывать, что изрядная часть интеллигентно-буржуазного класса не разделяла точку зрения «Ильиных-Деникиных», по крайней мере, в ее непримиримо концентрированном виде. И даже если элементы этих воззрений в той или иной степени присутствовали в их сознании, носители таковых не стремились передавать их своим детям, не говоря уже о внуках. Это, конечно, прежде всего, личное впечатление автора, но, полагаю, что такая ситуация была типичной. Уже в конце 60-х можно было уверенно констатировать, что «вышли мы все из народа».
В физике и в технике есть такое понятие - «нулевые начальные условия».
То, что началось в конце 80-х, не было прямым продолжением столкновений революционной эпохи.
Та эпоха ознаменовалась победой воли к жизни.
А основным содержанием нынешней является цивилизационное отречение, как вопиющее историческое предательство, как выражение воли к смерти.
* * * * *
Обсуждение вопросов «любви/нелюбви» в политике - это первый признак дешевого манипулирования. Но не мы этот базар затеяли.
Вот, например, Михалков, пытаясь впарить нам Ильина, изумленно-возмущенно округляет глаза: ну, почему не признать и не принять этого «русского пророка», ведь он любил Россию, он сам постоянно писал об этой любви к ней, он сам признавался!
Даже, если человек признаётся в том, что ларек «подломил», его признание не является доказательством его вины. У генерала Краснова есть просто проникновеннейшие строки о любви к России, хоть сейчас в речугу нынешнему руководству любого уровня и по любому поводу, но повесили-то генерала за дело.
Видимо, по этой же «логике», самого Михалкова, сидящего перед телекамерой в «православном антураже», мы должны принимать за русского православного человека? Да вы в своем уме, мэтр?
Пару раз попадался мне на глаза набросок начала статьи Ленина о посещении им Учредительного собрания. В нем очень рельефно выражено его отношение к двум противостоящим общественным стратам, к кадетско-правоэсеровской, с которой ему пришлось иметь дело в УС, и к тем «сермяжно-народным» представителям, с которыми он имел дело в Совете. Его отношение к ним было диаметрально противоположным, и это было вполне искренним выражением чувств. Именно чувств.
Но важно, что это отражалось во всей его деятельности.
Судя по всему, среди первых человек попросту задыхался, а среди вторых он, можно сказать, отдыхал душой, это были люди живого реального дела, они такими были по жизни, хотя при этом Ленин полностью отдавал себе отчет в их сугубом «сермяжном» несовершенстве, порой даже и страшном.
Но ведь сказано же:
«Вы полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит…»
Вот фрагмент личного письма вождя, который рассказывает о встрече в эмиграции с двумя приезжими из России:
«Один - еврей из Бессарабии. Видавший виды социал-демократ или почти социал-демократ, брат - бундовец и т. д. Понатерся, но лично неинтересен… Другой - воронежский крестьянин, от земли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать…»
А вы можете представить себе Ивана Ильина, который пытается понять мужика, причем пытается понять не только его интересы, но и стремится докопаться до его чаяний?
В отношении Ильина это просто невозможно себе представить!
Да причем тут чаяния какого-то мужика, если представления самих «Ильиных» это и есть «альфа и омега» всех русских смыслов. Что может знать и понимать полуграмотный или даже неграмотный мужик? Единственное чаяние мужика должно заключаться в том, чтобы внимать ильинским представлениям снизу вверх с благоговейным «чувством иерархии».
По «Ильину» т. н. «смыслы» должны жестко транслироваться «сверху» - «вниз».
Если массы внимают «Ильиным» с благоговейным «чувством иерархии», то перед нами
«Лик народной верности, ответственности и грозного служения…»
А, если не внимают, то, значит,
«Вперед выступила харя предателя, преступника и озлобленного раба...»
Кстати, насчет «харь». Вспомните портреты Ильина, фотографические или художественнын. Как правило, он взирает на вас сверху вниз. Надменный орлиный взор, лик вождя, римского героя, типичный местный фюрер-интеллигент из «чуждых барских элементов».
А перед Лениным, в отличие от кадетов типа Ильина, всегда стояла задача докопаться до глубинных мужицких чаяний, просто потому, что ему это «функционально» необходимо было.
В этом состоял, прежде всего, его ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНТЕРЕС!
Не знаю, насколько, вообще, уместно, говорить о «любви» в сфере реальной политики, к тому же в эпоху смуты…
Ленину нужно было эти мужицкие чаяния увязать с теми своими представлениями о правильном устройстве мира, которые почерпнуты были, в том числе, и из огромного мирового интеллектуального наследия, освоенного им на полдюжине европейских языков.
Он понимал, насколько глубок и сложен даже малообразованный русский человек.
И если этот человек не примет его правды, то в России он сделать не сможет ничего.
Ленин опирался на то же, на что попытались опереться русские православные традиционалисты, надеясь спасти империю. Однако они не поняли, что время старых форм безвозвратно ушло.
В.И. Ленин:
«В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это - темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».
«Темный мужицкий демократизм», значит, демократизм, оформившийся в народном сознании исторически, «по жизни».
Это, отчасти, то же самое, что вскользь почувствовал наш «легкомысленный» мичман:
«Чисто инстинктивная спаянность народной массы, повинующейся простому физическому закону сцепления однородных частиц».
Ленин понимал, что противостоять тому, что носит глубинный характер, а именно «мужицкому демократизму», бессмысленно, да и зачем?
Именно на том, что носит глубинный характер, и нужно строить новое общество. (А «чистые» марксисты пусть идут лесом).
Если сегодня этот глубинный мужицкий демократизм явственно просматривается в охранительных «черносотенных» организациях, то завтра он повсеместно выступит в форме Советов.
А вот у «Ильиных» именно этот глубинный мужицкий демократизм был главным объектом ненависти.
Сначала, будучи кадетами, они ненавидели его в охранительном «черносотенном» движении (согласно Достоевскому, они «гнушались солидарности народа с царем»).
А потом они страстно ненавидели этот же «мужицкий демократизм» в формах Советской власти.
В этом смысле именно Ленин выступал в качестве традиционалиста, в то время как «Ильины» были типичными прозападными декадентами.
Кстати, А. Блок, внешне, весь такой интеллигентный, не принадлежал к разряду либеральных интеллигентов от слова «совсем». Как признавала либералка З.Гиппиус, которая хорошо знала поэта:
«Если на Блока наклеивать ярлык… то все же ни с каким другим, кроме «черносотенного» к нему подойти было нельзя…»
На самом деле, нет ничего удивительного в том, что именно «черносотенный» Блок написал поэму «Двенадцать», в которой воспел «темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».
При этом надо понимать, что сам Блок, как личность, за 10 лет с 1908 по 1918 год вряд ли сильно изменился.
А куда делись десятки тысяч рабочих, которые в 1907 году были членами «черносотенных» организаций?
И откуда спустя 10 лет взялись десятки тысяч рабочих-красногвардейцев?
Первые ведь не испарились неизвестно куда, а вторых не привезли в запломбированном вагоне. Это, в общем и целом, одни и те же не равнодушные к судьбе страны русские мастеровые с активной жизненной позицией.
Одни и те же.
Почти...
«Народ, как стихия первоначальная, не может отойти от своей земли, от своей природы…»
Это написал М.Меньшиков в почти «черносотенном» и ненавистном Гиппиус «Новом времени». И там же добавил:
«Но класс просвещенный... Мы глаз не сводим с Запада, мы им заворожены…»
Народ, как «стихия первоначальная», как само воплощение консерватизма, в 1917-м от своей земли, от своей природы и не отходил.
Напротив, он начал с новой энергией и уже открыто укрепляться и в «своей природе», и на «своей земле», опираясь на свой тысячелетний «мужицкий демократизм».
Просто народ послал на три буквы «класс просвещенный», «завороженный Западом», и самых непримиримых «зачарованных» вышвырнул на их духовную родину.
Ничего не попишешь, «зачарованные» настоящего всегда тяготеют к «зачарованным» прошлого. (Но даже «тяготеют» не означает - «наследуют».)
Так что со стороны народа в 1917 году никакого предательства не было.
«Народ, как стихия первоначальная», оставался самим собой.
«Если интеллигенция все более пропитывается «волею к смерти», то народ искони носит в себе «волю к жизни».
Это утверждение Блока означает практически то же самое, что сказал Меньшиков.
«Иерархия стихий» во все времена и у всех народов, проявляющих волю к жизни, имеет однозначно-естественный порядок. Даже у англосаксов все устроено именно так.
«Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна.
Моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна».
«Иерархия стихий» такова у всех народов, которые не свернули на путь социального суицида.
А потому…
Антисоветизм - это не критика советского периода нашей истории.
Это даже не его отрицание.
Это КУЛЬТУРА ОТМЕНЫ НАРОДА в пользу узкого элитарного слоя, агрессивно отрицающего тысячелетние русские мировоззренческие установки.
Это поистине сатанинская инверсия-извращение фундаментальной «иерархии стихий». Окончательное принятие этой инверсии большинством народа будет означать и окончательную победу «воли к смерти» в одной отдельно взятой стране.
Элиты, которые одержимы подобным извращением - это всегда элиты творчески бесплодные, возникшие в результате противоестественного отбора, и при этом подсознательно они предельно остро ощущают свою несостоятельность.
Все, что они могут - это тупо застолбить свое «первородство», тоталитарно утвердив обратную «иерархию стихий». Для этого они могут задействовать и авторитет традиционной церкви, которая в той мере, в какой согласится быть задействованной, как общественный институт фактически превратится в свою противоположность.
А что вы хотите? Общая инверсия ситуации требует инверсии и всех «компонентов», и выражается она в совершенно естественной инверсии характера исторической траектории - от восхождения к упадку и вырождению.
Настоящее предательство исходит от тех, кто сегодня обвиняет в предательстве народ начала ХХ века.
Настоящее и поистине инфернальное предательство имеет место со стороны нынешних ссучившихся внучат, по-хамски неблагодарных потомков-антисоветчиков, и это не предательство только СССР, это предательство всей тысячелетней истории России.
А в основе этого предательства, если говорить без политесов, чудовищно низменная житейская мерзость, символически - жажда жвачки и джинсов ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, а реально, жажда «импорта» за рубли в шаговой доступности.
Иными словами - это те «бочки варенья и ящики печенья», за которые был продан всеобъемлющий национальный суверенитет страны, тот самый, что предки наши отстаивали столетиями, не считаясь с жертвами.
У верхов, конечно, и «бочки», и «ящики» качественно и количественно совсем иные.
Каждому - свое, как и завещал «великий Ильин».
А рыдания по поводу участи царской семьи, и, вообще, камлания по поводу жертв «красных упырей»…
Ой, я вас умоляю…
* * * * *
Конечно, и в сложнейшем вопросе «увязывания» народных чаяний с социал-демократическими представлениями большевиков было много болезненного, и трагически ошибочного, сопровождавшегося кровавыми столкновениями.
При этом необходимо учитывать, что большевики (как, впрочем, и кадеты) действовали в обстановке всеобщего бунта, явления неконструктивного и саморазрушительного, а потому изрядная составляющая их репрессивности была направлена на его подавление, что и позволяет сегодня бесам-манипуляторам выставлять большевиков в качестве непримиримых врагов крестьянства.
Кроме того, «грубый мужицкий демократизм» в эпоху смуты бывает настолько грубым, что его приходится осаживать репрессивными мерами, в том числе, спасая от него те же самые пресловутые «барские элементы». Ведь тем из них, кто не выступал против народа с оружием в руках, и не покинул страну, предстояло, как носителям специальных знаний и высоких образов народной культуры, стать важной действенной силой грядущей модернизации.
Дело даже не в том, что сами кадеты подавляли проявления народного бунта гораздо жестче и беспощаднее, нежели большевики, а в том, что, несмотря ни на что, крестьянство большевиков признало, а кадетов - нет.
И при этом нет никакого сомнения в том, что большевики свою диктатуру выстраивали снизу, опирая ее на народную почву, в то время как кадеты, Деникины-Ильины, свою диктатуру пытались выстроить сверху вниз из своих узкосословных представлений «немозга нации».
И Ильин «завещал нам» именно эту инверсию. Поэтому наши элитарные современники и слетелись, будто мухи, на его «наследие».
Этого Ильина, который якобы любил Россию, совершенно невозможно представить себе рядом с крестьянином, солдатом или матросом. Говорить-то ему с ними о чем? Перед нами стопроцентная взаимная «несмачиваемость» двух сред.
Даже искренняя попытка представителя интеллигентно-буржуазного класса пойти на контакт подчас
«наталкивалась на усмешку и молчание, на презрение и снисходительную жалость, на «недоступную черту»; а может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное».
Мы не можем влезть в душу ни к Ильину, ни к Ильичу, мы может выводить суждения по рассматриваемому вопросу только на основании «косвенных данных».
Исторические личности отражаются, прежде всего, в исторических обстоятельствах. Только по этому «отражению» мы можем и должны о них судить. Они могут быть поняты только в контексте времени.
И один из очевидных «косвенных аргументов» состоит в том, что когда умер один, то прощаться с ним приехали миллионы, а когда за кордон вышвырнули второго - никто и не заметил.
«Ильины» всегда тусовались только в своем узком слое «Ильиных», в слое «чуждых барских элементов». Они каждой клеточкой ощущали то, что в ужасе написал один из «веховцев», а именно: народ «не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно с бессознательным мистическим ужасом».
Эта ненависть была взаимной, ибо сами «Ильины» народную ненависть к себе ощущали в полной мере («харя озлобленного раба»). И эта ненависть у кадетов к 1917 году превратилась в иррациональный неконтролируемый сознанием феномен - ФОБИЮ.
Таким образом, нам в качестве «русского пророка» предлагают патентованного русофоба, народоненавистника, не гнушавшегося даже сотрудничеством с нацистами, что для подобных личностей было совершенно естественно.
И дело не в Ильине.
Не Ильина надо клеймить, а спокойно и трезво уяснить, что из себя представляет наша элита, в чем состоит ее «любовь» к России, и насколько жутко она «любит» всех нас.
«Большевики не любили Россию и русских»,
«Ленин не любил Россию и русских»!
Удивительное дело. Мы можем пробегать глазами текст, казалось бы, полностью отдавая себе отчет в его содержании, в общем-то, немудреном, и одновременно не понимать истинного смысла написанного, смысла подчас глубокого, отрицающего то, что данный автор написал до этого.
Возможно, он сам истинного смысла написанного до конца не ощущал. Именно «не ощущал», я не говорю «не понимал», ибо там и понимать-то вроде бы особо нечего.
Вот небезызвестный и весьма плодовитый белый мемуарист, неоднократно цитированный в этом журнале, мичман А. Гефтер. Активный участник белого движения, можно сказать, суперактивный, всегда в гуще событий, вечный курьер между различными фракциями белых и английской разведкой, человек отчаянный, рисковавший головой. Он ощущает себя, прежде всего, русским патриотом, он борется за Россию, и у него в этом нет и тени сомнения. Но по поводу причин поражения белого движения он говорит следующее:
«Не учитывали совершенно связанности и чисто инстинктивной спаянности народной массы, повинующейся простому физическому закону сцепления однородных частиц, которой противопоставлены чуждые барские элементы, этому закону сцепления народных частиц не повинующиеся и настоящим чувством патриотизма не обладающие, - патриотизма, то есть единственного начала общности, которое могло бы быть противопоставлено связанности народных масс, шедших под большевистским флагом.»
Сам-то он понимал до конца, что именно написал?
«Чисто инстинктивная спаянность народной массы…»
«Инстинктивная», значит не привнесенная извне, значит, это спаянность органичная, сложившаяся исторически, это то, что «массу» делает народом.
«Простой физический закон сцепления однородных частиц…»
Это же почти по Достоевскому: «Русский народ, как один человек…» За вычетом, конечно, европейски образованного слоя, типа вот этих самых «Гефтеров».
Что противостояло этой «связанности народных масс, шедших под большевистским флагом»?
«Чуждые барские элементы…»
Даже не класс!
Даже не сословие!
Даже не слой, ибо слой подразумевает определенную спаянность внутри себя.
Это всего лишь «элементы»…
То есть должной спаянности не было даже внутри узкого «барского» меньшинства.
«Барские элементы» закону сцепления масс не повинуются, они вне народа, они - вырусь.
И эти чуждые народу «элементы» по Гефтеру настоящим чувством патриотизма не обладают, что вполне закономерно.
И вместе с тем именно себя и только себя эти «мичманы» считали настоящими представителями русского народа. Это они были борцами за Россию.
Гефтер таскает из огня каштаны для «интеллиндженс сервис» по поручению «Юденичей», гордится благодарностями от представителей британского командования, прекрасно отдавая себе отчет в реальном положении дел:
«С каждым днем моего пребывания на Мурмане приходилось все более убеждаться в правильности моего предположения о цели прибытия англичан. Они прибыли не для помощи русским, а для овладения богатым районом…»
Но при этом в «связанности народных масс, шедших под большевистским флагом» против интервентов, которые прибыли исключительно для «овладения богатым районом», он русского патриотизма не видит в упор, ибо в его сознании место русского патриота уже занято. Оно занято им самим и такими, как он - «барскими элементами»!
И при этом он в том же коротком абзаце совершенно справедливо отказывает «барским элементам в патриотизме напрочь! Более того, в своих мемуарах он подробно описывает, до какой степени большая часть этих «элементов» - трусы и шкурники.
И это, по-вашему - «мозг нации»?
А ведь это касается не только мичмана Гефтера, это касается всей интеллигентно-буржуазной антибольшевистской выруси.
«Инстинктивно спаянные» народные массы, которые шли под большевистским флагом, никогда не испытывали острого желания специально позиционировать себя в качестве «русских». Они ощущали себя русскими по умолчанию, причем до такой степени, что о словесных идентификаторах по этому поводу не заморачивались. Дело в том, что идентификатор «мужик» обозначает русскость даже достовернее и бесспорнее, нежели сам лейбл «русский».
А вот что касается интеллигентно-буржуазного слоя, то он, «закону сцепления народных частиц не повинуясь и настоящим чувством патриотизма не обладая», напротив, это свое «неповиновение» и «необладание» компенсировал болезненной словесной фиксацией на своей исключительной «русскости». Только он, этот слой мог быть носителем настоящего русского национального самосознания. Куда там непросвещенному мужичью. Только «барские элементы» могли быть настоящими патриотами.
Получался любопытный парадокс. Большевикам в принципе, по логике вещей, незачем было использовать русские национальные лозунги.
Во-первых, если говорить о привлечении на свою сторону масс, то в этих лозунгах не было никакой надобности.
А, во-вторых, большевики ставили задачу реинтеграции пространств многонациональной РИ (это была задача минимум, а дальше за пределами бывшей РИ - как фишка ляжет). Но со 2 марта 1917 года начал стремительно набирать силу общий центробежный процесс, когда все откровенно русское на окраинах бывшей РИ вызывало отторжение, или как минимум, пребывало под подозрением, а потому выпячивать «русские лозунги» могли только деятели, принадлежавшие к «немозгу нации».
В результате отсутствие русских национальных лозунгов в большевистском лагере было обусловлено самим порядком вещей. Если большевикам нужно было обратиться непосредственно к тем слоям общества, для которых именно эти лозунги были важны, например, к бывшим офицерам РИ в период польской кампании, то большевики эту лексику спокойно использовали.
Но при этом они совершенно не собирались перехватывать русские национальные лозунги у оппонентов-кадетов, в их положении это было бы контрпродуктивно по причинам, указанным выше. Поэтому белые имели полный карт-бланш на эксплуатацию темы чисто «русского патриотизма». И, кстати, именно это вышло им боком - они не смогли толком договориться даже с казачеством, на которое только и могли рассчитывать. Даже его они не смогли по-настоящему интегрировать под свои «чисто русские» знамена.
Но, что открывается взору нынешнего поверхностно мыслящего (то есть не мыслящего) недоумка, воспринимающего историю исключительно на уровне созерцания и принципиально не желающего или неспособного перейти к стадии анализа или, хотя бы, выведения осмысленных суждений?
У них получается, что ужасно р-р-русские «барские элементы», патр-р-р-риоты до мозга костей воюют с расхристанными массами, полностью утратившими и национальные смыслы, и элементарное «чувство Родины».
Они воспринимают историю на уровне «собаки Павлова». Манипуляторы вырабатывают у них условные рефлексы примерно по той же «методе», по какой великий физиолог вырабатывал их у своих подопечных - с помощью детских картинок-демотиваторов. Вот белый витязь, благородное, мужественное русское лицо, погоны, кокарда все чин-чинарем, а рядом в красноармейской шинели какой-нибудь «Карл Радек». Видели, поди? В шинели и военной фуражке он особенно «хорош», будто из зоопарка сбежал.
Выбирай «свою сторону» из двух предложенных вариантов.
Прямо ЕГЭ какое-то…
Официальная версия нашей истории ХХ века преподносится на основании лексики «барских элементов», отваливших в эмиграцию.
Звучит примерно так.
Наш любимый до слез народ заболел большевизмом!
Мы остались единственными представителями исторической России, мы носим ее в себе, мы ее храним в своих душах. Россия - это мы.
И, хотя в СССР, с точки зрения эмигрантов, практически не осталось ни «настоящей России», ни «истинной РПЦ» (все забрали-унесли в своих душах они, окормляемые «зарубежниками»), тем не менее, о падшем во грехе народе они, все-таки, заботились-переживали:
«Адольф Алоизович, вы не должны воевать с народом, вы должны воевать с большевизмом…»
«Господин Трумэн, вы не должны повторять ошибок Адольфа Алоизовича, с большевизмом воюйте, а не с народом. Но поторопитесь, как только Советы создадут такую же атомную бомбу, какая у вас уже есть, они ее против «свободных наций» применят сразу же, не задумываясь. Мы не подстрекаем, но часики-то тикают».
И вот всю эту сволочь нам сегодня рекламируют в качестве истинных русских патриотов!
Все, кто этим занимается должны быть помечены, клеймены, «татуированы», причем навсегда, без права снятия «моральной судимости». Речь, конечно, о тех, кто пребывает в достаточно зрелом возрасте. Это ведь не от незнания проистекает, а из их внутренней потребности. Покладистость оппонентов их только растлевает и делает наглее.
В этих вопросах не может быть никаких «компромиссов».
А ведь мичман Гефтер болтался на русском Севере. Это моноэтнический русский регион, который никогда не знал крепостного права (исторически социальные противоречия минимальны), однако создание там белой армии вне господства интервентов мичман считал делом в принципе невозможным, и даже с их помощью - абсолютно безнадежным,
«так как из одних офицеров, которым удалось пробраться на Север в количестве 2-х - 3-х сотен, нельзя было набрать войска. Следовательно необходимо было объявить мобилизацию местного населения, то есть того самого населения, которое несколько месяцев назад было большевиками и на всю жизнь разложено большевистской доктриной».
Оно было не «разложено на всю жизнь», а «по жизни» было большевистским. «Большевизм» - это конкретно-историческое обозначение «чисто инстинктивной спаянности народной массы».
Обратите внимание - 2-3 сотни пришлых офицеров и 400 тыс. местного населения, которое лишь временно смогли поставить под контроль 50 тыс. вооруженных до зубов интервентов.
Если мало Гефтера, можно напомнить признание А. Блока (Народ и интеллигенция. 1908 г.)
«Есть действительно не только два понятия, но две реальности: народ и интеллигенция; полтораста миллионов с одной стороны и несколько сот тысяч- с другой; люди, взаимно друг друга не понимающие в самом основном…»
Не понимающие друг друга «в самом основном»!!!
С одной стороны - 150 млн. А с другой стороны и 1 млн. не наберется.
Если 150 млн. - это русские, то 1 млн. - это вырусь («в самом основном», конечно).
Но, для тех, кто считает, что именно 1 млн. это русские, русского народа, как такового, уже нет, он ими отменен.
Вот настоящая «КУЛЬТУРА ОТМЕНЫ», культура отмены России.
«Михалковы» пугают нас «Швабами», но сами они страшнее всяких «Швабов», ибо «Швабы», они вовне и под русских не косят, а «Михалковы» внутри и работают «под своих».
Достоевский услышал этот язык войны сразу:
«Западничество - это партия, готовая к бою против народа… ОНА ОТРИЦАЕТ НАРОД».
А.Блок почти за десятилетие до гражданской войны прибег к исторической метафоре Куликовской битвы.
Базар в стане «образованного сословия» напоминал поэту шум и гам в стане Мамая накануне битвы.
А над «станом» полутора сотен миллионов, как когда-то и над русским станом Дмитрия Донского, стояла тишина.
«Над русским станом полыхала далекая и зловещая зарница…
Как тонка эта нынешняя черта- между станами, враждебными тайно!
Не так ли тонка эта черта, как туманная речка Непрядва? Ночью перед битвой вилась она, прозрачная, между двух станов; а в ночь после битвы, и еще семь ночей подряд, она текла, красная от русской и татарской крови.»
Даже тем интеллигентам из «стана Мамая», кто искренне хотел преодолеть разделение, сделать это было затруднительно. Слишком далеко все зашло. Иной и бросается к народу, но
«наталкивается на усмешку и молчание, на презрение и снисходительную жалость, на «недоступную черту»; а может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное».
Это написано в 1908 году, за 9 лет до того, как началось «нечто еще более страшное», но вполне ожидаемое.
«Если интеллигенция все более пропитывается «волею к смерти», то народ искони носит в себе «волю к жизни».
Что же удивляться деградации России в последние три с лишним десятилетий, если нынешняя «вхожденческая» элита присягнула именно «Мамаю» столетней давности?
И, если сегодня запущен процесс вымирания народа, то, значит, его удалось заразить трупным ядом тех, кто уже столетие назад был пропитан «волей к смерти».
Все нынешние рыдания по поводу жертв революции - насквозь фальшивы.
Эти рыдальцы на самом деле не способны никого жалеть.
Для них признание «истинным» народом нескольких сотен тысяч «барских элементов» - это всего лишь «благородный» предлог для отречения от народа, от 150 млн. (к 1991-му - 300 млн.). Это предлог и «основание» для его дегуманизации, которая освобождает от ответственности перед народом за последствия реализации любых проектов, и тех, что уже осуществляются более трех десятилетий, и тех, что запланированы на будущее.
Сегодня процент подобной публики (включая массовку) на порядки (!) превышает, тот процент, который составлял интеллигентно-буржуазный слой в общем населении дореволюционной России.
Так что, простите, «товарищи белые», и извините, «товарищи монархисты», о прямом идеологическом наследовании от предков здесь и речи быть не может. Дореволюционных «графьев» на всех «нынешних» точно не хватит. Даже раскулачено было всего 1,5% крестьянских семей, при том, что сами раскулаченные в Гражданскую выступали вовсе не на стороне «барских элементов».
Кроме того, необходимо учитывать, что изрядная часть интеллигентно-буржуазного класса не разделяла точку зрения «Ильиных-Деникиных», по крайней мере, в ее непримиримо концентрированном виде. И даже если элементы этих воззрений в той или иной степени присутствовали в их сознании, носители таковых не стремились передавать их своим детям, не говоря уже о внуках. Это, конечно, прежде всего, личное впечатление автора, но, полагаю, что такая ситуация была типичной. Уже в конце 60-х можно было уверенно констатировать, что «вышли мы все из народа».
В физике и в технике есть такое понятие - «нулевые начальные условия».
То, что началось в конце 80-х, не было прямым продолжением столкновений революционной эпохи.
Та эпоха ознаменовалась победой воли к жизни.
А основным содержанием нынешней является цивилизационное отречение, как вопиющее историческое предательство, как выражение воли к смерти.
* * * * *
Обсуждение вопросов «любви/нелюбви» в политике - это первый признак дешевого манипулирования. Но не мы этот базар затеяли.
Вот, например, Михалков, пытаясь впарить нам Ильина, изумленно-возмущенно округляет глаза: ну, почему не признать и не принять этого «русского пророка», ведь он любил Россию, он сам постоянно писал об этой любви к ней, он сам признавался!
Даже, если человек признаётся в том, что ларек «подломил», его признание не является доказательством его вины. У генерала Краснова есть просто проникновеннейшие строки о любви к России, хоть сейчас в речугу нынешнему руководству любого уровня и по любому поводу, но повесили-то генерала за дело.
Видимо, по этой же «логике», самого Михалкова, сидящего перед телекамерой в «православном антураже», мы должны принимать за русского православного человека? Да вы в своем уме, мэтр?
Пару раз попадался мне на глаза набросок начала статьи Ленина о посещении им Учредительного собрания. В нем очень рельефно выражено его отношение к двум противостоящим общественным стратам, к кадетско-правоэсеровской, с которой ему пришлось иметь дело в УС, и к тем «сермяжно-народным» представителям, с которыми он имел дело в Совете. Его отношение к ним было диаметрально противоположным, и это было вполне искренним выражением чувств. Именно чувств.
Но важно, что это отражалось во всей его деятельности.
Судя по всему, среди первых человек попросту задыхался, а среди вторых он, можно сказать, отдыхал душой, это были люди живого реального дела, они такими были по жизни, хотя при этом Ленин полностью отдавал себе отчет в их сугубом «сермяжном» несовершенстве, порой даже и страшном.
Но ведь сказано же:
«Вы полюбите нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит…»
Вот фрагмент личного письма вождя, который рассказывает о встрече в эмиграции с двумя приезжими из России:
«Один - еврей из Бессарабии. Видавший виды социал-демократ или почти социал-демократ, брат - бундовец и т. д. Понатерся, но лично неинтересен… Другой - воронежский крестьянин, от земли, из старообрядческой семьи. Черноземная сила. Чрезвычайно интересно было посмотреть и послушать…»
А вы можете представить себе Ивана Ильина, который пытается понять мужика, причем пытается понять не только его интересы, но и стремится докопаться до его чаяний?
В отношении Ильина это просто невозможно себе представить!
Да причем тут чаяния какого-то мужика, если представления самих «Ильиных» это и есть «альфа и омега» всех русских смыслов. Что может знать и понимать полуграмотный или даже неграмотный мужик? Единственное чаяние мужика должно заключаться в том, чтобы внимать ильинским представлениям снизу вверх с благоговейным «чувством иерархии».
По «Ильину» т. н. «смыслы» должны жестко транслироваться «сверху» - «вниз».
Если массы внимают «Ильиным» с благоговейным «чувством иерархии», то перед нами
«Лик народной верности, ответственности и грозного служения…»
А, если не внимают, то, значит,
«Вперед выступила харя предателя, преступника и озлобленного раба...»
Кстати, насчет «харь». Вспомните портреты Ильина, фотографические или художественнын. Как правило, он взирает на вас сверху вниз. Надменный орлиный взор, лик вождя, римского героя, типичный местный фюрер-интеллигент из «чуждых барских элементов».
А перед Лениным, в отличие от кадетов типа Ильина, всегда стояла задача докопаться до глубинных мужицких чаяний, просто потому, что ему это «функционально» необходимо было.
В этом состоял, прежде всего, его ПОЛИТИЧЕСКИЙ ИНТЕРЕС!
Не знаю, насколько, вообще, уместно, говорить о «любви» в сфере реальной политики, к тому же в эпоху смуты…
Ленину нужно было эти мужицкие чаяния увязать с теми своими представлениями о правильном устройстве мира, которые почерпнуты были, в том числе, и из огромного мирового интеллектуального наследия, освоенного им на полдюжине европейских языков.
Он понимал, насколько глубок и сложен даже малообразованный русский человек.
И если этот человек не примет его правды, то в России он сделать не сможет ничего.
Ленин опирался на то же, на что попытались опереться русские православные традиционалисты, надеясь спасти империю. Однако они не поняли, что время старых форм безвозвратно ушло.
В.И. Ленин:
«В нашем черносотенстве есть одна чрезвычайно важная черта, на которую обращено недостаточно внимания. Это - темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».
«Темный мужицкий демократизм», значит, демократизм, оформившийся в народном сознании исторически, «по жизни».
Это, отчасти, то же самое, что вскользь почувствовал наш «легкомысленный» мичман:
«Чисто инстинктивная спаянность народной массы, повинующейся простому физическому закону сцепления однородных частиц».
Ленин понимал, что противостоять тому, что носит глубинный характер, а именно «мужицкому демократизму», бессмысленно, да и зачем?
Именно на том, что носит глубинный характер, и нужно строить новое общество. (А «чистые» марксисты пусть идут лесом).
Если сегодня этот глубинный мужицкий демократизм явственно просматривается в охранительных «черносотенных» организациях, то завтра он повсеместно выступит в форме Советов.
А вот у «Ильиных» именно этот глубинный мужицкий демократизм был главным объектом ненависти.
Сначала, будучи кадетами, они ненавидели его в охранительном «черносотенном» движении (согласно Достоевскому, они «гнушались солидарности народа с царем»).
А потом они страстно ненавидели этот же «мужицкий демократизм» в формах Советской власти.
В этом смысле именно Ленин выступал в качестве традиционалиста, в то время как «Ильины» были типичными прозападными декадентами.
Кстати, А. Блок, внешне, весь такой интеллигентный, не принадлежал к разряду либеральных интеллигентов от слова «совсем». Как признавала либералка З.Гиппиус, которая хорошо знала поэта:
«Если на Блока наклеивать ярлык… то все же ни с каким другим, кроме «черносотенного» к нему подойти было нельзя…»
На самом деле, нет ничего удивительного в том, что именно «черносотенный» Блок написал поэму «Двенадцать», в которой воспел «темный мужицкий демократизм, самый грубый, но и самый глубокий».
При этом надо понимать, что сам Блок, как личность, за 10 лет с 1908 по 1918 год вряд ли сильно изменился.
А куда делись десятки тысяч рабочих, которые в 1907 году были членами «черносотенных» организаций?
И откуда спустя 10 лет взялись десятки тысяч рабочих-красногвардейцев?
Первые ведь не испарились неизвестно куда, а вторых не привезли в запломбированном вагоне. Это, в общем и целом, одни и те же не равнодушные к судьбе страны русские мастеровые с активной жизненной позицией.
Одни и те же.
Почти...
«Народ, как стихия первоначальная, не может отойти от своей земли, от своей природы…»
Это написал М.Меньшиков в почти «черносотенном» и ненавистном Гиппиус «Новом времени». И там же добавил:
«Но класс просвещенный... Мы глаз не сводим с Запада, мы им заворожены…»
Народ, как «стихия первоначальная», как само воплощение консерватизма, в 1917-м от своей земли, от своей природы и не отходил.
Напротив, он начал с новой энергией и уже открыто укрепляться и в «своей природе», и на «своей земле», опираясь на свой тысячелетний «мужицкий демократизм».
Просто народ послал на три буквы «класс просвещенный», «завороженный Западом», и самых непримиримых «зачарованных» вышвырнул на их духовную родину.
Ничего не попишешь, «зачарованные» настоящего всегда тяготеют к «зачарованным» прошлого. (Но даже «тяготеют» не означает - «наследуют».)
Так что со стороны народа в 1917 году никакого предательства не было.
«Народ, как стихия первоначальная», оставался самим собой.
«Если интеллигенция все более пропитывается «волею к смерти», то народ искони носит в себе «волю к жизни».
Это утверждение Блока означает практически то же самое, что сказал Меньшиков.
«Иерархия стихий» во все времена и у всех народов, проявляющих волю к жизни, имеет однозначно-естественный порядок. Даже у англосаксов все устроено именно так.
«Моя вера в людей, которые правят, в общем, ничтожна.
Моя вера в народ, которым правят, в общем, беспредельна».
«Иерархия стихий» такова у всех народов, которые не свернули на путь социального суицида.
А потому…
Антисоветизм - это не критика советского периода нашей истории.
Это даже не его отрицание.
Это КУЛЬТУРА ОТМЕНЫ НАРОДА в пользу узкого элитарного слоя, агрессивно отрицающего тысячелетние русские мировоззренческие установки.
Это поистине сатанинская инверсия-извращение фундаментальной «иерархии стихий». Окончательное принятие этой инверсии большинством народа будет означать и окончательную победу «воли к смерти» в одной отдельно взятой стране.
Элиты, которые одержимы подобным извращением - это всегда элиты творчески бесплодные, возникшие в результате противоестественного отбора, и при этом подсознательно они предельно остро ощущают свою несостоятельность.
Все, что они могут - это тупо застолбить свое «первородство», тоталитарно утвердив обратную «иерархию стихий». Для этого они могут задействовать и авторитет традиционной церкви, которая в той мере, в какой согласится быть задействованной, как общественный институт фактически превратится в свою противоположность.
А что вы хотите? Общая инверсия ситуации требует инверсии и всех «компонентов», и выражается она в совершенно естественной инверсии характера исторической траектории - от восхождения к упадку и вырождению.
Настоящее предательство исходит от тех, кто сегодня обвиняет в предательстве народ начала ХХ века.
Настоящее и поистине инфернальное предательство имеет место со стороны нынешних ссучившихся внучат, по-хамски неблагодарных потомков-антисоветчиков, и это не предательство только СССР, это предательство всей тысячелетней истории России.
А в основе этого предательства, если говорить без политесов, чудовищно низменная житейская мерзость, символически - жажда жвачки и джинсов ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ, а реально, жажда «импорта» за рубли в шаговой доступности.
Иными словами - это те «бочки варенья и ящики печенья», за которые был продан всеобъемлющий национальный суверенитет страны, тот самый, что предки наши отстаивали столетиями, не считаясь с жертвами.
У верхов, конечно, и «бочки», и «ящики» качественно и количественно совсем иные.
Каждому - свое, как и завещал «великий Ильин».
А рыдания по поводу участи царской семьи, и, вообще, камлания по поводу жертв «красных упырей»…
Ой, я вас умоляю…
* * * * *
Конечно, и в сложнейшем вопросе «увязывания» народных чаяний с социал-демократическими представлениями большевиков было много болезненного, и трагически ошибочного, сопровождавшегося кровавыми столкновениями.
При этом необходимо учитывать, что большевики (как, впрочем, и кадеты) действовали в обстановке всеобщего бунта, явления неконструктивного и саморазрушительного, а потому изрядная составляющая их репрессивности была направлена на его подавление, что и позволяет сегодня бесам-манипуляторам выставлять большевиков в качестве непримиримых врагов крестьянства.
Кроме того, «грубый мужицкий демократизм» в эпоху смуты бывает настолько грубым, что его приходится осаживать репрессивными мерами, в том числе, спасая от него те же самые пресловутые «барские элементы». Ведь тем из них, кто не выступал против народа с оружием в руках, и не покинул страну, предстояло, как носителям специальных знаний и высоких образов народной культуры, стать важной действенной силой грядущей модернизации.
Дело даже не в том, что сами кадеты подавляли проявления народного бунта гораздо жестче и беспощаднее, нежели большевики, а в том, что, несмотря ни на что, крестьянство большевиков признало, а кадетов - нет.
И при этом нет никакого сомнения в том, что большевики свою диктатуру выстраивали снизу, опирая ее на народную почву, в то время как кадеты, Деникины-Ильины, свою диктатуру пытались выстроить сверху вниз из своих узкосословных представлений «немозга нации».
И Ильин «завещал нам» именно эту инверсию. Поэтому наши элитарные современники и слетелись, будто мухи, на его «наследие».
Этого Ильина, который якобы любил Россию, совершенно невозможно представить себе рядом с крестьянином, солдатом или матросом. Говорить-то ему с ними о чем? Перед нами стопроцентная взаимная «несмачиваемость» двух сред.
Даже искренняя попытка представителя интеллигентно-буржуазного класса пойти на контакт подчас
«наталкивалась на усмешку и молчание, на презрение и снисходительную жалость, на «недоступную черту»; а может быть, на нечто еще более страшное и неожиданное».
Мы не можем влезть в душу ни к Ильину, ни к Ильичу, мы может выводить суждения по рассматриваемому вопросу только на основании «косвенных данных».
Исторические личности отражаются, прежде всего, в исторических обстоятельствах. Только по этому «отражению» мы можем и должны о них судить. Они могут быть поняты только в контексте времени.
И один из очевидных «косвенных аргументов» состоит в том, что когда умер один, то прощаться с ним приехали миллионы, а когда за кордон вышвырнули второго - никто и не заметил.
«Ильины» всегда тусовались только в своем узком слое «Ильиных», в слое «чуждых барских элементов». Они каждой клеточкой ощущали то, что в ужасе написал один из «веховцев», а именно: народ «не чувствует в нас человеческой души, и потому он ненавидит нас страстно с бессознательным мистическим ужасом».
Эта ненависть была взаимной, ибо сами «Ильины» народную ненависть к себе ощущали в полной мере («харя озлобленного раба»). И эта ненависть у кадетов к 1917 году превратилась в иррациональный неконтролируемый сознанием феномен - ФОБИЮ.
Таким образом, нам в качестве «русского пророка» предлагают патентованного русофоба, народоненавистника, не гнушавшегося даже сотрудничеством с нацистами, что для подобных личностей было совершенно естественно.
И дело не в Ильине.
Не Ильина надо клеймить, а спокойно и трезво уяснить, что из себя представляет наша элита, в чем состоит ее «любовь» к России, и насколько жутко она «любит» всех нас.