12. Нескончаемая ночь
(
начало,
предыд.глава)
Напомню читателям, прежним и новым, что мы в нашем «литературоведческом» анализе исходим из постулата о наличии многотысячелетнего «плана», он же «Книга жизни», который могут подсмотреть внутренним взором пророки или художественные гении. И что каждое истинное произведение литературы и искусства содержит в себе отражение какой-то части этого плана, скрытого в глубинах коллективного бессознательного. Иначе говоря, каждый великий роман имеет в своей сюжетной основе притчу, повествующую об отношениях надличных ипостасей, объединяющих большие сообщества людей. Мужские образы соответствуют духу профессии или сословия, а женские - душе города, страны, либо культурной общности. Так, например, Гелла - это душа журналистики, а Маргарита - душа столичной культуры, а ее служанка Наташа - это обыденная душа Москвы. Та же самая, что выведена под тем же именем и в романе Толстого.
На первый взгляд, все это не очень серьезно. Ну подумаешь, какой-то странный философ гадает не по картам Таро, а по страницам булгаковского Романа. Однако одно дело случайная комбинация разрозненных символов, в которой всегда можно найти проекцию разнообразия личной или политической жизни. Такое гадание на любом случайном разнообразии помогает спроецировать уже сложившиеся интуитивные связи гадающего. Но совсем другое дело - последовательная, а не случайно выбранная цепочка важных событий, которым по вполне определенным и известным правилам толкования библейской символики соответствует столь же долгая, нескончаемая цепочка сюжетных поворотов и знаков, причем каждое слово из булгаковского пророчества находит свое место в актуальной интерпретации. Можно, конечно, от этого отмахнуться, но только при одном условии - если кто-нибудь повторит этот фокус на материале другого времени-места с той же тщательностью и подробностью. А, кроме того, проделает то же самое и с параллельными по сюжету текстом и подтекстом азимовской Трилогии.
Кстати, у нас есть повод вернуться к азимовскому сюжету конца второй книги и начала третьей - «Вторая Академия». В последней главе «Академии и Империи» мы наблюдали «пиррову победу» Мула, этого кривляки и шута, не то мулата, не то мутанта. Ему и в самом деле удалось победить, переиграть на «гуслях» масс-медиа и подчинить себе все «головы» доминирующей глобальной финансовой элиты, а равно спецслужб, и практически всех миров бывшей империи. Последним из этих миров был аграрный осколок империи, весьма напоминающий по нравам элиты Украину. Даже имена и амплуа тамошних олигархов и политиков (Коммейсон и Инчни) созвучны Коломойскому и Януковичу.
В ходе интриг в самом сердце бывшей империи, завязанных на поиски неких секретов в академической библиотеке, Мул (то есть новое временное сословие финконтроля во главе с мулатом) впервые проявил себя как самостоятельный, а не закулисный игрок, вступивший в открытое противостояние с «четой демократов», в которых угадываются клинтониты. Из-за этого раскола в команде, призванной найти и подчинить противостоящую и скрывающуюся «Вторую Академию», цель оказывается недостигнутой. При этом происходит несчастье с героем, олицетворяющим современную гуманитарную науку. Два синхронных пожара в Москве и Нью-Йорке, в которых сгорает документальная основа для привычных методов ее исследования - вполне подходящий символ завершения огромной эпохи сосуществования и противостояния заокеанского и евразийского центров постимперского развития.
Есть и еще более любопытное совпадение с сюжетом начала третьей книги про поиски и попытки уничтожить «Второй Академии» и аккуратное непубличное подчинение ею атлантического центра. Азимов списал планету Россем, на которой произойдет решающая схватка между Мулом и Второй Академией, со своей первой родины в тогдашней Смоленской губернии, а ныне в Могилевской области Белоруссии. Узнаваемое описание природного и культурного ландшафта, типажей национального западно-русского характера не оставляет сомнений для тех, кто знаком с белорусами. Так что нынешнее временное смещение фокуса глобальных событий с Киева и Донбасса на Минск, да еще и в символичном формате долгой бессонной и утомительной ночи - вполне себе звоночек на будущее.
Я уже отмечал, что сюжет начала третьей книги относится к немного более позднему времени, лет на пять-десять. Но и по нынешнему развитию политических событий уже можно судить о том, что связка националистических режимов Минска и Киева будет двигаться теперь уже вместе к следующему острому кризису. И этот кризис будет уже фокусироваться больше на Белоруссии как ключевому звену восточно-европейского моста между двумя цивилизациями. Украинский кризис, как и все такого рода процессы тоже развивался через «оранжевую революцию» к «черному майдану», то есть наращивал амплитуду волнами. Сейчас эта динамика передана соседям и следующий кризис, не сразу, но накроет именно Минск, а его разрешение будет таковым и для Киева.
Это что касается внешнеполитических арьергардных битв однополярщины, напророченных Азимовым. В параллельном сюжете московского Романа белорусский мотив тоже незримо присутствует - в виде платочка с голубой каемочкой, который нам в свое время удалось опознать как символ беловежских соглашений. Фрида как аватар столичной либеральной партии сама родила в 91-м идею «обновленного Союза» ради борьбы за власть (расположение хозяина), и сама же придушила его во младенчестве, чтобы не мешал вдруг свалившуюся на нее власть приватизировать. И вот теперь с нового года эта убиенная во младенчестве идея воскрешена и воплотилась в Евразийском Союзе. А раз детище ожило, то Фриде амнистия вышла - хотя и не по ведомству Творческого духа всемирной истории прощение, но столичная культурная публика готова простить и Фриду, и в ее лице саму себя за прошлые прегрешения. Раз уж история к ней благоволит.
Впрочем, прощение Фриды означает и прощание с ней. В прошлый раз я как-то упустил вполне ясное толкование фразы «пропала из глаз». Если «острые уши» Бегемота - это деловые радиостанции с помощью которых бизнес-сословие слышит новости, то культурная публика, да и вся свита Воланда смотрит на мир через глаза телеканалов. И вроде бы да, с нового года увидеть либерала на федеральном телеканале - большаяы редкость. Несмотря даже на то, что Фрида упала ничком и простерлась крестом по нынешней православной моде.
«Извлечение мастера» - наверное, самый сложный в истолковании момент, поскольку и сам аватар Мастера слишком многозначный, созвучен и мастерам культуры, и даже масонам. В таких случаях, когда однозначного толкования нет, есть правило - все возможные толкования верны. Возвращение литературы в школы в виде выпускного сочинения и объявление «Года литературы» - вполне достаточная иллюстрация к одному из значений. Как минимум, возвращение в культурную жизнь, к Маргарите классиков, мастеров русской литературы. Но это необходимое для полноты частичное толкование, разумеется, недостаточно. Что до масонского истолкования, то сам Булгаков не сильно придавал ему значения, скорее пародировал, но мастера и гроссмейстеры, безусловно, приложили руку к минским протоколам.
Для более глубокого истолкования символа Мастера и его возвращения нужно отметить повторяющийся на протяжении всего Романа мотив пребывания его в лунном свете. И в 24 главе Мастер тоже появляется из зеленоватого платка ночного света. Тоже какая-то шарада - замена голубоватого платка на зеленоватый? В общем, над символом лунного света нужно основательно задуматься и проработать этот вопрос, а равно над символом света вообще, и противопоставлением лунного света солнечному. А там можно будет, глядишь, и символ разлитого Аннушкой подсолнечного масла истолковать. Так что задание на дом для проработки материала у нас уже есть. А пока завершим символическое описание текущего политического момента.
«Извлечение мастера» сопровождалось рядом символичных эффектов, главным из которых явилось обнаружение за распахнуты вовне окном - глубокой полночи, хотя по всем расчетам Маргариты уже должно быть утро. Этот момент, вообще-то вроде как мистический, на самом деле истолковывается легко, если знать, что в чередовании 32 глав Романа зашифрованы фазы развития исторических процессов. А одной из объективных закономерностей является опережение событий в центральном процессе при смене фаз. Поэтому Маргарита, находящаяся в центре событий, субъективно переживает полночь аж три раза - в начале Бала, в конце, когда раздается бой часов, и вот теперь, когда по ее, то есть по московскому времени уже должен бы пропеть первый петух. Но по шкале времени внешнего мира, у них там «праздничная полночь» Великого Кризиса, он же Страшный Суд в некоторых дискурсах, только началась.
На всякий случай еще раз разъясню это «темное место» на конкретных исторических примерах. Так в российской истории в узле Смены Центра в 1917 году сначала происходит смена центра в масштабах питерской политической элиты - октябрьский переворот, а разгон Учредительного собрания означал смену центра в масштабах Большой России. Или в 1991-м смена центра в российской республиканской элите прошла в начале ноября, а в масштабах Союза на СНГ - с нового года. Так и сейчас, но в более масштабном глобальном контексте - смена центра в Российской Федерации произошла в 2012 году с победой Путина вопреки желанию однополярного центра. А в прошлом году 9 мая завершилась смена центра на всем постсоветском пространстве, когда управление политическими процессами было перехвачено Кремлем, в том числе и на бывшей Украине в ответ на прозападный переворот. Поэтому сейчас на уровне, внешнем по отношению к московской элите, стрелка Биг-Бена и часов на Таймс-сквер только-только приближается к «полночи». Толкование вполне объективное и без всякой мистики, а заодно понятно, почему для московской публики эта внешняя полночь - праздничная.
Примечателен и вот этот признак, указывающий на текущие события: «Тут в комнату ворвался ветер, так что пламя свечей в канделябрах легло…» Символ свечи имеет точное библейское истолкование - мудрец, ученый, в множественном числе - академия, научное сообщество. Поэтому и у Булгакова значение может быть только это. Но обычно со свечами связан символ света как знания, а вовсе не пламя. Канделябр тоже уже нами был истолкован как устройство, вмещающее информацию. Слово «компьютер» созвучно и даже начинается и заканчивается так же, а Булгаков такие совпадения любил. Так что речь идет о хранилище научной информации, над которым вспыхнуло и легло пламя - и в буквальном смысле, для иллюстрации исторического момента.
Но и в иносказательном смысле - наверняка этому есть истолкование, поскольку горение, сгорание - это и есть символ истолкования. Сгоревший текст означает истолкованный. В данном случае пламя истолкования легло, то есть свечи официозной гуманитарной науки в этом смысле импотентны. Ворвавшийся в комнату ветер истории, отодвинувший тяжелую занавеску, тоже понятен - прорыв внешней изоляции, впустивший полночь глобального кризиса уже внутрь Евразийского союза, которому теперь предстоят кризисы роста на пути интеграции.
Продолжение следует