Про валторниста со снайперской винтовкой. Часть вторая.
Годов Борис Евграфович. 90 лет. Уроженец Ивановской области. Сын священника. Валторнист. Десантник-парашютист. Санинструктор. Снайпер. Разведчик. Зимняя война. Освобождение Бессарабии. Великая Отечественная. Неоднократно ходил в немецкий тыл, лично брал «языков». Войну закончил 11 мая 1945 года, пройдя военными дорогами не меньше 12.000 километров. Шесть ранений, контузия. Орден Красной Звезды. Две медали «За боевые заслуги», орден Славы 3-й степени, орден Отечественной войны 1 степени. После войны работал в НИИ-17, выполнял оборонные заказы Родины. В свободное время - художник. Написал не менее 100 картин.
Часть первая - здесь.
Был ли в том, что люди ходили с трофейным оружием какой-то элемент бравады?
- Никто не ходил. На передовой никто не ходил, чтоб с автоматом. Он лежал укромно, на бруствере или ещё где. Командир ничего не скажет, разве если пройдёт какое-то большое начальство, которое редко бывает. Хотя у нас командир дивизии проходил по передовой. Однажды такой трюк устроил - вышел и пошёл по брустверу, там выскочили сразу адъютанты его, встали и идут параллельно. Он сразу раз - ушёл. Терешков, генерал-майор, с палкой ходил, у него нога плохо работала, это царский офицер был, вот такой был человек, командир такой. Это под Тулой было.
Если вернуться к разговору о трофеях, что ещё могли у немцев забрать помимо оружия, что там было?
- Часы, ручки, зажигалки. «Самокрутки». «Самокрутка» - портсигарчик такой, а там уже бумажка, его ррраз! ррраз! и готово.
Вы курили?
- Курил, потом бросал, снова курил.
К разговору о часах. Снять часы с убитого - это расценивалось как мародёрство?
- Ничего не расценивалось, боже мой. Все знают, что снимали золотые кольца и пальцы отрубали. У нас в дивизии таких не было, чтоб кого-то судили за что-то там, за какую-то немецкую вещь.
Какое вообще было отношение к немцам среди бойцов?
- Ну, как наши, так и немцы - люди разные. Немцы попадали в плен и «хайль Гитлер!» орали. Один как сумасшедший был, орал. А некоторые говорили, что он в партии был в коммунистической, может врут. Ведь не каждого же расстреливали, если в плен попали, старались в тыл отправить, чтобы с него что-то взять, пользу. А некоторые были такие, я помню одного капитана расстреливал, он с каждым словом «отвечать!» сначала вставал и «хайль Гитлер!» кричал. А рассказывал все хорошо, рассказывал, как он дослужился без окончания какой-либо школы до капитана, всё время говорил: я один в армии такой, «хайль Гитлер!» В общем «проводил» я его из его же пистолета. В Белоруссии дело было.
Почему его пришлось расстрелять?
- А куда его? Возить с собой? Он не нужен. Вообще не нужен. Привезут его в штаб армии, или куда - нибудь, а он будет там свой «хайль Гитлер!» орать. У него больше ж и нет ничего.
Кто производил допрос военнопленного?
- Если мы в тылу взяли - то мы опрашивали в первую очередь.
Кто-то говорил у вас по-немецки в группе?
- Я немецкий учил с 5-го класса, 5-й, 6-й, 7-й, по-моему. Ну учил я плохо его, потому что он не нравился мне, и вообще я немецкий не переносил, а когда началась война, я сразу нашёл переговорник один. Потом мне достали ещё один, офицерский переговорник.
Это наши были или немецкие?
- Наши и немецкие у меня были, так что я мог опросить пленного. Я сейчас только, последние, наверное, лет десять позабыл все окончательно, и позабывать войну стал. А так все - первый допрос снимаешь, и все, что, как, какой командир, какая часть, кто командир, когда прибыли, сколько человек.
Насколько обычно охотно рассказывали?
- Ну почти что все рассказывали.
То есть никакого «ничего не скажу» - такого не было?
- У меня - нет, я не встречал. Одного, по-моему, старшего ефрейтора брали, такой тучный был. Перерезали провод связи и сидели, ждали. Подъехала грузовая машина, мы противотанковую гранату бросили под мотор, грузовик вздрогнул и все. А их было там несколько: водитель, и этот вот самый толстый, ефрейтор старший. Они выпрыгнули сзади. Может быть, сзади еще немцы были, мы не смотрели ничего, некогда было смотреть, потому что взрыв громкий, а до деревни, наверное, километра полтора-два. Этого толстого взяли, поволокли, он сопротивляться стал - здоровый, тяжёлый! И зима.
Связист?
- Да, связист. Ну ему раза 2-3 автоматом наподдали немножко. Сразу не разговаривали, потащили его дальше, потом начали колоть. Он же не двигается, не хочет двигаться, ему прокололи заднее место ножом, он вскочил, заорал. Ему говорят - быстрей, шнелль!, шнелль! Пинка ему дали, отползли в укромное место. На коленки подняли его, потащили, потом он сам встал. Ничего нам не сказал, ничего. Ну я и не стал спрашивать дальше, отдали его в штаб, там заговорит. Там тоже, знаешь, по-тихому с некоторыми справлялись если чувствовалось, что не будет с него толку никакого.
Доводили ли до вас какие-то данные, которые от пленных получали после допросов? Вас как-то информировали о том кто это, что он сказал?
- Никогда. Потом, когда переводчик будет снимать допрос с офицером, с начальником штаба, с командиром батальона или командиром роты, то никто не присутствует. Ну, может быть там старшина будет. А так никого не было.
А вообще разведку информировали о противнике?
- Ну представление имели, да. Я сам проверял, ходил на передовую. У нас сапёрный батальон есть такой в дивизии, он минирует, может разминировать, делает проходы в таких местах, ставит проволоку. Привезли нам эту самую проволоку и колья. Ставьте, говорят, быстренько, потихоньку. А проволока звенит, вот так коснёшься - звенит, чем-нибудь скручиваешь - звенит. У немцев по-другому было, они ставили внатяжку, хорошо. И вот ставим колок к колку и слышим: кук, кук, кук, кук. И звон. А мне один боец говорит: смотри, что делается, ложись. А там немцы параллельно проволоку тянут.
Другие бойцы говорят - не бойтесь ходить открыто, не нагибайтесь, никто вас не застрелит. Они стрелять не будут, они параллельно тянут. И так всю ночь до рассвета мы там и проходили. Много сделали.
А на Зайцевой Горе в 1942 было скопление войск немецких, чтоб они не перебросили под Сталинград, нас заставляли наступать чуть ли не каждый день. Гоняли на смерть. Вели бои все время. Передовые находились в 60-70 метрах, гранаты не бросали ни те, ни другие, стрельба только могла в воздух быть, тррр!, тррр!, все, немцы очередь дают - она проходит выше наших голов.
Это просто чтоб друг друга не провоцировать?
- Да, чтобы не провоцировать. Кричат, когда было плохо у нас весной с питанием: рус, приходи чай пить, у нас сухари есть, вот такие были, «Катюшу» запоют, то наши что-то там скажут.
К разговору о потерях. Капсулы-медальоны с запиской внутри - насколько это было распространено? Были такие у солдат?
- Были. Если потерял, он придёт и скажет, я потерял, ему дадут новый. Без слова дадут. В десантных войсках ничего не давали. Бумажки простой листок выбирался, простой листок, чистый. Мы уходили в разведку из дивизии, все чистые листочки сдавали, все карманы начальник первого отдела проверял, а первый отдел - это оперативный отдел. Нас все время туда собирали и карту мы запоминали. Я однажды стою и записываю, записываю, подходит ко мне «оперативник» - почему записываешь? Я говорю - чтобы усвоить лучше, если запишу - все запомню. А потом? А потом я сожгу, здесь прямо при вас и сожгу, я знаю, что я не имею права. Он так постоял, вроде ладно. Покажешь мне потом, когда будет готово. Идёшь в немецкий тыл и никаких данных у тебя нет. Что ты посмотрел по карте - хоть память и молодая, а когда идет волнение, вылетает. По-моему, бестолково это, так не должно быть на войне.
Что с собой в такой рейд по тылам брали?
- Трёхдневный паёк.
Из чего он состоял?
- Консервы, галеты, мясные консервы, сухой паёк, сухой паёк прям грызли.
Это какие-то концентраты в брикетах?
- Да, концентраты.
Горох?
- Нет, гороха не было, лапша, каша гречневая с луком и с салом, ух хорошая была! Грызёшь, и так луком пахнет… ну хлеба немножко, некоторые съедали это за день, за два, а проходить неделю можно.
Воду на себе несли?
- Фляжки были у всех. У меня всегда была лишняя фляжка со спиртом. Этого никто не знал, что она у меня есть. Когда началась война, я был санинструктором, получил сумку, там было определённое количество бинтов, шприцы, коробка маленькая для приготовления уколов. Уколол и шприцы в спирт. Уколов я много делал, потому что приходили раненые. Две операции даже делал, пока отступали мы до Киева. Две операции, представляете. У одного нога была переломана, левая нога, берцовая большая кость переломана, его двое вели. Ну я что, ивняк там, толщину вот этого пальца…
Как мизинец?
- Да, говорю, ивняк собирайте, давайте мне сюда. Нарубили мне, я показал какой, ногу я собрал, все собрал хорошо, тампончиками обложил, ваткой поддержать обложил, стал прутья подкладывать, здесь три прута, здесь три, это дело я очень хорошо знал. И потом все обмотал на босу ногу, потом всю ногу обложил, потом стал щупать - сходится кость вот тут. У тебя всё хорошо, говорю, но наступать ни в коем случае. И все!
А другому попал осколок в лёгкое, пробил лопатку и толстой стороной под неё ушёл, а эта сторона, тонкая, осталась здесь. Вот представляешь себе, когда пришёл он, ко мне подходят, говорят - у нас раненый есть, не посмотрите? Я говорю - ну давай посмотрим. У него разрезана рубашка была, я посмотрел, боже мой, оттуда уже черви вылезают наружу, значит, полно там червей. Я говорю - давай, сейчас будем делать. Терпи!
Обезболивающего никакого нет?
- Никакого нет. Вот я потихонечку руками эту косточку, пинцетиком там где-то помогал ему, когда больно - ну терпи, я так раскачал, раскачал, осколок выходил очень плохо. Посмотрел что там делается - это ужас один, столько там червей! Они не расползаются, они все что сгнило, что испорчено - все очищают. Я ему вычистил все. Я знаю, что нужно этих червей оставить, немножко, но оставить. Страшно, зато гниение, которое происходит, они тут же съедают. Написал ему кто делал операцию, завёл карточку, ну и его отправили дальше.
О судьбе этих людей ничего не знаете? Ничего не знаете о них?
- Нет. Никаких связей нет с ними. Помню, лётчика одного вытащили, прилетел на нашу передовую и посадку сделал, ну не посадку, кувыркнулся. Мы к нему побежали.
На чём лётчик был?
- На штурмовике Ил-2. Там стрелок был уже, подбежал я к нему, тот держится за лицо и кровь льётся. Ребятам говорю - вытаскивайте его. Я к лётчику - как дела, он говорит - сознание теряю, прихожу, у него тампончики такие - он забивал вату, ранен в левую руку. Пуля пробила щиток, с близкого расстояния, ну, со сравнительно близкого расстояния и ранила лётчика. Вытащили мы его, положили, раз 5 стрельнули сигнальными ракетам в сторону дороги. Махали-махали - давайте сюда кто-нибудь. Ни один не останавливается, не подъезжает. Ну я его перевязал, все хорошо сделал. У меня, говорит, финка есть, возьми на память её. И весь паёк самолётный, который у нас есть, у стрелка там есть такое место, там на неделю что ли. Все вытащили. Все забирайте.
Фамилию лётчика не помните?
- Нет. На финке были фамилия, имя, отчество, или фамилия-имя - две буквы. Из мрамора была ручка, мраморная, и такая красивая! Так вот с переливами бело-голубоватыми. Вот и вся память. Ну сказал он мне - из Горького я.
У меня в Горьком был друг один, потом работал на заводе главным инженером в КБ, мы с ним встречались до 90-х годов, потом он умер. Воевали вместе, у нас Брестская дивизия была, за Брест присвоили имя. Мы в Бресте в самом не были, обошли с сервера и перерезали дорогу. Немец там технику всю бросил. Оставались просто засады. Он везде так делал. Пулемётные гнёзда поставят, по три человека на гнездо. Остальные все уходят.
Те вот, кто в заслонах находились немцы, они убегали потом?
- Им до определённого времени, до вечера держаться надо было, а если будет наступление, то, значит, отходить можно. Техника ведения боя очень схожа, по-моему - всю жизнь одинаковая, прикрывай друга, потом сам отходи, он прикрывает тебя, если отработано. У меня было отработано.
Я ребятам внушал - чтобы сохранить себя - надо его сохранить, потому что от него зависит твоя жизнь. Но у меня все были молодые, у меня все были командиры отделений, я не брал бойцов - ходил в школу командиров отделений. Даже один был у меня старший сержант, помкомвзвода. Вот поэтому у меня были хорошие, боевые ребята.
С Вашей точки зрения немец что за противник был? Как его охарактеризовать правильно?
- Хорошая дисциплина, хорошая подготовка, хорошее оснащение полков и батальонов. Связь хорошая. Даже, по-моему, у них ротные станции были. Да, в войну были ротные станции. У нас в дивизии была такая станция, что с полками не могли связаться. В общем, я порядка не видел в 41-й год нигде, за исключением, конечно, десантной бригады. В бригаде у нас была связь с командирами батальонов, 4 батальона, 4 рации было. Но не помню какая - 5-ти километровка или не помню какая. Но была связь.
У немцев везде связь была. Ну у нас тоже - как наступление остановили, так начинают тянуть связь, а через день - подключились, протянули - через день опять снимают, отступление будет. Я связистов видел много убитых. Лежат, катушка спереди, катушка сзади. Связь порвалась - надо найти где. Где-то упал осколок, перерезал провод, надо искать. Пока найдешь... Хорошо, если пошли с двух сторон, с той стороны и с этой. А там засада. Пришли, стали ремонтировать, а их расстреляли и зажали. Немцы связистов наших расстреливали. «Языков» мало брали.
Почему так?
- Ну они и так всё знали хорошо, у них разведка была. Всех командиров полков знали, всех абсолютно, дивизий, командиров полков. А мы никогда не знали немецких командиров полков. Надо идти, какого-то офицера добыть в немецком тылу, чтобы узнать, какая часть. Так и узнавали. Любой пленный попавшийся скажет.
Так задача и ставилась - «нужен офицер»?
- Да. Когда уже в немецкий тыл идём - мы узнавали, какая часть. «Языка» должны брать у неё в тылу. Как-то раз допросили одного пленного и не стали его расстреливать. Опасно, всё рядом с деревней. Сказали - иди вот в эту сторону. Если выйдешь к деревне раньше, чем через полчаса - ты будешь мёртвый. Попугали и все.
Отпустили его?
- Да. Не стали шум создавать. А резать его ножом - это дико как-то.
Вообще ножом приходилось пользоваться в разведке?
- У меня - нет.
Этому учили?
- Учили, учили. Учили в такую точку нажимать, что человек сразу умирает. Учили пальцами в глаза бить, песок сыпать в лицо. Рукопашный бой был у нас очень популярен. Командир роты собирал нас в свободное время на плац, на рукопашную. И выходят ребята, прослужившие по 3-4 года, приёмами владеют прекрасно, владеют всем, абсолютно всем, как спортсмены. Все бегают 1, 2, 3 километра, на лыжах 10 километров, в отличном состоянии все. Удары отработаны, принять удар, нанести удар или уйти от удара. Прыгали из машины на ходу и всегда вспоминали - сохранить свою жизнь! И внушай себе всегда - ты никогда не погибнешь, парашют твой раскрывается в любом случае. По-моему, каждый верил в это, каждый абсолютно, если не будешь верить, то действительно может что-то случиться.
По поводу обуви хотел уточнить: в сапогах прыгали или в ботинках?
- В сапогах.
Ботинок не было? Сапоги, соответственно, с портянками носили?
- Да. Сапожки у нас были кожаные, не кирза какая-то. Хорошая обувь была, подгонялась хорошо. Портянки мягкие, хорошие.
Какие-нибудь отличия от пехоты, например, в одежде?
- У нас были зимние куртки.
Что из себя представляли?
- Зимние куртки выдавались, когда война Финская началась. Некоторые на пуху, мягкие куртки, а половина - дублёнки.
Дублёнка-тулуп или куртка?
- Куртка. Минус 40 градусов выдерживала хорошо. А в Финляндии до минус 45 доходило. Вот почему водка там не доставлялась, начали давать спирт. В 45 градусов камни лопались, деревья лопались, сосны вот такие, проросшие в камнях. Ночью как даст! Разрыв.
В каком звании и где вы войну закончили?
- Войну я закончил 11 мая 1945 года. Ранен был 11 мая, пролежал очень долго, потом попал в запасной полк в звании старшины.
Как так произошло, что 11 мая?
- 11 мая бои-то не кончились, только в самом Берлине кончились.
Где вы были в этот день?
- Мы подходили к Берлину. Подходила 6-я армия, новая, новосформированная. Я смотрел, как она подходила к англичанам.
Что за ранение, как это произошло?
- В левую ногу два ранения, в тазобедренный сустав два осколка попало, один осколок прошёл к мочевому пузырю и не повредил его. И ещё один осколок у меня был между позвонками, это меня снайпер угостил разрывной пулей, я знаю, какой там осколок, он бронзовый. Между позвонков он там и сейчас стоит.
Бронзовый - это, видимо, оболочка?
- Разрывное устройство было бронзовое.
Как он попал - под каску?
- Нет, у меня каски не было. Я стрелял утром по офицеру, который проходил на передовую, увидал красный лампас, красная полоса, ага - старший офицер. Я рраз! его - подвёл и тут же выстрелил. И к нему бросились ещё. Я ещё выстрел сделал и ушёл. Засекли.
С какой примерно дистанции стреляли?
-Метров 500.
Тоже из СВТ? Какие-то патроны у вас отдельные, специальные были?
- Специальные. У меня немецкая винтовка уже была. У меня были разрывные, были трассирующие, были бронебойные и простые. У них разные головки у всех были. Трассирующие - она зеленая была, бронебойная - черная с какой-то еще, не помню уже. Так что у меня набор был хороший.
А я любопытный был очень, я разбирал немецкие разрывные патроны, находил надфилечек и выпиливал, и трассирующие наши тоже разбирал, подпилишь, оттуда белый фосфор. Не знали, что фосфор такое вещество. Что делали: ночью спят в доме, берут немножко фосфора - усы им намажут. Не знали, что можно и сдохнуть. Я однажды дом такими патронами поджигал, не дом, а сарай.
Выстрелами?
- Да, из немецкой винтовки. Вот сидел пулемётчик наш, стрелял, никак ему не поджечь солому на крыше. Раза два задымилось - никак не схватывает огонь. Я говорю - дайте я попробую. Выбрал себе место, вот с какого выстрела - я не помню. Немецкой трассирующей - загорелся.
Что за сарай такой был важный?
- Дом, а к дому сарай приделан. Скотный, наверное, сарай. И стояла пушка противотанковая, там вынималось одно бревно, она внутри стояла. Сгорел дом.
Сколько раз за войну вы были ранены?
- Сейчас скажу. Четыре ранения, контузия. Вот на один осколок у меня нет документов. Ранение в живот было -тоже нет. Мне вытащили осколок сразу, поставили металлические какие-то скрепки. Я позабыл про одну, она у меня чуть не заросла. И потом её доставали - наверное, сильнее и больнее чем все остальное получилось. Так что у меня по документам четыре ранения.
Надеялись с войны вернуться живым?
- Когда идёт бой, у меня никогда не было такого в голове, что останусь в живых или не останусь. Не думал об этом, как сложится. Потом азарт появляется, когда человек входит в этот азарт, это страшная штука, в азарте, наверное, большинство и погибает. Потому что он уже как-то теряет чувство опасности, лезет куда не надо.
Что-то такое было, что вы из этой войны вынесли, что-то такое важное, что на всю жизнь повлияло?
- У меня не было. Психического у меня ничего не было. Я как-то отошёл от войны.
Как про Победу узнали?
- Кто-то из телефонистов сказал, что война кончилась, и мы напились в этот день, напились очень здорово, в общем, очнулся я на полу, просыпаемся, там уже праздник готовят, выпивку опять, закуску. Начальник штаба дивизии сказал собрать всех ветеранов, будем отмечать, ну отмечали, выпили - опять напились.
А потом - тревога, по тревоге все тут же бросились, передали, что по дороге прошла наша 6-я армия, а мы от неё недалеко, надо поддержать. Вот меня здесь и ранило. Неожиданно, конечно, я не ожидал. Но было настроение другое, все уже, когда сказали, что Победа, думали, что настоящая Победа, войне конец.
В самом Берлине удалось побывать?
- Нет. Мы шли на Берлин, а потом какое-то время выпускали из Берлина беженцев, там есть такая дорога Берлин-Штеттин, дорога сказочная, чуть ли не полированная. Ровная, из плит из больших. В середине какой-то прогалок, там уже все стаяло, и вот когда эта масса двинулась из Берлина, на тележках разных-разных, нам сказали, чтобы освободили дорогу для беженцев.
Хотелось вообще в Берлин попасть?
- Конечно. Если бы не ранение, мы все равно попали бы в Берлин.
Какие у Вас есть награды?
- Наград у меня немного. Есть Красная Звезда. Две медали «За боевые заслуги», орден Славы 3-й степени. И орден Отечественной войны 1 степени. Это награда была за Штеттин. Ворвались когда в Штеттин, немцы отошли. Мы в город - а оттуда немцы в атаку идут. Мы зашли в крайний дом и держали там оборону весь день и всю ночь до следующего утра.
Со стрелковым оружием оборонялись только, без артиллерии?
- Да. Ну у нас была возможность против роты обороняться. А нас было 16 человек. Держались мы все как герои (смеётся). Потом подошли наши, все, они стали сдаваться или отходить. Там видел как на Штеттин упал самолёт. Был очень большой взрыв. Вот только все думали - что такой большой взрыв, что за самолёт, истребитель-не истребитель? Наверное, они испытывали «Фау». Потому что как я его видел, в каменный дом он летел. Ну дом был снесён вообще, это был от нас, наверное, 4-й или 5-й дом, по той улице туда мы ходили, вот туда он упал. Как самолёт. Потому что гул услышали и такой громаднейший взрыв был, что самолёт не мог так взорваться.
А награды я не ношу, до 80-х годов не надевал вообще.
Почему?
- Ну не знаю, почему так. Война кончилась, канитель с ними поднимать не хотел.
Я читал, что после войны за награды выплачивали ежемесячно деньги.
- Да, за медаль - 5 рублей, «Красная Звезда» - 15, за «Отечественную войну» - 20 или 25. У меня много получалось, набиралось хорошо. В то время значительно. Я работал в НИИ тогда, всю жизнь проработал в одном учреждении, НИИ-17, занимались противоракетной обороной Москвы, радиолокацией, ранним обнаружением воздушных целей. А вот 50 лет было нашему НИИ недавно, чествовали ветеранов, а я не попал туда, не знаю даже, почему не попал. Там друзья все были. А сейчас дома сижу, занимаюсь искусством.
Те картины, которые висят на стенах - Ваши?
- Мои. Я начинал рисовать с 1951-го года. Клубника у меня в 51-м году сделана, я тогда начал ходить в студию при ВЦСПСе, была подготовительная студия в институты, в архитектурный, в институт Сурикова, Репина. Вот я учился там четыре года. У меня хорошая графика была. Очень хорошая. Ну так оно и пошло. Несколько картин сын передал в музей во Франции. Времена года. Зима, весна, лето и осень. Четыре все сделаны очень хорошо. Зима - приходили специалисты, сказали, что на очень хорошем уровне сделано. Я там подделывался под Поленова. Он берёзы зимние, я прямо в бересту вкрапления делал: и красные, и зелёные, и голубые, и только можно близко подойти и посмотреть, а так общий колорит получается очень и очень интересный. Они определили, что очень хорошо. А жена вот считала, что я мазнёй занимаюсь. (Смеётся.) На даче соседям я 12 лет дарил каждый год по картине. Всего я посчитал, я сделал свыше ста картин. Занимался ещё и музыкой.
*******
Огромное спасибо за помощь в подготовке этого материала
Александре Орловой. Без неё, наверное, и не получилось бы ничего.
Часть первая - здесь.