«Книга скворцов» Романа Шмаракова
Я ещё год (нет, уже больше года назад) обещал Роману Шмаракову написать рецензию на его «Книгу скворцов», и, увы, так и не смог исполнить это обещания. Как-то так складывается в последнее время, что я то и дело что-то не успеваю и торможу, срываю сроки, и мне от этого как-то неуютно. Похоже, я всё никак не привыкну к тому, что уже далеко не столь энергичен и бодр, как десять лет тому назад (а я и тогда-то был довольно медлителен по обычным меркам, что уж говорить про нынешние дни), поэтому беру на себя обязательства, не рассчитав возможностей их исполнить... впрочем, ладно, к собственно тексту это отношения не имеет.
Так вот, рецензию написать я так и не смог. Во-первых, потому что в последнее время мне всё тяжелее даётся структурированный текст с последовательным изложением мыслей (если так дальше пойдёт, боюсь, уже в довольно скором времени буду общаться в сети только посредством «ку» и «кю», или, как ныне принято говорить, «лайка» и «дизлайка»). Во-вторых, потому что куда мне писать о таком тексте, я ведь простой парень с рабочей окраины, из семьи, только два поколения назад приехавшей в город. Исторические и филологические изыски я воспринимаю с трудом, аллюзии не отлавливаю, и в целом, если честно, предпочитаю скорее литературу развлекательную и необременительную. Тем не менее, раз уж рецензию я не тяну, напишу просто впечатления от текста.
Итак, давным-давно, в одной далёкой-далёкой Италии бушевали скворцы. Прилетали огромными стаями, кружились, трещали. Три человека, которые случайно оказались вместе в церкви, при виде очередного птичьего налёта решили переждать и не выходить на улицу, а чтобы с пользой провести время, начали рассказывать друг другу всякие истории. Сначала связанные с птицами и всевозможными предзнаменованиями, потом перешли на разные исторические байки - смешные, возвышенные, романтические, достоверные, фантастические, ну и так далее, что называется, всех жанров кроме скучного. Собственно, из баек текст по большей части и состоит, а птицы это так, и повод пообщаться.
Тут мой внутренний Капитан Очевидность начинает бодро рапортовать о жанре «рамочная композиция со вставными новелами», поминая Чосера, Бокаччо и Маргариту Наварскую. Но всё же, мне кажется, что если и можно в случае «Книги скворцов» говорить о рамочной композиции, то скорее в гротескном и карнавализирующем виде. Всё-таки нашествие (или тут правильнее употребить слово «налёт»?) скворцов, это скорее пародия на паломничество или бегство от чумы. К тому же птицы явно и недвусмыленно отсылают к известному фильму Хичкока, что придаёт книге ещё больший оттенок насмешливости (тут я хотел вставить что-то насчёт «постмодернизма», но этот термин ныне как-то утратил концептуальное содержание, проще говоря, совсем увял, так что ну его). Впрочем, в зачине «Книге скворцов» прописано, что герои по некоей не зависящей от них, роковой причине оказались вырваны из обыденности, а это вполне достаточная причина для того, чтобы обратиться мыслями к чему-то метафизическому, рассуждениям о судьбе, зловещих (или, наоборот, благотворных) пророчествах и так далее.
Если же не погружаться в литературные параллели, то жанр «Книги скворцов» гораздо удобнее обозначить как собрание легенд и странных историй. Кстати говоря, при чтении книги перед моим внутренним взором постоянно всплывала картина Перова «Охотники на привале», тем более что распределение ролей в книге точно такое же. Есть пожилой монастырский келарь, человек солидный и начитаный, степенный и рассудительный, предпочитающий рассказывать истории из античных времён, взятые из прочитанных им книг. Другой собеседник - средних лет госпиталий, много повидавший и много переживший, а потому чаще обращающийся к историям из реальной жизни, бытовым сценкам и в целом более ироничный и весёлый. Ну и наконец, третий не столько собеседник, сколько слушатель - юноша, почтительно и с интересом внимающий рассказам более старших товарищей. А теперь взгляните на картину Перова и найдите на ней всех этих героев.
Лирическое отступление
Роман Шмараков - один из очень немногих наших современных писателей, у которого действительно есть шанс попасть в будущие учебники литературы. Я заранее сочувствую школьникам будущего, которым придётся писать сочинения на тему «Образ сантехника в романе «Овидий в изгнании»», «Историческое и фантастическое в «Книге скворцов»» или, ещё лучше «Мой Шмараков». Кстати, смех смехом, а я, например, действительно выпускное сочинение писал по теме «Мой Булгаков», и даже как-то ухитрился получить за сочинение пятёрку, что ясно свидетельствует, насколько низки были критерии школьных оценок в давние времена моей юности. В современной школе меня наверняка отчислили за систематическую неуспеваемость если не в пятом классе, то в девятом точно, и пошёл бы я работать на какое-нибудь милое, уютное место. Например, стал бы мясником на Коптевском рынке, что куда более соответствовало моим природным данным, чем работа бухгалтером, с топором в руках я смотрюсь куда органичнее, чем с калькулятором.
Конец лирического отступления.
Интересно наблюдать за тем, как в тексте переплетаются и сменяются сюжеты, как одна история тянет за собой другую, тема роковых пророчеств переходит в «а вот я ещё один случай вспомнил», а затем в «о, у меня тоже есть по этому поводу что сказать». Новые темы для разговора всплывают сами собой, из того самого «коллективного бессознательного», которое как такая культурная «тёмная материя» - никто не видел, никто не фиксировал, никто не может описать, но оно при этом определяет слова и действия и отдельного человека, и групп людей. Вообще, в «Кинге скворцов» очень много такого непроговоренного, невысказанного, лежащего за гранью текста, но него влияющего. На самом первом, бросающемся в глаза, уровне - исторический и культурный фон историй, с которым рассказчики хорошо знакомы, но читатели имеют о них чаще всего довольно смутное представление. На другом уровне - вопрос о том, какие из приведённых историй извлечены из оригинальных текстов, а что сочинено автором в подражание этим самым текстов. На третьем уровне - складывающиеся из исторических и бытовых баек концепции, над которыми размышляют персонажи: стоит ли доверять снам и что вообще такое «вещий сон», можно ли изменить судьбу, как работает механизм самосбывающихся пророчеств. А заодно и чисто литературные рассуждения о комедии и трагедии или вот это замечательно, явно лично авторское, наболевшее, очень наболевшее:
«- В упрек нашим сочинителям, - отвечал госпиталий, - следует поставить, что никому из них дела нет до чистоты языка. Мог бы быть для них примером Тиберий Цезарь, который однажды не издал указа, не найдя, чем по-латински заменить слово «эмблема», хотя слово, им отклоненное, происходит из благороднейшего греческого наречия; но наши не различают, откуда что взято, уместно ли само по себе и вместе с другими, и ставят низменное и простонародное рядом с изысканным; хорошо еще, если они понимают значение слов, которыми пользуются, и не делают себя посмешищем с самого порога. А поскольку они считают, что, как любимые сыны вдохновения, никому, включая разум и вкус, не обязаны отчетом, то на каждом шагу впадают то в холодность и выспренность, то в школярскую мелочность».
Такое неявное присутствие в тексте стоящих за ним концепций, естественно, вызывает в памяти Умберто Эко, который вспоминал, как его укоряли в том, что он вкладывал в уста средневековых монахов рассуждения из современной философии, а он отвечал в том смысле, что в тексте он приводит подлинные средневековые цитаты, и кто же виноват, что мы год за годом и век за веком обсуждаем всё одни и те же круг тем. Вообще Умберто Эко при чтении «Книги скворцов» вспоминается часто, что и понятно: мы говорим «Средневековье» - подразумеваем «Умберто Эко» и vice versa. Но сравнение это (как часто случается с очевидными сравнениями) скорее ложно. Умберто Эко в «Имени розы» и «Баудалино» играет на поле средневековой культуры по правилам литературы века двадцатого, в то время как Роман Шмараков в «Книге скворцов» пытается добиться максимально возможной аутентичности, полного погружения в средневековую культурную среду. Насколько ему удаётся, я не могу судить, мне тут попросту не хватает компетенции, мне кажется, что вполне.
Скажу ещё пару слов о читательском восприятии «Книги скворцов», ну или об одном из возможных восприятий. Этот текст как собрание отдельных историй можно читать не подряд, а открывать на любой странице, под настроение, точно так же как, например, легендарные «Легенды и мифы» Куна, не менее легендарный словарь Брокгауза и Эфрона или «Записки и выписки» Гаспарова. О подобном эффекте, кстати, ещё и Высоцкий пел, помните, про Уголовный кодекс: «открою кодекс на любой странице//И не могу - читаю до конца»? Или взять ехидный рассказ О’Генри «Справочник Гименея», где персонаж покоряет сердце женщины цитированием «Справочника необходимых познаний» и таким образом превосходит своего соперника, поклонника Омара Хайяма.
Лирическое отступление
Да что там литературные примеры. Знавал я одного человека, который принципиально не читал художественную литературу, а любимой его книгой, дававшей утешение в печалях, служил старый потрёпанный том «Справочник машиностроителя». Помнится, однажды на работе в обеденный перерыв он пытался прочитать нам какую-то особенно сильно поразившую и восхитившую его главу, о типах стали, кажется, но подвергся осмеянию и с тех пор больше никогда не делился с нами своими открытиями. Мне сейчас даже как-то неудобно об этом вспоминать, всё-таки человек со всей душою, искренне, а мы, злые и ироничные, его порыв оборвали.
Конец лирического отступления
И раз уж речь зашла о справочниках, замечу, что «Книге скворцов» не помешал бы именной и тематический указатель, для упрощения чтения. Ну и для лёгкости нахождения любимых героев и местностей, чтобы следить за их судьбой. Впрочем, полагаю, со временем литературоведы, историки исправят это упущение. Напишут и указатель, и комментарии к этой книге (хотя для этого потребуется работа большой группы специалистов, а то и целого института), и со времен издавать её будут так же, как сейчас издают «Дао дэ цзы»: в виде толстенного тома, в котором примечания и комментарии превосходят исходный текст по объёму в пять, а то и десять раз.
Ещё интересно следить за тем, как в одном тексте, на одном уровне («истории об интересном») оказываются мифы, сказки, исторические рассказы. Никакой дифференциации, никакого разделениям по жанрам, степени достоверности, времени действия, никакой иерархичности, полное и окончательное nobrow, как ныне модно выражаться. Опять же, не могу сказать, насколько такое смешение характерно для средневековых текстов и в целом средневекового мышления, впрочем, мне и самому в книгах о средневековой культуре встречались очень странные смешения, особенно, кстати, мне нравится образ «Девяти Достойных», вот надо ж было такой мэшап придумать (интересно, фанфикшн о них никто не писал?).
И напоследок ещё одно банальное рассуждение (Капитан Очевидность по-прежнему с вами!), вытекающее из предыдущего. Есть такое известное и привычное утверждение о том, что античная культура (включая язычество) вернулась в Европу в эпоху Возрождения, отсюда, дескать, и пошли все беды, погибло наше любимое Средневековье, которое было эпохой исключительно христианской, строго библиоцентричной и всё такое. Простая схема из учебника истории: «вот античная цивилизация, потом варвары захватили Рим, античность кончилась, началось Тёмное время, за ним Средневековье, а потом бац - Ренессанс», популярная как раз из-за своей простоты (опять же, вопросы для тестов на основе такой схемы лепятся в лёгкую). Всем хорошо и удобно, кроме людей знающих; они, когда слышат нечто подобное, скрежещут зубами и посылают к небу тщетные проклятия. Так вот. В «Книге скворцов» как раз очень хорошо показано, насколько средневековое мышление пропитано античными образами, легендами, сюжетами, персонажами - выдуманными и реальными.
Это и неудивительно, если помнить, что Средневековье получило в наследие от античности огромную и сложную литературу, с поразительным разнообразием жанров: философские трактаты, письма, летописи, эпосы, романы и так далее. Подобной цветущей сложности литературы европейской культуре удалось добиться только к концу девятнадцатого века, а в отдельных аспектах и вовсе к середине двадцатого (если с кем в новой европейской литературе и стоит соотносить, например, «Сатирикон» Петрония, то, пожалуй, только с битниками). Только вот средневековая литература не очень-то понимает, что же делать со всем этим разнообразием, потому что сама она достаточно проста (не по части стиля, тут-то средневековье на высоте, а по части малого числа жанров). В результате средневековые авторы поступают с античным литературным наследием так же, как жители Рима с Колизеем - разбирают по кирпичам, а из кирпичей строят маленькие домики. Из античных книг активно берутся истории, сюжеты, идеи, которые потом используются для нравоучительных примеров, иллюстрации тех или иных концепций, да и просто для развлечения читателя или для демонстрации образованности, начитаности и широты кругозора персонажа (и, соответственно, автора). А вот откуда берутся те или иные элементы текста, насколько они сочетаются друг с другом, какой литературный контекст за ними стоит, не так уж и важно. Вот и получаются странные сочетания, этакая литературная кулинария в стиле фьюжн.
А в «Книге скворцов» эта литературная особенность эпохи выражена с исчерпывающей полнотой и даже с некоторой преувеличенностью, что называется, выкручена до предела и немного дальше. Ну и все те примеры использования античного наследия, о которых я писал выше, в тексте присутствуют: и нравоучения, и концепции, и развлечения. Ну и, конечно же, демонстрация фантастического авторского кругозора.