История Сергея Ключарева. Часть 1. Жизнь и арест
«Здравствуйте. Как ваша фамилия? Сейчас подождите, я найду дело. Да. Ключарев Сергей Аполлинарьевич, 1901 года рождения. Так. Вы хотели бы подойти ознакомиться с делом. Да, всё в порядке, письмо вам было направлено, дело у нас. Сейчас я назначу день и время. Хотели бы сделать копии? Нужно подтверждать родство. Сергей Аполлинарьевич не вписан в свидетельство как отец вашей мамы? Ольга Моисеевна - его жена - фигурирует в деле. Этого будет достаточно. Принесите копии своего свидетельства о рождении и вашей мамы. На этом родство будет подтверждено. Пожалуйста, если вы не сможете подойти 7 июня в 14.00, - заранее предупредите нас. Всего доброго, ждём вас».
Телефонный разговор с сотрудником архива ФСБ был недолгим, конкретным. Сотрудник был тактичен и вежлив. То же самое было и там, в читальном зале, когда мне принесли небольшую папку. Он сел рядом, раскрыл её, вынул отдельно хранящиеся бумаги. «Это его личные вещи. Вы можете их забрать сейчас. Вот, видите, трудовой список (да, это тогда так называлась трудовая книжка), партбилет, диплом. Интересно. 1926 год. Нет-нет, к этому почти никто не прикасался с тех самых 30-х, только в 56-м, когда реабилитация была, и вот сейчас, когда рассекречивали несколько документов. Видите, вот эти три документа рассекретили. То, что в зелёных папках - это вскрывать нельзя, секретная информация. А это фото, сделанное при аресте. Вы хотели бы его получить? Я его забираю, мы сделаем качественную копию. Копии документов? Конечно. Составьте список на бумаге - перечень страниц - всё сделаем. Хорошо. Оставляю вас».
Дело компактное. Три протокола допроса, среди которых один, от 9 августа 1938 года, и, насколько я понимаю, основной - в двух вариантах: записан от руки и отпечатан на машинке. Этот протокол в деле - в самой середине дела, и по всему ясно: это то, на чём умелые дельцы строили те самые «дела». Красный карандаш чётко виден до сих пор - подчёркнуты «важные детали», «улики», «признания» обвиняемого. Подчёркнута судьба моего деда. Ксерокопия превратила красные карандашные полосы в серые.
Сергей в день ареста.
Он был сыном священника, родился и рос в большой семье и собственном родовом доме в Пензе, там же окончил лесотехническое училище. Встретил мою бабушку. Ходили друг к другу в гости.
Потом он уехал во Владимир и прислал ей свою фотографию и деньги на дорогу - чтоб она приезжала к нему. Деньги те пригодились - жизнь была неважная, и на них купили продукты. Сергей оказался упорным и прислал деньги второй раз. Неудобно, надо было ехать. Три месяца Ольга прожила там, фактически в непроходимых владимирских лесах, пока Сергей работал в экспедициях, а потом уехала. Но он не отпустил. В 30-м или 31-м они окончательно решили жить вместе. Прожили 7-8 лет.
Сергей заочно окончил Ленинградскую лесотехническую академию (хотя в деле ареста говорится о незаконченном высшем образовании). Образование ценилось, нужно было учиться и строить жизнь. Молодой и способный лесовод, отличающийся хорошей цепкостью и хваткой, общительный и умеющий заводить полезные знакомства и дружбу, вскоре перебрался с женой в Москву. Остановились у брата, на Новой Божедомке, 11. Ждали квартиру, которую вот-вот Сергей должен был получить по линии Минлесхоза. Всё складывалось очень хорошо. На горизонте была интересная и перспективная карьера. Сергей не был лентяем, без конца ездил в экспедиции. Тогда как раз началась у них программа по поискам оптимального сорта и возраста дерева для изготовления ружейных прикладов. Готовились к войне.
На фото, на заднем плане вверху - ружьё.
24 июня, скорее всего, ночью, всё закончилось. Бабушкина жизнь и жизнь новорожденной дочки пошла практически под откос. Никакой квартиры. Деревянный барак на 4-м Самотёчном. Вот он.
(Сейчас на стене соседнего дома, как раз с той стороны, где стояло это их новое жилище, отсчитывавшее уже и к тому времени свой не первый юбилей - как-то стали клеить обои, обнаружились последним слоем газеты 1905 года, но и это не означает года постройки - известный портрет Шаламова и цитата. Считаю этот факт чрезвычайно символичным для нашей семьи). Барак имел обыкновение преподносить сюрпризы. Однажды вечером все - моя бабушка, её маленькая дочка Зоя (моя мама), бабушкина мама, которая к тому времени переехала к ним из Пензы, чтобы помогать, сидели в комнате. Кто-то из взрослых вышел в соседнюю. За керосинкой. Вернулся. После того, как человек закрыл за собой дверь, - потолок в той соседней комнате рухнул. После его поставили на подпорки, но никто туда больше не рисковал заходить. Два раза были в том бараке и пожары. Снесли же его только в конце 60-х. Всё это время люди продолжали там жить. Мама к тому времени уже окончила Университет, похоронила свою мать, работала и ждала меня. Меня же в 1971-м привезли из роддома им.Крупской уже в Новогиреево.
На руках у моей бабушки - моя мама:
Я открываю дело деда. Сравнительно небольшое. Соседи мои по читальному залу (уютное помещение, оборудованное удобными столами и стульями, а рядом с окном - аквариум с рыбками и ещё какой-то живностью) - совсем молодая девушка и пожилой мужчина. У каждого из них в руках - по два увесистых тома. Копии в таком объёме не делают, поэтому им приходится делать выписки.
Основная обложка дела по обвинению С.Ключарева - толстая и солидная. Это 1956 год. Реабилитация. Её я не стала просить копировать. Следующая за той обложкой - тоненькая, сизо-серого цвета, размером со стандартный лист. НКВД. 1938 год. Первая страница - постановление об аресте.
"Обыскать, арестовать!"
Среди прочего изъятого - ружьё и фотоаппарат, а также плёнки и фотокарточки. Скорее всего, этого уже не найти.
При обыске присутствует дворник Махова...Последний из "живых" и "вольных" людей, кто видел моего деда.
На этом всё. Больше Сергей домой не вернулся.
После ареста прошёл месяц. Потом другой. Ольга, жена, добилась приёма то ли в Прокуратуре, то ли на Лубянке (не удаётся в точности установить). То ли на самом приёме, то ли где-то в коридорах, ей сказали следующее: «Вы знаете... Вы больше не ходите. Вы ничего не добьётесь. Мы понимаем и видим, что происходит что-то ужасное. Но никто ничего сделать не может. Там, в деле - всего несколько бумаг... Есть донос. Анонимка. Это часто становится основой для обвинения. Всё. Он не вернётся. Больше ничего сказать не могу. Пожалуйста, идите. Забудьте. Не приходите. Смиритесь».
От Сергея пришло два письма. Две записки. Одна - из Бутырской тюрьмы. «Оля. Нас бьют, но мы не понимаем, за что. Помоги, если можешь». Это как раз, насколько я теперь понимаю, в тот период, когда показания на допросе выбивали. А вторая бумага пришла уже из лагеря: «Если можешь, - помоги. Я норму не выполняю. Невыполняющим норму - только хлеб и вода».
24 октября 1940 года Сергей умер в Севвостлаге. Бухта Нагаева.
Прошла война. Моя мама училась в школе. Может быть, класс второй или третий (значит, год 47-48-й). Как раз пришла оттуда, положила портфель. Светило во все окна солнышко. На пороге возник очень высокий человек в военной форме. Поставил на стул большой ящик. «Это вам». И ушёл. Два дня моя бабушка боялась подойти к этому ящику. Открыли. Грамотно, свёрток к свёртку, пачка к пачке - там были упакованы продукты. Тушёнка, макароны, конфеты, что-то ещё. На этих продуктах они прожили два или три месяца. От кого это? Кто был этот военный? До сих пор не известно.
(Продолжение следует)