ЛИЧНЫЙ ВРАГ ФЮРЕРА (Владимир Александрович Гальба)
«Что в первую очередь искали мы тогда в газете?
Сводку Совинформбюро, объявление о продовольственных выдачах за подписью Андреенко и карикатуры Гальбы»
М.А. Дудин
Первый плакат
В середине семидесятых мой оклад инженера был ниже прожиточного минимума для семьи из трех человек. Зачисление в серьезную организацию при обкоме партии мне представлялось великой удачей. Да еще заниматься любимым делом! Учиться у больших мастеров! Но работать там хотели все, а попасть удавалось немногим.
Художник Леонид Каминский познакомил меня с Владимиром Александровичем Гальбой, и я, обнаглев, чуть не сразу пригласил маститого художника к себе в гости. В свою «комнату прислуги» в квартире-коммуналке, где мы обитали. Он даже ел сваренные моей женой щи, нахваливал их и удивлялся, что, прячась от сына, который рвал все подряд, я работаю на платяном шкафу. Там действительно стояла табуретка с пишущей машинкой и вторая табуретка для сиденья. Потолки старого дореволюционного дома это позволяли.
Я продемонстрировал художнику Гальбе полет рифмы под куполом мансарды, и он согласился сделать на мою тему плакат. Композиция была такой. За столом в институте приемная комиссия - Баран, Козел и Петух - оценивает ответ абитуриента-хоккеиста Жеребца с клюшкой: «Ни бэ, ни мэ, ни кукареку!»
Гальба сам великолепно выдумывал темы и заголовки плакатов, но тут решил использовать мою придумку. Ведь только как автору темы мне бы дали возможность подписать плакат. Если говорить честно, я предложил только идею в виде стишка:
Среди зверей прошел нелепый слух:
Все подчиняться будем человеку!
- Как! - закричал Баран, за ним Козел, Петух, -
Ведь он «ни бэ, ни мэ, ни кукареку»!
Владимир Александрович сделал из этой идеи сатиру на спортсменов, которых зачисляли в институты, несмотря на отсутствие знаний. Плакат художника утвердили. Но без принятого худсоветом текста я не мог быть зачислен в ряды прославленного коллектива. Первый мой вариант начинался так:
Он знает только «иго-го-го»,
Но примут в институт его...
Председатель худсовета улыбнулся. Я уже думал, что тяну самый счастливый билет в моей жизни. Но маститые поэты-сатирики выживали только потому, что всю свою жизнь валили с ног всех, кто пытался отобрать у них часть их кровного заработка. Автор первого перевода «Сильвы» (помните: «Без женщин жить нельзя на свете - нет») Дмитрий Толмачев, сухой старик с неподвижной шеей (ею он крутил только вместе с туловищем), с интонациями торжества в визгливом голосе заметил, что пишется «его», а читается «ево», и посему это никакая не рифма, а чистейшей воды профанация великого искусства поэзии! Я похолодел от ужаса.
Не приняли мои варианты и во второй, и в третий раз... Настал момент, когда поэт В. Алексеев, глава цеха стихотворцев, должен был торжественно передать «мой» плакат другому, а меня выдворить как неспособного к профессиональному труду. Но председатель худсовета (очевидно, из уважения к своему старому соратнику Гальбе) заступился за меня, и поэты, скрипя сердцем, утвердили мой десятый вариант:
Он «иго-го-го!» твердит в ответ.
Он в институт поступит?... Да!
В хоккей играет хоть куда!
Тогда вопросов больше нет!
Меня зачислили в коллектив сатириков. А тот первый мой плакат так и не вышел. Наша сборная по хоккею завоевала очередные золотые медали, и обком партии плакат к выпуску запретил. Мол, правильно, что спортсменов без экзаменов берут в институты!
В гостях у Гальбы
Говорили, что после кончины Владимира Александровича на одном из заседаний Обкома партии кто-то предложил назвать одну из новых улиц именем карикатуриста. Но это были только слухи и о какой улице могла идти речь, когда даже звание «Заслуженного» Гальба получил перед самой смертью. Словом, не назвали.
Когда Гальба умер, Виктор Травин, давний его ученик (из студии карикатуры), сказал мне, что чувствует некую вину перед покойным учителем. Ведь последний год Гальба, уже неизлечимо болея, все же приходил в издательство «Художник РСФСР» и, не раздеваясь, тихо садился в коридоре. Он часами сидел так, опустив голову. Мы все выходили из комнаты «Боевого карандаша» о чем-то беседуя, чему-то смеясь, как будто не замечая его, пожелтевшего от болезни, тихо уходящего от нас в тот мир, о котором думать не хотелось.
А в это время худсовету «Карандаша» поэт Валерий Шумилин представлял работу Гальбы. Уже явно не того прежнего остроумца и блестящего рисовальщика... И сам председатель худсовета Иван Степанович Астапов просто не знал, как помочь другу. Однажды Шумилин повесил плакат, на котором были нарисованы мусорные бачки и точки вокруг: мухи.
Пахнуло «мелкотемьем». Но Иван Степанович вдруг поддержал плакат: «А что!? Ведь и правда, много мух! Слишком много мух! Кругом мухи!»
Почти десять лет я знал Гальбу, как неизменно веселого, бодрого и жизнерадостного. Он, казалось, воспринимал только юмор, всегда был настроен на эту волну и, когда я однажды заунывным голосом стал читать ему в гостях свои «стихи об ученых» он вежливо слушал, но по его глазам я понял, что это совсем не то, что он от меня ждал.
Владимир Александрович Гальба был выдающимся художником, младшим современником знаменитой плеяды карикатуристов тридцатых годов. Еще мальчишкой я был влюблен в книги с иллюстрациями Гальбы - «Повесть о Ходже Насреддине», «Двенадцать стульев» и «Золотой теленок», «Приключения Чиполлино»... Хотя тогда не запомнил фамилию художника.
Впоследствии моему старшему сыну Владимир Александрович подарил книжку «Айболит» со своими иллюстрациями. Там среди прочих веселых рисунков был такой: рыбка-мама везет рыбку-дочь в коляске-аквариуме.
Гальба был мастером каламбуров. Недаром он сочинял репризы для своего друга клоуна Карандаша. Остроты Гальбы мгновенно распространялись среди творческой элиты. Например, на каком-то банкете, увидев нашего знаменитого композитора с тарелкой в руках, Гальба заметил: «Соловьев с едой». А взглянув на крикливую афишу модного, но бесталанного певца, громко сказал: «Надо будет не пойти!». «ДалИ не дАпи» - это про то, как на таможне у художника реквизировали альбомы великого сюрреалиста Сальвадора Дали. Выезжая вместе с женой, переводчицей с французского, за границу, он подружился там с известными людьми - Джанни Родари и Жаном Эфелем. Шаржистом Гальба был уникальным. Только взглянув на человека, он мог тут же нарисовать на него шарж одной линией. Он даже выступал с этим номером перед зрителями.
Гальба был невысок ростом, но широк в плечах. В молодости он постоянно занимался спортом. Огромная гантель-штанга лежала в одной из его комнат. Его лицо с выдающимся вперед носом, элегантными усиками знали все ленинградцы по многочисленным автошаржам в газетах, журналах и книжках юмористических рисунков. В его внешности да и в характере было что-то от знаменитого итальянского комика Тото, аристократа и шута в одно и то же время. Многочисленные альбомы со своими заграничными зарисовками, набросками, шаржами, он называл Гальбомами. (Где они сейчас? У какого коллекционера томятся в шкафу? Когда-нибудь, когда наш народ очухается от борьбы за выживание и начнет создавать бесчисленные музеи, то в одном из них даже эскизы и наброски Галь-бы займут свое законное место.)
Когда я приходил к нему, он сразу же начинал рассказывать веселые истории, демонстрируя мне при этом свои многочисленные реликвии: книжки, заметки из газет, документы.
Вот он показывает мне привезенные тайком из-за границы эротические журнальные карикатуры, и я слышу его комментирующий иронический голос: «Не понимаю, почему меня это теперь совсем не волнует».
В разговоре с ним я иногда путал его отчество с кюннаповским (Владимир Иванович Кюннап - художественный редактор «БК». Так мы все звали его, хотя на самом деле его имя и отчество были другими) называл Владимиром Ивановичем. На это он тут же реагировал своим густым бархатным баритоном: «Фимочка, вы мне льстите». Настоящая фамилия Гальбы была Гальберштадт, но имя римского императора к нему прижилось и стало, по-моему, для него родным.
Его жена Анна Николаевна Тетеревникова как-то заставила мужа разгрузить квартиру, и Гальба подарил мне две годовые подшивки огромных по размеру польских журналов «Шпильки». Карикатуры из «Шпилек» в шестидесятые годы прославились на весь социалистический мир своей свободной манерой рисования и раскованным остроумием и послужили образцом для подражания некоторым нашим «карандашистам».
Гальба был очень рассеянным человеком. Только у него в автобусе могли вырезать внутренний карман пиджака с документами и деньгами так, что он это обнаружил лишь через два дня. При мне однажды раздался телефонный звонок, Гальба снял трубку и со словами «сейчас позову», положил трубку на рычаг, а потом крикнул жене: «Аня, тебя к телефону».
У Гальбы дома хранились трофеи Великой Отечественной войны - фуражка немецкого офицера и какие-то вражеские награды. Во время войны карикатуры художника на фашистских лидеров почти ежедневно появлялись на страницах ленинградских газет. Рисунки сопровождались меткими заголовками, а порой и стихами самого Гальбы. Однажды выступая в школе, я получил в подарок от учительницы две открытки 43-го года, которые хранились в коллекции, доставшейся ей от родителей. Эта была серия рисунков и стихов В. Гальбы «Цепные фашистские собаки».
КВИСЛИНГ
Не может спрятать хвост отвислый. Терьер норвежский - кличка Квислинг.
На линии фронта
Как-то приехав к бойцам Ленинградского фронта Гальба на потеху солдатам нарисовал неприличные шаржи на главаря рейха в кителе, но без брюк. Причем в двух кадрах. Первый - до наступления на Ленинград, когда был подъем, и второй - когда враги получили отпор, и все опустилось и сморщилось. Под вторым плакатом была подпись «После долгого стояния под Ленинградом».
Бойцы долго смеялись, а потом, по приказу политрука Фокина, разбили эти рисунки на квадратики и пропорционально перенесли краской на огромные куски марли. Эти «полотна» разведчики растянули ночью перед окопами фашистов на линиях электропередачи и на кольях.
Утром, когда рассвело, из наших окопов раздался хохот. Вскоре захохотал и неприятель. Вдруг смех противника смолк и началась беспорядочная стрельба по картинам. Но пули и снаряды только пробивали марлю насквозь. Тогда враги пошли в атаку. Наши встретили их смертельным огнем. «Это тот случай, - говорил Гальба, - когда смех убивал в буквальном смысле слова». (Недаром слова «умора» и «мор» - одного корня!) За свои рисунки и плакаты по совокупности Гальба был зачислен в личные враги Гитлера. Этот список приговоренных к повешению наши разведчики обнаружили у одного из убитых фрицев.
Политрук за тот подвиг был награжден орденом. А художник... Однажды он получил письмо из Германии:
«Герр Галба я сказать готов: Спасибо! Данке шон!
Я из-за ваших плакатов Моей нога лишен.
Хотел я снять карикатур, Но снайпер русский: «Гут!»
Сказал немецкий профессур: «Твоей нога капут!»
Поехал к муттер! Огршенъ рад! Цурюк! Назад! Домой!
А те, кто был под Ленинград, Под Курск, Орел, под Сталинград
Сегодня нихт живой!
И наш герр оберет, остолоп,
Себе пустил дер пулю в лоб!
О письме мне рассказал сам Владимир Александрович. Хотя, может быть, точно такого текста письма и не было, а эти стихи я написал для спектакля «Карикатуристы».
«Карикатуристы»
В театре «Эксперимент», где я играл вместе с художником Леонидом Каминским в детском спектакле «Урок смеха», мы выпустили спектакль «Карикатуристы», посвященный памяти художника.
Прошло несколько лет со дня смерти Гальбы, я решил рассказать о нем со сцены «Эксперимента» и обратился к руководителю театра Виктору Харитонову. Тот тоже знал Гальбу. Ведь Владимир Александрович мастер розыгрышей и актер в душе однажды принимал участие в шуточном венчании Харитонова и будущей жены в мастерской Лени Каминского: там Гальба предстал перед новобрачными в образе священника.
Сценарий представления придумывали мы с эстрадным драматургом Григорием Дединским, а ставил спектакль Виктор Владимирович Харитонов - главный режиссер театра.
Все события разворачивались в декорациях комнаты коллекционера Всеволода Владимировича Инчика. Большинство действующих лиц совпадало с исполнителями:
Коллекционер В. Инчик - коллекционер В. Инчик.
Поэт Ефимовский - поэт Ефимовский.
Майор в отставке Иван Михайлович Фокин - майор в отставке Иван Михайлович Фокин
Мы смехом всех людей излечим скоро
Без шприца, без анализа мочи.
Послушать выступление майора
Приходят сексуальные врачи.
(из моих «капустных» театральных куплетов)
Здесь имеется в виду рассказ живого свидетеля подвига Владимира Гальбы во время войны: майора Фокина. Невысокий пожилой человек в военной форме с хитроватым мужицким лицом выходил на сцену и простыми русскими словами, почти не стесняясь в выражениях, подробно описывал то, что нарисовал Гальба на фронте зимой 1942 года. Зал при этом стонал от хохота.
Я думаю, что ни один артист не смог бы так сыграть. Остановить Фокина было невозможно и я, как ведущий спектакля, прилагал к этому титанические усилия. От моих потуг становилось еще смешней. Фокин заводился и не хотел уходить со сцены. (То есть из «комнаты» хозяина - коллекционера В. В. Инчика) Все же я пытался его остановить и ставил точку: «Ну, значит, перебили они фрицев?» А Фокин: «Да нет, не совсем». И опять продолжал свой рассказ. Люди буквально падали на пол. Некоторые на спектакль по несколько раз ходили ради этой сцены с Фокиным. Светлая память ему и Гальбе! Так героическое и смешное у нас часто живут рядом, как на картине Репина: «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
Виктор Харитонов ставил этот спектакль с большим энтузиазмом.
Мы с Григорием Дединским считались авторами действа, но, безусловно, главным творцом был Виктор Владимирович Харитонов.
Он сумел каждый документ, рисунок, плакат и нас, не актеров, заставить играть. И превратить все вместе в неповторимое событие, в спектакль. В настоящей ленинградской комнате Всеволода Владимировича Инчика на Гороховой улице висели на стенах блокадные плакаты, фотографии. Художник Марк Смирнов все зарисовал и сфотографировал для того, чтобы на сцене это предстало уже декорацией.
История блокадного мальчика
С Всеволодом Владимировичем Инчиком я познакомился еще на давнем юбилее художника Владимира Гальбы в «Боевом Карандаше».
Рассказ гостя поразил меня. Двенадцатилетним мальчиком в блокадном городе Сева Инчик начал собирать свою коллекцию плакатов и рисунков художника Владимира Гальбы и других карикатуристов. Он аккуратно снимал их со стен домов, когда они уже начинали отклеиваться, вырезал из газет, перерисовывал из разных изданий. Вот как он сам вспоминает то время:
«Когда началась война, почти все ребяческие увлечения были оставлены и забыты, но карикатуры я продолжал собирать по-прежнему. В поисках газет с сатирическими рисунками я постоянно обращался к родственникам, знакомым, соседям и товарищам ...Начинайся голод. От недоедания я стал катастрофически худеть, зато тетрадь с карикатурами заметно толстела.
Когда объявляли воздушную тревогу, мама, собираясь в бомбоубежище, брала всегда с собой продовольственные карточки, документы, деньги, а я прятал за пазуху свое сокровище - тетрадь с карикатурами. Каждый рисунок, найденный в газете, вызывал у меня бурный восторг, поднимал настроение, помогал забывать ужасы войны».
Война прошла. Всеволод Владимирович закончил школу, институт, стал преподавателем вуза и однажды осмелился позвонить своему кумиру Владимиру Александровичу. Так состоялась их встреча. Оказалось, что у Гальбы не сохранилось и десятой доли того, что собрал в свое время юный коллекционер.
При подготовке к спектаклю выяснилось, что Всеволод Инчик в детстве ходил в одну школу с братом Виктора Харитонова Леонидом, знаменитым исполнителем роли Ивана Бровкина, (как известно, болезнь желудка, полученная маленьким Леней от недоедания во время блокады, через много лет свела его в могилу).
Настоящий интеллигент Всеволод Владимирович все делал с увлечением, талантливо и самозабвенно, в том числе выступать с ним на сцене театра для меня было интересно и увлекательно.
Вот отрывок из стихотворения Валерия Шумилина, посвященного Володе Инчику:
Госпитальная палата.
Стоном мрак гнетущий сжат.
Койки сдвинуты - ребята
Изможденные лежат.
Вова, как запеленован,-Весь в бинтах - слеза в глазу.
Сбит дождем свинцовым Вова Под обстрелом, как в грозу.
Плачет няня: «Святый Боже! Видишь: все изнемогли.
Витя страшно обморожен, Из сугроба извлекли.
Ветры с шумом гнут березки, Вьюги яростно поют,
Мамы спят на Пискаревском, Полегли отцы в бою.
Иисус, услышь моленье, Усмири звериный век!
Подрастает поколенье Сплошь из сирот и калек».
Новые времена
В «Карикатуристах» была развернута история русской политической сатиры XX века (1905-07 годов, 20-30 годов и времен ленинградской блокады). Замелькали увеличенные плакаты «карандашистов» Ивана Степановича Астапова, Николая Евгеньевича Муратова и Валентина Ивановича Курдова времен Великой Отечественной войны.
На сцену выходили современные карикатуристы Леонид Каминский и Виктор Травин и рисовали шаржи.
Замечательная музыка Владимира Сапожникова тоже сыграла одну из главных ролей. Словом, зрители восприняли этот спектакль с воодушевлением. Вот одна из записей в книге отзывов:
«Странно: не знаю, к какому жанру отнести ваги спектакль «Карикатуристы» Это и встреча с увлеченными людьми, нашими современниками, и литературно-музыкальная композиция, и драматическое представление, которое не оставляет равнодушным».
Спектакль шел полтора года при аншлаге.
Но положение в стране начало резко меняться, советская идеология рушилась, и я, исполняя роль ведущего, почувствую это слишком остро и скажу Виктору Харитонову, что участвовать в спектакле больше не могу. Я обращусь к худруку с этими словами в самый неподходящий момент:
- У меня сегодня в Москве умер брат, а вы ...Харитонов махнет рукой, и я увижу слезы на его глазах.
Теперь для историков сатиры и юмора и Отечественной войны я скажу правду. Я узнал ее уже после смерти Владимира Александровича. Случай с карикатурами Гальбы на передовой произошел не на немецком участке фронта, а на финском. В районе станции Песочной. Но впоследствии, с 56 года, когда мы подружились с Финляндией, финны в рассказах самого художника превратились в немцев. (И Маннергейма давно уже не клянут, а хвалят. Он, говорят, спас Ленинград от бомбежек). В биографиях и монографиях Гальбы сказано так: «Во время посещения фронтовых частей нарисовал карикатуры на главарей фашистского рейха...А что за карикатуры и на каком участке фронта это произошло не уточняется.
ИЗ ДНЕВНИКА ХУДОЖНИКА «БОЕВОГО КАРАНДАША» ВАСИЛИЯ ДУБЯГО
14 июля 1980
«В. Гальбе и М. Гордону присвоили звание «Заслуженного художника РСФСР». Иван Степанович торжественно объявил об этом приятном известии и предложил в первых числах сентября отметить это событие.
Из книги Е. Ефимовского Не затупится наш Боевой Карандаш! "