Интервью с Ильёй Пономарёвым (Часть 1)
03 июля 2013, 09:18
Илья ПономаревОшибка, которую нельзя было не сделать
Илья Пономарев
О политической истории последних 10 лет и современной ситуации в России с известным левым политиком, депутатом Государственной Думы России 6-го созыва, членом фракции «Справедливая Россия» Ильей Пономаревым побеседовала Маргарита Оларь.
М.О.: Когда мы с тобой только-только познакомились в 2003 году, как ты помнишь, тогда у нас все идеи были полностью «левые», совершенно «левые», все в духе равенства, братства и социальной справедливости. И ты в то время работал в Информационно-технологическом Центре (ИТЦ) ЦК КПРФ, который финансировался ЮКОСом, по-моему, так?
И.П.: Нет, это я полностью финансировал ИТЦ, ЮКОС не был причастен к этому.
М.О.: А что входило в задачи этого Центра? Поддержка сайта, еще какие-то интернет-ресурсы, для чего создавался ИТЦ?
И.П.: Модернизация имиджа КПРФ, обновление партии, работа с молодежью, создание нового образа партии и его раскрутка в интернете. Поддержка сайта была одной из составляющих этой большой работы, мы же еще разрабатывали внутренний интернет - перестраивали то, как общались между собой региональные и местные парторганизации.
М.О.: Я помню, там у каждого видного партийца была своя страница на сайте, мощная штука по тем временам.
И.П.: Да, у каждого были персональные страницы, персональная возможность высказать свою позицию, и здесь происходила такая персонализация партии, потому что КПРФ исторически была деперсонализирована, а я старался каждому из этих партийных лидеров создать свой собственный образ, чтобы они были понятны обществу, как-то осовременить их.
М.О.: Для меня самым интересным мероприятием в рамках той предвыборной кампании был митинг-концерт 1 мая 2003 года на Лубянке «Рок против диктатуры» - такой, я бы сказала, «луч света» в традиционалистской компании коммунистов…
И.П.: …да, это была хорошая акция. Но все-таки было много и другого - ты же помнишь, была выставка «Выборы 2003», которую тоже я делал, тоже делал ИТЦ. У меня стояла задача создать новый образ, расширить базу, это формально. А неформально было еще и привлечение денег в партию…
М.О.: А как ты думаешь, почему все-таки с КПРФ сотрудничество глобально не срослось? Ты с ними в итоге разошелся ведь. По какой причине?
И.П.: Почему же не срослось? Это были интересные пять лет. Я в КПРФ был до 2007 года, пока не появились «эсеры», которые сделали заявку на мою старую идею - широкую левую коалицию, объединенную социал-демократическую партию. В КПРФ, правда, были разные волны общения, в начале был вот этот медовый месяц с Информационно-технологическим центром, который продлился до выборов, до декабря 2003 года. Потом все стало сходить понемногу, и я начал работать с молодежью. Я был довольно наивным парнем, я считал, что члены руководства КПРФ просто чего-то не умеют, что они не умеют объяснить свою позицию обществу, и не умеют привлечь деньги на партийную работу.
М.О.: А выяснилось?
И.П.: Выяснилось, что они этого не хотят. Деньги они хотят, но они не хотят их тратить на политику. Считают, что все равно есть свой актив бесплатный, который все сделает, и зачем тогда?..
М.О.: Скажи, когда в 2003 на «Роке против диктатуры» портрет Путина на шариках улетал, для меня тогда ведь эти фразы «кровавый режим» или «Путин - тиран» звучали как-то по-детски. А вот сейчас эти слова, они для тебя звучат как? Что они теперь для тебя значат?
И.П.: Ты знаешь, моя и сильная и слабая сторона одновременно - это моя рациональность. Вот эти все категории «Путин - тиран» там, это все эмоции. А я очень рационально к этому отношусь. Я бы не чувствовал никакого серьезного дискомфорта от жития, скажем, в Южной Корее при генерале Паке, очевидном диктаторе. Гораздо более диктаторе, нежели Владимир Владимирович. Потому что Пак, безусловно, был человеком, который развивал Южную Корею, и был с одной стороны искренним патриотом, с другой стороны - делал реальные шаги на развитие национальной экономики. Он не воровал сам, и в целом не давал воровать другим, и при нем уровень коррупции был очень маленьким. И действительно, там была национальная элита, и результат его правления налицо.
М.О.: А в случае с Путиным?
И.П.: Проблема с Путиным заключается в том, что он хочет жить как олигархи, и он со своей командой ментально такой же олигарх, как и Ходорковский, Гусинский, Березовский.
М.О.: …он патриот при этом?
И.П.: Думаю, он себя таковым искренне считает. Ну, то есть, так скажем, он может пустить слезу по поводу «Великой России». Но патриотизм - это не слова, а дела. Его реальные действия показывают, что он патриот своей команды, своих друзей. И он абсолютно в тупике, у него неолиберальные взгляды в экономическом плане, но они у нас в стране не работают. Для того, чтобы их продвигать, он вынужден строить авторитарную модель, а это приводит к тому, что либералы от него уходят, потому что они для себя не видят разницы между либерализмом в политике, и либерализмом в экономике. И наступает интеллектуальный голод, который заполняется силовиками, причем в основном не той их частью, которая реально борется с преступностью и защищает государство, а кто использует эту борьбу для личного обогащения.
М.О.: А когда Путин только пришел, как ты воспринимал, или, как понимал его?
И.П.: Когда Путин пришел, я приветствовал его приход. Я считал, что, ну наконец-то что-то начнет меняться, что вот нормальный человек, внятно говорящий, и ожидания от этого были очень большие. Ну а потом стало понятно, что это идет в том же самом русле, даже хуже - это еще более радикальный неолиберализм, нежели при Ельцине. Ельцин-то был крайне радикален в этом плане, но у него был бардак, и поэтому он был не в состоянии довести планы своих советников до конца. А Путин оказался в состоянии. И он использовал, в том числе, всех тех либералов, кто сейчас на Болотной площади, для того, чтобы провести неолиберальные реформы - Налоговый, Бюджетный, Трудовой, Жилищный кодексы, пенсионную реформу, монетизацию льгот, реформы образования и здравоохранения и т.п. Все равно на его систему мировоззрения в самом начале кто больше всего влиял? Герман Греф, Андрей Илларионов, Алексей Кудрин, Анатолий Чубайс, конечно. Вот они и сформировали его экономическую повестку. Касьянов был его премьером, Волошин руководителем администрации, Сурков, соответственно, как главный политический менеджер, в Думе либералы из «Единства» и СПС - они и выстроили всю эту систему. А потом они перестали быть ему нужны, потому что вот эту свою идеологическую повестку они отработали. И возник удобный повод - дело ЮКОСа, которое стало тестом на лояльность. Кто-то, как тот же самый Греф, перешагнул через это, ну «замочили» Ходорковского, и «замочили», ну а кто-то не перешагнул, как Волошин или Касьянов.
М.О.: Возвращаясь к КПРФ, ЮКОС финансировал или не финансировал КПРФ? Потому что после начала скандала с ЮКОСом, многие предвыборные акции КПРФ просто свернула…
И.П.: Ну, Ходорковский очень формален и последователен в договоренностях, которых достигает. Ходорковский не напрямую, а через посредников, договорился... я даже склонен думать, что это было не инициативой Ходорковского, но не буду называть фамилии отдельных людей в его окружении, так вот они договорились о прохождении по спискам КПРФ в Думу нескольких человек. Коммунистам через этих людей была оказана финансовая помощь, каждый из них принес за собой какие-то деньги в партийную кассу. И никакого влияния за эти деньги не было. То есть, была сделка - люди идут, они приносят деньги, на тех условиях, о которых говорит компартия. Я как раз, поскольку всех знал, я настаивал на том, что надо, чтобы была какая-то ответственность, чтобы эти деньги пошли реально на избирательную кампанию. А они туда не пошли. И никто не стал говорить коммунистам: направьте эти деньги на победу, на те или иные мероприятия. И в итоге все распихали по карманам, даже не на уровне Зюганова, и все на этом закончилось. Я смотрел на это с ужасом - столько было усилий по фандрайзингу, и все напрасно.
М.О.: А вот теперь к теме «Левого фронта»… ты ведь финансировал его в свое время? Когда еще Удальцова в нем не было, по-моему, да?
И.П.: Удальцов был в «АКМ», он присоединился к «Левому фронту» где-то в 2006-2007 году, а «Левый фронт» возник в конце 2003 как раз. Это как раз была моя новая стратегия, после того, как получилась такая ерунда с выборами… я решил, что надо…
М.О.: Как противовес КПРФ?
И.П.: Не как противовес, я же сам был КПРФ! Скорее, как попытка «прогрессивного» крыла перехватить инициативу. Это же сперва был «Молодежный левый фронт», он объединял комсомолы КПРФ, РКРП, «Трудовой России», отдельные левые группы. Мы даже «Молодежное Яблоко» агитировали вместе с нами быть. Это был такой пример старшим товарищам, как можно объединяться, договариваться, и формировать общую позицию. Я сделал замах на то, чтобы объединить всю левую молодежь с тем, чтобы потом это можно было транслировать на взрослый уровень. Мы были абсолютно лояльны к КПРФ, причем противостояли нам те комсомольские и партийные лидеры, которые и были настоящими раскольниками, ориентировались на Семигина, и потом-таки ушли из партии, сделали ВКПБ, «Патриотов России», а позже «Коммунистов России»…
М.О.: То есть, ты сознательно «Левый фронт», можно сказать, взращивал?
И.П.: Да.
М.О.: А какая у него тогда была перспектива?
И.П.: Широкая левая коалиция, от сравнительно умеренных, до достаточно радикальных взглядов. Мы туда даже Яшина звали, Яшин ходил на первые собрания «Левого фронта», но потом все-таки решил, что он не готов бороться с частной собственностью.
М.О.: Какие акции были у «Левого фронта» в то время?
И.П.: Мы придумали такое явление как политический флэшмоб, у нас были всякие молодежные акции…
М.О.: Вместе с антиглобалистами?
И.П.: Мы и были антиглобалисты, за исключением нескольких одиночек, других объединенных в заметные организации антиглобалистов не было. Точнее, наше течение определяется политологически как «альтерглобалисты».
М.О.: Как же, а Институт проблем глобализации (ИПРОГ)?
ИП. Так это же все та же история! То есть был Борис Кагарлицкий, которого назначил директором ИПРОГа Михаил Делягин. Мы с ним познакомились в начале 2003 года, и я вошел в научный совет Института, и далее вплоть до 2006го года все делали вместе. Собственно, предтечей «Левого фронта» был так называемый «Форум левых сил», который мы провели, по-моему, в июне 2003 года в Голицыно. В противовес «Вашингтонскому консенсусу» была написана первая объединительная платформа левых «Голицынский консенсус».
М.О.: А почему «заглохла» тема антиглобалистских мероприятий, куда делись все антиглобалисты, в кого они переросли? Я помню, в 2006 году был саммит большой восьмерки в Питере, где выделили под акции стадион …
И.П.: Стадион им. Кирова. Да, и я был организатором этих мероприятий. Но на самом деле там была серьезная интрига за всей историей с выделением нам этого стадиона. Дело в том, что для меня это была фактически последняя и отчаянная попытка выйти из маргинального состояния, потому что…
М.О.: Ты имеешь в виду именно левую среду?
И.П.: Да, именно левую среду, потому что нас все дальше и дальше заталкивали в маргинальность. У «Левого фронта» была налаженная региональная сеть, программа, команда, профсоюзы, множество протестных акций, о которых не то что государственные, а и либеральные СМИ никогда не писали… ну может быть писали про флэш-моб «Вова домой»… А если про тебя не говорят, то нет и средств к существованию, нет серьезных людей рядом. В 2006-м в результате сложных интриг Администрации президента команда ИПРОГ распалась, и те небольшие деньги, которые мы зарабатывали на научно-аналитической деятельности, благополучно иссякли.
М.О.: Слушай, а вот это интересный вопрос, почему не писали либеральные СМИ, вообще не поддерживали никак?
И.П.: Ну да, мы были «левые» с человеческим лицом. А вот взять «Эхо Москвы», любое голосование в эфире показывает, что аудитория леволиберальная. Они поэтому приглашали всегда таких левых, которые ее не смогут завоевать - либо Зюганова, либо Проханова, либо Илюхина. Им нужен был такой левый, который будет интересен, но у которого не возникнет с их аудиторией настоящего контакта. Они очень боялись вменяемых, разумных. Никогда не приглашали ни меня, ни Кагарлицкого. Я гораздо чаще был в официальных прогосударственных каких-то СМИ, нежели на «Эхе». До декабря 2011 года я там был всего один раз, и то меня тогда позвал Евгений Киселев в свою авторскую программу. И все.
Кстати, в то время действительно куда как легче было найти возможность взаимодействия с лоялистскими инициативами, чем с либерально-оппозиционными. После разрыва с Кагарлицким первую половину 2006 года я проработал с Правительством Москвы, там был такой лужковский проект «Гражданская Смена», как аполитичная альтернатива «Нашим», в хорошем смысле социальный лифт для молодежи. Кстати, хороший проект был, жалко, что его свернули после отставки Лужкова, я бы всем губернаторам посоветовал у себя такой сделать.
М.О.: 2006 год. Ты говорил, что это для тебя была последняя попытка…
И.П.: Да, попытка вывести левых из политически маргинального состояния. Я еще в начале года написал письмо Путину о том, что будет саммит, и что есть два варианта развития событий: один - это всех закатать в асфальт, и в очередной раз весь мир скажет, мол, смотрите, в России даже антиглобалистов в асфальт закатали, а другой - в духе мировой практики пойти на официальные переговоры, разрешить провести контрсаммит. У меня была идея, чтобы мы провели контрсаммит, обсудили ту же повестку, что и «большая восьмерка», чтобы потом всем встретиться с членами клуба, и донести свою позицию. И тем самым мы бы озвучили свою программу и вышли бы из маргинального состояния. Главным для меня было, чтобы мы перестали быть в глазах общества «уличными радикалами», которые могут драться, но не могут ничего содержательного предложить. Вот есть КПРФ и другие «системные оппозиционеры», которые ничего не делают, а вот есть «левая» молодежь, у которой есть и позиция, и сила какая-то есть, и вот с ней встречаются по вопросам жизни страны, так что это серьезные ребята.
Тем более, там еще была такая подинтрига: либералы собрались сепаратно встречаться с Бушем, ну и как всегда, «агенты Запада», правда, это было не в том масштабе как сейчас, но все равно оттенок был такой неприятный - мне кажется, надо быть очень аккуратными, и либо встречаться всем вместе и публично, либо не встречаться вовсе… Ну, я думал, вот либералы с Бушем, а мы встретимся с Путиным, и все ему скажем. И к моему удивлению, Путин наложил положительную резолюцию на мое обращение, и поручил Приходько, который был тогда главным организатором саммита, и Матвиенко от Питера как соорганизатору, все сделать. И нам выделили стадион, палатки, помогли организовать питание приехавших.
М.О.: Но добром все равно не кончилось…
И.П.: В итоге оказалось, что мы попали в центр противостояния условно-либерального крыла в окружении Путина, в котором были Сурков, Приходько, Матвиенко… Когда Матвиенко приезжала на стадион, она на самом деле приезжала на смотрины, посмотреть на людей, которые будут встречаться с Путиным - можно или нельзя. И она донесла, что можно, и потом у меня было подтверждение, что через день будет встреча. Либералам, похоже, кто-то что-то сказал - Ольга Курносова устроила страшную истерику в СМИ, что я разговаривал с губернатором, обвиняла во всех страшных грехах. Но ее оргкомитет контрсаммита, естественно, не послушал. Мы собрались, решили, кто именно пойдет. Мы согласовывали даже такие вещи, кто и во что будет одет. Договорились, что нас будет пятеро, и можно будет прийти в майках с буквами надписи f*ck Putin, чтобы надпись читалась на камерах.
Ну, с нас взяли гарантии, что мы не будем, условно говоря, кидаться яйцами, и применять какие-то другие виды непарламентских действий…
М.О.: Илья, слушай, тебе не кажется абсурдным вот с одной стороны, пытаться договориться, чтобы выйти, в конце концов, из маргинальной среды, а с другой стороны надевать эту майку с такой...
И.П.: Нет, ну это эпатаж, нормальный в среде антиглобалистов. Если бы мы пришли в пиджаках и галстуках, это было бы куда более странно. Там есть определенная контркультура, это нормально все, я это все объяснил переговорщикам от власти, и они это поняли. Потому что им тоже было важно показать, что Путин на это спокойно реагирует, что есть какая-то свобода. У нас же тоже свои ограничения. Если бы мы пошли смиренно, нас бы свои не поняли и правильно бы сделали, и сказали бы: вы чего с кровавым тираном переговоры ведете?.. Поэтому был определенный компромисс с двух сторон, и это было нормально. Но вот когда я в очередной раз поехал в город, на разрешенный марш, после которого должна была быть последняя контрольная встреча перед встречей с Путиным, силовики устроили провокацию. Ко мне подскочили сотрудники 18-го отдел ГУВД Санкт-Петербурга (в современной терминологии - «Центра Э»), в штатском, набросились, начали драку, приехала милиция, всех задержали, а тех тут же отпустили…
М.О.: То есть, это была провокация все-таки.
И.П.: Да, это была чистая провокация, чтобы меня задержать на несколько дней. Ну и задержали, и все, и встречу сорвали. Потом я не только суд выиграл, но и добился возбуждения уголовного дела на эшников. Они в ответ наняли фанатов в Москве, которые напали на меня однажды поздним вечером, сильно помяли, нос сломали… Это все делало то же самое силовое крыло, которое проводило потом аресты по городу. Да и те полторы тысячи человек, которых задержали по пути в Питер - этого всего не должно было быть.
М.О.: Получается, встреча не была согласована с ними, или это была инициатива их крыла в условиях внутренней борьбы за влияние?
И.П.: Ну да, это их внутренние вещи, у них есть задачи обеспечения безопасности, и никакие политики им не могут ничего диктовать, хоть Приходько, хоть Матвиенко. И всю эту историю нам сорвали. У меня после этого была на самом деле совсем, ну я не скажу, что депрессия, но ситуация была мерзкая.
М.О.: Ты посидел там какое-то время?
И.П.: Трое суток, пока саммит не закончился. Ну, сорвали наши планы.
М.О.: Ты разочаровался?
И.П.: Я не разочаровался, но это тупик, понимаешь, когда тебе не дают ничего делать…вообще. По улицам можно еще долго бегать, «делая все, что можно», но это не для меня. Мне нужен результат своих действий видеть, я же созидатель, предприниматель по характеру.
М.О.: Скажи, а у тебя была задача стать фигурой в политическом поле? Или как ты для себя свой успех в политике формулировал?
И.П.: Я не формулировал задачу как «стать фигурой», я формулировал задачу иметь возможность влиять на идущие в стране процессы, менять общество.
М.О.: И все-таки, в 2006 году и в плане себя, ты чего хотел? Ты хотел новую партию, или…
И.П.: В принципе, у меня не было и нет краткосрочных задач «в плане себя». Партия, выборы, должности и статус - это все инструменты. Я хотел получить возможность влиять на траекторию страны. Вот через год моя жизнь круто изменилась, я стал депутатом, и что, я получил возможность реально влиять на что-то? Только косвенно да. Я получил небольшую возможность влиять, когда начал воздействовать с помощью статуса депутата на повестку Медведева, влез в эти модернизационные дела со Сколково, и получил влияние в этом маленьком сегменте. Это немного, зато построенные технопарки и созданные компании можно пощупать руками и сказать себе: «я - молодец».
А вот тогда, когда закончился контрсаммит, в который я вложил остатки денег, которые у меня были, и после этого их вообще не было, мне пришлось зарабатывать тем, что ездить на машине и «бомбить»...
М.О.: Да ну?
И.П.: Да, был такой период.
М.О.: А про эту ситуацию не писали нигде?
И.П.: А кто об этом будет писать? Я не люблю трындеть о неудачах, вызывая к себе жалость, это не по-мужски. Я в прессу бегу либо с анализом и предложениями, либо с успехами. А если самому не стонать и не нагнетать истерику, то журналистам не интересно. Если интересно, то только в конспирологическом смысле. По следам тех событий через год Сергей Железняк написал на меня донос в МВД и ФСБ, что я иностранный шпион и финансировал агента французской разведки, жену депутата Олега Шеина Карин Клеман. А вроде как его идейный противник Олег Кашин, наоборот, намекает в своих статьях, что я кремлевская мурзилка, и специально нейтрализовал российское антиглобалистское движение, заманив его в ловушку на стадион им. Кирова. Я сам далек от конспирологии, но иногда создается впечатление, что подобные наезды координируются из одного центра.
В общем, после контрсаммита я оказался в изоляции, и меня пригласил, в итоге, мой старый друг, который работал у Реймана - заниматься программой технопарков. Поскольку я когда-то начинал этот проект с технопарками и особыми экономическими зонами…
М.О.: Ты был один из немногих специалистов, которые тогда занимались этим.
И.П.: Да, у меня в бизнесе - репутация специалиста по нерешаемым задачам. Я стартапер, специалист по раскрутке дел, которые все считают безнадежными, я их вытягиваю, и делаю реализуемыми - это моя главная специализация.
М.О.: У тебя нет своего постоянного бизнеса?
И.П.: Говорю же, я стартапер, а не олигарх!
М.О.: Любой здравомыслящий депутат уже сто тысяч раз построил бы какой-нибудь свечной завод.
И.П.: Мой свечной завод - это технопарки, Сколково. Вот за это сейчас расплачиваюсь…
М.О.: Погоди, пожалуйста. Вот, о времени твоей работы в Минсвязи. Ты ведь тогда практически не занимался политической деятельностью?
И.П.: Нет, не занимался. Но эта работа сама по себе была очень сильно сонаправлена с политическими идеалами, потому что я искренне считаю, что модернизация и инновационная экономика - это то, что хоронит индустриальный капитализм.
М.О.: Модернизация же еще началась до Медведева?
И.П.: Конечно, технопарки, особые экономические зоны, Роснано и даже РВК - это все при Путине началось. Медведев позже пришел, и с точки зрения «институтов развития» только Сколково добавил. Я искренне считаю, что экономика знаний, информационная экономика - это то, что похоронит капитализм. Капитализм же - это формация, имманентная индустриальному способу производства. Я считаю, что в индустриальном обществе никакого социализма быть не может, там будет господствовать конвейер и рабочие неизбежно будут придатками машин, если пользоваться языком Маркса. Попытка строительства социализма без перехода к постиндустриальным экономическим отношениям, без модернизации базиса, будет порождать либо госкапитализм, либо военный коммунизм. Собственно, Советский Союз - это госкапитализм и был. А вот информационное общество, оно уже рождает новую политическую формацию, и поэтому, конечно, я считаю, что любое действие, направленное на его ускоренное развитие - это приближение социальных перемен.
Например, развитие новых технологий неминуемо означает переход к прямой демократии, новым формам самоуправления без посредников, передачу власти народу. Поэтому я этим всем очень органично для себя занимался. Собственно, благодаря программе технопарков избрался в Государственную Думу, именно поэтому поехал в Новосибирск, где у нас флагманский технопарк. В Думе сразу занял позицию главного по инновациям. Но вот дальше, с появлением нового министра Щеголева, пришлось бороться за сохранение технопарков, потому что он действовал по принципу, что все, что было сделано при его предшественнике Реймане - плохо. И я начал спасать этот проект, и в результате судорожных действий по спасению технопарков, в итоге родилось Сколково.
М.О.: Ты хочешь сказать, что определенная доля твоих инициатив есть в том, что проект Сколково существует?
И.П.: Да, там ситуация была такой, что я, спасая технопарки, пытался найти им нового папу, потому что Щеголев не хотел ими заниматься. Я сначала пошел к Фурсенко, Фурсенко не захотел, и я принес идею Чубайсу со словами: вам же надо будет чем-то отчитываться, а здесь хотя бы реально есть за что подержаться, президента привести показать результат работы. И ему эта идея понравилась, но он не хотел аппаратно ругаться со Щеголевым. Поэтому Чубайс вместо того, чтобы, как я ему предложил, пойти к Путину и попросить все это объединить под эгидой «Роснано» (это же путинский проект, а не медведевский), вместо этого пошел к Суркову, и сказал: давай мы сделаем на президентском уровне большую инициативу и интегрируем все институты развития в единый центр.
Думаю, Анатолий Борисович рассчитывал на то, что он и будет все это дело возглавлять. Суркову эта идея понравилась, и он пошел к Медведеву, причем настолько в итоге загорелся темой, что получил сам это поручение. А я не знал о таком повороте событий, считал, что дело не выгорело, и ходил тем временем к Дворковичу - потому что готовилось послание президента, за него отвечал Аркадий как помощник по экономике. Мы тогда подготовили в ИНСОРе с Ремизовым и Каревым доклад о модернизации, в котором, собственно, обосновали, почему надо дальше заниматься инновациями «в режиме опричнины». И вот как раз тот доклад я занес Дворковичу, и ему эта тема понравилась. Я написал кусок послания, почти все из этого куска выкинули, но один абзац про создание «центра исследований и разработок», остался. И вот эти две линии, одна от Суркова, а другая от Дворковича, объединились. То есть Медведеву они подали это вдвоем, параллельно. Но в обеих линиях я принял деятельное участие.
М.О.: Тебе все-таки импонировал Медведев?
И.П.: Ну, как сказать. «Импонировал», наверное, не то слово. Но я с ним пересекался, будучи в Минсвязи, я видел его работу по нацпроектам, видел, что он очень спокойный и технократичный менеджер, без всякой идеологии, но разумный управленец. Его несамостоятельность была заметна, но это было и не важно, если нашей отрасли он помогал. А было видно, что рациональные аргументы ему близки. Да и ему все-таки надо было хоть какую-то себе поляну обособить, а конкуренции за все это не наблюдалось.
(окончание см. http://occupy-abay.livejournal.com/1214429.html )
ПОДГОТОВКА ИНТЕРВЬЮ: Маргарита Оларь
http://polit.ru/article/2013/07/03/ponomarev/