Себя-ненависть среди японцев, ч. 2
(часть 1)
Michio Kitahara, “Children of the Sun: the Japanese and the Outside World”, Sandgate, 1989 (160 стр.)
Автор описывает - с психоаналитической точки зрения - историю Японии, преимущественно с XIX века по современный день, сосредотачивая внимание на том, как отношения с внешним миром сказывались на внутренней жизни японцев и японского общества.
Рассматриваемые процессы ближайшим образом напоминают петровские реформы в России и их последствия. Описывается распространенное в японской жизни и культуре явление себя-ненависти, т.е. “тенденция не любить или даже ненавидеть собственную национальность, культуру, язык или самого себя [как японца]”. Изложение популярное, более пространное и обширное по материалу, чем в [Kitahara, 1981 или Kitahara, 1987].
Автор начинает с описания того, как в VIII-XIX ст. китайские и корейские образцы и нормы служили для японцев целями, которых нужно было достичь, и когда японец достигал их или приближался к ним, его хвалили и почитали. Основная часть японской литературы этого времени написана на китайском языке, и еще в 1828 г. Ямазаки Иошинари говорил, что в Японии “образование” означает изучение китайских произведений и работ, и что наиболее образованные ученые - это те, кто знаком только с китайскими работами. Многие люди высших классов тогдашнего японского общества идентифицировали себя с Китаем и Кореей, пытаясь рассматривать себя как точно таких же людей, что живут на континенте, и думали о Японии как о “миниатюрном Китае” [*]. Посредством такой идентификации они пытались уменьшить свой страх и чувство неполноценности перед Китаем и Кореей. Китай, в глазах этих японцев, был (в полном соответствии с китайскими представлениями) центром цивилизации и мироздания. Часто они усваивали китайскую точку зрения вплоть до того, что, вслед за китайцами, считали японцев варварами, а Японию - нецивилизованной и варварской страной. Такие примеры многочисленны на протяжении всей японской истории. Уже в XVIII ст. известный ученый Огю Сорай называл себя “варваром в восточном Китае” и изменил свое имя так, чтобы оно звучало более по-китайски. Сорай считал, что японцы не могут создать цивилизацию, это могут делать только китайцы. По его мнению, успешные ученые могли появляться только в Китае. Он был счастлив, когда переехал в новый дом, который был расположен немного ближе к Китаю.
[*] В действительности, они даже называли Японию Китаем (“Чугоку”), вплоть до XVIII ст. включительно, на манер того, как некоторые нынешние лица русского происхождения считают Россию “Европой”.
Подобные Сораю люди вовсе не были редкостью. Показательно, что в период Эдо (1600-1868 гг.), когда японцам запрещалось отправляться за границу, некоторые ученые путешествовали из Эдо (Токио) в Нагасаки, по той единственной причине, что Нагасаки был ближе к Китаю - это было паломничество более чем в 1000 километров, совершавшееся преимущественно пешком, и цель его состояла в том, чтобы приблизиться к Китаю физически. К моменту, когда такой китаепоклонник достигал цели своего путешествия (Нагасаки), его поведение было на грани религиозного экстаза.
Иногда идентификация с китайцами проявлялась японскими учеными в абсурдной форме интерпретации китайской истории в рамках японского контекста: при этом подходе полагалось, что видные фигуры китайской истории живали в Японии, в Японии же происходили и различные события китайской истории (например, Конфуций якобы приплыл с 70 учениками в Японию на джонке).
Идентификация с Китаем и усвоение японцами китаецентризма имело истоком их чувство неполноценности и страха перед Китаем. Те японцы, которые отождествляли себя с китайцами и пытались чувствовать и мыслить как китайцы, могли взирать на мир глазами огромной, могучей и высокоразвитой страны. Если им это удавалось, они могли забыть о реальностях своего бытия.
В XIX в. в сознании японцев поменялся только объект идентификации: место Китая занял повергший его Запад: сначала европейцы, а потом американцы. Однако сама структура идентификации с агрессором осталась неизменной, как и наклонность смотреть на мир и его предметы глазами чужой господствующей нации.
В обоих случаях ключевую роль сыграл радикальный этнокультурный эгоцентризм, присущий китайской и романогерманской культурам и соответствующей этнической психологии. С точки зрения китайцев, люди, не усвоившие китайскую культуру, были даже не то что варвары, но просто не вполне люди: существа, жизнь которых не имела самостоятельной ценности, и за которыми не признавался комплект человеческих чувств (“Япу”). Потому не-китайцы, усваивавшие вместе с китайской культурой и этот эгоцентрический ее элемент, не понимая его относительности, начинали взирать на свой народ и себя, в качестве его членов, как на варваров и недолюдей.
Подобным же качеством отличалась и романогерманская культура (см. Н.С. Трубецкой, “ Европа и человечество”), что превосходно иллюстрирует Китахара, прослеживая американские манеры с 1853 г. по новейшие дни и реакцию на них японцев.
Чужой эгоцентрический элемент, неосторожно впитанный при усвоении элементов ино-народной культуры и, будучи нераспознанным, не преобразованный в собственный этнокультурный эгоцентризм и не нейтрализованный вообще, становится генератором низкой онтологической самооценки, самоотчуждения и себя-ненависти.
Неудивительно поэтому, что вслед за заимствованием техники появилось стремление неразборчивого перенимания всего западного, в том числе идеологий: политических и иных. Так, в 1870-х гг. получили хождение идеи о переводе Японии в христианство. При этом автор одного из анонимных памфлетов (позднее оказалось, что это был японский мыслитель Накамура Масанао) полагал, что император должен креститься и стать главой церкви; если он так поступит, то западные короли будут уважать его и считать Японию “Европой на Востоке”. Примечательно, что памфлет был написан как бы от имени западного человека, что, вероятно, свидетельствует о внутренней идентификации его автора с романогерманцами, а также о том, что Масанао полагал, что выступая под маской романогерманца, он сможет сильнее повлиять на своих соотечественников. Если такие настроения действительно присутствовали в его сознании, то причина этого в непрестанной подверженности Японии с 1853 г. западному влиянию и нависшей мощи Запада. Мировоззрение подобное усвоенному Масанао есть, конечно, результат идентификации с агрессором. На этом фоне происходило распространение западных политических идеологий и мировоззрений, и уже к 1880-м гг. японцы обсуждали необходимость заимствования не технологии, а перенятия тех сторон романогерманской цивилизации, которые, по мнению некоторых японцев, были более важны, чем собственно технологические аспекты.
Около того же времени появился и вошел в широкое употребление термин хайкара. Это прилагательное описывало всякое состояние, которое современно, привлекательно, модно и “хорошо” - подразумевая подражание всему западному. Люди из среднего класса хотели быть хайкара. Быть хайкара означало носить западное платье, западную обувь, есть западную пищу, следовать западным обычаям и думать и поступать как человек Запада. Другое выражение, йокагаери, означало человека, побывавшего в Европе или Америке, и такой человек обретал огромный престиж. Йокогаери обыкновенно похвалялся своим заграничным опытом, пытаясь быть хайкара, в то время как другие, не бывшие йокогаери, восхищались им и завидовали ему. Но, подражая йокогаери, они тоже могли стать хайкара.
Примерно тогда же японцы начали считать себя “западной” нацией и отождествлять себя с Западом. К примеру, в 1882 г. Фукузава Юкичи, один из наиболее влиятельных мыслителей своего времени, опубликовал в газете передовую статью под заглавием “Угнетение может быть приятным”. Говоря в ней о надменном поведении британцев в Гонконге, Фукузава отмечал, что не испытывает сочувствия к китайцам или неприязни к британцам. Он “целиком завидует британцам и был восхищен их гнетом” будучи в Гонконге. Он считал, что британцы правят еще более железной рукой, чем офицеры японского военного режима Токугавы в прошлом, и что это должно вызывать у японца приятное чувство. Три года спустя Фукузава писал, что освоив методы западной цивилизации, Япония должна отвергнуть отсталые соседние страны, такие как Китай и Корею. Этот взгляд на Японию как на “западную” страну с особенной отчетливостью проявился во время войн с Китаем и Россией. К 1880-м гг. процесс идентификации с Западом был в целом завершен, и романогерманцы более не считались “варварами”. Напротив, под влиянием эволюционной философии японские интеллектуалы, такие как Фукузава Юкичи, начали думать о романогерманцах как “цивилизованных”, а японцы, находящиеся на более ранних стадиях развития, стали “варварами” [*].
[*] Некоторые японцы полагали, что японский народ биологически неполноценен по сравнению с западными народами и предлагали различные меры для его улучшения. К примеру, в вышедшей в 1884 г. книге Такахаши Йошио, ученик Фукузавы Юкичи, говорил, что японская раса некачественна биологически, и предлагал улучшать ее путем женитьбы на романогерманцах (опираясь в рассуждении на принцип разведения золотых рыбок, прилагаемый к японцам). Эта же точка зрения отстаивалась Мори Аринори, министром образования в правительстве Мейджи [см. выше]. Излишне говорить, что она разделялась не всеми. Так, Като Хироюки саркастически писал, что для решения проблемы было бы легче всем японцам уехать из Японии или совершить коллективное самоубийство, завещав землю романогерманцам.
Вскоре Япония начала строить собственную колониальную империю, подражая экспансионизму и колониализму западных стран, т.е. принятому на Западе “хорошему тону” и признанным на Западе образцам успеха государств, заключающимся в удаче экспансионистских и колониальных предприятий по отношению к “отсталым” странам и несении им “благ цивилизации”. Историк Токигоши Йосабуро в вышедшей в 1894 г. книге о Китае писал в главе под показательным названием “Мы не можем дать цивилизацию Китаю, не прибегая к армии”: “Я чувствую великое призвание распространять цивилизацию на восток, и прежде всего в Китае”. Влиятельный журналист Такаяма Чогйу в 1899 г. вторил: “мы восхищены англо-саксонским империализмом и надеемся, что наш империализм не отличается от их империализма”. В номере за 14 февраля 1904 г., т.е. в канун войны с Россией, газета “Джиджи Шимпо” высказывалась за эту войну, т.к. подобного рода войны “положено” вести передовым государствам, каковым Япония более или менее стала, благодаря заботам Великобритании и США.
Чем дальше, тем более японцы, отождествляясь с Западом, начали презирать другие азиатские страны, относиться к ним высокомерно и считать себя “западной” колониальной державой. Японский экспансионизм шел рука об руку с вестернизацией и полностью ее принимал. Редакционная статья в первом выпуске начавшего выходить в 1899 г. журнала “Чуо Корон” (“Центральное обозрение”) писала, что вестернизация является мировой идеологией, посредством которой мир может быть объединен, что западный образ мышления пригоден для всего мира, а Япония еще сильнее разовьется, став еще более западной и приняв западную идеологию, включая экспансионизм.
По иронии судьбы, именно эта колониальная программа стала непосредственным обстоятельством, поведшим к активному отвержению Японии Западом.
С психоаналитической точки зрения, японский колониализм явился ответом на агрессию со стороны Запада и состоял из двух реакций: проекции и переноса. Японцы не могли в то время проявить открыто свою враждебность и агрессивность непосредственно против западной нации, ибо их военные способности не были достаточными для этого. Однако японцы знали, что они уже сильнее корейцев. Потому представлялось возможным придраться к Корее с каким-либо ложным обвинением, например, что Корея была “недружественна” по отношению к Японии. Японское правительство говорило: “Корея враждебна и хочет на нас напасть”. Агрессивность японцев приписывалась будто бы корейцам (проекция) и этим в глазах японцев морально оправдывалась их агрессия против Кореи. Одновременно, японцы могли излить накапливавшийся агрессивный импульс вместо Запада, против которого они были бессильны, на Корею (перенос).
Однако в 1900-х годах японцы столкнулись, во-первых, с резкой реакцией Запада на свои экспансионистские предприятия, а во-вторых, с особой (по отношению к другим группам) дискриминацией японских иммигрантов в США. Японцы осознали, что Запад отвергает их, вместе с китайцами, по причинам расовых отличий. Это осознание было сокрушительным, оскорбительным и опустошающим ударом. Японцы было начали уже считать себя за западную нацию и, приняв западные идеологии, свысока глядеть на китайцев как на отсталый народ. Но реакция Запада на японских эмигрантов и на внешнеполитические предприятия Японии ясно показала японцам, что в глазах Запада они никоим образом не являются “западной” нацией и, несмотря на всю перенятую “западность”, воспринимаются наравне с китайцами.
Это переживание породило три вида психологических реакций:
Отрицание восточных корней японцев. Это отрицание сказалось в теориях об арийском или еврейском происхождении японцев; или в теориях о том, что они пришли из Сенегала, Греции и Египта. Появились также “доказательства” того, что японский язык относится к индо-европейской группе и якобы ничего общего не имеет с китайским (из чего вытекало, что японцы - совсем другие, чем китайцы, и вовсе даже европейцы). Катакана, как “выяснилось”, образована вовсе не от китайского алфавита, а от греческого! А японская мифология - родственна древнегреческой. Иными словами, авторы этого толка пытались всеми тяжкими “доказать”, что японцы не восточный народ, а западный.
Принятие западного мнения о том, что японцы - неполноценный народ. К примеру, граф Окума Шигенобу, политик и деятель образования, писал в книге, что японцы - неполноценны по сравнению с европейцами. Цвет их кожи отвратителен, так же уродливы их черты лица, пластика и поведение. Японцы улыбаются слишком много и безо всякой причины. Подобно животным, они смотрят вниз, вместо того чтобы смотреть вперед. Они не внесли никакого значительного вклада в философию, религию, литературу или искусство. Расово и культурно, японцы - второсортные люди, писал Окума. Примечательно, что книга вышла в 1913 г., т.е. уже много позже победы в войне над Россией. Она не являлась чем-то исключительным. В то время были также распространены романы о грядущей войне, в которых Япония неизменно проигрывала.
Веру в превосходство японской расы. Это была распространенная реакция среди тех, для кого оказались неприемлемыми две первых реакции. Эта реакция распространилась особенно широко после первой мировой войны, когда стало ясно, что Запад еще раз отверг Японию. Одним из центральных моментов в этом отвержении, моментом, значение которого для японцев трудно переоценить, стала история с декларацией против расовой дискриминации. Декларация утверждала, что расовая дискриминация является источником международных конфликтов, и без ее отмены никакая международная организация, как то Лига Наций, не сможет эффективно работать. В Японии декларация имела единогласную поддержку всех политиков. Но на парижской конференции 1919 г. представленная декларация наткнулась на яростное сопротивление западных стран, в первую очередь стран Содружества, под предводительством Австралии. Делегаты от Канады, Новой Зеландии и Австралии доказывали, что если они согласятся с японскими требованиями, то им придется признать также индийские и китайские требования, а это абсолютно неприемлемо. Декларация была отвергнута. Эти и другие события повели к подъему в Японии антизападной реакции.
После поражения во второй мировой войне реакция последнего типа потерпела крушение. С импортом из Америки императора Мак-Артура начался период “патерналистской оккупации”, вкратце описанный выше. В этот период постепенно развились две реакции - регрессия и идентификация с агрессором. Любопытно отметить, что в нацистских лагерях заключенным требовалось несколько лет на то, чтобы развить идентификацию с гестапо, и, по наблюдениям Беттельгейма, этот защитный механизм приводился в действие только после того, как узников вынуждали вести себя по-детски - т.е. сначала они, под давлением обстоятельств, регрессировали до “детского” состояния, а уже затем идентифицировались с гестапо. Подобная последовательность наблюдалась и в японском случае. Речь, разумеется, идет не о том, что оккупационные войска обходились с японским населением как гестаповцы с евреями, а о том, что реакции идентификации японцев с агрессором предшествовала реакция регрессии в “детское” состояние.
Многие японцы в это время посылали письма Мак-Артуру. Одно из таких писем гласило: “Когда Америка будет сражаться с любой другой страной, вся молодежь Японии поднимется и вступит добровольцами в американскую армию”. В другом мальчик, желавший стать американским гражданином, писал, что в нем “совершенно нет японского духа” и что он “янкизирован”. Многие японцы говорили, что Японии должно быть дозволено присоединиться к Америке в качестве одного из штатов, другие - что Япония должна стать американской территорией. Такие утверждения делались и простыми японцами, и в печати.
Идентификацию с американцами можно было заметить и в японском поведении. Одной из наиболее бросавшихся японцам в глаза отличительных черт поведения американцев было употребление ими жевательной резинки. Поскольку в Японии жевательной резинки не было, японцы стали подражать американцам жуя сушеных кальмаров (кальмары - традиционная часть японской пищи), делая вид что жуют резинку. Вскоре японские производители наладили выпуск резинки и она произвела целый бум. Другой американской поведенческой чертой, которую стали имитировать японцы, была привычка скрещивать при сидении ноги. Хотя из-за расовых отличий японцам было трудно “сойти” за американцев, они все же пытались показаться американскими японцами, имитируя их манеры, акцент и особенности языка. В многих случаях мошенничества фигурировали ложные американские японцы - японские японцы легче ловились на такую удочку.
Китахара прослеживает темы себя-ненависти в японской литературе.
В популярном романе Канагаки Робуна (1871) описывается ресторан. Указывается, что люди, которые не едят говядину - варвары. В тот же период газеты травили писателя Хаттори Огу за высказываемые в его произведениях антизападные взгляды.
В упоминавшемся уже романе С. Нацуме (1908) содержится такой диалог между героями, думающими, что японцы - второсортный, по сравнению с романогерманцами, народ:
“Мы презренны и жалки. Мы слабы и у нас такие лица. Хотя мы выиграли войну против России и стали страной первого разряда, мы дурны. Неудивительно, что когда мы смотрим на наши дома или сады, то видим, что они немногим лучше наших лиц. У нас нечем хвалиться, кроме как горой Фудзи. Но не мы ее построили, а природа.”
“Но Япония постепенно разовьется...”
“Я не согласен, мы покатимся вниз.”
Приводятся многочисленные примеры из других литературных произведений, отчасти упоминавшихся выше.
Согласно проведенному в 1951 г. опросу общественного мнения, 47% японцев считали, что японцы неполноценны по сравнению с американцами и британцами, и только 23% считали, что они не являются неполноценными.
Автор приводит обзор отношения японцев к своим расовым чертам внешности.
Когда японцы идентифицируют себя с романогерманцами, всплывает проблема физических различий. В конце концов, японцы выглядят совсем не как большинство романогерманцев. Японцев заставили осознать это двояко.
Во-первых, их отвергали и дискриминировали, когда они пытались вести себя как западный, колониальный народ. На них был наставлен обвиняющий палец и они подверглись нападкам и дискриминации (причинению ущерба) на основании расовых категорий (или, во всяком случае, они так считали) в вопросах международной торговли, дипломатии и эмиграции.
Во-вторых, из-за особенностей внешности даже самим японцам было непросто поверить, что они совершенно уподобились романогерманцам. Японцы пытались, отчасти, справиться с проблемой физических отличий от романогерманцев провозглашая (до 1945 г.) свое расовое превосходство, но этот подход потерпел катастрофический провал, и они не могут более прибегать к этому защитному механизму. Со второй мировой войны у японцев осталось два способа справляться с проблемой физических отличий при идентификации себя с романогерманцами.
Первый таков. Хотя японцы никогда не смогут внешне выглядеть как романогерманцы, они тем не менее принимают идеальные нормы человека и его красоты, основанные на антропологическом типе романогерманцев. Затем они изо всех сил и всеми способами пытаются уменьшить отличие между собой и романогерманцами. (Этому же подходу следуют негры в США.)
Другой путь состоит в том чтобы более или менее нехотя принять отличия и насмехаться над ними. Это характерно японская реакция. Самурай улыбался, совершая харакири, а пилот-камикадзе улыбался перед вылетом на смерть. В сегодняшней Японии девушки улыбаются и хихикают, когда с ними разговаривает романогерманец.
Первый подход создает почву для процветания целой промышленности. Популярностью пользуются отбеливатели для волос, позволяющие сделать их рыжими или коричневыми или даже светлыми; а также тени для глаз, ибо, как считается, при этой форме макияжа глаза смотрятся более глубоко сидящими, чем в действительности.
Когда японцы узнали о продаваемых в западных странах кремах для загара, они тоже стали покупать такой крем, несмотря на то, что у них уже есть природный загар! Вполне вероятно, что возможность загореть и стать темнее означает для японца, что цвет его кожи еще не самый темный. Такое “логическое” заключение может представляться вполне удовлетворительным японскому уму.
О ношении солнечных очков мы уже писали выше.
Некоторые японцы делают косметические операции, обыкновенно включающие удлинение носа и удаление глазных складок, а также подьем век, с тем чтобы глаза выглядели более щелевидными. Это процветающий и высокодоходный бизнес. Japan Times 1 октября 1985 г. сообщала, что многие выпускники делают такие операции перед тем, как начать искать работу. Согласно газете, такая операция стоит примерно 150.000 йен за исправление глаз и 200.000 за исправление носа. Многие японки также стремятся уменьшить свои скулы и выступающие зубы - эти характерно восточные особенности.
При рекламе товаров в СМИ и на щитах обыкновенно используются романогерманские или полу-романогерманские модели (или актеры). Особенно успешной оказывается тактика найма в рекламных целях западной знаменитости, и этот подход хорошо себя оправдывает: во многих случаях объем продаж рекламируемого товара возрастает многократно. Причина в том, что западная звезда обладает для японцев большой силой убеждения. Когда японское телевидение передает те или иные важные события, происходящие в Японии, оно, как правило, показывает реакцию западных туристов, которые наблюдают за этими событиями. Среди японских борцов (спортсменов) был знаменитый борец, по рождению гаваец, но натурализовавшийся в Японии. Когда он появлялся на ринге, телевизионные камеры выискивали среди находившихся в зале зрителей лица романогерманцев и широковещали их реакцию на всю Японию.
В японском языке появилось множество выражений, которые описывают романогерманские черты внешности с положительным значением, тем самым подразумевая их в качестве положительной нормы. Японец, который удовлетворяет требованиям таких норм, одобряется и считается “сумато” (“изящным”) и “фасшонабуру” (“модным”). Однако невзирая на стремление к западным нормам красоты, многие японцы далеки от того, чтобы обладать желанными характеристиками. В результате появилось множество выражений, описывающих характерно японские черты внешности с отрицательной оценкой. Эти выражения используются для описания японца, который очень далек от типа романогерманцев. В особенности чувствительным местом японцев являются ноги.
Нужно отметить, что некоторые идеальные представления японцев о романогерманской внешности не вполне точны. Так, когда художники изображают в газетных рисунках западного человека, они рисуют его с огромным заостренным носом. Изображая женщину, они придают ей громадный бюст. Причина в том, что художник неявно усвоил западные представления о том, какой должна быть привлекательная женщина, но по инерции их слегка преувеличил. Однако эти рисунки отражают японское представление об идеале мужчины и женщины.
Огромное количество англозвучащих слов и выражений появилось в японском языке. Престиж, придаваемый английским и англозвучащим выражениям, оказывается эффективным не только для побуждения людей покупать продукцию, но и во влиянии на то, как они голосуют, на их мнения и для произведения впечатления вообще. Политики любят использовать в речах английские слова, причем часто они отыскивают в словаре такие редкие или устаревшие слова, что они непонятны или лишены значения даже для человека, которому английский язык родной. Они также изобретают новые выражения, комбинируя английские слова, но эти выражения не используются в англоязычных странах и опять-таки непонятны и лишены смысла. То, что такие выражения часто оказываются воляпуком или обретают неуклюжие или смешные значения, ничего не значит для японцев. Они просто чувствуют, что выражается нечто важное, и этого оказывается достаточно. Разговаривать подобным образом, на птичьем английском, - действенный способ впечатлять людей. В результате вся Япония покрыта бесчетными школами изучения английского языка, большая часть которых преподает английский “белым воротничкам” (иногда учителей даже приглашают, по контракту, прямо в офисы компании). Действительно ли при этом “студенты” научаются языку - вопрос отдельный. Все что им нужно - подхватить несколько английских слов и выражений, чтобы при случае щегольнуть знанием английского.
При этом хорошо известно, что в Японии при найме на работу в качестве преподавателей английского языка американские японцы дискриминируются, даже при знании ими английского языка как родного и хорошей учительской квалификации и опыте преподавания - им предпочитают европейских преподавателей, хотя бы они были менее квалифицироваными и английский язык был им не родной.
В заключение Китахара указывает, что идентификация с агрессором может обращаться и переходить в нарцистический шовинизм и расизм. Нужно опасаться такого обращения реакции, ибо так как новая реакция является обращением ранее имевшихся настроений, ее интенсивность будет, по всей вероятности, соответствовать интенсивности этих настроений. Чем сильнее идентификация с агрессором, тем сильнее будет шовинизм и расизм, и это серьезная причина для беспокойства. Проявление такого обращения уже можно иногда наблюдать в действиях высокопоставленных государственных чиновников Японии.
Наиболее желательной для японцев, по мнению Китахары, была бы оценка всего японского в духе здорового национализма. Японцы нуждаются в более объективном и положительном образе себя.
При утрате со временем идентификации с агрессором, роль Японии в международной политике может стать схожей с ролью США, которая характеризуется психологическими реакциями проекции, переноса и отрицания действительности, сопровождаемых демонстрацией силы [*]. Есть две причины полагать так. Во-первых, как страна с передовой капиталистической экономикой Япония действительно стала сходна с США, отчасти в результате идентификации, но также благодаря экономическому росту как таковому.
[*] Так, во внешней политике США по отношению к Ираку (мы пишем это в конце 1998 года) действие механизма психологической проекции проявляется ярко и отчетливо.
Во-вторых, как Соединенные Штаты, так и Япония длительное время страдали от чувства неполноценности, которое как-то нужно было компенсировать. Большинство американцев в прошлых поколениях страдали от сознания того, что они бедные, неудачливые европейцы или диссиденты из Европы. Согласно мнению психоаналитика Альфреда Адлера, американская любовь к силе и демонстрации силы может рассматриваться как попытка компенсировать память этого жалкого состояния. Интересно отметить, что американцы не поменялись в этом отношении за последние 100 лет: они любят силу и демонстрацию силы. На всех международных переговорах они пытаются повлиять на партнеров демонстрацией силы. Именно так поступали командор Перри (командующий вошедшего в бухту Токио в 1853 г. флота), генеральный консул Харрис, генерал Мак-Артур. После второй мировой войны американцы демонстрировали силу в отношениях с Советским Союзом, Кубой, Ливией, Никарагуа. Неудивительно, что идентификация с американцами (как с агрессорами) наблюдается в столь многих странах [*]. Японцы, конечно, тоже нуждались и продолжают испытывать нужду в компенсации памяти своей слабости и отсталости, которыми столь часто пользовались другие страны. Теперь, когда японцы достигли экономической мощи, они в состоянии, как и США, прибегнуть к демонстрации силы, если пожелают этого. Из-за указанного важного сходства между Японией и США японцы в будущем вполне могут, подобно американцам, пожелать защищать себя силой и демонстрацией силы. Автор полагает это определенно возможной перспективой.
[*] Вместе с тем необходимо представлять, что человеческая психика не так однозначна, и индивидуальная реакция варьируется в зависимости от психологической способности индивидуума к автономии и эмоциональной силы его групповых лояльностей. Не все люди, подвергшиеся влиянию агрессора и могучего народа, идентифицируются с ним. Так, в Эфиопии, которая была оккупирована Италией во время второй мировой войны, среди эфиопцев, тесно столкнувшихся с итальянцами, выявлялись как проитальянски, так и антиитальянски настроенные люди. Аналогично, среди корейцев, тесно столкнувшихся с японцами и страдавших от японского гнета, наблюдаются как прояпонски, так и антияпонски настроенные индивидуумы. Очевидно, нужно учитывать фактор личности. Два человека в одинаковой ситуации могут прибегнуть к разным защитным механизмам. Среди народов, страдавших от вторжений, оккупации и гнета колониализма, часто именно образованные по-западному лидеры становятся националистами: как, например, Ганди или Неру.