Это я просто вспоминал какую-нибудь цитату с Вольтером и ничего лучшего не вспомнил. Монтень тоже кстати, Вольтер его уважал, во многом на нём взрастал и учился.
Вот за такую книгу издательству "Молодая гвардия" и его серии ЖЗЛ советских времен можно простить кучу хлама и трэша, выпущенных в СССР. Этот труд - высший класс, хорошо написано, толково, объективно, с любовью к герою, не заслоняющей его слабости и ошибки. Возможно, с чрезмерным педалированием антирелигиозной темы, но Вольтер давал основания с его "Раздавите Гадину!", как он именовал Католическую церковь как институт. А для этого давали основания французские священнослужители, тупые, мракобесные, фанатичные и лживые до одурения. Но так как я в принципе ни к кому - или ни перед кем? хрен знает - не испытываю пиетета, то не могу не заметить, что старик Вольтер в своей борьбе с Церковью бывал наивен и примитивен на уровне Емельяна Ярославского. Впрочем, это типично для XVIII века, тогда было модно играть в атеизм, потом это веяние прошло, а Вольтер остался.
Правда, как писатель - а он был писателем par excellence - он сохранился отнюдь не весь. Ушли в прошлое его словари, его философские опусы, его исторические труды, тем более трагедии. Да та же La Pucelle d'Orléans (Орлеанская девственница), блистательно переведенная на русский язык группой переводчиков под руководством Лозинского, не очень интересна. Я не смог дочитать. Возможно, в оригинале она воспринимается лучше, но, по-моему, есть более совершенные и глубокие образцы французской поэзии.
Тем не менее Вольтер - гений, и только за "Кандида" и "Гурона", да за почти все прочие его философские повести или сказки ему можно ставить памятник. Да и поставили, и не один, а начали при его жизни. Он ухитрялся быть одновременно и изгоем-еретиком, чьи книги не раз сжигали, и самым прославленным человеком своего времени. С монархами его отношения складывались сложно и диалектично, а с церковниками просто и однозначно. Но несмотря на это Вольтер не раз клал их на обе лопатки, фигурально выражаясь. Они пытались отыграться после его смерти, запретить хоронить в освященной земле, но не смогли.
Ибо нефиг