Дмитрий Урнов: размышляя о сталинской цивилизации
С год назад в книжных магазинах появился двухтомник Дмитрия Михайловича Урнова "Литература как жизнь".
Изданный тиражом в 300 экземпляров, он привлек мое внимание по причине моего давнего увлечения творчеством автора.
Еще в 1980-е, школьником, я увлеченно читал его дебаты со Станиславом Рассадиным в "Литературной газете", а в 1991, на первом курсе пединститута, готовясь к экзаменам, не удержался, и отвлекся на прочтение его сборника "Пристрастия и принципы" (он тогда был главредом журнала "Вопросы литературы").
А потом об авторе долгие годы ничего не было слышно, так что я уж подумал, что Дмитрий Михайлович "покинул нас в расцвете творческих сил" ("Зимний вечер в Гаграх"). Однако в конце 1990-х прочитал, что история сложнее: будучи, по оценке американских партнеров, "образованным сталинистом" и "консерватором", в ходе путча ГКЧП Урнов что-то недемократичное сказал в эфире амерского ТВ, находясь за океаном в командировке. После же скорой победы демократии возвращение его в СССР стало проблематичным, так что он остался в Царстве Желтого дьявола.
Где-то с 2016 я начал встречать его публикации мемуарного толка в российских журналах, и вот эта книга!
Она как бы нечто среднее между "Былым и думами" Герцена и "В поисках утраченного времени" Пруста, и даже рыхлая композиция, ассоциативный переход от темы к теме выглядит не недостатком, а художественным приемом.
Наиболее мне интересно было читать о литературе и личных впечатлениях Д.М. Урнова (ДМ) от разных известных людей, но немалое место в книге занимает его рефлексия по поводу советского прошлого, о чем я и хочу вкратце написать.
Для ДМ сталинский период не вполне и прошлое: он родился 1 января 1936 года, так что на днях у него день рождения, и этот текст - в каком-то смысле мой подарок (я отправлю ДМ ссылку на эл. почту).
При этом, как многие пожилые люди, ДМ считает современность упадком. Его признаки он находит и в уровне сценического искусства (сравнивая Бориса Ливанова с Владимиром Высоцким, скажем), и в литературе (я и стал приверженцем ДМ, когда прочитал резко критические его суждения о "Докторе Живаго", Владимире Набокове или Габриэле Гарсиа Маркесе - я и сам не без влияния ДМ считаю, что последние великие романы написаны в 1940), и в политической сфере, и в упадке американской трудовой этики (забавно, что о последнем немало сетуют сами американцы, например, великий культурист Том Платц (неудивительно, что он поддерживал Трампа): https://i-pump.ru/zvezdy-bodibildinga-i-fitnesa/atlety-zolotoj-ery/150-platz-1).
Уважительно пишет Урнов и о Сталине, но не апологетически, а - размышляя.
Некоторые фрагменты я нашел в Сети:
"Наше время было и осталось в основе сталинским, но десталинизация со второй половины 50-х годов провела рубеж, и кто пережил перелом, не может не чувствовать различий между тем, что появилось ещё при Сталине и что уже после него. Читая рассуждающих о моём времени, я стараюсь выяснить, какого они года рождения. Они, оказывается, в то время разве что родились, даже увидели свет ещё позже, и не жившие нашей жизнью нам разъясняют, как мы жили: одни говорят - ужасно, другие - прекрасно. Объясняющие наше время ошибаются, как ошибаются не испытавшие того, о чём знают по бумагам: в документах не удерживается дух времени, улетучивается повседневность. О «духе времени» многое можно узнать, невозможно вдохнуть атмосферы минувшего...
Мой небольшевистский Дед Вася, глава семьи, пережившей все три революции, военный коммунизм, чистки и коллективизацию, знал наших вождей с предреволюционных времен и выражался о них не всегда цензурно, однако о Сталине после войны умолк. Сталин отождествлялся с победой. Сталина славили как триумфатора. Гром победы раздавался, сталинской победы. Таково представление послевоенного времени. Можно это представление пересмотреть, но то будет представление уже другого времени...
В нашем сознании со Сталиным были связаны понятия террор и диктатура, приметой правления Ивана Грозного нам служила опричнина, а с крушением советской системы и водружением постсоветской олигархии, перед нами замелькал калейдоскоп вдруг оживших исторических понятий, какие, казалось, нам уже не понадобятся. Капитализм есть капитализм, а наш социализм был социализмом и советская власть - советской?... Нельзя было не думать без уважительного страха о Сталине, от него зависела наша жизнь. И кто этого чувства не испытал, того не переубедишь... У переживших войну при Сталине, с его именем в сознании, не могло быть сомнений в сталинской исторической правоте и мощи, масштабе явления, размерах фигуры, и с той же фигурой, мы знаем, неразрывны злодейства и кровь. В этом правда нашего времени, но к неразрывности пока не прикоснулись. Не удивительно: такова задача, перед которой, думая создать «Историю Петра», остановился Пушкин. Творец «Полтавы» и «Медного всадника» не знал, что и думать, как оправдать великие петровские деяния, неотделимые от преступлений...
В 1880-х годах, желая успокоить крестьян, освобожденных вместе с крепостным ярмом от земли, царский министр финансов им обещал, что землю у помещиков они сумеют выкупить к… 1931 году[48 - См. История СССР, Редколлегия, председатель Б. Н. Пономарев. Москва: «Наука», 1968, т. V, С. 363.]. Каково обещание, таково исполнение. Преемственность! Об тот срок, указанный царским министром, советская власть, продолжая дело власти царской, земли крестьянам обратно не дала, загнав их в колхозы на том основании, что национализации недостаточно, необходимо ещё и обобществление.
Большевики сыграли в слова под тем предлогом, что государство всенародное: нечего рядиться - всё наше, социалистическое, и проделали с крестьянством в точности наоборот против того, что допускал Маркс: «обеспечить ей (крестьянской общине - Д. У) нормальные условия свободного развития»...
Будем надеяться, в учебниках истории напишут: «По Ленину, широкая поддержка необходима революции. Ленинская партия, готовая взять власть, в 1917 г. дала как можно больше обещаний наибольшему числу людей. Выполнить обещания, придя к власти, естественно, не смогли. Так случалось со всеми революциями, но революция в России была наиболее радикальной, и разочарование в её результатах оказалось чрезвычайно глубоким. Это и позволило семьдесят четыре года спустя произвести контрреволюционный переворот в интересах преуспевших при псевдосоциализме»...«В силу отсутствия частной собственности всё в Советском Союзе фактически являлось государственным, основное исключение - Коммунистическая Партия. Эта формально общественная организация однако имела свои ячейки в каждом учреждении, и таким образом на всех уровнях образовалось партийное правление, параллельное органам государственной власти. СССР стал и оставался диархическим, двоевластным - партийно-государственным. Во многослойной властной структуре нижние организации подчинялись высшим, образуя пирамиду, партийно-государственный параллелизм двух властных пирамид приводил к переплетению полномочий»
Расхождение между обещанным и полученным продолжало сказываться до тех пор, пока в конце концов система под напором внутренних и внешних противоречий не дала трещину. У нашего социализма не оказалось человеческого фундамента той же крепости, что за счет мелкой буржуазии обеспечивает устойчивость капитализма. Западная буржуазия пришла к власти, готовая не только на муки и на смертный бой, а умея и желая иметь и торговать, в отличие от русских рабочих и крестьян, которым ещё нужно было учиться, учиться и учиться существовать при социализме. Предки мои по отцу, трудовики, названные кулаками, то есть (по Далю) крепкие, рукастые и хваткие, претерпели в нарушение марксистского закона: ни один способ производства не уходит со сцены, не исчерпав своих возможностей. Кулачеству не дали развернуться, не дали до революции, не дали и после революции: поднимавшийся класс был уничтожен на подъеме. Причина у нас обычная: всё не вовремя. Если бы подняться кулачеству позволили в исторически оправданный срок! А то и послабления давали, и уничтожать принялись, когда век индивидуального фермерства миновал.
В Америке сейчас только и разговоров, что о необходимости возродить «средний» бизнес, однако люди понимающие говорят - романтизм, реакция на постиндустриальный прогресс. К моему времени мои сородичи, чудом уцелевшие новые хозяева, тургеневские чумазые, случайно зажились в несвоем времени, им на смену должны были прийти цивилизованные операторы полей. Таких я видел в Америке, и даже их, цивилизованных, история уже пускает под корень своей косой, а у нас, когда требовались труд и трезвость, пришли живые подобия персонажей беловского «Привычного дела», те самые, вроде Карася, кого мои жившие трудом и трезвостью предки считали непутевыми и никудышными...
В порыве просталинской ностальгии показывают послевоенную кинохронику: «Труженики колхозов и совхозов перевыполнили план поставок…» Видел я и слышал, что творилось за кадром, со школьных лет в летние каникулы пас ночное, слышал не голос диктора, а голоса тружеников колхозов и совхозов.
Ссылаются, восхваляя наши успехи, на статистику, а можно ли верить статистике? Не верю глазам своим, когда цифры погибших по ходу репрессий приводят из официальных источников. «Подлинных цифр никто никогда не узнает» - говорится в «Деле Тулаева», создан роман чудом оставшимся в живых очевидцем и жертвой им описываемого.
В сфере мне близкой, книжной, я слышал, что тиражи завышали, выпуская будто бы миллионами книги, которых нельзя было достать, хотя, судя по статистике, наша земля должна бы оказаться усыпана книгами, каких в книжных магазинах не видели.
Даже если верить статистике, цифры говорят о государственном росте, но вот сейчас в Америке национальный валовый продукт растёт и растет, а доходы граждан понижаются. Нас тот же парадокс, который Бухарин назвал «своеобразными кризисами», преследовал на протяжении всей советской истории. Наше своеобразие: промышленные и научные достижения без житейски необходимого. Насколько перевыполнялись поставки, люди не чувствовали, не чувствовали даже те, кто поставки перевыполнял. Как в песне, ракеты в космос, до звезд достали, а на земле в сельских магазинах - водка и селедка!
В подмосковном селе Иславском, рядом с конзаводом, где я бывал, возле сельпо, куда я заглядывал, стояла статуя Ленина. Ильич, по замыслу скульптора, должен был решительным жестом звать на борьбу, но ирония истории придала фигуре вождя вид злой карикатуры - какой-то лысый сорвал с головы кепку, развел руками и, кажется, вопрошает: «Это что же такое творится?!» Творились жертвы житейскими потребностями, удовлетворением которых обеспечивается устойчивость западных стран. Советский народ, говорит английский историк, выстоял во Второй Мировой войне такой ценой, какая не могла быть уплачена демократическим обществом[52 - Так говорит один из очень немногих иностранных историков, признающий во Второй Мировой войне решающую роль русских, тождественных для него с людьми советскими. См. Max Hastings. Inferno. The World War, 1939-1945. New York: Knopf, 2011, pp. 642-647.]. Выстояли, защищая Родину, но в мирном сосуществовании экономических систем потерпели поражение. Думать иначе - искать пятый угол и выдавать желаемое за действительное."//https://humpty.ru/book/18989-literatura-kak-zhizn-tom-i
Вот подумайте теперь: это пишет человек, которого выживали из советской критики как сталиниста и представителя хамов, обижавших Юру Живаго с Володей Набоковым.
А то на меня тут нападают, а я-то вовсе антибольшевик)).
Изданный тиражом в 300 экземпляров, он привлек мое внимание по причине моего давнего увлечения творчеством автора.
Еще в 1980-е, школьником, я увлеченно читал его дебаты со Станиславом Рассадиным в "Литературной газете", а в 1991, на первом курсе пединститута, готовясь к экзаменам, не удержался, и отвлекся на прочтение его сборника "Пристрастия и принципы" (он тогда был главредом журнала "Вопросы литературы").
А потом об авторе долгие годы ничего не было слышно, так что я уж подумал, что Дмитрий Михайлович "покинул нас в расцвете творческих сил" ("Зимний вечер в Гаграх"). Однако в конце 1990-х прочитал, что история сложнее: будучи, по оценке американских партнеров, "образованным сталинистом" и "консерватором", в ходе путча ГКЧП Урнов что-то недемократичное сказал в эфире амерского ТВ, находясь за океаном в командировке. После же скорой победы демократии возвращение его в СССР стало проблематичным, так что он остался в Царстве Желтого дьявола.
Где-то с 2016 я начал встречать его публикации мемуарного толка в российских журналах, и вот эта книга!
Она как бы нечто среднее между "Былым и думами" Герцена и "В поисках утраченного времени" Пруста, и даже рыхлая композиция, ассоциативный переход от темы к теме выглядит не недостатком, а художественным приемом.
Наиболее мне интересно было читать о литературе и личных впечатлениях Д.М. Урнова (ДМ) от разных известных людей, но немалое место в книге занимает его рефлексия по поводу советского прошлого, о чем я и хочу вкратце написать.
Для ДМ сталинский период не вполне и прошлое: он родился 1 января 1936 года, так что на днях у него день рождения, и этот текст - в каком-то смысле мой подарок (я отправлю ДМ ссылку на эл. почту).
При этом, как многие пожилые люди, ДМ считает современность упадком. Его признаки он находит и в уровне сценического искусства (сравнивая Бориса Ливанова с Владимиром Высоцким, скажем), и в литературе (я и стал приверженцем ДМ, когда прочитал резко критические его суждения о "Докторе Живаго", Владимире Набокове или Габриэле Гарсиа Маркесе - я и сам не без влияния ДМ считаю, что последние великие романы написаны в 1940), и в политической сфере, и в упадке американской трудовой этики (забавно, что о последнем немало сетуют сами американцы, например, великий культурист Том Платц (неудивительно, что он поддерживал Трампа): https://i-pump.ru/zvezdy-bodibildinga-i-fitnesa/atlety-zolotoj-ery/150-platz-1).
Уважительно пишет Урнов и о Сталине, но не апологетически, а - размышляя.
Некоторые фрагменты я нашел в Сети:
"Наше время было и осталось в основе сталинским, но десталинизация со второй половины 50-х годов провела рубеж, и кто пережил перелом, не может не чувствовать различий между тем, что появилось ещё при Сталине и что уже после него. Читая рассуждающих о моём времени, я стараюсь выяснить, какого они года рождения. Они, оказывается, в то время разве что родились, даже увидели свет ещё позже, и не жившие нашей жизнью нам разъясняют, как мы жили: одни говорят - ужасно, другие - прекрасно. Объясняющие наше время ошибаются, как ошибаются не испытавшие того, о чём знают по бумагам: в документах не удерживается дух времени, улетучивается повседневность. О «духе времени» многое можно узнать, невозможно вдохнуть атмосферы минувшего...
Мой небольшевистский Дед Вася, глава семьи, пережившей все три революции, военный коммунизм, чистки и коллективизацию, знал наших вождей с предреволюционных времен и выражался о них не всегда цензурно, однако о Сталине после войны умолк. Сталин отождествлялся с победой. Сталина славили как триумфатора. Гром победы раздавался, сталинской победы. Таково представление послевоенного времени. Можно это представление пересмотреть, но то будет представление уже другого времени...
В нашем сознании со Сталиным были связаны понятия террор и диктатура, приметой правления Ивана Грозного нам служила опричнина, а с крушением советской системы и водружением постсоветской олигархии, перед нами замелькал калейдоскоп вдруг оживших исторических понятий, какие, казалось, нам уже не понадобятся. Капитализм есть капитализм, а наш социализм был социализмом и советская власть - советской?... Нельзя было не думать без уважительного страха о Сталине, от него зависела наша жизнь. И кто этого чувства не испытал, того не переубедишь... У переживших войну при Сталине, с его именем в сознании, не могло быть сомнений в сталинской исторической правоте и мощи, масштабе явления, размерах фигуры, и с той же фигурой, мы знаем, неразрывны злодейства и кровь. В этом правда нашего времени, но к неразрывности пока не прикоснулись. Не удивительно: такова задача, перед которой, думая создать «Историю Петра», остановился Пушкин. Творец «Полтавы» и «Медного всадника» не знал, что и думать, как оправдать великие петровские деяния, неотделимые от преступлений...
В 1880-х годах, желая успокоить крестьян, освобожденных вместе с крепостным ярмом от земли, царский министр финансов им обещал, что землю у помещиков они сумеют выкупить к… 1931 году[48 - См. История СССР, Редколлегия, председатель Б. Н. Пономарев. Москва: «Наука», 1968, т. V, С. 363.]. Каково обещание, таково исполнение. Преемственность! Об тот срок, указанный царским министром, советская власть, продолжая дело власти царской, земли крестьянам обратно не дала, загнав их в колхозы на том основании, что национализации недостаточно, необходимо ещё и обобществление.
Большевики сыграли в слова под тем предлогом, что государство всенародное: нечего рядиться - всё наше, социалистическое, и проделали с крестьянством в точности наоборот против того, что допускал Маркс: «обеспечить ей (крестьянской общине - Д. У) нормальные условия свободного развития»...
Будем надеяться, в учебниках истории напишут: «По Ленину, широкая поддержка необходима революции. Ленинская партия, готовая взять власть, в 1917 г. дала как можно больше обещаний наибольшему числу людей. Выполнить обещания, придя к власти, естественно, не смогли. Так случалось со всеми революциями, но революция в России была наиболее радикальной, и разочарование в её результатах оказалось чрезвычайно глубоким. Это и позволило семьдесят четыре года спустя произвести контрреволюционный переворот в интересах преуспевших при псевдосоциализме»...«В силу отсутствия частной собственности всё в Советском Союзе фактически являлось государственным, основное исключение - Коммунистическая Партия. Эта формально общественная организация однако имела свои ячейки в каждом учреждении, и таким образом на всех уровнях образовалось партийное правление, параллельное органам государственной власти. СССР стал и оставался диархическим, двоевластным - партийно-государственным. Во многослойной властной структуре нижние организации подчинялись высшим, образуя пирамиду, партийно-государственный параллелизм двух властных пирамид приводил к переплетению полномочий»
Расхождение между обещанным и полученным продолжало сказываться до тех пор, пока в конце концов система под напором внутренних и внешних противоречий не дала трещину. У нашего социализма не оказалось человеческого фундамента той же крепости, что за счет мелкой буржуазии обеспечивает устойчивость капитализма. Западная буржуазия пришла к власти, готовая не только на муки и на смертный бой, а умея и желая иметь и торговать, в отличие от русских рабочих и крестьян, которым ещё нужно было учиться, учиться и учиться существовать при социализме. Предки мои по отцу, трудовики, названные кулаками, то есть (по Далю) крепкие, рукастые и хваткие, претерпели в нарушение марксистского закона: ни один способ производства не уходит со сцены, не исчерпав своих возможностей. Кулачеству не дали развернуться, не дали до революции, не дали и после революции: поднимавшийся класс был уничтожен на подъеме. Причина у нас обычная: всё не вовремя. Если бы подняться кулачеству позволили в исторически оправданный срок! А то и послабления давали, и уничтожать принялись, когда век индивидуального фермерства миновал.
В Америке сейчас только и разговоров, что о необходимости возродить «средний» бизнес, однако люди понимающие говорят - романтизм, реакция на постиндустриальный прогресс. К моему времени мои сородичи, чудом уцелевшие новые хозяева, тургеневские чумазые, случайно зажились в несвоем времени, им на смену должны были прийти цивилизованные операторы полей. Таких я видел в Америке, и даже их, цивилизованных, история уже пускает под корень своей косой, а у нас, когда требовались труд и трезвость, пришли живые подобия персонажей беловского «Привычного дела», те самые, вроде Карася, кого мои жившие трудом и трезвостью предки считали непутевыми и никудышными...
В порыве просталинской ностальгии показывают послевоенную кинохронику: «Труженики колхозов и совхозов перевыполнили план поставок…» Видел я и слышал, что творилось за кадром, со школьных лет в летние каникулы пас ночное, слышал не голос диктора, а голоса тружеников колхозов и совхозов.
Ссылаются, восхваляя наши успехи, на статистику, а можно ли верить статистике? Не верю глазам своим, когда цифры погибших по ходу репрессий приводят из официальных источников. «Подлинных цифр никто никогда не узнает» - говорится в «Деле Тулаева», создан роман чудом оставшимся в живых очевидцем и жертвой им описываемого.
В сфере мне близкой, книжной, я слышал, что тиражи завышали, выпуская будто бы миллионами книги, которых нельзя было достать, хотя, судя по статистике, наша земля должна бы оказаться усыпана книгами, каких в книжных магазинах не видели.
Даже если верить статистике, цифры говорят о государственном росте, но вот сейчас в Америке национальный валовый продукт растёт и растет, а доходы граждан понижаются. Нас тот же парадокс, который Бухарин назвал «своеобразными кризисами», преследовал на протяжении всей советской истории. Наше своеобразие: промышленные и научные достижения без житейски необходимого. Насколько перевыполнялись поставки, люди не чувствовали, не чувствовали даже те, кто поставки перевыполнял. Как в песне, ракеты в космос, до звезд достали, а на земле в сельских магазинах - водка и селедка!
В подмосковном селе Иславском, рядом с конзаводом, где я бывал, возле сельпо, куда я заглядывал, стояла статуя Ленина. Ильич, по замыслу скульптора, должен был решительным жестом звать на борьбу, но ирония истории придала фигуре вождя вид злой карикатуры - какой-то лысый сорвал с головы кепку, развел руками и, кажется, вопрошает: «Это что же такое творится?!» Творились жертвы житейскими потребностями, удовлетворением которых обеспечивается устойчивость западных стран. Советский народ, говорит английский историк, выстоял во Второй Мировой войне такой ценой, какая не могла быть уплачена демократическим обществом[52 - Так говорит один из очень немногих иностранных историков, признающий во Второй Мировой войне решающую роль русских, тождественных для него с людьми советскими. См. Max Hastings. Inferno. The World War, 1939-1945. New York: Knopf, 2011, pp. 642-647.]. Выстояли, защищая Родину, но в мирном сосуществовании экономических систем потерпели поражение. Думать иначе - искать пятый угол и выдавать желаемое за действительное."//https://humpty.ru/book/18989-literatura-kak-zhizn-tom-i
Вот подумайте теперь: это пишет человек, которого выживали из советской критики как сталиниста и представителя хамов, обижавших Юру Живаго с Володей Набоковым.
А то на меня тут нападают, а я-то вовсе антибольшевик)).