Ольга Эдельман про Сталина (2)
Продолжаю читать (в связи с недавним выходом ее авторства дореволюционной биографии Сталина). Да, пусть сама она мыслит местами низко и алогично - демонстрирую: "Подполье было цинично, довольно безразлично к людским судьбам и жизням, широко пользовалось манипуляциями, провокацией, ложью, демагогией. За всем этим стояли специфические корыстные корпоративные интересы профессиональных революционеров. Они, и это правда, совсем не стремились к добыванию материальных благ собственно себе, но они были заинтересованы в поддержании, подпитке, финансировании своих организаций, в которых каждый из них нашел место в жизни, а заодно источник пропитания". Но в целом материал интересный. Судите сами. /И еще добавлю: в определенной исследовательской честности ей, на мой взгляд, отказывать не стоит./
Олег Лейбович в рец. на ее авторства "Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках" (М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016): "на страницах книги из-под критики источников время от времени возникает образ подпольного человека - деятельного и самостоятельного, в чем-то симпатичного, в чем-то не очень, отнюдь не преступника."
Далее Пущаев Ю.В. в рец. на ту же книгу:
* Во Введении автор отмечает, что Иосифу Виссарионовичу Джугашвили к моменту свержения самодержавия было 38 лет. Более половины из отведенных ему судьбой 74 лет он провел при старом режиме, а к революции подошел вполне зрелым, сложившимся человеком. Между тем эта часть его биографии до сих пор недостаточно изучена, изобилует неясностями, пробелами, и версиями разной степени фантастичности и недостоверности... Сталин ко времени своего вхождения во власть уже давно знал многих большевиков, членов советского руководства...
* Как говорит Ольга Эдельман, «никаких сколько-нибудь достоверных подтверждений уголовного прошлого Иосифа Джугашвили мне найти не удалось, а все известное о его характере, личности и биографии исключает такую возможность. Вместе с тем при внимательном изучении нравов революционной среды, в том числе и особенно кавказской, бросается в глаза их типологическая близость к нравам и привычкам среды криминальной. Разделявшая их грань была весьма зыбкой, хотя самим революционерам она казалась несомненной».
* Также не находят каких-либо документальных подтверждений слухи о сотрудничестве Кобы с охранкой и его провокаторстве. Зато, как говорит автор, «нашлось много серьезных аргументов, опровергающих такие представления».
* Автор также говорит, что никакие данные не подтверждают часто гуляющие в околосталинской мифологии слухи о якобы изъятиях по приказу Сталина документов из архивов, чтобы скрыть следы его гипотетического сотрудничества с охранкой.
* Что касается мемуаров о Сталине, то тот нестираемый отпечаток культа личности и безудержных восхвалений, который лежит на воспоминаниях о нем, начинается с конца 1920-х годов.
В 1930-е годы культ нарастал, хотя все публикации по истории большевизма были взяты под строжайший контроль, а публикации о самом Сталине выходили особенно скупо.
* Что же касается мемуаров политических врагов Сталина, то хотя западные биографы и доверяли им больше и считали их заведомо более объективными, именно в воспоминаниях меньшевиков содержатся в значительных количествах не просто непроверенные или не поддающиеся проверке факты, но и прямая клевета. Дело тут и в том, что для них написание мемуаров было способом продолжить старую войну и в политической конъюнктуре: если по эту сторону «железного занавеса» требовались только восхваления Сталина, то по ту сторону повышенным спросом пользовались именно разоблачения, и все это наложило свой пристрастный отпечаток на «тамошние» мемуары о Сталине.
* Свою книгу автор заканчивает мнением о том, что главной тайной Сталина и других революционеров было расхождение между возвышенным мифом о революционерах-подпольщиках и более прозаической реальностью, в которой в действительности отсутствовали революционный идеализм или, скажем, превосходное знание Маркса молодыми кавказскими революционерами. Зато в ней было достаточно места для разного рода полукриминальных и манипулятивных ухваток и приемов, и т.д.
И еще один фрагмент по Лейбовичу, один в один напомнивший мне то, что дам далее картинкой:
* Из выступления И. В. Сталина, 27 сентября 1938 г. // Краткий курс истории ВКП(б). Текст и его история: В 2 ч. / Сост. М. В. Зеленов, Д. Бранденбергер. М.: Политическая энциклопедия, 2014: Проект учебника был построен на лицах, главным образом кто как героически вел себя, кто сколько раз бежал из ссылки, кто сколько пострадал ради дела и т. д. и т. п.
Разве на этом можно строить учебник? Разве на этом можно воспитывать кадры? Кадры надо воспитывать на идеях, на теории. А что такое теория? Теория - это знание законов исторического развития. Если эти знания есть, тогда есть и кадры, а если этих знаний у людей нет - это не кадры, это пустое место. А что нам дадут лица? Я не хочу противопоставлять идеи лицам, хотя, конечно, о лицах придется говорить, но говорить, насколько это необходимо. Но не в лицах соль, а в идеях, в теоретическом уклоне. Теоретический уклон должен быть. ЦК думает, что партия от этого выиграет, только выиграет.
Олег Лейбович в рец. на ее авторства "Сталин, Коба и Сосо. Молодой Сталин в исторических источниках" (М.: Издательский дом Высшей школы экономики, 2016): "на страницах книги из-под критики источников время от времени возникает образ подпольного человека - деятельного и самостоятельного, в чем-то симпатичного, в чем-то не очень, отнюдь не преступника."
Далее Пущаев Ю.В. в рец. на ту же книгу:
* Во Введении автор отмечает, что Иосифу Виссарионовичу Джугашвили к моменту свержения самодержавия было 38 лет. Более половины из отведенных ему судьбой 74 лет он провел при старом режиме, а к революции подошел вполне зрелым, сложившимся человеком. Между тем эта часть его биографии до сих пор недостаточно изучена, изобилует неясностями, пробелами, и версиями разной степени фантастичности и недостоверности... Сталин ко времени своего вхождения во власть уже давно знал многих большевиков, членов советского руководства...
* Как говорит Ольга Эдельман, «никаких сколько-нибудь достоверных подтверждений уголовного прошлого Иосифа Джугашвили мне найти не удалось, а все известное о его характере, личности и биографии исключает такую возможность. Вместе с тем при внимательном изучении нравов революционной среды, в том числе и особенно кавказской, бросается в глаза их типологическая близость к нравам и привычкам среды криминальной. Разделявшая их грань была весьма зыбкой, хотя самим революционерам она казалась несомненной».
* Также не находят каких-либо документальных подтверждений слухи о сотрудничестве Кобы с охранкой и его провокаторстве. Зато, как говорит автор, «нашлось много серьезных аргументов, опровергающих такие представления».
* Автор также говорит, что никакие данные не подтверждают часто гуляющие в околосталинской мифологии слухи о якобы изъятиях по приказу Сталина документов из архивов, чтобы скрыть следы его гипотетического сотрудничества с охранкой.
* Что касается мемуаров о Сталине, то тот нестираемый отпечаток культа личности и безудержных восхвалений, который лежит на воспоминаниях о нем, начинается с конца 1920-х годов.
В 1930-е годы культ нарастал, хотя все публикации по истории большевизма были взяты под строжайший контроль, а публикации о самом Сталине выходили особенно скупо.
* Что же касается мемуаров политических врагов Сталина, то хотя западные биографы и доверяли им больше и считали их заведомо более объективными, именно в воспоминаниях меньшевиков содержатся в значительных количествах не просто непроверенные или не поддающиеся проверке факты, но и прямая клевета. Дело тут и в том, что для них написание мемуаров было способом продолжить старую войну и в политической конъюнктуре: если по эту сторону «железного занавеса» требовались только восхваления Сталина, то по ту сторону повышенным спросом пользовались именно разоблачения, и все это наложило свой пристрастный отпечаток на «тамошние» мемуары о Сталине.
* Свою книгу автор заканчивает мнением о том, что главной тайной Сталина и других революционеров было расхождение между возвышенным мифом о революционерах-подпольщиках и более прозаической реальностью, в которой в действительности отсутствовали революционный идеализм или, скажем, превосходное знание Маркса молодыми кавказскими революционерами. Зато в ней было достаточно места для разного рода полукриминальных и манипулятивных ухваток и приемов, и т.д.
И еще один фрагмент по Лейбовичу, один в один напомнивший мне то, что дам далее картинкой:
* Из выступления И. В. Сталина, 27 сентября 1938 г. // Краткий курс истории ВКП(б). Текст и его история: В 2 ч. / Сост. М. В. Зеленов, Д. Бранденбергер. М.: Политическая энциклопедия, 2014: Проект учебника был построен на лицах, главным образом кто как героически вел себя, кто сколько раз бежал из ссылки, кто сколько пострадал ради дела и т. д. и т. п.
Разве на этом можно строить учебник? Разве на этом можно воспитывать кадры? Кадры надо воспитывать на идеях, на теории. А что такое теория? Теория - это знание законов исторического развития. Если эти знания есть, тогда есть и кадры, а если этих знаний у людей нет - это не кадры, это пустое место. А что нам дадут лица? Я не хочу противопоставлять идеи лицам, хотя, конечно, о лицах придется говорить, но говорить, насколько это необходимо. Но не в лицах соль, а в идеях, в теоретическом уклоне. Теоретический уклон должен быть. ЦК думает, что партия от этого выиграет, только выиграет.