История - не тротуар Невского проспекта, она лишена разметки школьных учебников
В моем начале мой конец. Один за другим
Дома возникают и рушатся, никнут и расширяются,
Переносятся, сносятся, восстанавливаются или
Вместо них - голое поле, фабрика или дорога.
Старый камень в новое здание, старые бревна
в новое пламя...
Т.С. Элиот (пер. А. Сергеева)
Тов. М. Павлюченко написал обстоятельный текст о Великой Французской революции, который некоторые пытались оспорить "априорными" данными про то, что "верхи Франции зашли в тупик, а революция вывела народ на новый уровень бытия, развился капитализм, прогресс полез из всех щелей" и т.п.
Но он знай гнул свою линию:
"Раздел общинных земель и покупка национальных имуществ увеличили их обеспеченность землёй, то есть революция поддержала традиционалистское крестьянство...
Не было бума и в промышленности, к 1795 году производство по разным отраслям сократилось на 40-50%. Расстроена была финансовая система, подорвана морская торговля. С 1789 по 1812 год количество судов дальнего плавания во Франции сократилось в 10 раз... Объём французской внешней торговли вышел на дореволюционный уровень в 1825 году, а с английским снова сравнялся в 1980. Капитализм безусловно продолжал развиваться во Франции не смотря ни на что, но судя по всему не благодаря, а вопреки событиям 1789-1799 годов."
Я всегда не любил ВФР, которая представлялась хаосом очумелой бессмысленной мрази, аналогично относился и к Великой Русской революции 1917 года, хотя до поры верил в то, что большевики куда-то там продвинули страну, стоявшую на краю пропасти. Особенно Сталин казался "бичом Божьим" для безмозглых и амбициозных "ревалюцанеров" типа Зиновьева или Пятакова. Со временем я понял, что такая трактовка слишком комплиментарна для Сталина, да и неудивительно, что кто-то должен быть чуть разумней полоумных из той великой когорты.
Но что же такое революции вообще? Откуда берется мнение, что "иной путь невозможен", "взрыв народного недовольства неизбежен" и все такое. Поскольку Макс Павлюченко оживил мой интерес к этой теме, я наткнулся на влиятельного историка Франсуа Фюре, который удачно сформулировал то, что я лишь смутно чувствовал.
Фюре начинал как марксист.
(Собственно, я тоже не марксист (и неоднократно просил тех, кто меня критиковал за "отход от марксизма", привести мои слова о моем марксизме), хотя считаю марксизм интересным направлением мысли и кое-что из него воспринял.)
Однако в дальнейшем он составил свой подход к истории, близкий, как я понимаю, школе "Анналов". В понимании ВФР он наследует идеям Алексиса де Токвиля.
И вот что он пишет:
"Придет время, когда политические убеждения, уже два столетия дающие пищу нашим спорам, покажутся людям столь же удивительными, как для нас религиозные конфликты в Европе XV-XVII веков во всем их неисчерпаемом разнообразии и беспредельной жестокости. Возможно, сама сфера современной политики, какой она была создана Французской Революцией, станет системой объяснений и психологического самовыражения прошлого."
Мне вот тоже непонятно, как может вызывать хоть какое-то сочувствие практика "сентябрьских расправ 1792 года", подогреваемых Маратом и Шометтом, как мне непонятна и Варфоломеевская ночь во имя каких-то там религиозных бредней.
В отличие от многих других, я считаю современность шагом к новому этапу бытия человечества, на котором страсти времен Модерна (18-20 века) будут казаться плодом больного воображения и умственной недоразвитости (хотя мир Модерна творили очень интеллектуальные люди). Поэтому я еще 10 лет назад аттестовал себя как "левого постмодерниста", и в целом самоопределение не меняю.
Продолжим чтение Фюре:
"У Маркса нет никакой систематической интерпретации Французской Революции.
Что касается марксистов, то их теория является результатом беспорядочного скрещивания большевизма и якобинизма и питается прямолинейной концепцией прогресса человечества... Действительно, марксизм - а точнее тот марксизм, который, благодаря Жоресу, проник в историю Революции - сдвигает центр тяжести самой проблемы Революции в сторону экономического и социального. Он стремится найти корни капиталистического развития в постепенном возвышении Третьего сословия, столь любезном сердцу историографов Революции. Заодно марксизм переносит полностью в область экономики и в социальную сферу миф о революционном разрыве: до него - феодализм, после него - капитализм. Прежде - дворянство, потом - буржуазия".
Именно с такой прямолинейной концепцией исторического развития выступил старейший участник сообщества и диссидент еще советских времен - Фредан1.
Но я не вижу пресловутых "разрывов времен", отсюда и эпиграф к тексту. Когда я говорю, что не понимаю, чем таким уж новым был Советский Союз на фоне Российской империи или Московского царства, я наследую ключевому постмодернисту - Джеймсу Джойсу:
"В 1932 г. «Международный Союз Революционных Писателей» в Москве направил Джойсу анкету с вопросом: «Какое влияние на Вас как на писателя оказала Октябрьская Революция, и каково ее значение для Вашей литературной работы?»...
В ответ был послан нижеследующий учтивый текст:
«Милостивые государи,
мистер Джойс просит меня поблагодарить вас за оказанную ему честь, вследствие которой он узнал с интересом, что в России в октябре 1917 г. случилась революция. По ближайшем рассмотрении, однако, он выяснил, что Октябрьская Революция случилась в ноябре указанного года. Из сведений, покуда им собранных, ему трудно оценить важность события, и он хотел бы только отметить, что, если судить по подписи вашего секретаря, изменения, видимо, не столь велики.»
Фамилия секретарши, приславшей анкету, была - Романова".Мир не стал чем-то иным, нематериальным, скажем, от того, что в "Роллс-Ройсе" Николая Второго стал ездить мелкий симбирский дворянчик, и жить в доме генеральши Рейнбот (за рулем при этом сидел шофер императрицы Гиль).
Далее Фюре объясняет, что преемственность в истории (в начале уже виден конец) отметил Алексис де Токвиль:
"Вы полагаете, что Французская Революция явилась жесточайшим разрывом в нашей истории? - вопрошает он своих современников. Но в действительности она есть лишь развитие нашего прошлого. Она завершила дело монархии. Совсем не будучи разрывом, она может быть понята только в категориях исторической преемственности, которую она и осуществила на деле, хотя в умах действительно представлялась разрывом.
Именно Токвиль разработал радикальную критику любой истории Революции, основанной на делах и чувствах самих революционеров. Эта критика тем более остра, что не выходит за пределы политического поля, т.е. отношений французов с властью, представляющихся самой существенной переменой из всего созданного Революцией. Токвиль ставит проблему господства власти над общинами и гражданским обществом вследствие расширения централизованного Государства. Это владычество администрации является не только постоянной чертой, связывающей порядок со , Бонапарта с Людовиком XIV. Оно объясняет также проникновение (т.е. уравнительной) идеологии в старое французское общество. Иными словами, в своих конструктивных для Токвиля началах (административное государство в эгалитарном обществе) была уже в очень большой степени совершена монархией".
Аналогично мы видим на примере любой революции - хоть Октябрьской, хоть Революции достоинства в Украине: интерпретаторы слишком втянуты в мировидение деятелей этих революций, принимают за чистую монету их заявления:
- строим коммунистическое общество
- стремимся в Европу.
Де-факто в обоих случаях происходит то же самое, что было некоей константой в истории данных социальных организмов ( по старинке мы именуем их "народами", хотя это явный архаизм - данное понятие подразумевает субъектность, а какая субъектность у более или менее случайного скопления индивидов в хаосе действий?).
Я уже не раз говорил, что генерализующие объяснения упрощают реальность, сводя ее сложность к вульгарной и примитивной пропедевтике (например, здесь). (Скоро мы обсудим новейший путинский закон про то, что запрещается не славить совейский народ в его победоносных деяниях, тут упрощение дошло до анекдота, но предсказуемо вызвало восторг у некоторых организмов.)
И Франсуа Фюре озабочен чем-то схожим:
"Концепция буржуазной революции представляется мне... маской, за которой скрываются два постулата: неизбежности самого события и разрыва времен...
Действительно, принято считать что события 1789-1794 гг. породили и капитализм на экономическом уровне, преобладание буржуазии в политическом и социальном устройстве, а также рождение связанных с политической ролью буржуазии идеологических ценностей. С другой стороны, эти события показывают фундаментальную роль буржуазии как класса в развитии Революции. И получается, что путанное понятие буржуазной революции дает возможность объединить события Революции с действующими в этих событиях людьми, чьи судьбы сливаются в этом неизбежном взрыве конца XVIII в. Полагаемому неизбежным такая историография дает идеально подходящего для него деятеля, интерпретация Французской Революции, систематизируя идею радикального разрыва...
В таком смысле это уже более чем интерпретация Революции. Присвоив себе всю проблематику происхождения, т.е. все французское общество до 89 г., она является также и ретроспективным видением Старого Порядка, определяемого от противного через новый режим.
Что ж, значит, Французская Революция фатально предопределена? ...
С одной стороны, тупая монархия и эгоистическое дворянство, связанные друг с другом материальными выгодами, а также реакционной политикой и идеологией. С другой - все остальное гражданское общество, увлекаемое за собой богатой, амбициозной и недовольной своим положением буржуазией. Первая сила не только сопротивляется тому, что такой историк называет эволюцией, но выступает еще и как активный противопоток. Подобная роль отводится (или , что почти одно и то же) реакции. Полагают, будто эта реакция занимает всю вторую половину XVIII в., чем объясняются одновременно и крестьянские мятежи лета 89 г., и недовольство буржуазии. Таким образом, налицо необходимые и достаточные условия для объединения всего Третьего сословия против дворянства. Чтобы встряхнуть не только традиционную инерцию государства, но и посягнуть на целые институты и социальные классы, у сил прогресса есть только один и неизбежный выход - Революция...
К профессиональной болезни историков - стремлению свести все потенциальные возможности к одному единственному будущему, поскольку именно оно и осуществилось - эта логика привносит также и интеллектуальные упрощения, которые уже в новое время сопровождают и оправдывают политическое насилие. Отсюда искушение монизмом на любом уровне: победа просвещения над обскурантизмом, свободы над угнетением, равенства над привилегиями; а кроме того, еще и появление капитализма на феодальных руинах и, наконец, синтез всех этих явлений в некоего рода логической картине, где они встречаются друг с другом. Во всяком случае, это тот же логический механизм, марксистский синтез которого обогатил и вместе с тем выхолостил жизнь из самого содержания, но механизм этот запущен с самого 1789 г., поскольку именно он определяет революционную идеологию."
Так откуда же берутся революции?
Представляется, что эти явления провоцируются стечением ряда обстоятельств, которые кратко можно обозначить как кризис управления при большой активности разнонаправленных субъектов, что приводит к слому существующего порядка, после чего возрождается он же в превращенном виде, но из-за никчемных потерь возрождение редко приводит к достойным результатам в разумные сроки (вспоминаем текст М. Павлюченко из начала).
В дальнейшем революционная апологетика притягивает за уши "неизбежность" и "прогрессивность" случившихся событий, рассказывает байки о "буржуазной" или "пролетарской" революции, обещает новое зарево таковых, сетуя на падение уровня жизни аж с рубежа 8-летней давности.
Все это знакомо, набило оскомину и никуда не годится.