Личное
"Милая, там твой муж пришел, коньяку нам купил, да сам весь и выпил. Переживает, сердешный. Мож передать ему че?"
"Передайте ему, что бы шел на х.й", - процедила я сквозь зубы и уперлась пятками в могучую грудь, склонившегося надо мной Игоря Вениаминовича.
Я только что родила сына. Каждая клеточка моего тела была выжата, как апельсин на фреш. Сил осталось только на то чтобы выдохнуть, да распрямить, сложенные возле ушей коленки. Делов то. Но я не могла себе позволить даже такую малость. Потому что внутри меня с мужской упертостью рвался наружу еще один ребенок. "Сыночек, ты как нибудь сам, а? Хочешь, мама тебе поморгает." Остатками затуманенного зрения я увидела, как из-за могучей спины Вениаминыча выпрыгнул незнакомый, но очень юркий врач. Он лихо забрался на родильное кресло и улегся поперек на моей груди. Затем начал медленно сползать по мне вниз. Сверху мы наверно напоминали съемки самой отвратной немецкой порнушки: обдолбанная деваха в роли жмыха и два разнокалиберных мужика, не знающих, как еще можно устроиться. Все позы "вдоль и поперек" уже отсняты. Юркий между тем продолжал ползти по моему животу, с силой надавливая на него. И выдавил таки мне моего сыночка. И знаете, что сделала я? Я поцеловала руки моим врачам. Да, и женщины иногда целуют руки мужчинам, когда они помогают появиться на свет их детям.
А за шесть часов до этого я впервые вошла в одноместный родблок. Моя генетическая память тут же перенесла меня в подвалы гестапо. Повсюду лежали пыточные инструменты.
"А этот таз для околоплодных вод?" - спросила я сестричку, показывая на огромный таз, выезжавший на полозьях из под кресла.
"Нет, это таз для крови", - мило улыбнулась гестаповка.
Неудержимо захотелось тут же обосраться. От неприятного конфуза спасла трехлитровая клизма, поставленная накануне утром.
Мне было велено лечь на кровать и не дергаться. "Да кто дергается!" - изображала я спокойствие, натягивая одноразовые чулки-бахилы. Вошедший врач направился к орудиям пыток. "Давайте! Ничего я не скажу вам, фашисты проклятые! Не выдам тайну великую". Врач взял в руки иглу, размерами больше напоминавшую лом. "Ан нет. Все скажу. Всех выдам. Только не вставляйте это в меня-а-а". От ужаса я стала вжиматься в кровать, в надежде, что меня не найдут. Нашли. Вставили. Оказалось, совсем не больно. Этим ломом они проткнули пузырь, правда его длины хватило бы, чтоб попутно удалить гланды.
А потом было самое смешное. Ко мне пришли студенты-практиканты. Вениаминыч должен был показать им работу прибора, измеряющего силу схваток. Он лихо воткнул мне между ног два проводочка и велел студентам внимательно смотреть. Пять пар мужских глаз, не моргая, устроились между моих разведенных коленок. От реальности происходящего я даже забыла про боль. Видел бы нас муж. Я хихикнула. "Идиоты, не на пизду ей смотрим. а на показания прибора". После ругани Вениаминыча я уже ржала в голос.
Когда все ушли, в моем родблоке нарисовался опоздавший студент. Я ему рассказала и про прибор, и куда вставлять проводочки, и даже разрешила там посмотреть. А чего? Все равно уже все посмотрели.
"Передайте ему, что бы шел на х.й", - процедила я сквозь зубы и уперлась пятками в могучую грудь, склонившегося надо мной Игоря Вениаминовича.
Я только что родила сына. Каждая клеточка моего тела была выжата, как апельсин на фреш. Сил осталось только на то чтобы выдохнуть, да распрямить, сложенные возле ушей коленки. Делов то. Но я не могла себе позволить даже такую малость. Потому что внутри меня с мужской упертостью рвался наружу еще один ребенок. "Сыночек, ты как нибудь сам, а? Хочешь, мама тебе поморгает." Остатками затуманенного зрения я увидела, как из-за могучей спины Вениаминыча выпрыгнул незнакомый, но очень юркий врач. Он лихо забрался на родильное кресло и улегся поперек на моей груди. Затем начал медленно сползать по мне вниз. Сверху мы наверно напоминали съемки самой отвратной немецкой порнушки: обдолбанная деваха в роли жмыха и два разнокалиберных мужика, не знающих, как еще можно устроиться. Все позы "вдоль и поперек" уже отсняты. Юркий между тем продолжал ползти по моему животу, с силой надавливая на него. И выдавил таки мне моего сыночка. И знаете, что сделала я? Я поцеловала руки моим врачам. Да, и женщины иногда целуют руки мужчинам, когда они помогают появиться на свет их детям.
А за шесть часов до этого я впервые вошла в одноместный родблок. Моя генетическая память тут же перенесла меня в подвалы гестапо. Повсюду лежали пыточные инструменты.
"А этот таз для околоплодных вод?" - спросила я сестричку, показывая на огромный таз, выезжавший на полозьях из под кресла.
"Нет, это таз для крови", - мило улыбнулась гестаповка.
Неудержимо захотелось тут же обосраться. От неприятного конфуза спасла трехлитровая клизма, поставленная накануне утром.
Мне было велено лечь на кровать и не дергаться. "Да кто дергается!" - изображала я спокойствие, натягивая одноразовые чулки-бахилы. Вошедший врач направился к орудиям пыток. "Давайте! Ничего я не скажу вам, фашисты проклятые! Не выдам тайну великую". Врач взял в руки иглу, размерами больше напоминавшую лом. "Ан нет. Все скажу. Всех выдам. Только не вставляйте это в меня-а-а". От ужаса я стала вжиматься в кровать, в надежде, что меня не найдут. Нашли. Вставили. Оказалось, совсем не больно. Этим ломом они проткнули пузырь, правда его длины хватило бы, чтоб попутно удалить гланды.
А потом было самое смешное. Ко мне пришли студенты-практиканты. Вениаминыч должен был показать им работу прибора, измеряющего силу схваток. Он лихо воткнул мне между ног два проводочка и велел студентам внимательно смотреть. Пять пар мужских глаз, не моргая, устроились между моих разведенных коленок. От реальности происходящего я даже забыла про боль. Видел бы нас муж. Я хихикнула. "Идиоты, не на пизду ей смотрим. а на показания прибора". После ругани Вениаминыча я уже ржала в голос.
Когда все ушли, в моем родблоке нарисовался опоздавший студент. Я ему рассказала и про прибор, и куда вставлять проводочки, и даже разрешила там посмотреть. А чего? Все равно уже все посмотрели.