Сколько нас умерло (листая Кондрашина)
И так, нашелся свободный момент в графике, который мы посвятим некоторым моментам из монографии В.В. Кондрашина Голод 1932-1933 годов: трагедия российской деревни / В. В. Кондрашин. М.: РОССПЭН, 2008. - 519 с. И обратимся к параграфу, где описывается непосредственно интенсивность голода (с. 172 - 192).
И так, прежде всего автор анализирует ситуацию в Северо-Кавказском крае. Указывается, что «…из 75 зерновых районов края голодало население 47 районов, или 63 %...» К «особо неблагополучным» были отнесены 13 районов, к «неблагополучным» - 20, к «прочим» - 15 районов. Далее, указывается, что « … В «особо неблагополучных районах» голодало почти все население, исключительно высокой была смертность. Вымирало население целых кварталов и улиц. От голода люди теряли рассудок, распространились случаи людоедства и трупоедства…»
Из этого абзаца уже четко видно, что никакого тотального или массового голода не было. Да, были районы, где ситуация была катастрофической, но в голодающем регионе были также и районы, где ситуация была более-менее приемлемой (по Северокавказскому краю их получается 31 - не так уж и мало). И как эти данные вписываются в теорию тотального уморивания? Кстати, вдумчивый историк как раз и должен проводить анализ, почему население 63% районов голодало (а катастрофический голод был в 13 районах - а это уже не 63%, а 17%), а 37% - нет. И выявлять причины на региональном уровне, которые как раз и покажут истинную картину.
Идем дальше, Кондрашин указывает: «…О масштабах голода в Северо-Кавказском крае можно судить по официальной статистике зарегистрированной смертности. Так, например, в первом полугодии 1932 г. смертность в крае была обычной, не превышала естественной убыли населения. В среднем в месяц в крае умирало 8270 чел. Но, начиная с июля 1932 г. смертность заметно увеличилась и во втором полугодии составила в среднем 12247 чел. Это объяснялось возникшими продовольственными трудностями в связи с исчерпанием запасов хлеба и других продуктов вследствие хлебозаготовок. Данное явление было уже первым предвестником голода. Особенно резко смертность возросла с января 1933 г. и своего пика достигла в апреле - июне этого года (соответственно 59242, 60038, 56062). Например, в мае 1933 г. в крае скончалось людей почти в семь раз больше, по сравнению со среднемесячным показателем в первом полугодии 1932 г. В последующие месяцы смертность постепенно снижалась, но до конца года так и не пришла к обычному уровню. Если учесть избыточную смертность в крае с июля 1932 г. по декабрь 1933 г., то она составила примерно 350 тыс. чел., то есть 4,4 % населения…»
И сразу же возникает вопрос - это вся смертность? И городская в том числе? И насколько корректно анализировать в голодный год скопом смертность в городах и на селе? Или сторонник «крестьяноцида» историк Кондрашин полагает, что в городах Сталин тоже «крестьяноцид» устраивал?
Кстати, вот почему историки так не любят графики и относительные шкалы. Ну, можно же представить простенький график (MS Excel в помощь) помесячной динамики смертности, да и шкалу взять не абсолютную, а относительную - сколько умерло на 1000 населения. И все сразу будет видно и понятно. Может, потому и не любят, что сразу все станет видно и понятно?
Что ж, попробуем разобраться в хитросплетениях мысли. Во-первых, указывается, что в первом полугодии смертность не превышала «обычную». Очень интересно. И на «стандартный голод» никак не похоже. В голодный год обычно смертность начинает расти с зимы и достигает своего пика в конце весны - начале лета. А потом идет на спад. Что Кондрашиным и показано для 1933 года. Т.е. основная смертность от голода наблюдается в первом полугодии голодного года. А вот в 1932 году «нэ так всо било, савсэм нэ так». Как раз в первом полугодии ситуация была «обычной». А вот во втором полугодии смертность начинает расти.
Объясняет это Кондрашин исчерпанием продуктов в связи с хлебозаготовками. Поясним популярно. В 30-е годы прошлого века уборочная начиналась в конце июля - августе и длилась до осени. А потом еще шел обмолот, который мог тянуться до начала зимы. Т.е. с началом уборочной продукты питания на селе будут всегда. Даже если правительство начнет «выгребать все и сразу», то «выгрести» в момент уборки уж никак не получится - в крайнем случае, после обмолота. Да и то, обмолот идет постоянно. Ладно, на секундочку побудем параноиками и допустим, что на каждом току стоял «кровавый гэбист», который пристально следил, чтобы зерно тут же немедленно вывозилось на заготпункты. Но вот куда делся т.н. «подножный корм»? Куда исчезли продукты с огородов и садов? ОГПУ и леса огородило кордонами? Нет ответов. Так что, объяснения такого роста смертности во второй половине 1932 года только два. Первое - это не голод, а нечто другое - пандемия, например. Второе, если это голод, то он вызван тотальным недородом, а такой недород может быть только по причине аномальных погодных условий - т.е. не только неурожай на полях, но еще и неурожай на огородах, садах, в лесах и т.д.
Так что, лично мы бы сверхсмертность считали не от июля 1932 года. Наконец, вызывает большое сомнение корректность учета сверхсмертности до декабря 1933 года включительно. В общем, уважаемые читатели - понятно, как цифрами манипулируют?
Далее, Кондрашин переходит непосредственно к сельским районам Поволжья. И начинается самое интересное. Вот скажите, уважаемые читатели, можно ли судить о качестве продукции по отдельным товарам, которые еще и имеют заведомый брак? Непонятно что имеется в виду? Поясним - как можно судить о масштабах голода по отдельным селам и по отдельным сообщениям? Даже не анализируя статистику таких сообщений в отношении общей статистики? А вот историки как раз этим и занимаются. И Кондрашин - в их числе.
Вы хотите сказать, что таких сообщений было много? А много - это сколько? Берем пример Кондрашина по людоедству: «…установлено, что в 1933 г. случаи людоедства и трупоедства имели место в таких селах Саратовской области, как Новая Ивановка, Симоновка Калининского района, Ивлевка Аткарского района, Залетовка Петровского района, Огаревка, Бурасы Новобурасского района, Ново-Репное Ершовского района, Калмантай Вольского района, Шумейка Энгельсского района, Семеновка Мокроусовского района, в селе Козловка Пензенской области, в таких селах Волгоградской области, как Савинка Палласовского района, Костырево Камышинского района, Серино, Моисеево Ко-товского района, Мачеха Киквидзенского района, Етеревка Михайловского района, Отрог Фроловского района, в селе Кануевка Безенчукского района Самарской области…»
Считаем, Саратовская область - 9 сел из восьми районов. А сколько этих сел всего в районе? А сколько районов? Нет, никто не спорит, что в этих селах не было страшного голода с трупоедством. И даже одно село, даже одна смерть - это очень много. Но ведь вопрос в массовости? Вы будете судить по уровню преступности по числу убийств в отдельно взятых селах отдельных районов? Или все-таки проанализируете статистику по всем селам всех районов области? По Пензенской и Самарской областям найдено вообще по одному селу. И вот на таких вот фактах обосновывается массовость явления.
То же самое по свидетельским показаниям: «…Из 617 опрошенных свидетелей голода в Поволжье и на Южном Урале у 124 во время голода погибли голодной смертью близкие родственники…» Сколько процентов? 20? Напомним, что, например, по Северокавказскому краю доля неблагополучных районов составляла 17%. Ничего не напоминает?
Дальше - больше. На восьми страницах цитируются донесения краевых полпредств ОГПУ и политотделов МТС о случаях голода, голодных смертях и т.д. И снова возникает вопрос - а где сводная статистика? И не по отдельным сообщениям, а по всему региону (или регионам)? Что-то это мало напоминает серьезное научное исследование, а больше - популярно-пропагандистскую публикацию.
Наконец, все же появляется упоминание о статистическом анализе данных.
Начинаем цитировать: «…В историографии распространено представление об отсутствии достоверной информации о динамике смертности в голодающих районах СССР вследствие неэффективной работы загсов… Однако такая позиция может быть скорректирована на материалах архивов загсов Поволжья и Южного Урала…
… как видно из отчетных данных сектора учета населения и здравоохранения ЦУНХУ Госплана СССР за 1933 г., подавляющее большинство загсов Нижне-Волжского и Средне-Волжского краев проводили работу по учету смертей и рождений в подотчетной им сельской местности. Так, число загсов, ежемесячно представлявших в 1933 г. отчеты о естественном движении населения, к общему числу загсов, обслуживавших данную территорию, колебалось в среднем от 82,6 до 87 %. В 1933 г. лишь 12,6 % сельского населения региона оказалось не охвачено учетом загсами…»
Понятно о чем идет речь? О том, что сказочки и писульки о «недоучете» можно выбрасывать в мусорную корзинку. Для того времени учет был вполне себе нормальным. И в сельской местности - тоже. Обратим внимание - Кондрашин занялся учетом первички - т.е. тех самых книг умерших по сельским советам и районам, на основании которых статистики ЦУНХУ составляли сводные документы. Знаете, честно говоря, только за эту каторжную работу Кондрашин достоин уважения. Исследовать 65 районных и 4 областных архивов ЗАГСов, проследить динамику по 895 сельсоветам 62 бывших районов! Глубочайшее уважение за это. Но вот представление результата!!! М-дааа…
Давайте посмотрим, что получилось. И так, по Нижневолжскому краю смертность 1933 года превосходила таковую 1932 г. в 3,3 раза. В Средневолжском - в 1,8 раз. Понятно, но уже интересно - опять четко видны региональные особенности голода. Тоже самое и по рождаемости - четко видны региональные особенности.
Дальше анализируются причины смерти, и указывается, что в актах прямо писали: умер от голода, истощения и т.д. Так что, сказочки и писульки о «сокрытии» также можно выбрасывать в мусорную корзинку.
Кстати, Кондрашин в Приложении 3 (с. 515 - 517) целый список таких причин привел. Ну, хорошо, пускай причины «истощение» или «отек» будут обусловлены исключительно голодом (если не указано иное). Но каким образом к голодной смерти можно отнести: «брюшная болезнь», «воспаление кишечника», «болезнь желудка», «боль живота», «желудочно-кишечное заболевание», «кишечное заболевание», «кровавый понос»? Или желудочно-кишечные заболевания могут возникнуть исключительно на почве голода или питания суррогатами? А понос - никак не связан, например, с инфекционными заболеваниями? Да, кстати, инфекционные заболевания - они все огульно отнесены к смертности от голода. И малярия, и грипп, и тиф, и дифтерит, и (sic!) оспа.
К чему это все ведется - а к тому, что при анализе первичной документации - никакой вменяемой статистики не приводится вообще. Нет статистического анализа причины смертности в 1933 году, например, в сравнении с 1932. И это позиционируется как научная работа.
И можно только догадываться почему. Цитируем: «…В 65 районных архивах ЗАГС Поволжья и Южного Урала нами обнаружены 3296 записей подобного содержания. Они засвидетельствовали факты непосредственной гибели от голода крестьян, проживавших на территории 241 сельского совета Нижне-Волжского и Средне-Волжского краев…» Поняли, о чем речь? Поясняем, при исследовании записей районных ЗАГСов для 241 сельсовета 65 районов двух краев (поправьте меня, если я ошибаюсь, это современные Самарская, Оренбургская, Пензенская области, Мордовия, Саратовская, Волгоградская, Астраханская области и Калмыкия) было установлено 3296 случаев смерти непосредственно от голода. Еще раз прописью - три тысячи двести девяносто шесть умерших непосредственно от голода. И это при нормальном учете смертности.
Понятно, зачем приводится куча разрозненных документальных свидетельств из отчетов ГПУ и политотделов, свидетельских показаний и прочего по отдельным селам и сельсоветам? Понятно, почему нет сводной статистики по региону? Понятно, почему к голодающим приписывают все случаи желудочно-кишечных заболеваний? Комментарии излишни.
Но дальше - больше. Непосредственно умерших от голода как бы мало для массовости. Статистики по желудочно-кишечным заболеваниям - тоже нет. Как быть? Правильно. Имеются еще и инфекционные заболевания. Вот их в голодную смерть и учитывают.
Цитируем: «…Еще одним показателем трагедии стала массовая смертность населения в 1933 г. от таких болезней, как тиф, дизентерия, водянка, малярия - постоянных спутников голода…». Ну, хорошо, по поводу дизентерии можно согласиться, хотя и без голода при сельской антисанитарии 30-х годов прошлого века дизентерия вполне себе цвела пышным цветом. Но «водянка» - это вообще-то, асцит, который может быть и в результате рака, и сердечно-сосудистых заболеваний, и почечной недостаточности. Это все голод? Равно, малярия и тиф, прекрасно себе существуют и без голода. К чему это все? К тому, что нужно проводить сравнительно-статистические исследования.
И они Кондрашиным вроде как проведены. Вот именно - «вроде как» … по отдельным селам и без привязки к голоду и смертности.
Например: «…с. Кожевино Петровского района Нижне-Волжского края в 1933 г. оказалось поражено эпидемией тифа, поскольку из 288 умерших 81 чел. был зарегистрирован как умерший от тифа…» Сразу же возникает вопрос - а что было в соседних селах? А сколько в с. Кожевино умерло от голода? А сколько от других заболеваний? А сколько умерло от тифа в этом же селе в 1932 году? И почему тиф указывается для одного села района? А в целом по району? А в сравнении с 1932? А для всего края? Комментарии излишни.
И, наконец, «…В целом в эпицентре голода в Поволжье и на Южном Урале находилось примерно 30 % общей территории Нижне-Волжского и Средне-Волжского краев…» И так, 30% территории оказывается массовым голодом.
А что же дальше? А дальше вступает в силу магическое словосочетание «демографические потери». Нужно же как-то показывать массовую смертность, вызванную действиями «кровавого режЫма». По сему, приводятся различные демографические подсчеты этих самых потерь - с обязательными упоминаниями, Конквеста, Мэйса, Данилова и Дэвиса с Уиткрофтом. «Все то же, господа, все то же».
Так что, внимание, следим за руками: «…По расчетам, основанным на анализе материалов 65 архивов ЗАГС Поволжья и Южного Урала, данных центральных органов ЦУНХУ СССР, общие демографические потери сел и деревень регионов во время голода 1932-1933 гг., включавшие непосредственные жертвы голода, а также косвенные потери в результате падения рождаемости и миграции сельского населения, составили около 1 млн чел. Численность крестьян, умерших непосредственно от голода и вызванных им болезней, определилась в 200-300 тыс. чел…»
Вот так вот, берем 3300 умерших от голода, «оцениваем» их, плюсуем к ним умерших от инфекционных болезней, уехавших из региона (мигранты), неродившихся - и, вуаля, получаем «заветный миллион».
И так не только по Поволжью. Вот такая вот «демография голода».