300. Теория и история
На днях число подписчиков и друзей нашего блога достигло 300 - это хуже, чем 3 000, но лучше, чем 200. По случаю праздника - небольшое методологическое отступление.
Первое предложение прикреплённой записи в блоге звучит так: "Этот журнал посвящён теоретическим вопросам ведения морской войны и строительства морской силы". В последнее время подписчики могли подумать, что я их обманул: теории, чистой теории, в блоге всё меньше, а обещанного "оффтопа" - всё больше. Нет ли здесь обмана? И да, и нет.
Да - потому что на самом деле целью существования этого блога является развлечение. Своебразное (даже - да, ненормально), но всё же развлечение. Я стараюсь писать тексты, которые интересны мне - и которые интересны подписчикам. Между тем, самым "залайканным" на сегодняшний день является текст, не содержащий великих обобщений - но начинённый новыми, для читателей, знаниями. Ну а коль скоро читатель доволен - значит, обмана по большому счёту всё же нет.
Впрочем, нет его и по счёту малому, теоретическому. Об этом - дальше и по порядку.
Принципиальные вопросы
Должен признаться - я мэхэнианец. Понимаю, что звучит это неожиданно и даже скандально но, тем не менее, это так. Впрочем, вопрос в том - как понимать это страшное слово. Что можно считать главным в творчестве Мэхэна? Кого можно считать его настоящим поклонником (как меня), а кого - просто глупым сектнатом (не будем показывать пальцем)?
Так вот, на мой взгляд, главное в Мэхэне - его концепция "исторического принципа". Само это слово Мэхэн употребил не очень осторожно, ибо некоторые критики в итоге обвинили его в поиске "догм", хотя Мэхэн имел ввиду нечто иное, и не случайно говорил о том, что военное дело - это, скорее, "искусство" (art), а не "наука" (science). Вот примечательная цитата:
Maxims of war, therefore, are not so much positive rules as they are the developments and applications of a few generel principles. They resemble the ever varying, yet essentialy like, forms that spring from living seeds, rather than the rigid framework to which the free growth of a plant is sometimes forced to bend itself. But it does not therefore follow thet there can be no such maxims, or that they have little certainty or little value. Jomini well says,
"When the application of a rule and the consequent maneuver have produced victory a hundred times for skillful generals, shall the occasional failure be a sufficient reason for entirely denying their value and for distrusting the effect of the study of the art? Shall a theory be pronounced absurd because it has only three-fourths of the whole number of chances in its favour?"
Not so; the maxim, rooting itself in a principle, formulates a rule generally correct under conditions; but the teacher must admit that each case has its own features - like the endless variety of the human face - which modify the applications ot the rule, and may even make it at times wholly inapplicable. It is for the skill of the artist in war rightly to aplly the principles and rules in each case.
[Примерный гугл-перевод]
Следовательно, максимы войны - это не столько позитивные правила, сколько развитие и применение нескольких общих принципов. Они напоминают постоянно меняющиеся, но в основе своей схожие формы, произрастающих из живых семян, а не жесткую структуру, которая, бывает, меняет свободный рост растения. Но из этого не следует, что таких максим не может быть, или что в них мало ясности, или мало ценности. Джомини хорошо говорит,
Если применение правила и соответствующего маневра сотню раз приводило умелых генералов к победе, станет ли случайная неудача достаточной причиной для полного отрицания их ценности и [поводом] для отрицания пользы изучения искусства? Должна ли теория быть объявленной абсурдной только потому, что в её пользу - только три четверти общего числа шансов?
Не так; максима, коренящаяся в принципе, формулирует правило, в целом правильное при определенных условиях; но учитель должен признать, что каждый случай имеет свои особенности - как бесконечное разнообразие человеческих лиц - которые изменяют [методы] приложения правила и могут даже иногда сделать его вполне неприменимым. Умение художника войны - в том, чтобы правильно применять принципы и правила в каждом конкретном случае.
Может показаться, что оговорка об "условиях" подрывает саму идею "принципа", но это - не так. "Принцип" не даёт гарантии успеха - но указывает наиболее надёжный путь к победе. Именно поэтому поиск "принципа", исследование его применения в тех или иных случаях полезен для профессионала - и потому же он, с определённого момента, стал интересен мне (и оттеснил в сторонку некогда любимые "заклёпки").
Впрочем, не менее интересным (и полезным) занятием является поиск принципиальнов вопросов, ответ на которые даёт те самые принципы. При этом вопросы, в отличие от принципов,вероятно, могут быть вечными и неизменными. Таковыми могут быть и глобальные проблемы - например, вопрос о том, является ли флот инструментом внешней политики, или должен быть всего лишь средством защиты морской границы (" проблема Тирпица и Каприви", скажет начитанный подписчик). К числу вечных могут относится и вопросы тактические - например, вопрос о том, какую цель стоит выбрать: ту, в которую легче попасть, или ту, которая важнее (" проблема Макарова или Рожественского", скажет другой подписчик). Формулировка таких вопросов - одна из движущих сил блога
Теоретическая война
Едва ли кто-то будет удивится, если я скажу, что поиск причин побед и поражений - главное в военной истории. Это - то что волнует профессионала, и то, что интересует любителя. Собственно, путешествие по дорожкам каузальности и привело меня в теоретические дебри. Рискну утверждать, что для анализа любой войны и любого сражения ключевым является анализ теоретических предпосылок или основных руководящих принципов сторон. Любая цепочка "почему?" приведёт к первым принципам, лежавшим в основе действий адмиралов и морских министров. Как сказано в нашем верхнем сообщении: "Теория первична".
Теория не всегда лежит на поверхности. Возьмём пример поинтереснее. Например, адмирала Филиппса, соединение Z и бой у Куантана. Рискну утверждать, что "общепринятый" вывод по итогам этой операции звучит так: "Линкорам во время Второй мировой нельзя было ходить в зону действия вражеской авиации без истребительного прикрытия". На принцип это не тянет, в нынешних условиях выглядит как минимум трюизмом - а на деле едва ли верно вообще. Трагедия Филиппса, думается, является иллюстрацией как минимум двух куда как более принципиальных вопросов. Первый - о соответствии тактики и стратегии. Соединению Z исходно была отведена роль fleet in being - и есть серьёзные сомнения в том, что атака ключевого пункта противника соответствовала этой роли. Второй же - старая история о том, что "всякая политика лучше политики колебаний". Филиппс был убит на обратном пути - а в обратный путь он пустился "за пять минут" до боя с крейсерами Одзава. Выиграли бы британцы такой бой, или нет - вопрос открытый, но это была бы совсем другая история.
Другим любопытным примером служит Мидуэй. Очень любопытным потому, что здесь принципы отыскать сложнее. Можно сказать, что американские бомбы взорвались в набитых заправленными и вооружёнными самолётами ангарах японских авианосцев потому, что Нимиц и Кинг следовали главному мэхэнианскому принципу: предметом действия флота всегда должен быть вражеский флот. Следование этому принципу, в частности, привело к тому, что Нимиц решил первым делом атаковать японские авианосцы - а не сорвать десант, например. Однако и Ямамото следовал тому же принципу - но проиграл. Что же случилось? Стоит думать, это интересно.
Впрочем, исходным пунктом путешествий была русско-японская война. Которую можно назвать великой альтернативной войной: желающие поиграть с возможными сценариями находят богатую пищу для воображения, на пути длинною в десять лет (1895-1905 гг.) обнаруживается множество развилок. При этом возникает ощущение (ошибочное) что на каждой развилке русские сворачивали не туда (корабли были не те, не там, не с теми снарядами, не у тех адмиралов), из чего вырастает пресловутая теория "системного кризиса". Сам я являюсь ярым противником этой теории. Проблема была не в том, что русские делали больше ошибок, и даже не в том, что ошибки были грубее - проблема была в том, что русские ошибки связывались в цепочку, или, иначе, японские успехи были кумулятивными - чего нельзя сказать про успехи русские. Причина тому: в том, что японцы следовали заранее определённым и не меняющимся принципам, русские - нет. Но русско-японская - это не столько даже про "правильный принцип", сколько про ключевое значение наличия осознанной теории: японцы принципы выбрали и не меняли, у нас же, увы, этого не было.
Фактологическое бремя
Новая теория русско-японской - моя любимая тема. Я прекрасно понимаю, что былы мои тексты, и вышеприведённый абзац, могут вызвать скепсис у большинства читателей. С одной стороны, это-то мне и нравится: я люблю спорить (на всякий случай - не путать с "люблю спорить со всеми и каждым", это - в далёком прошлом). Сокрушить шаблон - что может быть приятнее?
Главный принцип успешного спора: сообщи оппоненту что-то, чего он не знал. Так, и только так, можно действительно сокрушить шаблон и переубедить человека (новая интерпретация известных фактов может быть хороша, но она зайдёт только "неубеждённому"). И отсюда вырастает проблема, которую я назову "проблемой Пола Кеннеди". Ключевая работа великого автора, "Взлёты и падения великих держав" - это тяжёлый кирпич, на много страниц и 1399 ссылок. В предисловии к которому Кеннеди написал: я, вообще, вдохновился небольшим эссе XIX века, и хотел сделать что-то скромное, но, в какой-то момент, понял, что факты, которыми я оперирую по пути к выводам, неизвестным читателям. Пришлось Кеннеди сделать кирпич. А вот как сформулировал проблему Ганс Дельррюк в одном из предисловий к многочисленным переизданиям своего труда:
В рецензии на I том автор "Тактических и стратегических принципов современности" ген. от инф. Ф. Шлихтинг выразил надежду, что рассматриваемый труд "положит конец военному дилетантству, которое до сих пор царило в историографии". В этих словах очень точно выражено то, к чему я сам стремился в своей работе и чего я надеялся добиться. Но эта надежда не только не оправдалась, но даже случилось как раз обратное. Вряд ли когда-либо в прошлом в области истории военного дела и военного искусства появилось в свет, в результате лишенной методичности дилетантской учености, столько искажений и вводящих в заблуждение сведений, как именно за последнее десятилетие. И в этом повинны не только историки и археологи, но и военные, которые слишком поспешно и слишком самоуверенно считают, что могут подвергать критическому анализу военную обстановку минувших эпох, основываясь на представлениях, полученных ими на практике, зачастую только на службе в мирное время. Таким образом, сложились и появились в свет не только неправильные толкования источников, относительно которых можно держаться и всегда будут держаться разных мнений, но даже фактически и физически невозможные построения, которые зачастую затемняют совершенно ясные исторические процессы; большая часть моей работы над подготовкой первых двух томов к переизданию и состояла в том, чтобы на основании источников и по существу разоблачить и опровергнуть эти невозможные построения. Как будет видно из дальнейшего отнюдь не легкая и не простая работа, так как при нашем удалении от исторических событий даже полной бессмыслице легко можно придать известный налет правдоподобности; нужны длинные и подробные рассуждения, чтобы разрушать эти обманчивые картины и, - ввиду невозможности прибегнуть к эксперименту, - объяснить словами, что возможно и что невозможно. Иногда такая дискуссия приносит пользу, внося в вопрос большую ясность, и чувствуешь себя вознагражденным за свой труд. Но в большинстве случаев не удается получить эту награду, а испытываешь только досаду на бесполезную трату времени и сил, которые можно было бы употребить на лучшее.
Финал пессимистичен. Я настроен на лучшее, но - да, в приведённом выше тексте объяснение "фактологическому оффтопу", каковой занимает столь много места в нашем сугубо теоретическом блоге.