Феноменология пространственно-временного бытования гендера: некоторые аспекты жизненного мира
Дух, сознание, интенциональные структуры времени и пространства - присущи всем, однако их актуализация в повседневности имеет разные узоры соотношения пространственно-временных структур. Эйдосы мужского и женского начала, выраженные в гендерных жизненных стратегиях, являются инвариантом, порождающим серийность в восприятия времени и пространства в жизненных мирах мужчин и женщин. Наличие этой серийности давно схвачено художественной культурой и стереотипами (не все стереотипы являются выражением социокультурных ожиданий в отношении ролей; здесь речь идет о тех стереотипах, которые концентрированно выражают эйдос каждого из начал). Вот некоторые из примеров.
1. Итак, в мифологиях разных народов женские божества имеют прямое отношение к судьбе, к временению жизни, к рождению и смерти (например, мойры и норны), к смене времен года, а также отвечают за качество межчеловеческих отношений (от милосердия до гнева). Даже если речь идет о богинях земли, то следует обратить внимание на то, что они не управляют происходящим на земле, а выражают жизненные процессы (урожайность, рождение, смерть), ибо они - не воля-к-власти, а - сама воля-к-жизни.
В то же время мужские боги и мифологические персонажи направляют, организовывают и контролируют разные уровни и формы пространства, а также общественно полезные занятия (даже связанный с идеей смерти Харон - осуществляет контроль за пересечением границы между миром живых и мертвых). Деятельность и есть то, с помощью чего преобразуется пространство, происходит максимальное раскрытие мужского (вспоминаются характеристики, данные Г. Зиммелем: мужчина обнаруживает свою специфику только в деятельности, тогда как женщина - это бытие, удостоверяемого самим фактом присутствия).
2. Королю-рыбаку («Парсифаль» в интерпретации Р.Джонсона «Он») не хватало всего лишь миллиметра, чтобы дотянуться до Чаши Грааля. Так миф подчеркнул значимость пространства для мужского способа бытования. В работе «Она», наоборот, Р. Джонсону при анализе мифа о Психее и Эроте удалось показать значимость времени для женского начала. В отношениях с Эротом для Психеи важны ощущения (запах, интонация, осязание; это и есть то, чем временится любимый самой Психеей), но, как только она увидела его в пространстве, Эрот покинул ее (или, по-другому: она потеряла возможность его воспринимать внутренним чувством).
3. Женские божества спасали возлюбленных своих из пространства нижних миров (Иштар, Гретхен, Маргарита) или вырывали их из временного счета (Цирцея), уводя их в вечность (из временного существования во вневременное). Мужские персонажи, спускаясь в пространство - подземного мира ли, в лабиринт ли, - испытывают искушение (Орфей) или трудности (Тезей) с выходом из него. Кто-то так и остается в нем навсегда, кто-то выходит с помощью женской хитрости, ибо пространство без ощущения времени затягивает в себя, изменяя свою структуру под страхи и ожидания, рождая лабиринты.
4. Ни для кого не является секретом, что у женщин существуют проблемы с ориентацией: им свойственно в их спонтанности путать лево-право, для преодоления чего им приходится запускать мышление. Также при проведение первых операций женщинам по смене пола было выявлено, что гормональная терапия в подготовительный период привела, в первую очередь, к улучшению пространственной ориентации.
5. Исследование младенцев в возрасте до 6 месяцев показало, что мальчики более реагируют на изменение структуры пространства, на возникновение-исчезновение в нем вещей, тогда как девочки - на эмоциональное состояние присутствующего человека.
6. Подавляющее большинство настоящих маньяков - мужчины. Мания - это ставка на абсолютную объективацию себя вовне, это - бытование в пространстве, которое при этом воспринимается как чуждое, как мертвое, и поэтому оно, его части либо изменяются под навязчивый образ маньяка, либо маньяк пытается выскользнуть из него (последнее касается как нарокомании и алкоголизма, так и игромании).
* * *
Данные эмпирические факты могут быть объяснены следующим образом. Феноменрологически, пространственно-временной континуум - это такое единство времени и пространства, когда активность внешнего (пространство) или внутреннего (время) чувств влияет на то, как переживается другая составляющая континуума.
Например, эйдическое переживание времени есть выпадение из его линейности, из его счета, это - переживание его как события, как того, что захватывает, - как бытия. Такое переживание позволяет создавать/менять структуру пространства, которая всегда есть разворачивание захватившей идеи в соотношение вещей и мест. Или, эйдическое восприятие пространства есть переживание его формы, его внешних и внутренних границ, его устойчивости (даже неизменности порой), что позволяет считать время. Так становятся возможным планирование будущего, расчет время литургии и т.д. Таким образом, время (бытие), опрокинутое в пространство, инициирует свой счет как способ счета мира сущего. И пространство, в свою очередь, исполнившееся бытием, обречено на обретение своей уникальной структуры - мира смысла вещей.
Женщина, пребывая в бытии, переживает время непосредственно в качестве настоящего, в котором свернута вся временная полнота: и грядущее, и прошедшее, - ибо освоение есть процесс вбирания в себя. Мужчина же не переживает время, а считает его, планируя в силу настроенности на самоутверждение и деятельностно изживая его линейность.
Зато пространство переживается и воспринимается мужчиной как единое, сквозь призму идеи границы, над которой он имеет власть. Женщина же пространство «считает», организуя структуру и гармонию внутри него.
Для мужского - самоутверждающегося - начала важно место, а значит и вещи, ибо лишь они, их соотношение и взаимодействие создают пространство (М. Хайдеггер), организуя его для человека здесь-и-сейчас. Структура социокультурного пространства мужчины - это показатель результата самоутверждения для него, это - срез его положения, которое в идеале должно быть центром, самостоятельно организующим это пространство. Отсюда, свобода - это, прежде всего, свобода в отношении управления пространством своего жизненного мира, его границами, что есть автономия. Место (а значит, и вещи) для мужчины и есть событие удостоверения себя-в-мире. Та или иная вещь для мужчины - это он сам в мире. Именно поэтому в мужском жизненном мире вещи имеют чуть ли не метафизический смысл, а бытование в нем распято между двумя крайними вариантами.
Первый - это окружение себя вещами, цепляние за них вплоть до сведения самого человека к вещи или вообще - до самоотчуждения. В связи с последним так и вспоминается гоголевский Плюшкин: «мертвец» среди множества вещей, выпавших из хайдеггеровской диалектики дали-близи и потому переставших быть событием «четверицы», но - просто складом.
Второй вариант - это нарочитое, осознанное игнорирование вещизма, переходящее или в крайний аскетизм (монашество), или в минимализм как в борьбу за свободу от вещей, рождая киников и пустынников. Пустынь - это место отсутствия вещей, пространство без искусственной структуры, но с границами. Пустынь важна для выпадения из-под власти вещей, из идентификационных сеток и социальных маркеров, устанавливаемых этими вещами, инициируя работу с внутренним пространством человека, преображая его.
Несмотря на то, что мужской мир, прежде всего, пространственно организован, приоритет самоутверждения толкает мужчину в объятия времени: он вынужден оценивать ретроспективу и перспективу. Если мужчина уверен в организации существующего пространства под него, то его не волнует вопрос временной перспективы. Потеря же пространственной определенности выбрасывает мужчину во временные переживания, которые чужды ему, и поэтому - напряжны, инициируя хандру, лень, неврозы. У мужчины может родиться ощущение утекания времени через пробоину в этом пространстве, отсюда, его задача научиться управляться временем (сферой своих мотивов), чтобы иметь цель как движение к перспективе, а не только как изменение пространства «здесь и сейчас».
Женскому началу - в силу нацеленности на освоение мира - более значимо переживание гармоничности и правильности происходящего с ней. Для нее свобода - это свобода во времени. Или по-другому: для женщины достаточно иметь время для принадлежности себе (без отвлечения на детей, дела по дому и т.п.), чтоб чувствовать свою свободу, тогда как для мужчины только наличие его собственного пространства (свой кабинет, гараж, мастерская и т.п.) является необходимым условием переживания свободы. [Конечно, если женщина занята творческой профессией, ей тоже необходимо свое пространство, однако это - другое]. Событие в поле женского бытования - это, прежде всего, нечто временящее смыслы и производящее изменения.
Женский жизненный мир включает в себя вещи в их временности, функциональности, ситуативности; здесь важны не столько сами наличествующие вещи, сколько гармония их взаиморасположения. Значимость вещей для женщины также не в том, они есть манифестация ее самости, но в том, что какая-либо вещь может быть памятной: указывать на прошлые или настоящие отношения, на любимых (пример: та самая - пресловутая - засохшая роза Маргариты).
Жизненный мир женщины, как уже говорилось, более творится временными структурами сознания. Чаше всего она переживает время как втекающее, и потому это - вечное здесь-и-сейчас («А об этом я подумаю завтра!», - говорит Скарлет О’Хара), но вбирающее в себя перспективу. Однако переживание женщиной отсутствия входящей перспективы инициирует истерические «телодвижения» женщины в пространстве. Особенно это проявляется в ситуации неприятия своего старения - из-за культурных стереотипов, питающих страх стать неинтересной мужчине, - или вообще своего образа, при переживании дисгармонии с собой.
Вышеописанное символически замечательно показано у С. Лукьяненко в «Ночном дозоре»: не принимающая и не прощающая себя женщина (а, значит, закрывшая себе все перспективы) обречена на то, что в пространстве ее жизненного мира образуется воронка, втягивающая все невзгоды и несчастья этого мира.
Или еще: если женщина оказывается неспособной переживать событие своей жизни, то эта самая временная пустота (скука) толкает женщину в объятия пространства, и тогда она становится «шопоголиком», заполняя эту пустоту вещами, одеждой, которые для женщины не имеют ценности, но дают ощущение упакованности во времени (для будущего).
Женская нацеленность на освоение и гармонию толкает женщину в объятия настоящего здесь-и-сейчас, однако при этом она легко может жить только воспоминаниями или ожиданиями будущего - в воображении, как внутреннем пространстве. Не потому ли многим женщинам так свойственно жить мечтами, цепляясь за существующие пространственные структуры, гарантирующие покой? Тогда как мужчины не понимают этой женской особенности: какой смысл в мечтах, если они не переводятся в цели, и не позволяют самоутвердиться? Интересен в этом плане пример Ильи Обломова, который не сумел обрести подлинно мужской способ бытия, чтобы противостоять своей мечтательности, реально изменяя мир под себя, ибо не смог внутренне оторваться от матери в силу ее бесконечной опеки в детстве.
Потребность в свободном времени для чувствования женщиной принадлежности лишь себе и в отсутствии беспокойства о завтра часто приводят к тому, что вместо вещей многие женщины зациклены на деньгах как средстве свободы во времени. Деньги - это не вещи, это будущее, присутствующее в настоящем, это сама материальная возможность всего в будущем, форма реализации воли к будущему, исходящей и сводящей все к настоящему (так же, как вещи есть воля к настоящему, которое неуловимо и потому фиксируемо только как устойчивая пространственная структура).
Конечно, это не означает, что мужчины равнодушны к деньгам. Однако для мужчины деньги непременно должны быть опредмечены в вещах, в статусе, в авторитете, в производстве чего-либо, в акты милосердия и т.п., ибо все это - формы самоутверждения мужчины, способы предъявления его личностных качеств (умный, щедрый, работящий, волевой и т.д.). Деньги - это символ способности мужчины нести ответственность за происходящее в границах собственного жизненного мира, они - символ автономии.
Если мужчина - скряга, и копит деньги ради денег, то это более говорит об инфантильности, нежели зрелой маскулинности; одержимость мужчины деньгами - это желание защиты (от) своего будущего, условие реализации воли-к-власти как подчинения себе других. При развитой же маскулинности деньги - средство, а вот вещь - самоценность, придающая устойчивость самоидентичности, тогда как для женщин вещь - средство украшения, сохранения памяти, ощущения новизны, а деньги - ценны как условие само-бытия.
Одним из крайних выражений женского отношения к деньгам является страсть к накопительству; ну как здесь не упомянуть из тех же «Мертвых душ» Коробочку: скудность домашнего убранства и одежды при тотальной одержимости деньгами.
Другим формами крайности является бессеребреничество (которое, однако, переживается самой женщиной не как служение идее, а как жертва своим будущим ради настоящего ближних) или реальное пренебрежение деньгами в момент максимального присутствия в настоящем - в бытии, в со-бытии как воле-к-смерти. Последнее можно проиллюстрировать известным жестом Настасьи Филипповны из «Идиота» Ф.М. Достоевского, бросившей в огонь 100 тыс. рублей, ибо для нее в тот момент они символизировали реальную жертву своим настоящим (собой) в угоду - пусть и обеспеченного, но - неживого будущего: пусть горит огнем такое настоящее! Когда перспектива не переживается в настоящем, то и деньги не нужны.
Отсюда, страхом многих женщин (осознанным или тщательно скрываемым даже от себя самой) является страх нищеты, тогда как мужчина боится не столько нищеты, сколько потери своего места, возможности утверждать себя через дело.
Пока так.
1. Итак, в мифологиях разных народов женские божества имеют прямое отношение к судьбе, к временению жизни, к рождению и смерти (например, мойры и норны), к смене времен года, а также отвечают за качество межчеловеческих отношений (от милосердия до гнева). Даже если речь идет о богинях земли, то следует обратить внимание на то, что они не управляют происходящим на земле, а выражают жизненные процессы (урожайность, рождение, смерть), ибо они - не воля-к-власти, а - сама воля-к-жизни.
В то же время мужские боги и мифологические персонажи направляют, организовывают и контролируют разные уровни и формы пространства, а также общественно полезные занятия (даже связанный с идеей смерти Харон - осуществляет контроль за пересечением границы между миром живых и мертвых). Деятельность и есть то, с помощью чего преобразуется пространство, происходит максимальное раскрытие мужского (вспоминаются характеристики, данные Г. Зиммелем: мужчина обнаруживает свою специфику только в деятельности, тогда как женщина - это бытие, удостоверяемого самим фактом присутствия).
2. Королю-рыбаку («Парсифаль» в интерпретации Р.Джонсона «Он») не хватало всего лишь миллиметра, чтобы дотянуться до Чаши Грааля. Так миф подчеркнул значимость пространства для мужского способа бытования. В работе «Она», наоборот, Р. Джонсону при анализе мифа о Психее и Эроте удалось показать значимость времени для женского начала. В отношениях с Эротом для Психеи важны ощущения (запах, интонация, осязание; это и есть то, чем временится любимый самой Психеей), но, как только она увидела его в пространстве, Эрот покинул ее (или, по-другому: она потеряла возможность его воспринимать внутренним чувством).
3. Женские божества спасали возлюбленных своих из пространства нижних миров (Иштар, Гретхен, Маргарита) или вырывали их из временного счета (Цирцея), уводя их в вечность (из временного существования во вневременное). Мужские персонажи, спускаясь в пространство - подземного мира ли, в лабиринт ли, - испытывают искушение (Орфей) или трудности (Тезей) с выходом из него. Кто-то так и остается в нем навсегда, кто-то выходит с помощью женской хитрости, ибо пространство без ощущения времени затягивает в себя, изменяя свою структуру под страхи и ожидания, рождая лабиринты.
4. Ни для кого не является секретом, что у женщин существуют проблемы с ориентацией: им свойственно в их спонтанности путать лево-право, для преодоления чего им приходится запускать мышление. Также при проведение первых операций женщинам по смене пола было выявлено, что гормональная терапия в подготовительный период привела, в первую очередь, к улучшению пространственной ориентации.
5. Исследование младенцев в возрасте до 6 месяцев показало, что мальчики более реагируют на изменение структуры пространства, на возникновение-исчезновение в нем вещей, тогда как девочки - на эмоциональное состояние присутствующего человека.
6. Подавляющее большинство настоящих маньяков - мужчины. Мания - это ставка на абсолютную объективацию себя вовне, это - бытование в пространстве, которое при этом воспринимается как чуждое, как мертвое, и поэтому оно, его части либо изменяются под навязчивый образ маньяка, либо маньяк пытается выскользнуть из него (последнее касается как нарокомании и алкоголизма, так и игромании).
* * *
Данные эмпирические факты могут быть объяснены следующим образом. Феноменрологически, пространственно-временной континуум - это такое единство времени и пространства, когда активность внешнего (пространство) или внутреннего (время) чувств влияет на то, как переживается другая составляющая континуума.
Например, эйдическое переживание времени есть выпадение из его линейности, из его счета, это - переживание его как события, как того, что захватывает, - как бытия. Такое переживание позволяет создавать/менять структуру пространства, которая всегда есть разворачивание захватившей идеи в соотношение вещей и мест. Или, эйдическое восприятие пространства есть переживание его формы, его внешних и внутренних границ, его устойчивости (даже неизменности порой), что позволяет считать время. Так становятся возможным планирование будущего, расчет время литургии и т.д. Таким образом, время (бытие), опрокинутое в пространство, инициирует свой счет как способ счета мира сущего. И пространство, в свою очередь, исполнившееся бытием, обречено на обретение своей уникальной структуры - мира смысла вещей.
Женщина, пребывая в бытии, переживает время непосредственно в качестве настоящего, в котором свернута вся временная полнота: и грядущее, и прошедшее, - ибо освоение есть процесс вбирания в себя. Мужчина же не переживает время, а считает его, планируя в силу настроенности на самоутверждение и деятельностно изживая его линейность.
Зато пространство переживается и воспринимается мужчиной как единое, сквозь призму идеи границы, над которой он имеет власть. Женщина же пространство «считает», организуя структуру и гармонию внутри него.
Для мужского - самоутверждающегося - начала важно место, а значит и вещи, ибо лишь они, их соотношение и взаимодействие создают пространство (М. Хайдеггер), организуя его для человека здесь-и-сейчас. Структура социокультурного пространства мужчины - это показатель результата самоутверждения для него, это - срез его положения, которое в идеале должно быть центром, самостоятельно организующим это пространство. Отсюда, свобода - это, прежде всего, свобода в отношении управления пространством своего жизненного мира, его границами, что есть автономия. Место (а значит, и вещи) для мужчины и есть событие удостоверения себя-в-мире. Та или иная вещь для мужчины - это он сам в мире. Именно поэтому в мужском жизненном мире вещи имеют чуть ли не метафизический смысл, а бытование в нем распято между двумя крайними вариантами.
Первый - это окружение себя вещами, цепляние за них вплоть до сведения самого человека к вещи или вообще - до самоотчуждения. В связи с последним так и вспоминается гоголевский Плюшкин: «мертвец» среди множества вещей, выпавших из хайдеггеровской диалектики дали-близи и потому переставших быть событием «четверицы», но - просто складом.
Второй вариант - это нарочитое, осознанное игнорирование вещизма, переходящее или в крайний аскетизм (монашество), или в минимализм как в борьбу за свободу от вещей, рождая киников и пустынников. Пустынь - это место отсутствия вещей, пространство без искусственной структуры, но с границами. Пустынь важна для выпадения из-под власти вещей, из идентификационных сеток и социальных маркеров, устанавливаемых этими вещами, инициируя работу с внутренним пространством человека, преображая его.
Несмотря на то, что мужской мир, прежде всего, пространственно организован, приоритет самоутверждения толкает мужчину в объятия времени: он вынужден оценивать ретроспективу и перспективу. Если мужчина уверен в организации существующего пространства под него, то его не волнует вопрос временной перспективы. Потеря же пространственной определенности выбрасывает мужчину во временные переживания, которые чужды ему, и поэтому - напряжны, инициируя хандру, лень, неврозы. У мужчины может родиться ощущение утекания времени через пробоину в этом пространстве, отсюда, его задача научиться управляться временем (сферой своих мотивов), чтобы иметь цель как движение к перспективе, а не только как изменение пространства «здесь и сейчас».
Женскому началу - в силу нацеленности на освоение мира - более значимо переживание гармоничности и правильности происходящего с ней. Для нее свобода - это свобода во времени. Или по-другому: для женщины достаточно иметь время для принадлежности себе (без отвлечения на детей, дела по дому и т.п.), чтоб чувствовать свою свободу, тогда как для мужчины только наличие его собственного пространства (свой кабинет, гараж, мастерская и т.п.) является необходимым условием переживания свободы. [Конечно, если женщина занята творческой профессией, ей тоже необходимо свое пространство, однако это - другое]. Событие в поле женского бытования - это, прежде всего, нечто временящее смыслы и производящее изменения.
Женский жизненный мир включает в себя вещи в их временности, функциональности, ситуативности; здесь важны не столько сами наличествующие вещи, сколько гармония их взаиморасположения. Значимость вещей для женщины также не в том, они есть манифестация ее самости, но в том, что какая-либо вещь может быть памятной: указывать на прошлые или настоящие отношения, на любимых (пример: та самая - пресловутая - засохшая роза Маргариты).
Жизненный мир женщины, как уже говорилось, более творится временными структурами сознания. Чаше всего она переживает время как втекающее, и потому это - вечное здесь-и-сейчас («А об этом я подумаю завтра!», - говорит Скарлет О’Хара), но вбирающее в себя перспективу. Однако переживание женщиной отсутствия входящей перспективы инициирует истерические «телодвижения» женщины в пространстве. Особенно это проявляется в ситуации неприятия своего старения - из-за культурных стереотипов, питающих страх стать неинтересной мужчине, - или вообще своего образа, при переживании дисгармонии с собой.
Вышеописанное символически замечательно показано у С. Лукьяненко в «Ночном дозоре»: не принимающая и не прощающая себя женщина (а, значит, закрывшая себе все перспективы) обречена на то, что в пространстве ее жизненного мира образуется воронка, втягивающая все невзгоды и несчастья этого мира.
Или еще: если женщина оказывается неспособной переживать событие своей жизни, то эта самая временная пустота (скука) толкает женщину в объятия пространства, и тогда она становится «шопоголиком», заполняя эту пустоту вещами, одеждой, которые для женщины не имеют ценности, но дают ощущение упакованности во времени (для будущего).
Женская нацеленность на освоение и гармонию толкает женщину в объятия настоящего здесь-и-сейчас, однако при этом она легко может жить только воспоминаниями или ожиданиями будущего - в воображении, как внутреннем пространстве. Не потому ли многим женщинам так свойственно жить мечтами, цепляясь за существующие пространственные структуры, гарантирующие покой? Тогда как мужчины не понимают этой женской особенности: какой смысл в мечтах, если они не переводятся в цели, и не позволяют самоутвердиться? Интересен в этом плане пример Ильи Обломова, который не сумел обрести подлинно мужской способ бытия, чтобы противостоять своей мечтательности, реально изменяя мир под себя, ибо не смог внутренне оторваться от матери в силу ее бесконечной опеки в детстве.
Потребность в свободном времени для чувствования женщиной принадлежности лишь себе и в отсутствии беспокойства о завтра часто приводят к тому, что вместо вещей многие женщины зациклены на деньгах как средстве свободы во времени. Деньги - это не вещи, это будущее, присутствующее в настоящем, это сама материальная возможность всего в будущем, форма реализации воли к будущему, исходящей и сводящей все к настоящему (так же, как вещи есть воля к настоящему, которое неуловимо и потому фиксируемо только как устойчивая пространственная структура).
Конечно, это не означает, что мужчины равнодушны к деньгам. Однако для мужчины деньги непременно должны быть опредмечены в вещах, в статусе, в авторитете, в производстве чего-либо, в акты милосердия и т.п., ибо все это - формы самоутверждения мужчины, способы предъявления его личностных качеств (умный, щедрый, работящий, волевой и т.д.). Деньги - это символ способности мужчины нести ответственность за происходящее в границах собственного жизненного мира, они - символ автономии.
Если мужчина - скряга, и копит деньги ради денег, то это более говорит об инфантильности, нежели зрелой маскулинности; одержимость мужчины деньгами - это желание защиты (от) своего будущего, условие реализации воли-к-власти как подчинения себе других. При развитой же маскулинности деньги - средство, а вот вещь - самоценность, придающая устойчивость самоидентичности, тогда как для женщин вещь - средство украшения, сохранения памяти, ощущения новизны, а деньги - ценны как условие само-бытия.
Одним из крайних выражений женского отношения к деньгам является страсть к накопительству; ну как здесь не упомянуть из тех же «Мертвых душ» Коробочку: скудность домашнего убранства и одежды при тотальной одержимости деньгами.
Другим формами крайности является бессеребреничество (которое, однако, переживается самой женщиной не как служение идее, а как жертва своим будущим ради настоящего ближних) или реальное пренебрежение деньгами в момент максимального присутствия в настоящем - в бытии, в со-бытии как воле-к-смерти. Последнее можно проиллюстрировать известным жестом Настасьи Филипповны из «Идиота» Ф.М. Достоевского, бросившей в огонь 100 тыс. рублей, ибо для нее в тот момент они символизировали реальную жертву своим настоящим (собой) в угоду - пусть и обеспеченного, но - неживого будущего: пусть горит огнем такое настоящее! Когда перспектива не переживается в настоящем, то и деньги не нужны.
Click to viewОтсюда, страхом многих женщин (осознанным или тщательно скрываемым даже от себя самой) является страх нищеты, тогда как мужчина боится не столько нищеты, сколько потери своего места, возможности утверждать себя через дело.
Пока так.