Дурка
Когда при мне очередная экзальтированная девушка произносит: «Я такая сумасшедшая!». Я обычно рассказываю ей, как выглядят настоящие сумасшедшие, в том числе девушки.
Как-то раз мы сидели у Бакина на его съёмной квартирке в районе Восточной. Там у него был вечный (или извечный) клуб. В ту ночь помимо традиционной водки и всякого такого присутствовали две девушки, мне незнакомые. Разговор был интеллектуально-экспрессивный. О Кастанеде заговорили. И вот та, которую мы совсем с Бакиным и не знали, вдруг призналась, что писала по Кастанеде диплом. Это уже не хороший признак был, ведь Карлос не женский писатель (да простят меня все эмансипэ и им сочувствующие). Но мы как-то втянулись в обсуждение её диплома и оживлённо обсуждали детали техники сновидения и неорганических существ. В какой-то момент она замолчала, буквально на секунду, потом резко встала, вышла из кухни в коридор, закрыв за собой дверь. И сразу оттуда послышался ужасный диалог:
- Апаьывмуат! Павиыасекоывдж!!! Юоаифыа! - визжал тонкий пронзительный голос.
- Прврылвав!!! Гроапывимвто! Бпрваырвол!!! - отвечал не менее резкий и страшный бас. Никакой романтики, типа «ах какая я сумасшедшая», в этом не наблюдалось. У нас был просто испуг, смешанный с отвращением к жутким, потусторонним, визгливым голосам.
И так далее, минут пять. Всё это время мы втроём просто испуганно молчали. А подруга сумасшедшей, когда уже всё почти стихло, виновато сообщила нам с Бакиным: «А вы что, не знали, что у неё шизофрения?». Мы не знали…
Потом она открыла дверь, села на свой табурет, опустив голову, ещё через минуту голову подняла, посмотрела на нас и спросила: «Вы кто!?», - но уже было понятно, что она опять в себе. Правда ещё минут десять у нас ушло на «знакомство» и воссоздание для неё картины событий.
Или вот однажды, году в 96-ом, я - репортёр екатеринбургского телеканала, поехал куда-то в недалёкую Свердловскую область, чтобы снять сюжет о сумасшедшем доме, где почему-то всех психов одели в военную форму, чем душевнобольные каждодневно пугают жителей окрестных деревень.
Навигаторов тогда не было. Мы с трудом нашли в дремучем лесу то, что походило на дурдом. Ни охраны, ни толкового забора. Можно было только угадать, что вряд ли в этом месте будет какое-то другое заведение. Группа вполне адекватно выглядевших солдат пилила и колола дрова. Мы с опаской прошли мимо, ведь топоры и пилы были настоящие. Солдаты покосились на нас, но диалога не состоялось.
На территории заведения, и вправду, все вокруг были одеты в военную форму. Конечно, выглядели пациенты не по уставу, и глядели исподлобья недобро как-то. Администрацию мы нашли с трудом, в каком-то из нескольких заснеженных полуразвалившихся бараков. Мы-то собирались снять «ужасы карательной психиатрии», но наткнулись на хороших тёхан-докторш, которые и объяснили нам, что облздрав давно не платит денег, а военная форма в огромных количествах поставлена по системе взаимозачётов (очень популярной тогда в стране и в области системе, первобытного, но надёжного натурального обмена). Что делать, одели больных во что могли, а тем более, помимо обычной солдатской формы, пришла ещё и шерстяная парадная офицерская. Тёплая и красивая.
Нет, проблемы, конечно были. Например, пятидесятилетний Сашенька, регулярно надевал свой парадный комплект, добывал где-то полосатый жезл и сбегал на таёжную трассу, останавливать для проверок грузовики и одинокие шестёрки. Делал это с любовью и профессионально. Остановленные «воениспекцией» водители, обычно не сразу врубались, и лишь через десять-двадцать минут осознавали, что находятся во власти настоящего психа.
Через пару дней Сашеньку отлавливали, возвращали обратно в дурку, отбирали, конечно, жезл и запирали под замок его комплект парадной формы. Но потом опять всё повторялось. В те годы у таёжного дурдома денег на охрану и крепких санитаров просто не было.
Я спросил: «А почему же вы своим пациентам даёте топоры и пилы, мало ли что они с ними сделают?». Докторша прямо напугалась и даже закричала на своих пожилых санитарок, мол, у кого из пациентов топоры! Но потом, вдруг улыбнулась и успокоено сказала: «Да не волнуйтесь, это настоящие солдаты, шефы прислали, дрова колоть».
Я и не волновался особо. Гнетущее впечатление производил этот забытый богом и облздравом дурдом в красивой сосновой тайге.
А потом, через два года где-то, когда всё в стране налаживалось, мы прочли (уже) в интернете статистику облздрава, где был вопиющий факт. Из некоего стационара бежало в десять раз больше психов, чем из любой другой свердловской психушки. Ну мы, понятно, сделали выводы, что врачи этого заведения звери, а больных там держат, как скот. И я опять поехал километров за триста, вскрывать правду провинциальной психиатрической тюрьмы. Ехали мы без звонка, чтобы застать врасплох. Приехали, смотрим, огромное современное здание. Больные гуляют за аккуратным заборчиком умытые, сытые, причёсанные…
Что-то не сходится, тайно снимаем, прорываемсмя к главврачу. Он удивлён нашим визитом, но на контакт идёт. Вроде зверем не смотрится. Ничего не понимаем. Задаём ему всякие не особо интересные нам вопросы чтобы неожиданно выйти на главное: «А ПОЧЕМУ ИЗ ВАШЕГО СТАЦИОНАРА БЕЖИТ В ДЕСЯТЬ РАЗ БОЛЬШЕ ПАЦИЕНТОВ, ЧЕМ В СРЕДНЕМ ПО ОБЛАСТИ!?». А он вдруг как давай хохотать, прямо до слёз. Потом слёзы вытер и отвечает: «А ПОТОМУ ЧТО НАШ ДУРДОМ В ДЕСЯТЬ РАЗ БОЛЬШЕ И ВМЕСТИТЕЛЬНЕЕ, ЧЕМ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ!». А больные, как ты их не корми-ухаживай, всё равно бегут. Ну есть такая категория больных… И мы видим что всё так, и так нам с оператором стыдно становится, что мы сворачиваем штативы-микрофоны и, несолоно хлебавши, собираемся обратно в Екатеринбург.
А главврач умный дядька оказался, всё понял, что вы, говорит пустыми назад поедете, давайте я вам нашего гения покажу. И показал нам сорокалетнего безрукого с рождения, аутиста наверное, уж не помню сейчас. Развитие него на уровне шестилетнего ребёнка, но он рисует замечательные картины. Ногами. А врачи картины несут на местный рынок, да продают, когда за пятёрку, когда за тридцатчик. И на эти деньги пряники покупают ему. Только войну рисовать не дают, потому что у него, от самим нарисованных фашистов, приступы случаются. Потому природу рисует и небо в облаках. И я у него один пейзажик купил - берёзка в чистом поле и лес на заднем плане. Очень душевный сюжет вышел. Не зря съездили…
Как-то раз мы сидели у Бакина на его съёмной квартирке в районе Восточной. Там у него был вечный (или извечный) клуб. В ту ночь помимо традиционной водки и всякого такого присутствовали две девушки, мне незнакомые. Разговор был интеллектуально-экспрессивный. О Кастанеде заговорили. И вот та, которую мы совсем с Бакиным и не знали, вдруг призналась, что писала по Кастанеде диплом. Это уже не хороший признак был, ведь Карлос не женский писатель (да простят меня все эмансипэ и им сочувствующие). Но мы как-то втянулись в обсуждение её диплома и оживлённо обсуждали детали техники сновидения и неорганических существ. В какой-то момент она замолчала, буквально на секунду, потом резко встала, вышла из кухни в коридор, закрыв за собой дверь. И сразу оттуда послышался ужасный диалог:
- Апаьывмуат! Павиыасекоывдж!!! Юоаифыа! - визжал тонкий пронзительный голос.
- Прврылвав!!! Гроапывимвто! Бпрваырвол!!! - отвечал не менее резкий и страшный бас. Никакой романтики, типа «ах какая я сумасшедшая», в этом не наблюдалось. У нас был просто испуг, смешанный с отвращением к жутким, потусторонним, визгливым голосам.
И так далее, минут пять. Всё это время мы втроём просто испуганно молчали. А подруга сумасшедшей, когда уже всё почти стихло, виновато сообщила нам с Бакиным: «А вы что, не знали, что у неё шизофрения?». Мы не знали…
Потом она открыла дверь, села на свой табурет, опустив голову, ещё через минуту голову подняла, посмотрела на нас и спросила: «Вы кто!?», - но уже было понятно, что она опять в себе. Правда ещё минут десять у нас ушло на «знакомство» и воссоздание для неё картины событий.
Или вот однажды, году в 96-ом, я - репортёр екатеринбургского телеканала, поехал куда-то в недалёкую Свердловскую область, чтобы снять сюжет о сумасшедшем доме, где почему-то всех психов одели в военную форму, чем душевнобольные каждодневно пугают жителей окрестных деревень.
Навигаторов тогда не было. Мы с трудом нашли в дремучем лесу то, что походило на дурдом. Ни охраны, ни толкового забора. Можно было только угадать, что вряд ли в этом месте будет какое-то другое заведение. Группа вполне адекватно выглядевших солдат пилила и колола дрова. Мы с опаской прошли мимо, ведь топоры и пилы были настоящие. Солдаты покосились на нас, но диалога не состоялось.
На территории заведения, и вправду, все вокруг были одеты в военную форму. Конечно, выглядели пациенты не по уставу, и глядели исподлобья недобро как-то. Администрацию мы нашли с трудом, в каком-то из нескольких заснеженных полуразвалившихся бараков. Мы-то собирались снять «ужасы карательной психиатрии», но наткнулись на хороших тёхан-докторш, которые и объяснили нам, что облздрав давно не платит денег, а военная форма в огромных количествах поставлена по системе взаимозачётов (очень популярной тогда в стране и в области системе, первобытного, но надёжного натурального обмена). Что делать, одели больных во что могли, а тем более, помимо обычной солдатской формы, пришла ещё и шерстяная парадная офицерская. Тёплая и красивая.
Нет, проблемы, конечно были. Например, пятидесятилетний Сашенька, регулярно надевал свой парадный комплект, добывал где-то полосатый жезл и сбегал на таёжную трассу, останавливать для проверок грузовики и одинокие шестёрки. Делал это с любовью и профессионально. Остановленные «воениспекцией» водители, обычно не сразу врубались, и лишь через десять-двадцать минут осознавали, что находятся во власти настоящего психа.
Через пару дней Сашеньку отлавливали, возвращали обратно в дурку, отбирали, конечно, жезл и запирали под замок его комплект парадной формы. Но потом опять всё повторялось. В те годы у таёжного дурдома денег на охрану и крепких санитаров просто не было.
Я спросил: «А почему же вы своим пациентам даёте топоры и пилы, мало ли что они с ними сделают?». Докторша прямо напугалась и даже закричала на своих пожилых санитарок, мол, у кого из пациентов топоры! Но потом, вдруг улыбнулась и успокоено сказала: «Да не волнуйтесь, это настоящие солдаты, шефы прислали, дрова колоть».
Я и не волновался особо. Гнетущее впечатление производил этот забытый богом и облздравом дурдом в красивой сосновой тайге.
А потом, через два года где-то, когда всё в стране налаживалось, мы прочли (уже) в интернете статистику облздрава, где был вопиющий факт. Из некоего стационара бежало в десять раз больше психов, чем из любой другой свердловской психушки. Ну мы, понятно, сделали выводы, что врачи этого заведения звери, а больных там держат, как скот. И я опять поехал километров за триста, вскрывать правду провинциальной психиатрической тюрьмы. Ехали мы без звонка, чтобы застать врасплох. Приехали, смотрим, огромное современное здание. Больные гуляют за аккуратным заборчиком умытые, сытые, причёсанные…
Что-то не сходится, тайно снимаем, прорываемсмя к главврачу. Он удивлён нашим визитом, но на контакт идёт. Вроде зверем не смотрится. Ничего не понимаем. Задаём ему всякие не особо интересные нам вопросы чтобы неожиданно выйти на главное: «А ПОЧЕМУ ИЗ ВАШЕГО СТАЦИОНАРА БЕЖИТ В ДЕСЯТЬ РАЗ БОЛЬШЕ ПАЦИЕНТОВ, ЧЕМ В СРЕДНЕМ ПО ОБЛАСТИ!?». А он вдруг как давай хохотать, прямо до слёз. Потом слёзы вытер и отвечает: «А ПОТОМУ ЧТО НАШ ДУРДОМ В ДЕСЯТЬ РАЗ БОЛЬШЕ И ВМЕСТИТЕЛЬНЕЕ, ЧЕМ ЛЮБОЙ ДРУГОЙ!». А больные, как ты их не корми-ухаживай, всё равно бегут. Ну есть такая категория больных… И мы видим что всё так, и так нам с оператором стыдно становится, что мы сворачиваем штативы-микрофоны и, несолоно хлебавши, собираемся обратно в Екатеринбург.
А главврач умный дядька оказался, всё понял, что вы, говорит пустыми назад поедете, давайте я вам нашего гения покажу. И показал нам сорокалетнего безрукого с рождения, аутиста наверное, уж не помню сейчас. Развитие него на уровне шестилетнего ребёнка, но он рисует замечательные картины. Ногами. А врачи картины несут на местный рынок, да продают, когда за пятёрку, когда за тридцатчик. И на эти деньги пряники покупают ему. Только войну рисовать не дают, потому что у него, от самим нарисованных фашистов, приступы случаются. Потому природу рисует и небо в облаках. И я у него один пейзажик купил - берёзка в чистом поле и лес на заднем плане. Очень душевный сюжет вышел. Не зря съездили…