Психиатрическая характеристика Сосо Бесовича Джугашвили по уголовно-большевицкой кличке «Сталин».
Детство.
Родился Джугашвили с частично сросшимися пальцами на левой ноге. Возможно, это последствие алкогольной и психопатической наследственности по отцовской линии. Рос непослушным, капризным, своевольным, злым. Подвергался жестоким избиениям, как отцом, так и матерью. Учился плохо, 4-х летний школьный курс окончил за 6 лет.
Подростково-юношеский возраст.
Отставал по росту, был нескладным, появилась левосторонняя сухорукость (считается, что вследствии детского онанизма). Постепенно формировался патологический комплекс «маленького человека» - со злопамятностью, мстительностью, выраженными волевыми качествами, несгибаемостью, высокомерием. Легко подчинял сверстников и более старших по возрасту.
Быстро увлёкся идеями политической «борьбы». За неявку на экзамен был отчислен из духовной семинарии.
Период возмужания.
В течение немногих месяцев работал геодезистом. Далее - до конца дней - политическая деятельность. К 1905 г. (25 лет) у Джугашвили сложилась репутация человека, с которым трудно работать. Его считали амбициозным интриганом, стравливавшим своих товарищей между собой, не доверявшим никому, никогда не забывавшим пренебрежение и не прощавшим тому, кто возражал ему или одерживал над ним верх в споре (Буллок А., 1994).
Рано женился по любви, но деньги отдал не смертельно заболевшей жене, а на политическую «борьбу». Организовывал «эксы» (т.е. вооружённые ограбления) в пользу РСДРП, при этом не считался с гибелью государственных служащих, случайных прохожих и т.п. Неоднократно попадал в руки полиции, но из шести ссылок подозрительно удачливо и безнаказанно убегал. В период пребывания в одной из них дружил с уголовниками.
Зрелый возраст (до смерти Ленина).
В Туруханской ссылке впервые без побега - пребывал 4 года. Длительное время находился в состоянии депрессии, перестал мыть посуду, отдавал собаке вылизывать её, подолгу лежал, отвернувшись к стене. Перестал за собой следить, не контактировал с товарищами по ссылке. Последняя ссылка способствовала тому, чтобы в Джугашвили ещё более усугубилась природная суровость, отсутствие человечности и поразительная подозрительность.
После 1917 г. его состояние резко изменилось и он активно включился в политическую борьбу. Руководил «обороной» Царицына, проявляя при этом повышенную жестокость, часто прибегал к расстрелам, в том числе по совершенно неадекватным поводам. В этот период началось его соперничество с Бронштейном (Троцким).
Обнаруживал выдающиеся организаторские способности. Проявлял себя плохим оратором. В Тифлисе кончилась неудачей его попытка выступления перед грузинскими железнодорожниками; его освистали, и он был вынужден уйти с митинга под охраной чекистов. Эта неудача усилила неприязнь Джугашвили к Грузии, впоследствии он почти никогда не бывал там, от лиц грузинской национальности в своей «обслуге» старался избавиться.
Заняв пост первого секретаря ЦК, стал ещё более властным, не терпящим возражений, не забывавшим обид, ещё более мстительным и грубым. В 1922 г. своём «Письме к съезду» Ульянов (Ленин) писал: «Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью...»
Общее мнение современников: Джугашвили был хитрым и ловким царедворцем при Ульянове (Ленине), но когда тот заболел и стал беспомощным, Джугашвили лишил его информации, в которой тот очень нуждался, прерывал все его связи с ЦК и правительством. Узнав о смерти Ленина, испытал радостное возбуждение (Бажанов Б.Г., 1993). Желая ещё более отдалить Бронштейна (Троцкого) от власти, сообщил ему ошибочную дату похорон Ленина.
Зрелость (довоенные годы).
Руководил страной практически единолично, лишь чисто формально прислушиваясь к мнению других членов Политбюро, и ещё менее - членов правительства. Если ему что-то не нравилось, он мог наказать тюремной отсидкой и наркома (например, Б.Л. Ванникова). На скамье подсудимых оказались и были расстреляны наркомы Г.Ф. Гринько, Б.И. Иванов, А.П. Розенгольц, Я.Э. Рудзутак и другие. С целью достижения абсолютной власти уничтожались все конкуренты в политической борьбе.
При проведении индустриализации страны поступал нередко как прожектер и волюнтарист, создавая для страны дополнительные трудности. Речь идёт о нереальном планировании с постоянным сокращением сроков выполнения пятилеток и шумными пропагандистскими кампаниями, основывавшимися на сознательной фальсификации данных.
Как пишет Д.А, Волкогонов (1997) Джугашвили торопил время, его маниакальной идеей было «обогнать» всех, он жил идеей исторического опережения естественного хода событий.
Особого внимания с точки зрения психопатолога заслуживает конфронтация Джугашвили с Бронштейном (Троцким). Вначале это была реакция на пренебрежительно-высокомерное отношение Бронштейна, считавшего Джугашвили «серой личностью». Их конфликты начались во время гражданской войны. Далее следует серия организованных Джугашвили политических процессов, в которые наряду с другими систематически включаются Бронштейн и его последователи. После выдворения Бронштейна из СССР страх Джугашвили перед «оппоненнтом» лишал его сна. Он постоянно искал агентов Бронштейна. Подозрения, преследовавшие Джугашвили, заставляли его читать «скрытые мысли» о Бронштейне у самых верных из однопартийцев. Он усматривал в самых невинных их высказываниях, даже в лести, умышленные и лукавые ссылки на законность претензий Бронштейна. От политических разоблачений очень быстро Джугашвили перешёл к физическому уничтожению троцкистов, окружения Бронштейна и его самого. В частности, оказываются последовательно убитыми 8 секретарей Бронштейна, оба его сына (в том числе младший, не имевший никакого отношения к политике), и даже няня его внуков. В 1940 г. был убит сам Бронштейн.
В 1927 г. по инициативе личного невропатолога Джугашвили проф., Г.И. Россолимо в связи с нарастающей сухорукостью Джугашвили консультирует крупнейший отечественный психоневролог акад. В.М. Бехтерев. Задержавшись на консультации, он в качестве объяснения бросает: «Смотрел одного сухорукого параноика!» (одна из версий). В ближайшие сутки В.М. погибает, будучи отравлен. Обстоятельства его гибели весьма убедительно проанализированы В.Д. Тополянским (1989).
Начиная со времени прихода к власти и особенно после смерти Ленина Джугашвили вёл репрессивную политику, причём и против лиц, не имевших никакого отношения к контрреволюционной деятельности. Иногда его гнев падал на целые народы, и тогда их высылали в другие земли.
По предположению А. Буллока (1994), чистки психологически смягчали постоянно живший в сознании Джугашвили страх перед заговором, переворотом, покушением, удовлетворяли неослабевающее желание отомстить.
Джугашвили и в собственной семье был грубым, жестоким со 2-й женой (Н. Аллилуевой) и фактически довёл её до самоубийства, проявлял полное равнодушие к старшему сыну. Младший сын также чувствовал себя сиротой: мать погибла, а отец заменил свою заботу попустительством. Добрые отношения складывались поначалу с дочерью, но в дальнейшем он грубо вмешался в её личную жизнь и отдалился от неё. Искренних и близких друзей у Джугашвили не было.
Много времени и сил Джугашвили тратил на подготовку армии к войне, лично контролировал ее перевооружение, при этом ориентируясь на свой устаревший «опыт» гражданской войны. Шёл на поводу лиц, к которым питал необъяснимую симпатию (Кулик, Мехлис, Берия), верил наговорам. Готовясь к грядущей войне, одновременно уничтожил командные кадры армии, одних лишь офицеров 25 тыс.
Зрелость (военные годы).
Будучи всегда крайне подозрительным и недоверчивым, уверовав в свое интеллектуальное превосходство и способность к предвидению, Джугашвили полностью доверился Гитлеру. При этом слепо (или сознательно) игнорировал предупреждения, поступавшие по многим каналам.
Узнав о начале войны, Джугашвили в течение нескольких дней ощущал растерянность, неуверенность, злобу на всех (он ненавидел всех за свою вину), ярость, тревогу, подавленность, потерял душевное равновесие, нервничал, ни с кем не общался, не спал. Был совершенно парализован в своих действиях и мыслях и даже заявил об отказе управлять страной и партией (Хрущев Н.С., 1989).
Спустя 4-5 дней, когда стали очевидны масштабы катастрофы, Джугашвили поразил психологический шок. Он потерял самообладание, был подавленным и потрясённым, пришёл в состояние глубокой растерянности, испытывал едва ли не парализующее замешательство. Джугашвили нервничал, что-то требовал, кого-то вызывал, а временами уединялся на даче или в кабинете и часами не давал о себе знать. Вёл себя непривычно и импульсивно, все видели его подавленность, крайнюю угнетённость. Пытался забыться во сне, но сон не шёл. В конце июня Джугашвили потерял инициативу, перестал чем-либо интересоваться, пассивно согласился возглавить ГКО (Микоян А.И., 1989).
После нескольких дней, в течение которых Джугашвили находился в глубоком психологическом шоке, почти параличе, он, наконец, начал приходить в себя. Вместе с тем он довольно долго никак не мог обрести не только душевное равновесие, но и нащупать правильную линию поведения. Отдавая все силы на выполнение функций верховного главнокомандующего, Джугашвили пытался из Москвы инициировать и контролировать выполнение даже мелких тактических задач, из-за чего на фронтах подчас возникала неразбериха (Конев И.С., 1987).
Он по-прежнему оставался крайне жестоким и не прощал ошибок. Воспользовавшись троцкистской идеей, Джугашвили организовал заградотряды, встречавшие пулями отступавших. Отдал приказ об уничтожении всех советских (в том числе жилых) объектов в прифронтовой зоне, военнопленных объявил предателями. Его характерная черта, как «полководца» - никогда не считаться с потерями - даже в тех случаях, в которых можно их существенно уменьшить.
В 1944 г. (ему 64 года) после известия о смерти сына Якова, по-видимому, перенёс динамическое нарушение мозгового кровообращения (если это не был микроинсульт). У него развились слабость, разбитость, вялость, апатия. Однако через несколько недель состояние улучшилось. Даже после того, как удалось переломить ход войны, Джугашвили оставался подозрительным и жестоким, По его распоряжению были организованы специальные лагеря для проверки личного состава, выходившего из окружения, и для освобожденных из плена. 126 тыс. офицеров, возвратившихся из плена, были лишены воинских званий и посланы в лагеря (Жуков Г.К., 1969).
К 1945 г. у Джугашвили резко усилились подозрительность и боязнь покушений на его жизнь. На Потсдамскую конференцию он ездил с немыслимыми предосторожностями: только поездом, с опозданием на сутки. Его охрана составляла 7 полков войск НКВД и 1500 чел. оперативного состава.
После войны болезненные личностные изменения у Джугашвили усилились. Он оставался крайне жестоким.
Из нацистских концлагерей советские военнопленные переводились в сибирские. Была ли в этом объективная необходимость, диктовавшаяся государственными интересами? Никаких обоснований оправданности этих мероприятий нет.
Чем больше росла слава Джугашвили, и чем больше он старел, тем сильнее боялся за свою жизнь. Уже в 1943 г. он дал указание записывать телефонные разговоры его маршалов и генералов (Радзинский Э.С., 1997). Дорогу до ближней дачи охраняли более 3 тыс. агентов и автомобильные патрули. Когда Джугашвили выезжал из Кремля, весь маршрут был как бы на военном положении.
В послевоенные годы у Джугашвили выявилась гипертоническая болезнь, и присоединился церебральный атеросклероз. При этом усилилась раздражительность, вплоть до гневливости, появились головокружения, слабость в ногах. Джугашвили совсем перестал доверять своим личным врачам (некоторые из них в дальнейшем были репрессированы) и пользовался лишь средством от простудных заболеваний кальцексом, да травяными настоями, которые ему готовил личный секретарь - фельдшер по образованию.
В 1949 г. Джугашвили перенёс инсульт. По В.М. Жухраю (1996), и без того малоразговорчивый, он какое-то время говорил лишь при крайней необходимости, с большим трудом подбирал слова. Перестал принимать посетителей и читать служебные бумаги. Ходил с большим трудом, иногда, чтобы не упасть, вынужден был опираться на стену. Существенно изменился почерк. В дальнейшем самочувствие несколько улучшилось, но артериальное давление оставалось высоким. К закату жизни он утратил былую активность (это не относится к проявлениям жестокости), но вместе с тем стал ещё более нетерпимым. Были случаи, когда он кидал телефонный аппарат, грязно поносил помощника, собеседника особенно в тех случаях, когда у него ухудшалось самочувствие (Аллилуева С.И., 1967).
В 1950 г. он восстановил смертную казнь, отменённую тремя годами ранее. В эти же годы Джугашвили старался показать всему миру, что остается крупнейшим коммунистическим теоретиком, опубликовал работы, посвящённые экономическим проблемам социализма и марксизму в языкознании. Однако они были ещё менее самостоятельны, чем предыдущие, выполнены со значительной помощью консультантов и референтов.
В 1947-1951 гг. были изданы 13 томов его «Сочинений» - «примитивных, простеньких, схематичных», полных несуразностей, саморазоблачений, вульгаризмов (Волкогонов Д.А., 1997).
Начиная с конца 1952 г. у Джугашвили появились обмороки, дважды он падал прямо в кабинете. Артериальное давление достигало критических высот. Он бросил курить, но по-прежнему избегал врачей, а по совету Берии ходил в русскую парную (по состоянию здоровья этого делать никак не следовало). Появились провалы в памяти, приступы слабости, тошноты. Стал подозревать ближайших своих соратников Молотова, Микояна, Ворошилова в том, что они агенты империалистических государств, готовил соответствующие карательные меры.
В марте 1953 г. он умер, ему было 73 года. Окончательный диагноз консилиума врачей: «Гипертоническая болезнь, общий атеросклероз с преимущественным поражением сосудов головного мозга, правосторонняя гемиплегия вследствие кровоизлияния в бассейне средней левой мозговой артерии; атеросклеротический кардиосклероз, нефросклероз».
Структура и анализ личностной аномальности.
Джугашвили обладал очень цепкой памятью на людей, с которыми когда-либо встречался и, особенно, своих обидчиков. Джугашвили был, безусловно, волевым человеком, находившим в себе силы для «борьбы» в самых сложных ситуациях (впрочем, последние он нередко создавал себе сам).
Особого внимания заслуживает анализ особенностей мышления Джугашвили. Здесь следует отметить тенденцию к упрощённому пониманию объективно сложных понятий и явлений. Многими авторами и, особенно, Д.А. Волкогоновым (1997) отмечено, что стиль сталинских трудов скрывал глубокий примитивизм и даже интеллектуальную убогость. Он упрощал или предельно примитивизировал и локализировал самые трудные вопросы. Джугашвили мыслил «схематично, бинарно, классово-элементарно» (с. 165). Теоретические разработки Джугашвили «полны несуразностей, саморазоблачений, вульгаризмов» (там же, Джугашвили 258). Вместе с тем Джугашвили часто принимал желаемое за действительное (т.е. логика, которой он руководствовался, носила отчетливо эмоциональный характер). Это касается и оценки им международных отношений. Отсюда катастрофический просчёт в определении начала войны с фашистской Германией, утрата влияния на Балканах в результате неумелого нажима на югославское руководство, провал корейской кампании. Внешнеполитическое мышление Джугашвили было основано на примитивных стереотипах.
Во время разного рода заседаний Джугашвили много рисовал в своих блокнотах. Это комбинации звёзд и треугольников, связанные причудливыми овалами. Попадаются и бесформенные фигуры фантастических животных с угловатыми очертаниями, а иногда фигуры волков, закрашенные красным карандашом или изображения однопартицев извращённого сексуального характера.
Мысль диктатора, как пишет Д.А. Волкогонов (1997), искала выхода в цифровых выкладках, неких политических обобщениях, графическом, образном самовыражении. Нельзя не отметить также выраженных колебаний интеллектуальной продуктивности в зависимости от состояния аффективной сферы. Нельзя не отметить крайний субъективизм в оценке чужого мнения. Свои интеллектуальные способности Джугашвили использовал главным образом для самоутверждения, для завоевания и укрепления власти, ради чего он создал в стране атмосферу страха, считая его единственным надёжным рычагом управления.
Зрелищная пропаганда и агитация использовались им полностью для собственного прославления. Джугашвили не только не пытался остановить бесконечный поток славословия, но всячески его стимулировал, культивировал, и принимал в нём личное участие, сам правил тексты своих биографий, «Краткого курса», киносценариев о себе и даже гимна СССР с прославлением себя. Утрированные попытки показать свою скромность и непритязательность (его одежда, «недовольство» присвоением ему звания генералиссимуса, героя советского союза, награждением вторым орденом победы) были совершенно очевидно демонстративными. Стремление к абсолютной власти приобрело в сознании Джугашвили характер сверхценной идеи.
Джугашвили был полностью лишён гуманности, был чрезвычайно жесток и беспощаден. Все люди для него были только орудием для достижения цели или препятствием, которое следовало устранить (Буллок А., 1994). Одна из основных особенностей иезуитской морали Джугашвили состоит в наличии несомненного двойного стандарта. Провозглашая те или иные нормы, он никогда не считал их обязательными для себя.
Целый ряд его деяний свидетельствует о том, что Джугашвили страдал психическим садизмом, иначе нельзя объяснить аресты и/или расстрелы друзей и родственников близких сотрудников, отказ в предоставлении информации, о которой просили умирающие, спаивание и издевательство над пьяными подчинёнными и сотрудниками. Не мог не знать Джугашвили, что Екатерина Калинина (жена М.И. Калинина) была избита до бессознательного состояния сотрудницей НКВД в присутствии Берии и умерла в лагере в 1946 г. (Буллок А., 1994). Джугашвили откровенно издевался над Хрущёвым, заставляя его играть роль придворного шута, подвергая насмешкам и унижениям (Жухрай В.М., 1996). Джугашвили с полным бесстрастием воспринимал сообщения о казнях людей, с которыми он проработал бок о бок много лет (Буллок А., 1994).
А. Буллок (1994) отнёс нарциссизм Джугашвили к самым основным чертам его характера - полная сосредоточенность на собственной персоне, неспособность видеть других людей такими же реальными, как он сам, убеждение в собственной гениальности и уникальной роли в истории. Джугашвили обладал совершенно невероятным самомнением, тщеславием и апломбом, был «коварен, вероломен, невероятно хитер» (Раскольников Ф.Ф., 1989), обидчив, вспыльчив, обстоятелен, мстителен и злопамятен, никогда не забывал обид. Он не замечал перед собой своих жертв, он видел только врагов, которых надо было сокрушить, применяя любую необходимую для этого силу (Буллок А., 1994).
Джугашвили был уверен, что по мере приближения к коммунизму классовая борьба будет не затухать, а наоборот - обостряться, что СССР находится в окружении враждебных государств, которые вербуют шпионов из числа троцкистов и тому подобных «отщепенцев». В малейших сбоях и неполадках он подозревал злой умысел.
При всей самоуверенности Джугашвили постоянно чего-то боялся. Только страхом может быть объяснена такая безжалостность, которую он проявлял к мифическим «врагам народа» и их семьям. Джугашвили боялся заговоров, боялся даже своего окружения. За всеми членами политбюро и другими ответственными работниками велась слежка. На даче Джугашвили была по нескольку спален, на каждой кровати лежала смена белья, которое он обычно стелил сам. Джугашвили не доверял врачам и избегал прибегать к их помощи. Узнав или догадавшись о том, что акад. В.И. Бехтерев счёл его психически нездоровым (Личко А.Е., 1996), уничтожил диагноста и более с психоневрологами не консультировался.
Под конец жизни он вырезал из журналов и вешал на стены репродукции фотографий с детьми. Этими картинками заменил фотографии всех своих внуков (Аллилуева С.И., 1967), которым никакого внимания не уделял.
Он мог быть и необычайно приветливым со своими гостями, но это не мешало ему в ближайшие дни прибегать по отношению к ним к самым жестоким репрессиям. Джугашвили лицемерил и лицедействовал: предложил тост за героя гражданской войны Д.Ф. Сердича и брудершафт с ним (вскоре Сердича арестовали), дал тёплый отзыв о В.К. Блюхере (за несколько дней до ареста), об армянском поэте Е. Чаренце (вскоре арест и расстрел), поднял тост за Н.А. Вознесенского, а вскоре того арестовали и расстреляли.
Наряду с этим у Джугашвили имел место и комплекс собственной неполноценности. Он старался маскировать тугоподвижность левой руки, во время отпусков не купался в море. Делал вид, что курит, но на самом деле очень редко «затягивался». Этим он старался придать себе более мужественный вид (забота об имидже).
В поведении Джугашвили немало и иных истеро-демонстративных моментов. Прибывших в Москву государственных деятелей и делегации он заставлял ждать приема по нескольку дней (исключения редки), чтобы показать свою значимость и занятость важными делами.
Он вообще всегда (любые совещания) заставлял себя ждать. Даже на международную Потсдамскую конференцию он прибыл с опозданием на сутки. Несомненно, истерическим является его «жест обиды», когда после конфликта с Тито он заставил отказаться от югославских наград всех советских военнослужащих, получивших их во время войны.
Таковы патохарактерологические особенности Сталина. Но располагаем ли мы какими-либо сведениями об изменениях этих особенностей в течение жизни Джугашвили?
Прежде всего, об их предпосылках. Во-первых, это алкогольная и психопатическая наследственность. Косвенным свидетельством того, что это на самом деле произошло, является наличие у Джугашвили описанных выше психопатических стигм. Отец Джугашвили был психопатической личностью, злоупотреблявшей алкоголем. Почти у 50% детей от отцов, больных алкоголизмом, выявляются различные пограничные психические расстройства. Причём имеется немало данных, свидетельствующих о том, что возникающая у детей психопатия не обязательно того же типа, что и у родителя. Во-вторых, способствовать формированию психопатической структуры личности здесь могло и травматичное воспитание, сочетающее безнадзорность, лишение необходимого внимания и заботы с физическим насилием. Таким образом, к отягощенной наследственности присоединились и неблагоприятные внешние влияния.
С точки зрения психопатолога, нельзя не согласиться с мнением Р.А. Медведева (1989), что с юных лет Джугашвили обладал комплексом неполноценности, который при развившихся честолюбии и тщеславии усиливал такие черты, как ощущение зависимости и злобность. Джугашвили, не получивший достаточно систематического и глубокого образования, не знавший иностранных языков, лишённый каких-либо трудовых навыков, не мог не ощущать своей неполноценности как политика, полководца, теоретика и оратора. Но он не хотел оставаться на 2-х ролях, и это вызывало у него злобную зависть ко всякому образованному человеку. Его активное стремление доказать свою значимость привело в конечном итоге к крайним формам гиперкомпенсации.
Для того, чтобы разобраться в таком наисложнейшем вопросе, как относиться к личностным характеристикам Джугашвили, и называть ли их психопатологическими, попробуем их квалифицировать. Прежде всего, о чём же, собственно идёт речь - о психозе или пограничном состоянии? Но эпизодических спонтанных депрессивных или маниакальных состояний, а так же расстройства мышления и сознания, галлюцинации и т.п. у Джугашвили явно не было. Дефицитарные расстройства, появившиеся в старости, носили отчетливый возрастной характер. Следовательно, речь может идти о пограничном психическом расстройстве. При этом сразу же мы должны отвергнуть диагноз невроза - нервно-психического расстройства, возникшего по причине психологической травмы. Собственно, невротических расстройств у Джугашвили не было, если не считать психогенных депрессий на невротическом уровне после смерти обеих жён и сына Якова, а также расстройств в старости, обусловленных болезнями.
Определяющим в клинической картине психического состояния Джугашвили является наличие резко выраженных личностных изменений. Они отмечаются в той или иной мере - всеми современниками Джугашвили и оказывают решающее влияние на его «образ жизни» («модус вивенди»). Они явно унаследованы и подкрепляются условиями жизни в ранней юности, тотальны, определяют весь его психический облик, они относительно стабильны и малообратимы.
Таким образом, мы имеем три из четырех компонентов, определяющих, по П.Б. Ганнушкину, наличие психопатии. Что же касается оставшегося компонента - выраженность патологических свойств до степени нарушения адаптации, то они вроде бы отсутствуют. Но здесь уместно вспомнить о концепции гиперкомпенсации. В этом случае ущербная личность находит патологические способы существования, направленные на нивелирование своей ущербности. Конечно, речь идет не только о том, чтобы замаскировать сухорукость или боязнь плавания и полётов, которых Джугашвили всю жизнь боялся. Прежде всего, это стремление любой ценой скрыть свою недостаточность и утвердиться на роли гения и как мыслителя-теоретика, и как политического организатора, и как полководца. В основе вроде бы сохраняющейся адаптации здесь лежат гиперкомпенсаторные процессы.
К этому можно было бы добавить и такой признак психопатий, который в своё время был выделен В.П. Сербским - это дисгармоничность всей личностной структуры Джугашвили, а также отсутствие самокритики. Джугашвили был уверен, что действует как личность, уполномоченная историей, именно это автоматически исключало для него соображения нравственного порядка, способность к сочувствию, освобождало от чувства вины. Мук совести он никогда не испытывал.
В военные годы он становится ещё более жестоким, холодным и деспотичным, чем раньше (Буллок А., 1994). Лишь изредка, как верхушка айсберга из пучины, показывались психопатологические расстройства: адинамическая депрессия, реакции растерянности, невротические депрессивные эпизоды. Однако на этом относительно благополучном фоне все более и более прогрессировала паранойяльность.
Таким образом, вывод о наличии у Джугашвили психопатии представляется вполне оправданным. Говорить здесь всего лишь о личностной акцентуации, как это делает А.Е. Личко (1996) или, тем более, о психической (хотя и бандитской) норме, как это делает М.И. Буянов (1993) - это значит недооценивать существенность анализируемых личностных изменений.
Итак, это психопатия. Но какого же типа? Безусловно, мозаичного. Трудности диагностики в этих случаях определяются сочетанием различных психопатических радикалов - в данном варианте эпилептоидных, экспансивно-шизоидных, паранойяльных, фанатичных, в меньшей мере - истерических. Эти черты в одних случаях усиливают друг друга, в других способствуют адаптации и обусловливают большие гиперкомпенсаторные возможности. В сложном конгломерате личностных расстройств у Джугашвили на передний план выходят то эпилептоидные черты (начиная с подросткового возраста, но проявлявшиеся весьма отчётливо и на всех последующих этапах жизни), то черты психопата-фанатика (с юношеского возраста и всю оставшуюся жизнь), то отдельные истерохарактерологические и экспансивно-шизоидные особенности (периодически на протяжении всей жизни), то параннойяльные особенности, усиливающиеся с годами. Как и всякая паранойяльная личность, он постоянно был склонен к сверхценным образованиям, выстроил в уме маниакальную систему, которой был одержим. Он постоянно был занят поисками улик, чтобы возвести на них здание этой логической структуры, поддерживал и укреплял его поисками новых улик. При этом он был помешан на насилии.
В целом, если рассматривать эту мозаичную психопатию в аспекте её отношений с обществом, её нельзя не признать асоциальной, поскольку аморальность Джугашвили, начиная с его подростково-юношеского возраста, совершенно бесспорна.
Как мы видели, личностные особенности Джугашвили проделывают определенную динамику и в плане постепенного формирования патологических личностных свойств, и трансформирования одних черт в другие, и в отношении динамических сдвигов на протяжении жизни. Остановимся на последних.
На протяжении жизни у Джугашвили наблюдается несколько динамических сдвигов.
Прежде всего, это длительная (порядка 3-4 лет) депрессия в период ссылки в Туруханском крае. Эта депрессия у Джугашвили по своей выраженности и клинической картине (преобладание адинамии и апатии с внезапным выходом в нормальную или даже повышенную активность) походит на фазовое состояние, психогенно спровоцированное, психопатической личности. Далее, это психогенный стресс с реакцией растерянности (т.е. острая аффективно-шоковая реакция) после нападения фашисткой Германии, длительностью около 2 недель. Однако главное в динамике психопатологических расстройств Джугашвили - это наличие признаков патологического развития личности. Последнее включает в себя три главных компонента:
1. Возвеличивание своей значимости с помощью достижения абсолютной власти. При этом государство строится любой ценой, путём введения государственного террора, попирания общечеловеческих прав и достоинств, дезинформации, создания армий подневольного труда, ложного ускорения темпов развития и т.п. Для утверждения этой цели всё возможно: геноцид, переселение «провинившихся» народов, подспудное поощрение национальной розни, расстрелы и мн. др. Здесь для Джугашвили характерно появление идей величия. Он не только не протестует против утверждений, что он гениален, но и всячески сам способствует формированию и удержанию культа его личности «великого кормчего» - признанного и наиболее верного преемника Ленина.
«Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
И Ленин великий нам путь озарил.
Нас вырастил Сталин - на верность народу
На труд и на подвиги нас вдохновил».
(Гимн СССР 1943 г. в сталинской редакции.)
2. Наличие ригидности в его психике, связанное с присутствием фанатических и эпилептоидных свойств, обусловило его склонность к формированию сверхценных образований. Патологическая реализация последних сказалась в паранойяльной борьбе с «врагами народа», обвинявшимися в шпионаже, вредительстве, создании антисоветских организаций и в других вымышленных преступлениях.
3. Формирование (особенно заметное в последние годы жизни) идей преследования, сопряжённых с переживаниями патологического страха. Нельзя не согласиться с А. Буллоком (1994 г.), что первые признаки паранойи, проявившейся позднее, стали заметны во время «шахтинского» процесса в 1928 г.
В период, когда происходила кампания по ликвидации кулачества как класса, его паранойя обнаружилась в полной мере. Чрезмерный масштаб репрессий, предпринятых Джугашвили, наводит на мысль о том, что его действия подкреплялись психопатической структурой личности.
Таким образом, мы видим, что Джугашвили был психопатом мозаичного круга. Основное место в этой мозаике занимали черты аморальности, фанатизма, паранойяльности и эпилептоидности, сформировавшиеся на основе наследственности и средового влияния. Начиная с 1949 г. (с 70 лет) у него отмечалось несомненное присоединение возрастных изменений и соматогенных расстройств (гипертоническая болезнь, атеросклероз), также оказывающих пагубное влияние на психику.
© В.Я. Гиндикин, В.А. Гурьева. Психопатология и власть. - М.: Институт консультирования и системных решений, 2020.
Об авторах:
Гиндикин Владимир Яковлевич (1932-2015) - советский и российский психиатр, психопатолог и психотерапевт, доктор медицинских наук, врач высшей категории. Автор и соавтор более 170 печатных научных работ, в том числе 7 монографий и ряда методических рекомендаций, посвящённых актуальным вопросам малой психиатрии.
Гурьева Валерия Александровна (1929-2015) - советский и российский судебный психиатр, доктор медицинских наук, врач высшей категории. Автор и соавтор более 160 научных печатных работ, в том числе 8 монографий и 7 учебных руководств, посвящённых актуальным вопросам судебной и подростковой психиатрии.
Оба автора занимались проблематикой психопатий более 40 лет - вопросами их возрастной специфики, клинической динамики, дифференциальной диагностики, профилактики и лечения, экспертной оценки.