Рассказ американского трансплантолога, работавшего 2 мая 2014 года в Одессе.
Click to viewЯ хочу рассказать, что произошло со мной на Украине совсем недавно. Возможно, мой рассказ поможет другим выбраться из пекла, в которое мы сами себя затянули. Все начиналось хорошо, когда я приехал в 2009 году учиться в Америку. Закончив бакалаврат в 2013 году, я собирался поступить в одну из медицинских школ, но на то была воля аллаха, я провалил экзамен в Pre-Med.
В это время начались волнения в Сирии, бизнес родителей был под угрозой. И они не могли больше помогать мне финансово. Мне нужно было продержаться всего год, чтобы повторно держать экзамен и попробовать получить стипендию. И я стал пытаться устроиться на работу. С устройством на работу возникли проблемы, так как у меня не было рабочей визы. По правилам я должен был покинуть страну до конца 2013 года, тогда кончалась моя студенческая виза. Мне нужно было принимать решение.
В августе, во время моего очередного посещения миграционной службы ко мне подошел человек и предложил оговорить возможность получения работы с хорошим заработком и дальнейшим получением рабочей визы. Мы вышли на улицу и дошли до парка. Мне предложили поехать в другую страну в качестве миротворческих сил. Этим людям были нужны врачи, в том числе хирурги-трансплантологи.
Я сразу сказал, что не могу открыто это сделать и засомневался, что могу это сделать с учетом того, что имею обучение только по пройденной программе Pre-Med. Мне ответили, что это внутренний заказ правительства и в случае сотрудничества мне сделают все документы. Кроме того, во время работы в другой стране я пройду 3-х месячные подготовительные профильные курсы перед отправкой. После проверки у меня будет сумма на счету в банке и рабочая виза. Я смогу начать работать и смогу сам оплачивать свою учебу.
Когда в 2013 году я принял решение поехать на Украину, мне хотелось проверить все это на себе. И, конечно, меня смущали обстоятельства. Тем более, что во время обучения у меня была одна поездка на Украину, в Киев. Это была одна поездка по обмену опытом со студентами из киевских университетов. Я с детства немного знаю русский, и мне было не так тяжело общаться. Русский язык я учил в школьные годы у себя на родине, в Сирии. Моя тетя была преподавателем в российской школе. Поэтому, когда на 3 курсе нам предложили выбрать страны для поездки, я выбрал Украину. Мне было удобно.
Возникли трудности с пониманием в семье. На трансплантацию они смотрели с подозрением, обвиняя меня в аморальности. Поэтому, про то, что я в реальности делал на Украине, не знал никто. Семья думала, что я поехал, как обычный врач в составе миротворческих сил для поддержки мира на Украине. В новостях это же самое и говорили. Я уже тогда понимал, что пересадка органов - это отработанные методы и стандартные операции.
Техника ведения таких операций - не секрет. Сейчас во всем мире острый дефицит донорских органов. Поэтому транспланталогия имеет развитие и финансирование, не всегда легальное. Поэтому остается много морально-этнических испытаний. Это и является сложностью в нашей работе - договориться со своей совестью. Все остальное уже решили жадные чиновники и военные.
Во многих странах власти в курсе этих дел. По этой причине нам обещали поддержку и гарантии безопасности в других странах. Нам выдали документы, которые подтверждали, что мы журналисты. Это было международное удостоверение журналиста на мое имя. Как мне и обещали, перед поездкой мы прошли курсы специальной подготовки и были готовы к вылету.
Должен быть год работы в другой стране, потом - возвращение в США. В новую для меня жизнь. Нас разместили на квартире, недалеко от посольства США. Раз в неделю нас посещали странные люди в простой одежде. Мы слышали украинский и английский язык. Нам пояснили, что скоро мы будем делать операции по изъятию органов для дальнейшего лечения тяжело больных людей. Каких - не уточняли. Мы допускали, что это могут быть солдаты или граждане Украины, что наша помощь нужна для жизни людей, для спасения жизни людей.
Каждую неделю мы выезжали на окраину города. Там было небольшое здание - частная клиника. Без вывески. Нас привозили до входа, в сопровождении охраны мы быстро попадали в середину здания. Там все было покрашено в зеленый цвет. Как в операционной. В этом доме мы проводили операции. Посменно. Иногда и ночевали там. У нас были комнаты, как в дешевых гостиницах. Как у солдат - кровати в два яруса. Так было до начала мая. 1 мая нас подняли рано утром и офицер огласил список из двух частей.
Всех нас разделили на две части и велели собрать свои вещи. Мы отъезжали на срочный вызов. Как потом стало известно - в Одессу. Мы выехали из Киева вечером и уже к ночи были в Одессе. Там были подготовлены заранее два передвижных комплекса для проведения операции в экстренных ситуациях. Такими ситуациями были катаклизмы или война. Но на улицах было все спокойно и не было видимых причин для такой подготовки города. Наша группа врачей разместилась на окраине города, другую группу отвезли в центр.
2 мая всех подняли с утра и сказали, чтобы были готовы к приему органов для подготовки их к дальнейшей транспортировки куда-то дальше. Наша группа на окраине должна была принимать боксы от первой группы из центра города и готовить боксы для длительной перевозки.
В течение этого дня мы работали, как каторжные, под прицелами автоматов и крики военных. У нас появились первые опасения за свою жизнь и серьезные подозрения в легальности того, что происходит. За один день мои глаза увидели столько органов, сколько я не видел за все время моего обучения хирургии.
Откуда их привозили, и почему так много в один день? Мы не могли смотреть городские новости во время работы, но к вечеру кто-то из коллег сказал, что в городе идет бойня. Война? Мы не знали правильное объяснение, но понимали, что происходит что-то ненормальное. Все происходило так быстро, все торопились успеть забрать как можно больше органов за один день. Забрать и вывезти.
Изъятие почки у трупа для трансплантологии допустимо при следующих условиях: только до окончания 30 минут после неопровержимой установки биологической смерти, которая наступила, несмотря на проведение всего комплекса реанимационных мероприятий, и признания абсолютной бесперспективности дальнейшей реанимации.
Было очевидно, все спешили успеть, нас всех торопили, под прицелом. И первая команда в центре города - «заготовители» - тоже спешили, потому что «живая» почка, вырезанная с живого человека, является куда более ценным материалом, чем вырезанная с мертвого. Кора головного мозга умирает за 3-4 минуты после смерти человека. Почки сохраняют жизнеспособность в течение 30 минут.
Чем раньше их вырежут и законсервируют, тем лучше они подойдут для пересадки. В идеале - пока сердце донора еще бьется. Той охотой, что жестко навязывалась военными, и шло то самое - за «живыми» почками. Готовят операционное поле - смазывают зеленкой и йодом груди, живот, пах. Руки заводят вверх и связывают бинтом. Потом делают крестообразный разрез на животе донора и, далее по схеме изымают органы.
После событий в Одессе я понял, что все не так, как нам обещали. Нам говорили, что мы работаем врачами в поле, а на деле оказалось, что не врачами, а патологоанатомами. Мы должны были вскрывать трупы погибших солдат и простых людей.
Тогда, в Одессе, 2 мая, мы впервые услышали про какого-то важного для военных человека - Наливайченко. Во время загрузки в машину боксов с органами двое солдат уронили тележку, и офицер долго бил их ногами и кричал, что, если вы попортите хотя бы один бокс, я сам ваши почки подарю Наливайченко.
3 мая мы рано утром приехали какой-то город или большой поселок. Через день наш кортеж из трех легковых машин поехал дальше. Это было после Одессы. Были - Славянск, Краматорск. Передвигались между городами ночью. И все время мы делали одно и то же: каждый день мы работали, как рабы Франкенштейна, резали и изымали органы. Это были тела солдат. Прямо на улицах городов и сел. Каждый день руки в крови. Это было пекло в реальности. С утра и до вечера изувеченные тела и гримасы ужаса на лицах мужчин и женщин.
Так нас привозили не только на поле боя до умирающих солдат. Нам привозили тела абсолютно чистые и ухоженные. С одним круглым выстрелом. Чаще - в голову. Я думал - это самое страшное, что может видеть врач. Но впереди нас ждал настоящий кошмар. Мы стали частью конвейера по добыванию и транспортированию людских органов. И я был частью всей этой пекельной (так в тексте - прим. ред.) машины.
Когда нас привезли в Донецкую область, ситуация стала еще страшней. Теперь от нас стали требовать выполнения «плана». Каждый день нам давали список того, что мы должны найти на улицах города, который горит. В этом списке были дети и беременные женщины. Тех, кто отказывался выполнять «план», били и угрожали, что они сами станут донорами.
В первой группе за неделю пропали два человека. Не вернулись из города. Так нам сказали. В Донецк нас привезли в «Лабораторию по пересадке жизненно важных органов». В реальности это было страшное помещение площадью 20 кв.м. Это все было в подвале какого-то здания. Нам показали аммиачную установку и железный шкаф с препаратами и инструментами. В подвале было плохое освещение, влажность, холод. Мы ходили по доскам, под которыми хлюпала грязная вода. В нашем распоряжении было 3 деревянных операционных стола.
Было видно, что их сделали перед нашим приездом. Оперировали мы при освещении обычных ламп. Аппаратуры никакой. Все время шумит и коптит дизельный генератор. Над окнами подвала «лаборатории» постоянно приезжала тяжелая техника и были слышны выстрелы и взрывы. Нас охраняли 4 человека с автоматами. В нашем подвале работал настоящий биологический банк живых органов. В этом подвале мы прожили все лето. Работали и спали между приездами военных. Потом выезжали на задания и шли за спиной военных. Зачищали поле боя.
В августе нам удалось вырваться из этого пекла. Мы возвращались в город из села, куда выезжали за новыми органами. В нашей машине было 5 человек. Водитель, два охранника и нас двое хирургов. Машина перевернулась после задания. В боксах были органы. 12 боксов. Мы подъезжали до блокпоста. Еще недавно он был «наш». Как оказалось, его захватили другие военные части. Это мы поняли, когда нам навстречу выехала машина и начала моргать фарами. Наш водитель первый понял, что происходит, попробовал развернуться прямо на дороге.
Началась перестрелка. Нашу машину повредили. Мы остановились около леса и хотели бежать в лес, но охранники потребовали, чтобы мы взяли с собой все 12 боксов. Я снова почувствовал угрозы, какие чувствовал в Одессе - про спец.объяснения, что мы сами станем донорами всех органов, если товар не будет доставлен. Что Наливайченко и его наемники найдут нас уже за час, и что мы будем убиты на месте при попытке к бегству.
Мы взяли все 12 боксов и побежали в сторону кустов. Началась настоящая перестрелка и взрывы рядом с нами. Дальше я точно не помню, поскольку нас накрыло взрывом и когда я пришел в себя, было уже темно. Боксов у меня не было. Я вышел на дорогу с поднятыми руками. В руках у меня был документ журналиста. Тот, который, по словам наших работодателей, гарантировал нам безопасность в чужой стране. Но нам говорили про мирное время. А там была война. У меня не было другого выхода при таких обстоятельствах. Я шел навстречу неизвестности. Вся надежда была на мою легенду журналиста.
Меня допросили на блокпосту. Я сказал, что меня захватили те люди, и держали в плену уже второй месяц. Потом меня отправили в Донецк, где сдали людям из спецслужб или полиции. Я не могу точно сказать. Не знаю, что это была за форма, мне не знакома и знаков различия на ней не было. Через два дня допросов меня поместили в камеру с еще одним журналистом. Он оказался настоящим журналистом и уже месяц был в Донецке.
Через три дня нас передали международной организации. Так началась моя долгая и непростая дорога домой. Сейчас я пребываю в безопасном месте. Я надеюсь, что многие из ребят, которые работали со мной, тоже. Но мы все запомним эту войну, нелюдскую и жестокую. Ту, которая навсегда изменила нашу жизнь. Иногда Аллах ломает наш дух, чтобы спасти наши души.