Запорожцы пишут письмо турецкому султану (продолжение статьи)
...Итак, следующим важным аргументом Сергея Муравьева стали Лещинские лагеря, когда неожиданно в недрах III корпуса обнаружилось целое тайное общество.
Не буду повторять еще раз (в третий раз?) ход объединительного процесса. Замечу здесь лишь, что встреча двух цивилизаций несомненно потрясла обе стороны: представьте себе эти ощущения людей, находящихся и вынужденных действовать во враждебной и/или равнодушной многомиллионной среде, которые ...вдруг обнаруживают, что они не одиноки в этом мире.
Но это - лирика, а для Сергея Муравьева в текущих обстоятельствах - еще и важные практические выводы. Он ведет переговоры с Трубецким и рассказывает ему о силе и влиянии Васильковской управы (или всего Южного общества, от имени которого выступает - мы не знаем в точности, в какой форме это подавалось и говорилось). О присоединении нового общества было немедленно объявлено Трубецкому - в доказательство этой самой силы. "У нас все готово, - говорит Сергей Иванович, - север должен поверить нам и, когда мы выступим, по сигналу выступить совместно с нами. Потому что мы сила. Потому что за нами шестьдесят тысяч штыков на Украине - и это воистину непобедимая армия".
. Слова - шестьдесят тысяч штыков - произнесены. Где они насчитали эти шестьдесят тысяч штыков?
Во-первых, конечно, весь Третий пехотный корпус. В доказательство готовности Третьего корпуса предъявляется только что полученное письмо артиллеристов: Трубецкой читает и верит, происходит тотальная мистификация сознания. "Они готовы, они едва удерживают солдат от преждевременного выступления" - трансформируется в "весь Третий корпус на нашей стороне". Кстати, присоединив новое общество, Сергей Иванович присоединил не просто два-три десятка новых активных членов - он присоединил артиллерию, которой до сего дня Васильковская управа располагала в ограниченном количестве (полагались на 5-ю конноартиллерийскую роту под началом Пыхачева - но, кажется, одна рота это все-таки не то же самое, что целая артбригада)
А о важности артиллерии при вооруженном выступлении говорить не приходится - не случайно потом по следственным делам Пестеля и его окружения выясняется, что писем артиллеристов было ДВА: одно уже упомянутое о готовности к выступлению, второе - о неисправности артиллерийских снарядов. Точнее, о тех мерах, которые молодые члены тайного общества рекомендуют принять для того, чтобы снаряды были в полной боеготовности (судя по всему, эту записку написал лично Петр Борисов - но почему-то она Следственный комитет не заинтересовала и Петра на следствии об этом не спросили. Наличие двух писем подтверждают и "Записки" Горбачевского).
Далее, Третий корпус волшебным образом превращается в "Третий и Четвертый" (потому что при Четвертом, на минуточку, служит сам Трубецкой - и совсем нетрудно его убедить в том, что он тоже служит на общее благо - но потом на следствии Сергей Иванович будет говорить о том, что "в Четвертом корпусе Трубецким ничего не было сделано, хотя он нам сие обещал"). И ежели двух корпусов Первой армии все еще недостаточно, то... то, разумеется, есть члены Тайного общества во Второй армии. И это как раз те самые члены (Пестель и его сторонники), с которыми Трубецкой дела иметь не желает, однако слова про готовность Второй армии уже произнесены - что же, Сергей Иванович и это берет на себя.
Бестужев-Рюмин едет к Пестелю - с сообщением о присоединении нового общества (многократно увеличивающего силы Васильковской управы) и с планом мая 1826 года (который Пестель не сможет не одобрить, когда все узнает).
Еще раз посмотрим на это глазами Сергея Ивановича. Разумеется, присоединение нового общества - с большим количеством активных членов, с артиллерией и проч. должно доказать активность Васильковской управы ("вот вы тут непонятно чем в Тульчине и Каменке занимаетесь, а мы тем временем умножаем наши ряды" - этот подтекст прочитывается) - но, пожалуй, даже не это главное. Главный аргумент - вот он: смотрите же - словно говорит Сергей Муравьев - разве не говорил я о том, что армия - это горячий порох, к которому достаточно только поднести спичку, что недовольных в армии гораздо больше, чем вы думаете, что мы легко и без усилий найдем и поднимем сторонников? Если в самых недрах Третьего корпуса - в этой косной, затхлой, провинциальной, малограмотной среде - совершенно самостоятельно и независимо от нас самозародилась эта тусовка восторженных дивнюков прекрасных юношей, которых мы столь легко подмяли под себя - не означает ли это, что такие же самозародившиеся тайные общества наверняка обнаружатся (и последуют за нами) где-то и в других армейских корпусах? (и, вероятно, он даже не столь далек от истины - они вот пытались через Мошинского наладить связи с Литовским пехотным корпусом и безуспешно - а уже постфактум в Литовском корпусе обнаружилось тоже совершенно независимое и самозародившееся "Общество военных друзей", ни с кем не связанное и попытавшееся действовать самостоятельно). "Армия всегда будет подвержена волнениям" - пишет он уже из крепости прямо Императору - и в его устах это ни разу не раскаяние, а скрытая угроза.И при таком раскладе выступление именно на Украине, именно силами армейских частей становится реальностью - не "мы, Васильковская управа, готовы к выступлению", а "вся армия готова". Не "мы круты и молодцы", а "вот реальность, против которой не попрешь". А еще, кроме артиллерийских офицеров и Третьего корпуса, у нас теперь есть Трубецкой. И содействие Северного общества. Которое в Петербурге своими силами поддержит выступление на юге.
Таким образом, Трубецкому говорится о готовности двух южных армий, Пестелю говорится о готовности Северного общества. План 1826 года подтверждается Пестелем (как говорится в таких случаях, если изнасилование неизбежно - расслабься и получай удовольствие). Тогда же или чуть позже Пестель назначает Сергея Муравьева третьим директором Южного общества: то ли в качестве признания его реальной силы и победы в почти трехлетнем соперничестве, то ли для того, чтобы удержать его возможные слишком радикальные действия в поле зрения. Таким образом, Сергей Муравьев получает карт-бланш. Около ноября с подтвержденным планом и с копией письма артиллеристов Трубецкой уезжает на север и докладывает Рылееву про силу Южного общества, 60 тысяч штыков и план 1826 года.
(К Пестелю же письмо артиллеристов попадает чуть позже - по-видимому, тоже около конца ноября: посланный от Пестеля Николай Крюков приехал сообщить васильковцам об имеющихся доносах на Общество. С Крюковым к Пестелю уезжает копия письма Горбачевского и записка о неисправности артиллерийских снарядов - якобы в оригинале - а заодно уезжают и слова Сергея Муравьева по поводу происходящего "если хоть один член будет взят - я начинаю дело": письмо артиллеристов и здесь исправно работает на имидж Васильковской управы)
Обратим внимание на всеобщую мифологизацию сознания. Трое юношей из 8 артбригады (отметим еще раз: верных, честных и чистых - и по-видимому, писавших искренне и искренне веривших в то, что они пишут) превращаются в 60 тысяч штыков. Сергей Муравьев, разумеется, тоже ни разу не лжет - ни Пестелю, ни Трубецкому - он совершенно уверен в том, что он говорит. Бестужев во время Лещинских лагерей рассказывал славянским юношам о том, что Конституция южного общества одобрена лучшими английскими и французскими публицистами. Петр Борисов рассказывал своим вновь принимаемым питомцам о том, что Общество соединенных славян было основано в Петербурге сербским князем, уехавшим за границу (в данном случае Мишель и Петр знают, что говорят неправду - и рассказывают об этом на следствии - но, видимо, в какой-то момент и сами начинают верить в то, что вот точно так оно и было). Сперанский, Мордвинов, Киселев - если и не члены тайного общества, то уж точно все наши сторонники и после переворота немедленно встанут на нашу сторону.
И вот теперь, когда мы все это узнали, вернемся еще раз к собственно артиллеристам. Как я уже сказала, следствие легко доказало, что пропаганда в 8 артбригаде действительно велась: скрыть ее следы оказалось тем сложнее, что отношения между нижними чинами и молодыми членами тайного общества в артиллерии складывались не совсем так, как например между Анойченко и его бывшими командирами. Артиллеристы водку со своими подчиненными стаканами не пьют и деньги на водку не раздают - не по причине особо нравственного образа жизни, а тупо потому, что нет у них такого количества денег, чтобы целую роту за свой счет поить. Зато здесь офицеры молодые, в малых чинах, из бедных незнатных семейств - а унтер-офицерский состав тоже в основном молодой и почти сплошь грамотный: поэтому отношения между членами тайного общества и молодыми канонирами и фейерверками складываются доверительные, почти приятельские. И разговоры здесь на этой почве ведутся (как легко проследить по следственным делам) ну очень откровенные (там двое еще и в школах для нижних чинов преподают - так прямо прописи диктуют про естественные права человека). И, вероятно, в какой-то момент они действительно искренне считают - что вот да, солдаты их так жадно слушают (тут же отмечают, что про "естественные права" фейерверкеры понимали не очень, а вот про 12 лет службы и отмену палочных наказаний - за милую душу), что и впрямь пойдут куда угодно. А почему артиллеристы пропаганду ведут, а пензенцы "спят"? А потому (то есть подтверждений этому у нас нет, но мне кажется, что это верный ответ), что пензенские - строевые командиры, и не ведут они пропаганду в Пензенском полку (а ведут, между прочим, в Саратовском) именно потому, что командуют частями: совершенно по той же логике, по которой Сергей Муравьев пропагандировал среди бывших семеновских солдат, но никогда - среди черниговцев. Так и пензенцы: они уверены, что за ними И ТАК ПОЙДУТ. Что достаточно того, что солдаты к ним лично привязаны, а дальше - приказ командира.
И в конечном итоге надежды Васильковской управы на артиллерию оказываются тщетными не по причине предательства или трусости молоденьких артиллеристов, а по причине их полной беспомощности как самостоятельной военной единицы: отрезанные от своих, два подпоручика и прапорщик - несмотря на преданность и готовность выполнить данную в Лещине клятву - самостоятельно не могут сделать ни-че-го (о чем в конечном итоге Петр на следствии беспристрастно и безжалостно к самому себе рассказывает). У них нет частей, которыми они могли бы командовать, никакая любовь солдат не поможет им поднять за собой хотя бы роту: поэтому они сидят и как манны небесной ждут либо вестей от черниговцев, либо от пензенцев. Либо их третья возможная надежда - ахтырские гусары, потому что Артамон Захарович в Лещине успел наговорить с три короба, и поэтому в Любар спешно едет Бечаснов - ничего не зная о том, что до него там успели побывать уже и Муравьевы с Бестужевым, и Андреевич. Он приезжает как раз в момент, когда на его глазах дом только что арестованного Артамона опечатывают - и спешно уезжает, пытаясь не привлечь к себе внимания - а на следствии будет утверждать, что поехал в Любар потому, что Артамон Муравьев однажды в Лещине приглашал его в гости на обед (впрочем, от широкой души Артамон Захарович мог и артиллерийского прапорщика на обед пригласить, гм...)
Что стало с письмом артиллеристов?
Копия, посланная Пестелю и записка Борисова об артиллерийских снарядах была передана Пестелем своим соратникам - братьям Бобрищевым-Пушкиным и Заикину - вместе с "Русской правдой". Те в свою очередь "Русскую правду" спрятали, а бумаги от артиллеристов - возможно, не придав им большого значения или наоборот посчитав слишком опасными - сожгли. Тот же исходный текст Горбачевского, который был у Бестужева и/или Муравьева - с вероятностью был сожжен в имении Руликовских во время дневки в Мотовиловке вместе с остальными бумагами
Ну и, в общем, мы знаем, что в конечном итоге 60 штыков Юга превратились в один неполный Черниговский полк - и виноватых тут искать, разумеется, бессмысленно, так сложились обстоятельства. Осталось узнать последний акт трагедии - почему не пришли на помощь пензенцы - и это будет следующая байка.
(На всякий случай - то, что здесь изложено - в значительной степени является реконструкцией, но как мне кажется, реконструкцией обоснованной. Предполагаю, что здесь есть некоторое количество мелких фактических ошибок, так как не все следственные дела у меня под рукой, и если я захочу превратить публицистический текст в более наукообразный формат, я это потом поправлю).
Не буду повторять еще раз (в третий раз?) ход объединительного процесса. Замечу здесь лишь, что встреча двух цивилизаций несомненно потрясла обе стороны: представьте себе эти ощущения людей, находящихся и вынужденных действовать во враждебной и/или равнодушной многомиллионной среде, которые ...вдруг обнаруживают, что они не одиноки в этом мире.
Но это - лирика, а для Сергея Муравьева в текущих обстоятельствах - еще и важные практические выводы. Он ведет переговоры с Трубецким и рассказывает ему о силе и влиянии Васильковской управы (или всего Южного общества, от имени которого выступает - мы не знаем в точности, в какой форме это подавалось и говорилось). О присоединении нового общества было немедленно объявлено Трубецкому - в доказательство этой самой силы. "У нас все готово, - говорит Сергей Иванович, - север должен поверить нам и, когда мы выступим, по сигналу выступить совместно с нами. Потому что мы сила. Потому что за нами шестьдесят тысяч штыков на Украине - и это воистину непобедимая армия".
. Слова - шестьдесят тысяч штыков - произнесены. Где они насчитали эти шестьдесят тысяч штыков?
Во-первых, конечно, весь Третий пехотный корпус. В доказательство готовности Третьего корпуса предъявляется только что полученное письмо артиллеристов: Трубецкой читает и верит, происходит тотальная мистификация сознания. "Они готовы, они едва удерживают солдат от преждевременного выступления" - трансформируется в "весь Третий корпус на нашей стороне". Кстати, присоединив новое общество, Сергей Иванович присоединил не просто два-три десятка новых активных членов - он присоединил артиллерию, которой до сего дня Васильковская управа располагала в ограниченном количестве (полагались на 5-ю конноартиллерийскую роту под началом Пыхачева - но, кажется, одна рота это все-таки не то же самое, что целая артбригада)
А о важности артиллерии при вооруженном выступлении говорить не приходится - не случайно потом по следственным делам Пестеля и его окружения выясняется, что писем артиллеристов было ДВА: одно уже упомянутое о готовности к выступлению, второе - о неисправности артиллерийских снарядов. Точнее, о тех мерах, которые молодые члены тайного общества рекомендуют принять для того, чтобы снаряды были в полной боеготовности (судя по всему, эту записку написал лично Петр Борисов - но почему-то она Следственный комитет не заинтересовала и Петра на следствии об этом не спросили. Наличие двух писем подтверждают и "Записки" Горбачевского).
Далее, Третий корпус волшебным образом превращается в "Третий и Четвертый" (потому что при Четвертом, на минуточку, служит сам Трубецкой - и совсем нетрудно его убедить в том, что он тоже служит на общее благо - но потом на следствии Сергей Иванович будет говорить о том, что "в Четвертом корпусе Трубецким ничего не было сделано, хотя он нам сие обещал"). И ежели двух корпусов Первой армии все еще недостаточно, то... то, разумеется, есть члены Тайного общества во Второй армии. И это как раз те самые члены (Пестель и его сторонники), с которыми Трубецкой дела иметь не желает, однако слова про готовность Второй армии уже произнесены - что же, Сергей Иванович и это берет на себя.
Бестужев-Рюмин едет к Пестелю - с сообщением о присоединении нового общества (многократно увеличивающего силы Васильковской управы) и с планом мая 1826 года (который Пестель не сможет не одобрить, когда все узнает).
Еще раз посмотрим на это глазами Сергея Ивановича. Разумеется, присоединение нового общества - с большим количеством активных членов, с артиллерией и проч. должно доказать активность Васильковской управы ("вот вы тут непонятно чем в Тульчине и Каменке занимаетесь, а мы тем временем умножаем наши ряды" - этот подтекст прочитывается) - но, пожалуй, даже не это главное. Главный аргумент - вот он: смотрите же - словно говорит Сергей Муравьев - разве не говорил я о том, что армия - это горячий порох, к которому достаточно только поднести спичку, что недовольных в армии гораздо больше, чем вы думаете, что мы легко и без усилий найдем и поднимем сторонников? Если в самых недрах Третьего корпуса - в этой косной, затхлой, провинциальной, малограмотной среде - совершенно самостоятельно и независимо от нас самозародилась эта тусовка восторженных дивнюков прекрасных юношей, которых мы столь легко подмяли под себя - не означает ли это, что такие же самозародившиеся тайные общества наверняка обнаружатся (и последуют за нами) где-то и в других армейских корпусах? (и, вероятно, он даже не столь далек от истины - они вот пытались через Мошинского наладить связи с Литовским пехотным корпусом и безуспешно - а уже постфактум в Литовском корпусе обнаружилось тоже совершенно независимое и самозародившееся "Общество военных друзей", ни с кем не связанное и попытавшееся действовать самостоятельно). "Армия всегда будет подвержена волнениям" - пишет он уже из крепости прямо Императору - и в его устах это ни разу не раскаяние, а скрытая угроза.И при таком раскладе выступление именно на Украине, именно силами армейских частей становится реальностью - не "мы, Васильковская управа, готовы к выступлению", а "вся армия готова". Не "мы круты и молодцы", а "вот реальность, против которой не попрешь". А еще, кроме артиллерийских офицеров и Третьего корпуса, у нас теперь есть Трубецкой. И содействие Северного общества. Которое в Петербурге своими силами поддержит выступление на юге.
Таким образом, Трубецкому говорится о готовности двух южных армий, Пестелю говорится о готовности Северного общества. План 1826 года подтверждается Пестелем (как говорится в таких случаях, если изнасилование неизбежно - расслабься и получай удовольствие). Тогда же или чуть позже Пестель назначает Сергея Муравьева третьим директором Южного общества: то ли в качестве признания его реальной силы и победы в почти трехлетнем соперничестве, то ли для того, чтобы удержать его возможные слишком радикальные действия в поле зрения. Таким образом, Сергей Муравьев получает карт-бланш. Около ноября с подтвержденным планом и с копией письма артиллеристов Трубецкой уезжает на север и докладывает Рылееву про силу Южного общества, 60 тысяч штыков и план 1826 года.
(К Пестелю же письмо артиллеристов попадает чуть позже - по-видимому, тоже около конца ноября: посланный от Пестеля Николай Крюков приехал сообщить васильковцам об имеющихся доносах на Общество. С Крюковым к Пестелю уезжает копия письма Горбачевского и записка о неисправности артиллерийских снарядов - якобы в оригинале - а заодно уезжают и слова Сергея Муравьева по поводу происходящего "если хоть один член будет взят - я начинаю дело": письмо артиллеристов и здесь исправно работает на имидж Васильковской управы)
Обратим внимание на всеобщую мифологизацию сознания. Трое юношей из 8 артбригады (отметим еще раз: верных, честных и чистых - и по-видимому, писавших искренне и искренне веривших в то, что они пишут) превращаются в 60 тысяч штыков. Сергей Муравьев, разумеется, тоже ни разу не лжет - ни Пестелю, ни Трубецкому - он совершенно уверен в том, что он говорит. Бестужев во время Лещинских лагерей рассказывал славянским юношам о том, что Конституция южного общества одобрена лучшими английскими и французскими публицистами. Петр Борисов рассказывал своим вновь принимаемым питомцам о том, что Общество соединенных славян было основано в Петербурге сербским князем, уехавшим за границу (в данном случае Мишель и Петр знают, что говорят неправду - и рассказывают об этом на следствии - но, видимо, в какой-то момент и сами начинают верить в то, что вот точно так оно и было). Сперанский, Мордвинов, Киселев - если и не члены тайного общества, то уж точно все наши сторонники и после переворота немедленно встанут на нашу сторону.
И вот теперь, когда мы все это узнали, вернемся еще раз к собственно артиллеристам. Как я уже сказала, следствие легко доказало, что пропаганда в 8 артбригаде действительно велась: скрыть ее следы оказалось тем сложнее, что отношения между нижними чинами и молодыми членами тайного общества в артиллерии складывались не совсем так, как например между Анойченко и его бывшими командирами. Артиллеристы водку со своими подчиненными стаканами не пьют и деньги на водку не раздают - не по причине особо нравственного образа жизни, а тупо потому, что нет у них такого количества денег, чтобы целую роту за свой счет поить. Зато здесь офицеры молодые, в малых чинах, из бедных незнатных семейств - а унтер-офицерский состав тоже в основном молодой и почти сплошь грамотный: поэтому отношения между членами тайного общества и молодыми канонирами и фейерверками складываются доверительные, почти приятельские. И разговоры здесь на этой почве ведутся (как легко проследить по следственным делам) ну очень откровенные (там двое еще и в школах для нижних чинов преподают - так прямо прописи диктуют про естественные права человека). И, вероятно, в какой-то момент они действительно искренне считают - что вот да, солдаты их так жадно слушают (тут же отмечают, что про "естественные права" фейерверкеры понимали не очень, а вот про 12 лет службы и отмену палочных наказаний - за милую душу), что и впрямь пойдут куда угодно. А почему артиллеристы пропаганду ведут, а пензенцы "спят"? А потому (то есть подтверждений этому у нас нет, но мне кажется, что это верный ответ), что пензенские - строевые командиры, и не ведут они пропаганду в Пензенском полку (а ведут, между прочим, в Саратовском) именно потому, что командуют частями: совершенно по той же логике, по которой Сергей Муравьев пропагандировал среди бывших семеновских солдат, но никогда - среди черниговцев. Так и пензенцы: они уверены, что за ними И ТАК ПОЙДУТ. Что достаточно того, что солдаты к ним лично привязаны, а дальше - приказ командира.
И в конечном итоге надежды Васильковской управы на артиллерию оказываются тщетными не по причине предательства или трусости молоденьких артиллеристов, а по причине их полной беспомощности как самостоятельной военной единицы: отрезанные от своих, два подпоручика и прапорщик - несмотря на преданность и готовность выполнить данную в Лещине клятву - самостоятельно не могут сделать ни-че-го (о чем в конечном итоге Петр на следствии беспристрастно и безжалостно к самому себе рассказывает). У них нет частей, которыми они могли бы командовать, никакая любовь солдат не поможет им поднять за собой хотя бы роту: поэтому они сидят и как манны небесной ждут либо вестей от черниговцев, либо от пензенцев. Либо их третья возможная надежда - ахтырские гусары, потому что Артамон Захарович в Лещине успел наговорить с три короба, и поэтому в Любар спешно едет Бечаснов - ничего не зная о том, что до него там успели побывать уже и Муравьевы с Бестужевым, и Андреевич. Он приезжает как раз в момент, когда на его глазах дом только что арестованного Артамона опечатывают - и спешно уезжает, пытаясь не привлечь к себе внимания - а на следствии будет утверждать, что поехал в Любар потому, что Артамон Муравьев однажды в Лещине приглашал его в гости на обед (впрочем, от широкой души Артамон Захарович мог и артиллерийского прапорщика на обед пригласить, гм...)
Что стало с письмом артиллеристов?
Копия, посланная Пестелю и записка Борисова об артиллерийских снарядах была передана Пестелем своим соратникам - братьям Бобрищевым-Пушкиным и Заикину - вместе с "Русской правдой". Те в свою очередь "Русскую правду" спрятали, а бумаги от артиллеристов - возможно, не придав им большого значения или наоборот посчитав слишком опасными - сожгли. Тот же исходный текст Горбачевского, который был у Бестужева и/или Муравьева - с вероятностью был сожжен в имении Руликовских во время дневки в Мотовиловке вместе с остальными бумагами
Ну и, в общем, мы знаем, что в конечном итоге 60 штыков Юга превратились в один неполный Черниговский полк - и виноватых тут искать, разумеется, бессмысленно, так сложились обстоятельства. Осталось узнать последний акт трагедии - почему не пришли на помощь пензенцы - и это будет следующая байка.
(На всякий случай - то, что здесь изложено - в значительной степени является реконструкцией, но как мне кажется, реконструкцией обоснованной. Предполагаю, что здесь есть некоторое количество мелких фактических ошибок, так как не все следственные дела у меня под рукой, и если я захочу превратить публицистический текст в более наукообразный формат, я это потом поправлю).