Дело о крестиках и ноликах: обещанное резюме.
Итак, некое резюме о крестиках о ноликах. Реально это один из самых запутанных следственных триллеров, от которого у меня при первоначальном прочтении (начала-то я с дела Мишеля, а затем пошла кругами по славянским делам) сначала буквально поехала крыша, и только сейчас после сложения кусочков шести разных следственных дел (и особенно очень внятного свидетеля Владимира Бечасного) картина как-то уложилась в голове. Поэтому здесь я попытаюсь обойтись минимумом цитат и только описать некоторые наиболее заметные противоречия, с которыми сталкивается читатель следственных дел и которые, по-видимому, все-таки имеют единые логические объяснения.
Итак, в общих чертах что мы знаем: что во время Лещинских лагерей Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин встретились с бывшим сослуживцем, знакомым еще по Семеновскому полку, капитаном Алексеем Тютчевым,и попытались завербовать его в общество - потрясенный Тютчев в свою очередь сообщил приятелям о том, что недавно был принят в другое тайное общество - так впервые происходит встреча двух цивилизаций.
Далее мы знаем о том, что происходит встречное движение, что Бестужев с энтузиазмом выступает перед вновь открытым обществом, что в итоге Южное и Славянское общества объединяются и договариваются о совместных действиях, что на совещаниях Бестужев открывает молодым новобранцам цели военной революции, республиканского правления и уничтожения (то ли Государя, то ли всей Императорской фамилии, но об этом ниже), и наконец, что где-то во время этих совещаний Бестужев вербует из славян отряд цареубийц - то, что следователи связывают в итоге с якобы имевшимся планом Пестеля и прочих - une garde perdue - "обреченный отряд". И навербованных цареубийц Бестужев-Рюмин отмечает в каких-то списках. Крестиками.
И от этих-то крестиков якобы навербованные славяне старались всеми правдами и неправдами на протяжении всего следствия отбояриться, так что основное противоречие, которое решает Следственный комитет по каждому фигуранту, это - вызвался ли сам или отметили за спиной (а если отметили за спиной, то узнал ли впоследствии или не узнал, и согласился или отказался).
И здесь мы, помимо прочего, сталкиваемся с очередной ипостасью вопроса "почему они все признавались на следствии и зачем они вообще так много говорили, когда лучше было бы молчать". Да лучше было бы, не вопрос. Проблема в том, что в этих лещинских совещаниях - и это важно - слишком много свидетелей. Это не разговор с глазу на глаз, где при желании одного свидетеля можно опровергнуть. Тут же два или три десятка человек, все молчать все равно не станут, и на всяк роток не накинешь платок. Договориться они не успели, и даже часть славян нехорошо знакома между собой, а уж для Бестужева и вовсе половина из них на одно лицо - поэтому, разумеется, в итоге они все говорят, и все говорят разное, а еще кто что видит, слышит и запоминает в такой толпе - как говорится, каждый понимает в меру своей испорченности.
Посмотрим для начала, что узнает следствие в самом начале - и это, по-видимому, и есть самое первое показание по данному сюжету (хотя я подозреваю, что еще раньше что-то мог показать Пестель, которого допрашивают в Петербурге раньше васильковцев - но у меня пока нет дела Пестеля под рукой)
Мишель же 19-го января показывает следующее:
"В Южном обществе хотели привести намерение в исполнение в 1825 году во время сбора 3-го корпуса близ местечка Лещина, куда надеялись что прибудет Государь. Когда же узнали что Его Величество не изволит быть, то решились послать несколько членов в Таганрог для истребления Государя и потом целым корпусом идти на Москву. Совещание о сем было на нашей квартире в местечке Лещине... присутствующими были Артамон Муравьев, Сергей Муравьев и я. Решение сие взявши мы адресовались к славянскому обществу... Все Общество сие на предложение наше согласилось, и когда вызывали членов оного на истребление Государя, то предложились: майор Спиридов, капитан Тютчев... Горбачевский, Бечасной, Борисов и брат его отставной, Пестов. Сверх сего считали на корнета Годениуса... еще юнкер Лосев и корнет Рославлев... прежде всех на сие решился полковник Артамон Муравьев... на другой день после совещания, Швейковский пришел к нам и уговаривал намерение наше отложить до будущего года, говоря что в 1826 году назначен смотр трем корпусам в присутствии Государя и что тогда все действия будет сообразить удобнее. Мнение сие принято было мною и Сергеем Муравьевым..."
Итак, вот он - отряд цареубийц, который для начала намеревались послать... куда? в Таганрог?
Первая проблема у нас возникает в том, что спрошенные славяне (даже те, которые в итоге признались в крестиках) слово "Таганрог" (как место предполагаемого покушения) явно слышат на следствии впервые в жизни. Не говоря уже о таинственных фамилиях "Годениус, Лосев, Рославлев" - о которых их тоже спрашивают, что еще больше запутывает дело. Что, по-видимому, происходит. План действий на смотре 1826 года обдумывался давно, об этом достаточно твердо сообщил Сергей Муравьев приехавшим Пестелю и Юшневскому в Василькове в феврале 1825 года (фактически разорвав с решениями руководства Южного общества), об этом сепаратно совещались васильковцы в Киеве с Трубецком и Трубецкой уезжает, обещая им содействие, и этот план в итоге надевают на голову Пестелю, с чем и он вынужден согласиться. Однако мы помним о том, что во время Лещинских лагерей возникает еще одна спонтанная ситуация - внезапное отстранение Повало-Швейковского от командования полком. Васильковцы думают, что общество открыто и в этот момент обсуждается возможность немедленного выступления - прямо тут в Лещине, если царь приедет, а если не приедет - мчаться за царем в Таганрог. Я не могу сейчас проследить точную хронологию действий - в какой момент происходит совещание в связи со Швейковским и в какой момент происходят первые собрания Бестужева со славянами у Андреевича и как это синхронизируется друг с другом. Но либо еще в тот момент, либо уже на следствии Мишель смешивает эти два момента у себя в голове: ага, хотели восстать, нужно было послать цареубийц в Таганрог. То, что от Артамона мало толку - понимают и васильковцы. А тут обнаружилось целое новое общество - молодые, горячие и готовые подписаться под чем угодно (ниже мы увидим, под чем они реально подписывались) - Мишель у себя в голове держит Таганрог, но славянам он про Таганрог сказать просто забыл :)) тем более что на следующий день недоразумение со Швейковским выясняется, и все возвращаются к плану 1826 года, уже без горячки.
Поэтому в памяти Мишеля остается "славян хотели послать в Таганрог", а славяне ничего об этом не знают и вовсе не врут, когда делают большие круглые глаза.
Это первое противоречие. Дальше возникает вопрос, где, в какой момент и в какой форме происходит помянутая вербовка цареубийц (для плана 1826 года, что и подтверждают последующие показания). Совещаний, видимо, было несколько, в сознании участников они все путаются. По-видимому, и здесь Бечаснов показывает точнее всего, совещаний было три - первое у Петра Борисова, второе и третье у Якова Андреевича. Тут произносились всякие речи и давались всякие клятвы, о которых мы узнаем ниже. Но, как выясняется, помимо общих совещаний была еще какая-то встреча "в балагане у Сергея Муравьева", и я долгое время не могла понять, почему так принципиально это различие - "у Андреевича" или "у Сергея Муравьева".
Собственно, вот исходная точка противоречия, это опять показания Мишеля 5 апреля
"Я утверждаю, что во втором заседании бывшем у Андреевича, на вопрос мой есть ли кто, который бы согласился нанести удар Государю, показанные мною (список имен см.выше - РД) члены вызывались. Я им дал время обдумать сие до будущего заседания, на коем предварил их, уже от устоявших в своем намерении буду требовать клятвы. Между тем поручил их имена записать Горбачевскому, и он, в нашем балагане в присутствии Спиридова, собственной рукой, ставя крестики отметил тех на коих считает, в том числе и Борисова отставного. В сим я готов всех уличить".
Так вот, возмущенные славяне, после долгих скрипов и уличений признав крестики "в балагане у Сергея Муравьева" (видимо, для них это принципиальных вопрос), насмерть отрицали то, что какие-то еще цареубийцы вызывались во время собрания у Андреевича.
Я дам здесь слово Бечасному, который, описывая атмосферу собрания у Андреевича - снимает, на мой взгляд, это странное кажущееся противоречие.
"...отрицаю я, что на 2-м собрании бывшем у Андреевича не были назначаемы члены особенно для покушения на жизнь покойного Государя Императора, спрашиваемые у меня именно: Спиридов, Горбачевский, Бестужев и Пестов - отрицаю потому, что когда я имел честь быть представлен пред Высочайше учрежденной комитет, то на словесной вопрос: «что мне должно быть известно, что по предложению Бестужева многие из членов готовы были к покушению на жизнь покойного Государя императора, в числе коих и я?» я имел честь объявить, что действительно многие. - На вопрос: «кто имянно?» начал я говорить: Горбачевский, Борисов, Тютчев, Громницкий, Лисовский и на сих двух последних был остановлен Его Превосходительством Господином Генерал-Адъютантом Васильем Васильевичем Левашовым, изволившим сказать мне, «что имянно на собрании у Андреевича были назначены Спиридов, Горбачевский, Бестужев, Тютчев и Пестов, и что так ли сие было?» на что самое как в то время в присутствии Комитета, так и после на 13-й пункт отрицал я, равно и ныне должен повторить, что на собрании у Андреевича помянутые члены назначены не были и предложение Бестужевым было сделано вовсе не таким образом, как видно из ныне присланных пунктов; притом когда спрашивано было именно только о вышеписанных членах, то и полагал я, что не были ли сии члены назначены особенно от прочих назначенных коих я начал было поименовывать, без ведома нашего, как посредники округов и не имели ли каких особенных неизвестных нам поручений, но зная точно, что ни на одном собрании у Андреевича никто не был назначен ни к какой особенной должности, кроме сих вышеупомянутых в предводители, так и отвечал на 13-й пункт, что оныя не для покушения на жизнь покойного государя императора были назначены в собрании у Андреевича, но для посредничества между округами и Бестужевым.
А) При втором собрании у Андреевича Бестужев вовсе не делал сего вопроса: если кто из присутствующих, который бы согласился нанести удар Государю Императору? И ни Спиридов, ни Горбачевский, ни Тютчев, ни Борисов ни я не вызывались, но сие происходило так, что Бестужев говоря о необходимости уничтожить всю Царствующую фамилию сказал, что он надеется, что каждый из членов будет столько иметь величия духа и отважности, что для освобождения отечества от ига не содрогнется нанести удара хотя бы и Самому Государю - на что члены будучи в энтузиазме и если могу заключать по себе, будучи увлечены некоторым родом сумасшедствия от того, что Бестужев говорил с жаром и красноречиво, трогая струну самолюбия, твердя о славе и благородстве такового поступка, повторяли все почти: «Без сомнения! Можно ли сомневаться в нашем духе и отважности?»
Что же касается до того, что будто назвал тогда же Горбачевский еще двух или трех готовых в заговорщики, то сие также не справедливо, ибо как никто особо поименно не вызывался, то и никого не предлагали (…)
Б) Показываемое в сем пункте Бестужевым несправедливо, ибо дал он обдумать после 2-го собрания всем членам к 3-му о выбранном посреднике, коим был назначен на 2-м собрании один только Спиридов для всех там бывших; причи на же сему обдумыванию была та, что Бестужеву не нравилось что Спиридов коему он не доверял (вероятно потому, что сей последний хотел было делать свои замечания нащот бывшего у него Государственного Завета) о чем и объявил некоторым членам сам Бестужев после 2-го собрания, прибавив, что назначит 3-е для поправления сей ошибки дабы каким-нибудь образом Спиридова отдалить от сего поста… (…) не могши Спиридова отдать совершенно от сего поста, разделил всех на 4 округа… (соответственно кроме Спиридова посредниками округов назначаются Горбаческий, Пестов и сам Бестужев - РД) далее на сем же собрании Бестужев читал речь, о коей я в прежних ответных пунктах упоминал, после чего снял с себя образ (выделено в тексте - РД) и всех до одного членов заставил покляться: в верности, в старании достигнуть к цели, хранении всего в тайне и что на первой его зов каждой обнажит свое оружие, потом препоручил посредникам составить полные списки, о каковых Бестужев говорит, что будто таковыя только о заговорщиках, чего не было. - Наконец сказал, чтобы к нему собрались посредники получить посдение наставления и препоручения.
В) По сему приглашению Горбачевский, Спиридов и Пестов и были у Бестужева, которой стоял в одной с Сергеем Муравьевым балагане и там в первой раз узнали от Бестужева о назначении Заговорщиков, а совсем не в собрании у Андреевича - были оные Бестужевым приняты и отмечали крестиками, кого же именно - всех не знаю, но говорил мне после Горбачевский что отмечены из числа нашей бригады: Борисов 2-й и я, а также и отставной Борисов, но как после узнал я, что кроме посредников и в Пензенском полку: Тютчев, Громницкий и как кажется Лисовский, но о сем последнем утвердительно сказать не могу. По объявлении мне сего и я, дабы не показать себя не в духе общества и будучи ослеплен пагубным самолюбием, что бы не значить меньше других изъявил на то свое согласие и после при свидании с Бестужевым подтвердил оное и ему"
Иначе говоря, Мишель по итогам собрания у Андреевича в значительной степени принимает желаемое за действительное. Он толкает речь о том, что "нужно всем пожертвовать" - и радостные славяне дружно кричат "дада, мы готовы всем пожертвовать", в чем и клянутся на образе (это первая клятва на образе, будет и вторая) - после чего, разумеется, Мишель воспринимает это как формальное обязательство - а славяне, опомнившись от первого радостного угара, вовсе (как выясняется позже) это так не воспринимают. Бечаснов даже чуточку иронически это описывает, когда ссылается на свой диспут с Левашовым при первичном допросе - дескать, все были готовы на покушение - но никто всерьез не думал об исполнении оного :)
И когда Мишель велит назначенным посредникам написать списки - те поначалу понимают это, как "списки членов славянского общества" (на этой версии долго будет настаивать Горбачевский), в голове же у Мишеля сидит список "устоявших в клятве".
И вот тут следующим актом драмы Мишель вызывает уже назначенных посредников к себе (в "балаган Сергея Муравьева") и еще раз требует "отметить тех, которые...". Заметим тех, кто точно присутствовал при этом - после ломки они все сознались: Горбачевский, Спиридов и Пестов. Далее начинается драматическая борьба за каждый крестик. На очной ставке с Тютчевым Мишель сознался в том, что не присутствовавшего в балагане у Муравьева Тютчева отметил сам, "зная его как человека решительного".
Мы помним, как сопротивлялся майор Спиридов (да меня... да за моей спиной), и как он в итоге сознался в своем добровольном крестоносительстве "не желая лжесвидетельствовать на Бестужева". Следующим актом драмы - только что сознавшегося Спиридова используют для уличения запирающегося Горбачевского, фабрикуя фактически ложные показания.
"Мая 5-го дня дана очная ставка майору Спиридову с подпорутчиком Горбачевским, из коих Первый показывает что на истребление Блаженной памяти Государя Императора назначены были: Бестужев, Горбачевский, Пестов и он и что когда он с Горбачевским был у Муравьева, тогда Бестужев требовал от них, кого они полагают способными для нанесения удара Государю? Горбачевский назначил себя и кажется Бечасного и Борисова; а Бестужев отметил Тютчева, Пестова и его Спиридова; Горбачевский же в сем не сознается".
Как мы помним, показание это исходно было Бестужева, а не Спиридова, Спиридов же со скрипом признал факт своего добровольного участия - но про Горбачевского не говорил ни слова.
"На очной же ставке
Майор Спиридов
Подтверждает свое показание дополняя, что он при сем случае сам может быть себя отметил, но решительно сего не помнит
Подпорутчик Горбачевский
Отрицая показание Спиридова объясняет сие обстоятельство следующим образом: когда Спиридов и он были потребованы к Бестужеву в балаган для получения наставлений, он тут им открыл желание свое найти людей из членов общества способных для нанесения удара Государю и тут обратился к Спиридову с приглашением отметить в своем списке на кого он в сем случае надеется, что Спиридов и исполнил, потом Бестужев обратился к нему Горбачевскому с тем же предложением и Горбачевский отметил на своем списке: себя, Борисова 2-го, Бечасного, и отставного Борисова. При сем случае когда Бестужев старался воспламенить их в смысле своего преступного намерения Пестов тут находившийся сказал, что в усердии к нему общества нечего сумневаться и он найдет к тому двадцать человек готовых".
(подписи собственноручно).
Как видно из этого протокола, пытавшийся запутать следователей Горбачевский в итоге запутался сам - и затягивает в страшную сеть других. Бечаснов и Петр Борисов сознаются добровольно в том, что знали о включении их в список цареубийц и самолично явились подтвердить и засвидетельствовать свою клятву Бестужеву.
Заметим, что в этот момент происходит второе целование образа - Мишель требует от только что уже формально назначенных цареубийц приложиться в доказательство верности клятве - помните еще одну очную ставку Спиридова с Мишелем? Момент индивидуальной клятвы на образе подтверждает и Бечаснов: "не помню, которого именно числа заходил я к Бестужева которой был один и когда вторично услышал я и от него о назначении заговорщиков, как на дело достойное великих и благороднейших людей и тому подобное, почему действительно дабы не показать себя менее решительным изъявил ему свое согласие, в подтверждение чего заставил он меня приложится к образу, снятому им со своей шеи говоря, что все оное исполняли, что и я исполнил".
Несчастный подпоручик Пестов, уличенный на очной ставке с Горбачевским (у меня нет следственного дела Пестова, но этот момент прослеживается по журналам Следственного комитета), вынужден подтвердить, что собирался найти "двадцать человек готовых" на цареубийство - и, разумеется, получает свой законный первый разряд.
Наконец, отставной Андрей Борисов, уличенный показаниями Бечаснова, подтверждает о том, что и он знал о включении его в список цареубийц и собирался встретиться с Бестужевым, дабы подтвердить присягу.
Шесть славян по итогам рассмотрения дела о крестиках и ноликах получают первый разряд: Горбачевский, два брата Борисовых, Бечаснов, Спиридов, Пестов. Седьмой перворазрядник - Яков Андреевич - обвиняется в умысле на покушение на Цесаревича при проезде в Новоград-Волынске, и это отдельная история.
Тютчев и Громницкий, выступившие в роли "страдательных лиц" (без меня меня женили), остались при втором разряде.
Заметим здесь, что Горбачевский по итогам следственного дела проходит буквально по грани: ему в "силу вины" вменяется не просто "вызов на цареубийство", но и "наряд на цареубийство" - назначение кроме себя троих человек, которые в свою очередь с назначением согласились. То, от чего сумел отбояриться Александр Барятинский - не подтвердивший свою якобы попытку вербовать в цареубийцы Фаленберга - а вот Горбачевский оказывается "вербовщиком обреченного отряда" - и по сути дела с точки зрения системы это должно уже тянуть на "вне разряда": но список внеразрядников, по-видимому, уже спущен сверху, и никто не хочет еще дополнительного умножения сущностей.
Отмечу по итогам Лещинских разборок еще два пункта.
Первое. Обратите внимание, что Мишель вербует цареубийц - но НЕ пресловутый "обреченный отряд". "Люди вне общества" в этой истории не фигурируют, и ни одно показание в этом смысле не было сделано. В Лещине вещают о том, что "нужно пожертвовать собой для общества" - но ни разу не "общество ими пожертвует". Эти истории - не отсюда.
И еще, почему возникает противоречие, когда Мишель уверяет следствие, что говорил славянам только об "убиении Государя", и никогда о всей Императорской фамилии, - а половина славян отчетливо слышит, что и всю Императорскую фамилию тоже. Горбачевский колеблется - то ли говорил, то ли не говорил, то ли фамилию, то ли не фамилию, а Бечаснов несколько раз повторяет, что Мишель в речи употребил фразу "и прах их над землей развеют" - эта "выражение жестокости" попадает в приговор Мишеля, хотя на очной ставке с Бечасновым Мишель фразу отрицает - и, в общем, совершенно очевидно, что речь идет об исключительно риторическом обороте, а не о о том, чтобы вот прям реальн взять и развеять прах :))
Я предполагаю, что Мишель действительно говорит об одном Императоре, но тут же говорит о Республиканском правлении. Славяне в массе своей - люди не слишком образованные, однако в житейском смысле вовсе не глупые и практичные и умеют складывать два и два. Вот они и говорят - ну а если Республика, то куда императорская-то фамилия денется? У Государя, чай, есть наследники. Бестужев сказал - ну, избавимся (Мишель-то наверняка ничего кровавого в виду не имел, просто махнул рукой, чтобы отделаться от кажущихся ему ненужным назойливых вопросов). Вот так, сложив два и два и не понимая в полной мере высоких устремлений Мишеля, получили на выходе "члены славянского общества уличили Бестужева-Рюмина, ранее отрицавшегося от покушения на всю Императорскую фамилию"..
И, честно признаюсь - мне по итогам прочтения безумно жалко ВСЕХ фигурантов этой истории. Даром, что и уличали они друг друга не всегда красиво... но как-то мне все кажется, что одна виселица и десяток поломанных молодых жизней - уж слишком неадекватная реакция системы на несостоявшееся цареубийство. Потом, в Сибири, будут сошедшие с ума Андрей Борисов и Андреевич, умерший в Петровском заводе совсем молодым Пестов, и еще, и еще...
Итак, в общих чертах что мы знаем: что во время Лещинских лагерей Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин встретились с бывшим сослуживцем, знакомым еще по Семеновскому полку, капитаном Алексеем Тютчевым,и попытались завербовать его в общество - потрясенный Тютчев в свою очередь сообщил приятелям о том, что недавно был принят в другое тайное общество - так впервые происходит встреча двух цивилизаций.
Далее мы знаем о том, что происходит встречное движение, что Бестужев с энтузиазмом выступает перед вновь открытым обществом, что в итоге Южное и Славянское общества объединяются и договариваются о совместных действиях, что на совещаниях Бестужев открывает молодым новобранцам цели военной революции, республиканского правления и уничтожения (то ли Государя, то ли всей Императорской фамилии, но об этом ниже), и наконец, что где-то во время этих совещаний Бестужев вербует из славян отряд цареубийц - то, что следователи связывают в итоге с якобы имевшимся планом Пестеля и прочих - une garde perdue - "обреченный отряд". И навербованных цареубийц Бестужев-Рюмин отмечает в каких-то списках. Крестиками.
И от этих-то крестиков якобы навербованные славяне старались всеми правдами и неправдами на протяжении всего следствия отбояриться, так что основное противоречие, которое решает Следственный комитет по каждому фигуранту, это - вызвался ли сам или отметили за спиной (а если отметили за спиной, то узнал ли впоследствии или не узнал, и согласился или отказался).
И здесь мы, помимо прочего, сталкиваемся с очередной ипостасью вопроса "почему они все признавались на следствии и зачем они вообще так много говорили, когда лучше было бы молчать". Да лучше было бы, не вопрос. Проблема в том, что в этих лещинских совещаниях - и это важно - слишком много свидетелей. Это не разговор с глазу на глаз, где при желании одного свидетеля можно опровергнуть. Тут же два или три десятка человек, все молчать все равно не станут, и на всяк роток не накинешь платок. Договориться они не успели, и даже часть славян нехорошо знакома между собой, а уж для Бестужева и вовсе половина из них на одно лицо - поэтому, разумеется, в итоге они все говорят, и все говорят разное, а еще кто что видит, слышит и запоминает в такой толпе - как говорится, каждый понимает в меру своей испорченности.
Посмотрим для начала, что узнает следствие в самом начале - и это, по-видимому, и есть самое первое показание по данному сюжету (хотя я подозреваю, что еще раньше что-то мог показать Пестель, которого допрашивают в Петербурге раньше васильковцев - но у меня пока нет дела Пестеля под рукой)
Мишель же 19-го января показывает следующее:
"В Южном обществе хотели привести намерение в исполнение в 1825 году во время сбора 3-го корпуса близ местечка Лещина, куда надеялись что прибудет Государь. Когда же узнали что Его Величество не изволит быть, то решились послать несколько членов в Таганрог для истребления Государя и потом целым корпусом идти на Москву. Совещание о сем было на нашей квартире в местечке Лещине... присутствующими были Артамон Муравьев, Сергей Муравьев и я. Решение сие взявши мы адресовались к славянскому обществу... Все Общество сие на предложение наше согласилось, и когда вызывали членов оного на истребление Государя, то предложились: майор Спиридов, капитан Тютчев... Горбачевский, Бечасной, Борисов и брат его отставной, Пестов. Сверх сего считали на корнета Годениуса... еще юнкер Лосев и корнет Рославлев... прежде всех на сие решился полковник Артамон Муравьев... на другой день после совещания, Швейковский пришел к нам и уговаривал намерение наше отложить до будущего года, говоря что в 1826 году назначен смотр трем корпусам в присутствии Государя и что тогда все действия будет сообразить удобнее. Мнение сие принято было мною и Сергеем Муравьевым..."
Итак, вот он - отряд цареубийц, который для начала намеревались послать... куда? в Таганрог?
Первая проблема у нас возникает в том, что спрошенные славяне (даже те, которые в итоге признались в крестиках) слово "Таганрог" (как место предполагаемого покушения) явно слышат на следствии впервые в жизни. Не говоря уже о таинственных фамилиях "Годениус, Лосев, Рославлев" - о которых их тоже спрашивают, что еще больше запутывает дело. Что, по-видимому, происходит. План действий на смотре 1826 года обдумывался давно, об этом достаточно твердо сообщил Сергей Муравьев приехавшим Пестелю и Юшневскому в Василькове в феврале 1825 года (фактически разорвав с решениями руководства Южного общества), об этом сепаратно совещались васильковцы в Киеве с Трубецком и Трубецкой уезжает, обещая им содействие, и этот план в итоге надевают на голову Пестелю, с чем и он вынужден согласиться. Однако мы помним о том, что во время Лещинских лагерей возникает еще одна спонтанная ситуация - внезапное отстранение Повало-Швейковского от командования полком. Васильковцы думают, что общество открыто и в этот момент обсуждается возможность немедленного выступления - прямо тут в Лещине, если царь приедет, а если не приедет - мчаться за царем в Таганрог. Я не могу сейчас проследить точную хронологию действий - в какой момент происходит совещание в связи со Швейковским и в какой момент происходят первые собрания Бестужева со славянами у Андреевича и как это синхронизируется друг с другом. Но либо еще в тот момент, либо уже на следствии Мишель смешивает эти два момента у себя в голове: ага, хотели восстать, нужно было послать цареубийц в Таганрог. То, что от Артамона мало толку - понимают и васильковцы. А тут обнаружилось целое новое общество - молодые, горячие и готовые подписаться под чем угодно (ниже мы увидим, под чем они реально подписывались) - Мишель у себя в голове держит Таганрог, но славянам он про Таганрог сказать просто забыл :)) тем более что на следующий день недоразумение со Швейковским выясняется, и все возвращаются к плану 1826 года, уже без горячки.
Поэтому в памяти Мишеля остается "славян хотели послать в Таганрог", а славяне ничего об этом не знают и вовсе не врут, когда делают большие круглые глаза.
Это первое противоречие. Дальше возникает вопрос, где, в какой момент и в какой форме происходит помянутая вербовка цареубийц (для плана 1826 года, что и подтверждают последующие показания). Совещаний, видимо, было несколько, в сознании участников они все путаются. По-видимому, и здесь Бечаснов показывает точнее всего, совещаний было три - первое у Петра Борисова, второе и третье у Якова Андреевича. Тут произносились всякие речи и давались всякие клятвы, о которых мы узнаем ниже. Но, как выясняется, помимо общих совещаний была еще какая-то встреча "в балагане у Сергея Муравьева", и я долгое время не могла понять, почему так принципиально это различие - "у Андреевича" или "у Сергея Муравьева".
Собственно, вот исходная точка противоречия, это опять показания Мишеля 5 апреля
"Я утверждаю, что во втором заседании бывшем у Андреевича, на вопрос мой есть ли кто, который бы согласился нанести удар Государю, показанные мною (список имен см.выше - РД) члены вызывались. Я им дал время обдумать сие до будущего заседания, на коем предварил их, уже от устоявших в своем намерении буду требовать клятвы. Между тем поручил их имена записать Горбачевскому, и он, в нашем балагане в присутствии Спиридова, собственной рукой, ставя крестики отметил тех на коих считает, в том числе и Борисова отставного. В сим я готов всех уличить".
Так вот, возмущенные славяне, после долгих скрипов и уличений признав крестики "в балагане у Сергея Муравьева" (видимо, для них это принципиальных вопрос), насмерть отрицали то, что какие-то еще цареубийцы вызывались во время собрания у Андреевича.
Я дам здесь слово Бечасному, который, описывая атмосферу собрания у Андреевича - снимает, на мой взгляд, это странное кажущееся противоречие.
"...отрицаю я, что на 2-м собрании бывшем у Андреевича не были назначаемы члены особенно для покушения на жизнь покойного Государя Императора, спрашиваемые у меня именно: Спиридов, Горбачевский, Бестужев и Пестов - отрицаю потому, что когда я имел честь быть представлен пред Высочайше учрежденной комитет, то на словесной вопрос: «что мне должно быть известно, что по предложению Бестужева многие из членов готовы были к покушению на жизнь покойного Государя императора, в числе коих и я?» я имел честь объявить, что действительно многие. - На вопрос: «кто имянно?» начал я говорить: Горбачевский, Борисов, Тютчев, Громницкий, Лисовский и на сих двух последних был остановлен Его Превосходительством Господином Генерал-Адъютантом Васильем Васильевичем Левашовым, изволившим сказать мне, «что имянно на собрании у Андреевича были назначены Спиридов, Горбачевский, Бестужев, Тютчев и Пестов, и что так ли сие было?» на что самое как в то время в присутствии Комитета, так и после на 13-й пункт отрицал я, равно и ныне должен повторить, что на собрании у Андреевича помянутые члены назначены не были и предложение Бестужевым было сделано вовсе не таким образом, как видно из ныне присланных пунктов; притом когда спрашивано было именно только о вышеписанных членах, то и полагал я, что не были ли сии члены назначены особенно от прочих назначенных коих я начал было поименовывать, без ведома нашего, как посредники округов и не имели ли каких особенных неизвестных нам поручений, но зная точно, что ни на одном собрании у Андреевича никто не был назначен ни к какой особенной должности, кроме сих вышеупомянутых в предводители, так и отвечал на 13-й пункт, что оныя не для покушения на жизнь покойного государя императора были назначены в собрании у Андреевича, но для посредничества между округами и Бестужевым.
А) При втором собрании у Андреевича Бестужев вовсе не делал сего вопроса: если кто из присутствующих, который бы согласился нанести удар Государю Императору? И ни Спиридов, ни Горбачевский, ни Тютчев, ни Борисов ни я не вызывались, но сие происходило так, что Бестужев говоря о необходимости уничтожить всю Царствующую фамилию сказал, что он надеется, что каждый из членов будет столько иметь величия духа и отважности, что для освобождения отечества от ига не содрогнется нанести удара хотя бы и Самому Государю - на что члены будучи в энтузиазме и если могу заключать по себе, будучи увлечены некоторым родом сумасшедствия от того, что Бестужев говорил с жаром и красноречиво, трогая струну самолюбия, твердя о славе и благородстве такового поступка, повторяли все почти: «Без сомнения! Можно ли сомневаться в нашем духе и отважности?»
Что же касается до того, что будто назвал тогда же Горбачевский еще двух или трех готовых в заговорщики, то сие также не справедливо, ибо как никто особо поименно не вызывался, то и никого не предлагали (…)
Б) Показываемое в сем пункте Бестужевым несправедливо, ибо дал он обдумать после 2-го собрания всем членам к 3-му о выбранном посреднике, коим был назначен на 2-м собрании один только Спиридов для всех там бывших; причи на же сему обдумыванию была та, что Бестужеву не нравилось что Спиридов коему он не доверял (вероятно потому, что сей последний хотел было делать свои замечания нащот бывшего у него Государственного Завета) о чем и объявил некоторым членам сам Бестужев после 2-го собрания, прибавив, что назначит 3-е для поправления сей ошибки дабы каким-нибудь образом Спиридова отдалить от сего поста… (…) не могши Спиридова отдать совершенно от сего поста, разделил всех на 4 округа… (соответственно кроме Спиридова посредниками округов назначаются Горбаческий, Пестов и сам Бестужев - РД) далее на сем же собрании Бестужев читал речь, о коей я в прежних ответных пунктах упоминал, после чего снял с себя образ (выделено в тексте - РД) и всех до одного членов заставил покляться: в верности, в старании достигнуть к цели, хранении всего в тайне и что на первой его зов каждой обнажит свое оружие, потом препоручил посредникам составить полные списки, о каковых Бестужев говорит, что будто таковыя только о заговорщиках, чего не было. - Наконец сказал, чтобы к нему собрались посредники получить посдение наставления и препоручения.
В) По сему приглашению Горбачевский, Спиридов и Пестов и были у Бестужева, которой стоял в одной с Сергеем Муравьевым балагане и там в первой раз узнали от Бестужева о назначении Заговорщиков, а совсем не в собрании у Андреевича - были оные Бестужевым приняты и отмечали крестиками, кого же именно - всех не знаю, но говорил мне после Горбачевский что отмечены из числа нашей бригады: Борисов 2-й и я, а также и отставной Борисов, но как после узнал я, что кроме посредников и в Пензенском полку: Тютчев, Громницкий и как кажется Лисовский, но о сем последнем утвердительно сказать не могу. По объявлении мне сего и я, дабы не показать себя не в духе общества и будучи ослеплен пагубным самолюбием, что бы не значить меньше других изъявил на то свое согласие и после при свидании с Бестужевым подтвердил оное и ему"
Иначе говоря, Мишель по итогам собрания у Андреевича в значительной степени принимает желаемое за действительное. Он толкает речь о том, что "нужно всем пожертвовать" - и радостные славяне дружно кричат "дада, мы готовы всем пожертвовать", в чем и клянутся на образе (это первая клятва на образе, будет и вторая) - после чего, разумеется, Мишель воспринимает это как формальное обязательство - а славяне, опомнившись от первого радостного угара, вовсе (как выясняется позже) это так не воспринимают. Бечаснов даже чуточку иронически это описывает, когда ссылается на свой диспут с Левашовым при первичном допросе - дескать, все были готовы на покушение - но никто всерьез не думал об исполнении оного :)
И когда Мишель велит назначенным посредникам написать списки - те поначалу понимают это, как "списки членов славянского общества" (на этой версии долго будет настаивать Горбачевский), в голове же у Мишеля сидит список "устоявших в клятве".
И вот тут следующим актом драмы Мишель вызывает уже назначенных посредников к себе (в "балаган Сергея Муравьева") и еще раз требует "отметить тех, которые...". Заметим тех, кто точно присутствовал при этом - после ломки они все сознались: Горбачевский, Спиридов и Пестов. Далее начинается драматическая борьба за каждый крестик. На очной ставке с Тютчевым Мишель сознался в том, что не присутствовавшего в балагане у Муравьева Тютчева отметил сам, "зная его как человека решительного".
Мы помним, как сопротивлялся майор Спиридов (да меня... да за моей спиной), и как он в итоге сознался в своем добровольном крестоносительстве "не желая лжесвидетельствовать на Бестужева". Следующим актом драмы - только что сознавшегося Спиридова используют для уличения запирающегося Горбачевского, фабрикуя фактически ложные показания.
"Мая 5-го дня дана очная ставка майору Спиридову с подпорутчиком Горбачевским, из коих Первый показывает что на истребление Блаженной памяти Государя Императора назначены были: Бестужев, Горбачевский, Пестов и он и что когда он с Горбачевским был у Муравьева, тогда Бестужев требовал от них, кого они полагают способными для нанесения удара Государю? Горбачевский назначил себя и кажется Бечасного и Борисова; а Бестужев отметил Тютчева, Пестова и его Спиридова; Горбачевский же в сем не сознается".
Как мы помним, показание это исходно было Бестужева, а не Спиридова, Спиридов же со скрипом признал факт своего добровольного участия - но про Горбачевского не говорил ни слова.
"На очной же ставке
Майор Спиридов
Подтверждает свое показание дополняя, что он при сем случае сам может быть себя отметил, но решительно сего не помнит
Подпорутчик Горбачевский
Отрицая показание Спиридова объясняет сие обстоятельство следующим образом: когда Спиридов и он были потребованы к Бестужеву в балаган для получения наставлений, он тут им открыл желание свое найти людей из членов общества способных для нанесения удара Государю и тут обратился к Спиридову с приглашением отметить в своем списке на кого он в сем случае надеется, что Спиридов и исполнил, потом Бестужев обратился к нему Горбачевскому с тем же предложением и Горбачевский отметил на своем списке: себя, Борисова 2-го, Бечасного, и отставного Борисова. При сем случае когда Бестужев старался воспламенить их в смысле своего преступного намерения Пестов тут находившийся сказал, что в усердии к нему общества нечего сумневаться и он найдет к тому двадцать человек готовых".
(подписи собственноручно).
Как видно из этого протокола, пытавшийся запутать следователей Горбачевский в итоге запутался сам - и затягивает в страшную сеть других. Бечаснов и Петр Борисов сознаются добровольно в том, что знали о включении их в список цареубийц и самолично явились подтвердить и засвидетельствовать свою клятву Бестужеву.
Заметим, что в этот момент происходит второе целование образа - Мишель требует от только что уже формально назначенных цареубийц приложиться в доказательство верности клятве - помните еще одну очную ставку Спиридова с Мишелем? Момент индивидуальной клятвы на образе подтверждает и Бечаснов: "не помню, которого именно числа заходил я к Бестужева которой был один и когда вторично услышал я и от него о назначении заговорщиков, как на дело достойное великих и благороднейших людей и тому подобное, почему действительно дабы не показать себя менее решительным изъявил ему свое согласие, в подтверждение чего заставил он меня приложится к образу, снятому им со своей шеи говоря, что все оное исполняли, что и я исполнил".
Несчастный подпоручик Пестов, уличенный на очной ставке с Горбачевским (у меня нет следственного дела Пестова, но этот момент прослеживается по журналам Следственного комитета), вынужден подтвердить, что собирался найти "двадцать человек готовых" на цареубийство - и, разумеется, получает свой законный первый разряд.
Наконец, отставной Андрей Борисов, уличенный показаниями Бечаснова, подтверждает о том, что и он знал о включении его в список цареубийц и собирался встретиться с Бестужевым, дабы подтвердить присягу.
Шесть славян по итогам рассмотрения дела о крестиках и ноликах получают первый разряд: Горбачевский, два брата Борисовых, Бечаснов, Спиридов, Пестов. Седьмой перворазрядник - Яков Андреевич - обвиняется в умысле на покушение на Цесаревича при проезде в Новоград-Волынске, и это отдельная история.
Тютчев и Громницкий, выступившие в роли "страдательных лиц" (без меня меня женили), остались при втором разряде.
Заметим здесь, что Горбачевский по итогам следственного дела проходит буквально по грани: ему в "силу вины" вменяется не просто "вызов на цареубийство", но и "наряд на цареубийство" - назначение кроме себя троих человек, которые в свою очередь с назначением согласились. То, от чего сумел отбояриться Александр Барятинский - не подтвердивший свою якобы попытку вербовать в цареубийцы Фаленберга - а вот Горбачевский оказывается "вербовщиком обреченного отряда" - и по сути дела с точки зрения системы это должно уже тянуть на "вне разряда": но список внеразрядников, по-видимому, уже спущен сверху, и никто не хочет еще дополнительного умножения сущностей.
Отмечу по итогам Лещинских разборок еще два пункта.
Первое. Обратите внимание, что Мишель вербует цареубийц - но НЕ пресловутый "обреченный отряд". "Люди вне общества" в этой истории не фигурируют, и ни одно показание в этом смысле не было сделано. В Лещине вещают о том, что "нужно пожертвовать собой для общества" - но ни разу не "общество ими пожертвует". Эти истории - не отсюда.
И еще, почему возникает противоречие, когда Мишель уверяет следствие, что говорил славянам только об "убиении Государя", и никогда о всей Императорской фамилии, - а половина славян отчетливо слышит, что и всю Императорскую фамилию тоже. Горбачевский колеблется - то ли говорил, то ли не говорил, то ли фамилию, то ли не фамилию, а Бечаснов несколько раз повторяет, что Мишель в речи употребил фразу "и прах их над землей развеют" - эта "выражение жестокости" попадает в приговор Мишеля, хотя на очной ставке с Бечасновым Мишель фразу отрицает - и, в общем, совершенно очевидно, что речь идет об исключительно риторическом обороте, а не о о том, чтобы вот прям реальн взять и развеять прах :))
Я предполагаю, что Мишель действительно говорит об одном Императоре, но тут же говорит о Республиканском правлении. Славяне в массе своей - люди не слишком образованные, однако в житейском смысле вовсе не глупые и практичные и умеют складывать два и два. Вот они и говорят - ну а если Республика, то куда императорская-то фамилия денется? У Государя, чай, есть наследники. Бестужев сказал - ну, избавимся (Мишель-то наверняка ничего кровавого в виду не имел, просто махнул рукой, чтобы отделаться от кажущихся ему ненужным назойливых вопросов). Вот так, сложив два и два и не понимая в полной мере высоких устремлений Мишеля, получили на выходе "члены славянского общества уличили Бестужева-Рюмина, ранее отрицавшегося от покушения на всю Императорскую фамилию"..
И, честно признаюсь - мне по итогам прочтения безумно жалко ВСЕХ фигурантов этой истории. Даром, что и уличали они друг друга не всегда красиво... но как-то мне все кажется, что одна виселица и десяток поломанных молодых жизней - уж слишком неадекватная реакция системы на несостоявшееся цареубийство. Потом, в Сибири, будут сошедшие с ума Андрей Борисов и Андреевич, умерший в Петровском заводе совсем молодым Пестов, и еще, и еще...