Письма из советской неволи (1940-1941), продолжение.
Начало см.здесь: https://naiwen.livejournal.com/1807039.html
Тулиголово, 30 июня 1940 года
Это первое письмо, которое дошло до семьи после перевода взводного Барановского в лагерный пункт в Тулиголово (село во Львовской области - РД). Когда весной 1940 года работы при строительстве дороги Новгород-Волынский-Львов подошли к концу, появился план дальнейшего использования польских пленных. 16 апреля 1940 года было принято решение о продолжении дороги на участке Львов-Перемышль, вследствие которого часть пленных была переброшена в новые лагпункты.
«Любимая жена, Рысек и родители!
Вот уже второе письмо пишу вам с нового места, а поскольку не уверен, что первое до вас дошло, следовательно повторяю, что с 18 мая я был переведен из Гощи и в настоящее время нахожусь в местечке Судовая Вишня, между Львовом и Перемышлем. Благодаря Богу я здоров и как-то держусь, только очень тоскую по вам. Хуже всего то, что с апреля не получаю никаких писем и не знаю, что с вами происходит (…). Мы здесь работаем на дорожных работах, докучает нам жара по 11 часов ежедневно и чем больше выработка, тем лучше наша жизнь, поэтому долго докладывать нет сил (…) Раньше, когда получал какие-то вести от вас, то всегда было легче, а сейчас очень уж мне грустно и тяжко, без единой весточки от всех».
Тулиголово, 10 июля 1940 года.
Количество и качество получаемого в лагере довольствия зависели от выработки установленной нормы. Если пленный был не в состоянии достичь определенных норм, то ему уменьшался и без того убогий рацион. Выполнение нормы пленными было возможным постольку, поскольку позволяло их здоровье и погодные условия.
«Любимая Трудзя, Рысек и родители!
Вчера получил целых 10 писем (…) Дошли до меня все письма разом оттого, что один из товарищей в Гоще забрал их после моего выезда оттуда и все сразу мне прислал (…) Я благодаря Богу здоров и чувствую себя хорошо, несмотря на тяжелую работу, от которой натер твердые мозоли на руках, а кожа на них загрубела, как подошва. Приходится работать изо всех сил, а за то еду дают получше, так что в целом хлеба и прочего мне сейчас достаточно, а если не выполнить так называемую норму, то с питанием будет скудно. Выходим мы на работу в пять утра, а возвращаемся в четыре часа дня, побудка у нас в три часа утра. На солнце я обгорел, точно негр».
В духе оптимизма выдержана также просьба, обращенная к жене:
«Любимая Трудзя, если ты можешь, то купи чего-нибудь мне из одежды, потому что когад я вернусь, то мне будет совершенно нечего надеть, поскольку мое обмундирование все в заплатах, которые я сам кое-как пришил, и к тому же разодрано во время работ».
Вестей от близких дождался также уже упомянутый товарищ взводного Барановского по неволе:
«Гонтаж все еще остается в Гоще, и еще в то время, когда я там был, он получил письмо от своей жены».
Тулиголово, 23 июля 1940 года
«Моя любимая Трудзя, Рысек и родители!
(…) Благодаря Богу здоровье мне все еще благоприятствует, и питание имею удовлетворительное, хлеба мне хватает и как-то переношу все труды и все более тяжелую работу. Беспокоюсь только о вас, имеете ли, что поесть и как вы там живете. Наверное, Рысек научился уже есть все. Когда сам беру что-то в рот, всегда думаю о вас, не страдаете ли вы от голода, ибо знаю, что это значит».
Тулиголово, 1 сентября 1940 года
«Любимая Трудзя, сообщаю тебе о себе, что благодаря Богу я здоров и на голод вовсе не могу посетовать, хотя приближаются осень и непогоды, ботинки у меня паршивые и одежда рваная, что наверное на здоровье отразится. Сильно тоскую по вам и собираюсь любой ценой добраться до вас, хотя это очень рискованно, и ежели меня постигнет судьбы Жилы, то риск не окупится и лучше уж остаться тут до какого-нибудь конца, который быть может вскоре наступит».
Мысли взводного Барановского о побеге совершенно понятны, если учесть специфику ровенского лагеря, которая способствовала потенциальным беглецам. Строгий надзор над узниками был затруднен из-за системы удаленных друг от друга лагерных пунктов, а также из-за работы при строительстве дороги и потенциальной помощи со стороны польского населения. Число и статистику побегов представил А.Гловацкий в работы «Из исследований по деятельности рабочего лагеря военнопленных НКВД в Ровно (1939-1941)». «Оказывается, что в период с сентября 1939 года до 25 августа 1940 года, то есть в течение неполного года, из ровенского лагеря сбежало 1408 человек, из них 1073 человека в 1939 году (76.2%), а 335 человек в 1940 году (23.8%). Эдварда Барановского от его намерения отвратила судьба некоего Жилы. Быть может, он был в группе из 40 пленных, убитых или раненых охранниками во время попытки к бегству.
6 сентября 1940 года.
«Любимая Трудзя и Рысек!
Спешу вам сообщить, что получил вашу посылку 5 сентября, в надлежащем порядке (…) Сердечнейшее тебя за это благодарен. Ты даже не можешь себе представить, какую радость доставила мне этим и как это все мне пригодится. Я как распаковал ее и почувствовал запах дома, так у меня аж сердце стиснуло от тоски по вам, а ночью не мог спать от этих впечатлений (…) Когда ем эти сласти, упрекаю себя, что быть может отняты они изо рта Рысека, или быть может что это чрезмерные расходы в твоем нынешнем положении».
1 ноября 1940 года
«Любимая Трудзя и Рысек!
(…) Во время работы я заработал себе грыжу и меня должны были отослать в госпиталь на операцию, однако меня не отвезли, поэтому и сейчас я должен продолжать ходить на работу. На самом деле я не чувствую себя слишком плохо, только тяжелую работу выполнять не могу, что в свою очередь отражается на моей жизни, ведь я мало вырабатываю. Сейчас у нас уже холода и непогоды, но на работу должны ходить без оглядки на погоду и на праздники. К тому же у нас скверное помещение, приходится терпеть неудобства, но я как-то держусь, только что будет дальше… (…) Будьте хотя бы вы здоровы, а быть может если Бог позволит, то как-нибудь все вынесу и вернусь к вам»
Медицинская помощь в лагере осуществлялась на очень низком уровне. Иногда тяжелых хронических больных пленных освобождали от работы, менее больные как правило не получали лечения, в то время как из-за своих заболеваний не были в состоянии выполнять установленные нормы, а из-за этого соответственно получали уменьшенный рацион. Дополнительным испытанием для религиозных пленных, каким был взводный Барановский, была принятая в СССР политика воинствующего атеизма, из-за которой пленные не могли отмечать свои религиозные праздники.
Окончание см.здесь: https://naiwen.livejournal.com/1807595.html
Тулиголово, 30 июня 1940 года
Это первое письмо, которое дошло до семьи после перевода взводного Барановского в лагерный пункт в Тулиголово (село во Львовской области - РД). Когда весной 1940 года работы при строительстве дороги Новгород-Волынский-Львов подошли к концу, появился план дальнейшего использования польских пленных. 16 апреля 1940 года было принято решение о продолжении дороги на участке Львов-Перемышль, вследствие которого часть пленных была переброшена в новые лагпункты.
«Любимая жена, Рысек и родители!
Вот уже второе письмо пишу вам с нового места, а поскольку не уверен, что первое до вас дошло, следовательно повторяю, что с 18 мая я был переведен из Гощи и в настоящее время нахожусь в местечке Судовая Вишня, между Львовом и Перемышлем. Благодаря Богу я здоров и как-то держусь, только очень тоскую по вам. Хуже всего то, что с апреля не получаю никаких писем и не знаю, что с вами происходит (…). Мы здесь работаем на дорожных работах, докучает нам жара по 11 часов ежедневно и чем больше выработка, тем лучше наша жизнь, поэтому долго докладывать нет сил (…) Раньше, когда получал какие-то вести от вас, то всегда было легче, а сейчас очень уж мне грустно и тяжко, без единой весточки от всех».
Тулиголово, 10 июля 1940 года.
Количество и качество получаемого в лагере довольствия зависели от выработки установленной нормы. Если пленный был не в состоянии достичь определенных норм, то ему уменьшался и без того убогий рацион. Выполнение нормы пленными было возможным постольку, поскольку позволяло их здоровье и погодные условия.
«Любимая Трудзя, Рысек и родители!
Вчера получил целых 10 писем (…) Дошли до меня все письма разом оттого, что один из товарищей в Гоще забрал их после моего выезда оттуда и все сразу мне прислал (…) Я благодаря Богу здоров и чувствую себя хорошо, несмотря на тяжелую работу, от которой натер твердые мозоли на руках, а кожа на них загрубела, как подошва. Приходится работать изо всех сил, а за то еду дают получше, так что в целом хлеба и прочего мне сейчас достаточно, а если не выполнить так называемую норму, то с питанием будет скудно. Выходим мы на работу в пять утра, а возвращаемся в четыре часа дня, побудка у нас в три часа утра. На солнце я обгорел, точно негр».
В духе оптимизма выдержана также просьба, обращенная к жене:
«Любимая Трудзя, если ты можешь, то купи чего-нибудь мне из одежды, потому что когад я вернусь, то мне будет совершенно нечего надеть, поскольку мое обмундирование все в заплатах, которые я сам кое-как пришил, и к тому же разодрано во время работ».
Вестей от близких дождался также уже упомянутый товарищ взводного Барановского по неволе:
«Гонтаж все еще остается в Гоще, и еще в то время, когда я там был, он получил письмо от своей жены».
Тулиголово, 23 июля 1940 года
«Моя любимая Трудзя, Рысек и родители!
(…) Благодаря Богу здоровье мне все еще благоприятствует, и питание имею удовлетворительное, хлеба мне хватает и как-то переношу все труды и все более тяжелую работу. Беспокоюсь только о вас, имеете ли, что поесть и как вы там живете. Наверное, Рысек научился уже есть все. Когда сам беру что-то в рот, всегда думаю о вас, не страдаете ли вы от голода, ибо знаю, что это значит».
Тулиголово, 1 сентября 1940 года
«Любимая Трудзя, сообщаю тебе о себе, что благодаря Богу я здоров и на голод вовсе не могу посетовать, хотя приближаются осень и непогоды, ботинки у меня паршивые и одежда рваная, что наверное на здоровье отразится. Сильно тоскую по вам и собираюсь любой ценой добраться до вас, хотя это очень рискованно, и ежели меня постигнет судьбы Жилы, то риск не окупится и лучше уж остаться тут до какого-нибудь конца, который быть может вскоре наступит».
Мысли взводного Барановского о побеге совершенно понятны, если учесть специфику ровенского лагеря, которая способствовала потенциальным беглецам. Строгий надзор над узниками был затруднен из-за системы удаленных друг от друга лагерных пунктов, а также из-за работы при строительстве дороги и потенциальной помощи со стороны польского населения. Число и статистику побегов представил А.Гловацкий в работы «Из исследований по деятельности рабочего лагеря военнопленных НКВД в Ровно (1939-1941)». «Оказывается, что в период с сентября 1939 года до 25 августа 1940 года, то есть в течение неполного года, из ровенского лагеря сбежало 1408 человек, из них 1073 человека в 1939 году (76.2%), а 335 человек в 1940 году (23.8%). Эдварда Барановского от его намерения отвратила судьба некоего Жилы. Быть может, он был в группе из 40 пленных, убитых или раненых охранниками во время попытки к бегству.
6 сентября 1940 года.
«Любимая Трудзя и Рысек!
Спешу вам сообщить, что получил вашу посылку 5 сентября, в надлежащем порядке (…) Сердечнейшее тебя за это благодарен. Ты даже не можешь себе представить, какую радость доставила мне этим и как это все мне пригодится. Я как распаковал ее и почувствовал запах дома, так у меня аж сердце стиснуло от тоски по вам, а ночью не мог спать от этих впечатлений (…) Когда ем эти сласти, упрекаю себя, что быть может отняты они изо рта Рысека, или быть может что это чрезмерные расходы в твоем нынешнем положении».
1 ноября 1940 года
«Любимая Трудзя и Рысек!
(…) Во время работы я заработал себе грыжу и меня должны были отослать в госпиталь на операцию, однако меня не отвезли, поэтому и сейчас я должен продолжать ходить на работу. На самом деле я не чувствую себя слишком плохо, только тяжелую работу выполнять не могу, что в свою очередь отражается на моей жизни, ведь я мало вырабатываю. Сейчас у нас уже холода и непогоды, но на работу должны ходить без оглядки на погоду и на праздники. К тому же у нас скверное помещение, приходится терпеть неудобства, но я как-то держусь, только что будет дальше… (…) Будьте хотя бы вы здоровы, а быть может если Бог позволит, то как-нибудь все вынесу и вернусь к вам»
Медицинская помощь в лагере осуществлялась на очень низком уровне. Иногда тяжелых хронических больных пленных освобождали от работы, менее больные как правило не получали лечения, в то время как из-за своих заболеваний не были в состоянии выполнять установленные нормы, а из-за этого соответственно получали уменьшенный рацион. Дополнительным испытанием для религиозных пленных, каким был взводный Барановский, была принятая в СССР политика воинствующего атеизма, из-за которой пленные не могли отмечать свои религиозные праздники.
Окончание см.здесь: https://naiwen.livejournal.com/1807595.html