Организация каторги декабристов (продолжение)
часть 2
27 и 29 августа 1826 года в Иркутск прибыли первые две партии сосланных на каторгу декабристов. В это время гражданский губернатор временно отсутствовал, и замещавший его председатель губернского правления Горлов, не имея конкретного предписания о направлении декабристов только на Нерчинскую каторгу и не зная об особом порядке их распределения, остановил партии в Иркутске. В соответствии с законодательством о ссыльных 1822 года Горлов распорядился осужденных расковать и отправить на Иркутский солеваренный, Александровский винокуренный и другие заводы. Когда центральные власти обратили внимание на то, что декабристы находятся не в Нерчинске и что для них были сделаны «послабления в режиме» - последовала репрессии в отношении сибирских служащих. Так возникло «дело Горлова», о котором собрали компрометирующие сведения и предали его суду Сената. Горлов был освобожден от занимаемой должности и за ним был установлен секретный жандармский надзор. За сочувствие и помощь декабристам в период их пребывания на заводах были привлечены к ответственности еще несколько сибирских чиновников
Восемь декабристов были переведены в Нерчинск и 24 октября 1826 г. прибыли к начальнику Нерчинских горных заводов Бурнашеву, а оттуда на следующий день - на Благодатский рудник Нерчинской каторги, в ведение администрации Нерчинского горного округа. Здесь, по сравнению с Иркутскими заводами, режим содержания круто изменился в худшую сторону. Бытовые условия в Благодатском были очень плохие. Декабристов разместили в тюрьме под охраной горной стражи, «а вдоль стен находились… сделанные из досок некоторого рода конуры или клетки, предназначенные для заключенных… Отделение … имело только три аршина в длину и два аршину в ширину (2.1 на 1.4 метра); оно было так низко, что в нем нельзя было стоять».
Строжайше было запрещено установление контактов «с общающимися в тех же работах преступниками, чтобы не могли получить … через кого-либо… писем, записок или денежного пособия». Переписка всем заключенным, кроме Трубецкого, была запрещена. Администрации предписывалось «о каждом из… преступников вести особые секретные… записки, замечая в оных со всею подробностью, каким образом он производил работы, что говорил при производстве оной, не было ли в его словах… противного, был ли послушен к поставленным над ним властям, и какого состояние его здоровья».
Декабристы использовались на горных работах, хотя им в отличие от уголовных размер выработки руды установлен не был. Для усиления контроля они направлялись в рудники в две смены, отдельно друг от друга.
Находясь в работах, декабристы получали казенную плату и провиант (4 коп. за рабочий день и ½ коп. за день болезни). Кроме этого им выдавались по частям по мере надобности через заводское казначейство деньги, привезенные с собой, но хранящиеся у администрации.
В феврале 1827 года произошел конфликт декабристов с администрацией: назначенный для охраны горный офицер Рик запретил осужденным вместе обедать и иметь в вечернее время свечи. Декабристы, протестуя против произвола, объявили голодовку: считается, что это была первая в России политическая голодовка протеста. Бурнашев доложил Лепарскому (который к этому времени прибыл в Нерчинск и вступил в должность), а сам выехал в Благодатск для расследования случившегося. Испуганное начальство заменило Рика офицером Рязановым, декабристам были разрешены общие обеды и дозволено «иметь в своих комнатах огонь на 2.5 часа после захождения солнца». Однако 24 марта 1827 года в соответствии с указаниями Лепарского находящиеся в Благодатском декабристы были закованы в ножные кандалы. Использование закованных осужденных на работах в руднике было невозможно, поэтому с весны 1827 года декабристы в основном были заняты работой на поверхности: «… разбивкой руды, каждый по пяти пудов в сутки». Это изменение существенно ухудшило режим содержания, так как работы на поверхности продолжались вдвое больше подземных, и декабристы находились под постоянным надзором горной стражи. В Благодатском руднике восемь декабристов оставались до сентября 1827 года, пока в Читинском остроге не было построено новое здание для размещения осужденных; 15 сентября 1827 года их отправили из Благодатского двумя партиями под усиленным конвоем в Читу, где уже находились другие осужденные.
Режим содержания декабристов в Чите определялся ранее утвержденной «Инструкцией коменданту, при Нерчинских рудниках учреждаемому». По инструкции предусматривалось: осужденных содержать «всегда в оковах» и даже «на ночь держать их запертыми замками в палатах», питанием и одеждой они должны снабжаться «на том самом положении, как содержатся прочие важные преступники»; в случае болезни «они должны быть пользованы в особой больнице, которая будет устроена в самом остроге».
Переписка была полностью запрещена: «Преступники сии не должны писать писем ни к родственникам и ни к каким другим лицам». Женам декабристов переписка разрешалась, , но все письма сдавались Лепарскому, который в свою очередь пересылал их в III отделение. После проверки писем в III отделении корреспонденция с особым сопроводительным письмом направлялась адресатам. Письма с запрещенным содержанием оседали в архивах отделения, а коменданту Лепарскому делалось соответствующее внушение по поводу усиления надзора за содержанием переписки. Получать письма осужденным разрешалось, но «не иначе, как через коменданта. Другим же образом всякие письменные сношения строго воспрещаются».
Запрещались также любые контакты с местным населением. В первое время узникам было запрещено иметь бумагу и любые письменные принадлежности.
Привезенные с собой и получаемые от родственников деньги должны были находиться у коменданта, который выдавал им суммы «по частям, смотря по надобности».
В Чите часть декабристов первоначально разместили в здании бывшего этапного пересыльного пункта в двух комнатах размером 5.7 на 3.6 метров по 16 человек. Спали на нарах, где на каждого приходилось не более 0.5 метра. На ночь помещение закрывалось на замки и не проветривалось. Из-за звона цепей стоял такой шум, что в казематах ничего не было слышно. Другая часть декабристов была размещена в двух избах, приобретенных Лепарским у местным жителей, в одной поместили 25, в другой - 22 человека. Условия в домах были не лучше казематских. Весной 1827 года, опасаясь болезней из-за антисанитарных условий, Лепарский срочно приступил к строительству нового здания, которое построили в сентябре 1827 года. Часть заключенных оставалась в старом остроге, часть перевели в пять комнат нового здания. Условия содержания значительно улучшились. Вместо нар были поставлены кровати, для каждого маленькие столики и один большой стол.
По сообщениям Лепарского, осужденные занимались «земляною работою, три часа по утру и три часа после полудня; засыпанием оврагов, планировкою улиц…», а зимой они должны были «молоть… в ручных жерновах для себя и для заводских магазинов казенную рожь».
Для питания и содержания на каждого осужденного отпускалось в год 24 рубля (по 2 рубля в месяц), из этих денег ежемесячно удерживались 2 коп. на медикаменты и на 80 коп. покупалось в казенных магазинах по 2 пуда провианта, а остальные 1 рубль 18 коп. «выдавались на руки». Этой суммы, конечно, не хватало. В Чите начали формироваться артели декабристов, которые окончательно сформировались в Петровском заводе и которые позволили значительно улучшить жизнь и быт осужденных (подробнее о Большой и Малой артели планируется отдельная статья).
В свободное время декабристы занимались различными ремеслами, живописью, чтением книг, изучали иностранные языки (кроме монгольского, изучение которого было запрещено из опасения организации побега). В читинском остроге начала свою работу тюремная академия, где читались курсы лекций по различным специальностям. С 1828 года было разрешено получать русские и иностранные книги, газеты и журналы; однако комендант должен был лично просматривать все присылаемые книги, которые только с его разрешительной резолюцией поступали заключенным.
С приездом в Читу жен декабристов улучшились условия не только у семейных, но и у всех осужденных. Прибывшие жены переписывались с родственниками всех узников, и таким образом разрушили задуманную правительством полную изоляцию «государственных преступников».
24 апреля 1828 года Лепарский получил сообщение из Главного штаба о том, что император «соизволил представить по усмотрению вашему снимать кандалы с тех из них, кои находятся в болезни, с тех, которые с кротостью, с раскаянием и без ропота переносят свою участь и на поведение которых вы можете положиться». Лепарский, получив это сообщение, доложил в Главный штаб, что по его наблюдениям все преступники ведут себя хорошо и «я не заметил… чтобы кто… не переносил с кротостью своей участи и… роптал или не повиновался… поэтому сего августа 1 числа снял кандалы со всех преступников».
Чита не была для декабристов постоянным местом каторжных работ. Еще в июле 1826 года императором было принято решение о постройке особого тюремного помещения для «государственных преступников», Николай I лично откорректировал подготовленный инженером К.Опперманом строительный проект. Не сразу был решен вопрос о месте строительства. По предложению начальника Нерчинских заводов Бурнашева первоначально местом строительства был выбран Акатуевский рудник. Предлагая устроить тюрьму в Акатуе, Бурнашев указывал на обширность разработок этого рудника, где «выемные работы могут продолжаться не менее 30-ти лет». Этот рудник был удобен и по своему расположению, так как был удален от большинства крестьянских селений и трактовой дороги. Лепарский в своем рапорте в Главный штаб от 6 февраля 1827 года поддержал предложение Бурнашева, однако при этом указывал, что для новой тюрьмы ему потребуется увеличение выделенной воинской команды для охраны, из-за наличия на Акатуевском руднике большого количества уголовных каторжных, которые «есть отродие изгнанного с империи самого злейшего порока» (в тот момент на рудники в Акатуе ссылали не просто уголовных преступников, а именно рецидивистов, повторно совершивших тяжкие преступления). Кроме того, Лепарского беспокоило расположение рудника в месте «обросшем густым лесом и горами, так что в самом малом расстоянии человек даже днем может… скрыться с глаз». Когда предложения Лепарского поступили в Главный штаб, это вызвало замешательство властей, так как устройство новой тюрьмы не только не устраняло возможности побега, но и требовала значительных непредвиденных расходов. За советом обратились к начальнику Колыванских заводов Фролову, который дал совет разместить «государственных преступников в Петровском железоделательном заводе». Фролов указывал, что «в сем заводе находится ссыльных несравненно меньше, нежели в прочих Нерчинских заводах… что оный находится в стороне от главного тракта и окружен кочевыми бурятами, всегда чуждающимися ссыльных…», а также, что рядом находятся города Верхнеудинск и Селенгинск, в которых находятся воинские команды. Кроме того, стоимость постройки тюрьмы в Петровском заводе была значительно ниже, чем в Акатуе. Окончательное решение о постройке новой тюрьмы именно в Петровском заводе было принято Николаем I.
Раскрытие заговора Сухинова в Зерентуйском руднике, намеревавшегося освободить декабристов из Читинского острога, заставило еще больше ускорить постройку нового каземата. Петровские казематы, как отмечал впоследствии декабрист Якушкин, «были выстроены на скорую руку…», хотя Лепарский и отмечал в отчетах хорошее выполнение работ. В январе 1830 г., хотя постройка каземата не была еще закончена, Лепарский обратился с рапортом в Главный штаб о желательности перевода туда декабристов.
Петровский каземат для «государственных преступников» представлял собой строение, напоминающее букву «П», размером 141 на 75 метров. Всего в тюрьме было 64 одиночных камеры, которые были разделены на 12 отделений по 5 камер в каждом, кроме угловых, где было по 6 камер. Отделения разделялись массивными дверьми с четырьмя замками. Размеры камер составляли в длину 4.3 метра, в ширину 3.6 метра. Для отопления комнат было сделано 32 голландские печи.
Внутренний двор разделялся на 7 отделений, в которых размещались кухня, кладовые, пекарня и прачечная.
Вход в тюрьму осуществлялся через находящуюся в центре главного фасада офицерскую караульню. Там круглосуточно находился дежурный офицер с нижними чинами. По бокам фасада располагались унтер-офицерские караульни - для обстрела боковых зданий тюрьмы перекрестным огнем в случае побега или нападения на остров извне.
В начале 1830 г. началась подготовка к переводу декабристов в новую тюрьму. К этому времени, по распоряжению Лепарского, во избежание контактов с «государственными преступниками» находившиеся в Петровском заводе солдаты-декабристы, бывшие солдаты Семеновского полка и другие «неблагонадежные колодники» были переведены на другие заводы.
Лепарский разработал порядок перемещения декабристов из Читы в Петровский завод. Для этапирования был подготовлен «Маршрут следования партий государственных преступников и инвалидной команды из Читинского острова в Петровский железоделательный завод»: расстояние 634 ½ версты (675,5 км) предполагалось преодолеть в 46 дней по 10-30 верст ежедневно с отдыхом по два дня через каждые два дня пути. Декабристы были распределены «на две партии, из коих первая должна была идти под начальством плац-майора, а вторая с самим комендантом». На время перехода Лепарский значительно усилил охрану этапируемых и привлек для этого помимо своей воинской команды большое количество казаков и местного населения (бурят). Пеший переход оставил наилучшие воспоминания декабристов. 23 сентября 1830 года прибывшие были размещены в новом остроге.
Новая тюрьма произвела гнетущее впечатление на декабристов: первоначально в ней вообще не были прорублены окна. Протест заключенных против запрещения даже «права на дневной свет» выразили в письмах их жены. А.Г.Муравьева 1 октября 1830 года писала своему отцу: «Мы - в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите. Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не дает тепла… в четвертых, здесь темно: искусственный свет необходим днем и ночью, за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты». Фонвизина в письме подчеркивала, что «вы себе и представить не можете этой тюрьмы, этого мрака, этой сырости, этого холода, этих всех неудобств. То-то чудо бытие будет, если все останутся здоровы и с здоровыми головами, потому что заняться совершенно ничем нельзя». Под воздействием этих писем и протестов Лепарский 30 сентября 1830 года подал рапорт в Главный штаб о возможности прорубки окон в Петровском каземате. Лепарский в рапорте указывал, что в данном случае следует «пользоваться выгодами, непротивными законному порядку, заключающихся: в сытной пище, теплом и нестесненном помещении, а также, в праздничное и остающееся от работы время, в свободной прогулке во дворе острогов, дабы тем по возможности предохранить от всех случаев, могущих приспешить разного рода болезни». Далее комендант предлагал: «Находя теперь по размещении их в Петровском заводе… комнаты столь темными, что даже в ясные дни не только невозможно заниматься каким ни есть рукоделием, но и чтением книг, что… было им в Читинском острое мною представлено; а ныне с новым перемещением как они всего того лишены, то я опасаюсь худших последствий для их здоровья, и особенно для тех, которые, получив от природы меланхолическое расположение… могут подвергнуться от всегдашней в комнатах темноты не только гипохондрическим болезням, но иногда и лишению ума». Подробно объяснив причины необходимости улучшения тюремных условий, Лепарский спрашивает: «Не дозволено ли мне будет в предупреждение сказанных случаев приказать сделать с наружной стороны стены по одному окошку на каждую комнату…».19 ноября 1830 года представление Лепарского было рассмотрено и, в определенной мере под влиянием общественного мнения, разрешено внести предложенные изменения «за счет остатка сметной суммы, на постройку казармы ассигнованной». Вместе с объявлением «царской милости» коменданту было указано, что «его императорскому величеству угодно, чтоб с тем вместе присмотр за преступниками был неослабный, что и остается на вашей ответственности».
Летом 1831 года одновременно с завершением строительных работ в тюрьме были прорублены окна. В действительности «светлые окна», о разрешении которых было объявлено в Петербурге, представляли собой узкие щели в четыре вершка шириной и в сажень длиной, с железными решетками. Жандармский полковник Кильчевский, командированный Николаем I для инспектирования Петровского каземата, докладывал, что «на улицу из небольших окон с железными решетками нельзя глядеть, не встав в комнате на стул». В течение всего 1831 года продолжалась достройка и ремонт помещений. «В казематах, - писал Якушкин, - происходили … беспрестанные поправки и переделки, многие печи пришлось сломать и на место их сложить другие… но когда все пришло в порядок, нам было несравненно лучше прежнего. В казематах было довольно светло, и не было уже необходимости при дневных занятиях отворять дверь в коридор». Режим содержания в Петровском остроге, как и в Чите, определялся инструкцией коменданту и другими указаниями центра, на основании которых Лепарский разработал конкретные предписания. Дежурному по караулу вменялось в обязанности ни в коем случае не отлучаться из тюрьмы. В 10 часов вечера во всех казематах предписывалось тушить свечи и запирать двери на замки, а утром, в 6 часов камеры открывались и разрешалось зажигать свет, но до зари арестанты не могли переходить из отделения в отделение (это же запрещалось и после захода солнца). В 7 часов утра дежурный делал обход камер арестантов и выяснял, не болен ли кто. Днем он был обязан посылать ежечасно младших чинов по всем отделениям для наблюдения за порядком, а ночью каждый час с одним унтер-офицером посылалось два рядовых для обхода всех отделений, которые наблюдали за порядком и смотрели, не зажег ли кто из заключенных в комнате огонь. В инструкциях запрещалось вести с каторжными разговоры, принимать от них или их жен подарки или съестные припасы.
Чрезмерные строгости тюремного надзора Лепарский посчитал излишними. Запирание камер занимало много времени и в чрезвычайных ситуациях (пожар, внезапный приступ болезни) грозило гибелью заключенным. Камеры перестали запирать, на ночь держали замкнутыми только двери отделений. Декабристы могли свободно общаться друг с другом, продолжали действовать Большая и Малая артели, «тюремная академия», взаимное обучение ремеслам. В результате этой деятельности условия содержания декабристов были лучше, чем в Чите. Этому в значительной мере способствовало и разрешение женам декабристов поселиться вместе с мужьями в тюрьме.
Два раза в день декабристов выводили за стены тюрьмы для земляных работ. Они работали «по силам» и этим были обязаны коменданту, который подал представление о том, что декабристы не могут употребляться в рудничные работы «по слабости здоровья, или от пожилых лет, или же наконец и впоследствие полученных ими в сражениях ран» и получил ответ «распоряжаться этим по своему усмотрению». Зимой сосланные мололи зерно из расчета 1 пуд на 2 человека в день.
Но не следует считать, что с некоторым смягчением режима уменьшился надзор за исполнением приговора со стороны центральных органов. Для контроля за деятельностью Нерчинского управления император использовал различные методы. Секретное наблюдение за декабристами в Сибири проводилось с помощью «штатных» агентов и командированных в сибирские губернии чиновников и даже сенаторов
В организации секретного правительственного надзора за ссыльными декабристами важное место отводилось жандармским ревизиям. Так, еще в 1828 г. Читинский острог посетил жандармский офицер А.Маслов, в 1832 году Петровский завод ревизировал полковник корпуса жандармов Ф.Кильчевский. Донесения ревизоров анализировало III отделение, которое пристально следило за исполнением предписаний центра. Особенно волновало жандармов то, что декабристы находят бесцензурные способы связи. Для установления этих каналов в Сибирь был направлен известный авантюрист и провокатор Р.Медокс, который уже ранее оказывал услуги III отделению. Впервые предложив свои услуги провокатора 30 ноября 1826 года, он подсаживался в камеры к декабристам, выдал секретную азбуку и др. В феврале 1827 г. Медокс был поселен Бенкендорфом в Вятке, из которой направлял в III отделение доносы о проезде декабристов. В 1830-1833 г. Медокс осуществил новую авантюру - сделал ложный донос о существовании в Сибири «заговора» декабристов и был командирован в Иркутск и Петровский завод, а затем возвращен в Петербург. Медоксу так и не удалось установить нелегальные каналы связи, которыми пользовались декабристы и их жены. В поисках таких каналов III отделение дало указание о наблюдении за купцами, выезжавшими из Сибири в центр, приезжавшие в столицу купцы подвергались обыскам и допросам.
Бенкендорф обратил внимание на слишком частую замену служащих у жен декабристов дворовых и распорядился, «чтобы люди, отправляемые из разных губерний в Петровский завод, для услужения женам государственных преступников, там находящимся, обязаны прожить на сих заводах по крайней мере три года, и чтобы сих людей, а равно находящееся при сих имущество подвергали тщательному осмотру в Иркутске и Петровском заводе, как и на их пути туда, так и в особенности при возвращении». По возращении дворовым людям под страхом наказания запрещалось рассказывать о декабристах; за ними устанавливалось секретное наблюдение.
(окончание следует)
27 и 29 августа 1826 года в Иркутск прибыли первые две партии сосланных на каторгу декабристов. В это время гражданский губернатор временно отсутствовал, и замещавший его председатель губернского правления Горлов, не имея конкретного предписания о направлении декабристов только на Нерчинскую каторгу и не зная об особом порядке их распределения, остановил партии в Иркутске. В соответствии с законодательством о ссыльных 1822 года Горлов распорядился осужденных расковать и отправить на Иркутский солеваренный, Александровский винокуренный и другие заводы. Когда центральные власти обратили внимание на то, что декабристы находятся не в Нерчинске и что для них были сделаны «послабления в режиме» - последовала репрессии в отношении сибирских служащих. Так возникло «дело Горлова», о котором собрали компрометирующие сведения и предали его суду Сената. Горлов был освобожден от занимаемой должности и за ним был установлен секретный жандармский надзор. За сочувствие и помощь декабристам в период их пребывания на заводах были привлечены к ответственности еще несколько сибирских чиновников
Восемь декабристов были переведены в Нерчинск и 24 октября 1826 г. прибыли к начальнику Нерчинских горных заводов Бурнашеву, а оттуда на следующий день - на Благодатский рудник Нерчинской каторги, в ведение администрации Нерчинского горного округа. Здесь, по сравнению с Иркутскими заводами, режим содержания круто изменился в худшую сторону. Бытовые условия в Благодатском были очень плохие. Декабристов разместили в тюрьме под охраной горной стражи, «а вдоль стен находились… сделанные из досок некоторого рода конуры или клетки, предназначенные для заключенных… Отделение … имело только три аршина в длину и два аршину в ширину (2.1 на 1.4 метра); оно было так низко, что в нем нельзя было стоять».
Строжайше было запрещено установление контактов «с общающимися в тех же работах преступниками, чтобы не могли получить … через кого-либо… писем, записок или денежного пособия». Переписка всем заключенным, кроме Трубецкого, была запрещена. Администрации предписывалось «о каждом из… преступников вести особые секретные… записки, замечая в оных со всею подробностью, каким образом он производил работы, что говорил при производстве оной, не было ли в его словах… противного, был ли послушен к поставленным над ним властям, и какого состояние его здоровья».
Декабристы использовались на горных работах, хотя им в отличие от уголовных размер выработки руды установлен не был. Для усиления контроля они направлялись в рудники в две смены, отдельно друг от друга.
Находясь в работах, декабристы получали казенную плату и провиант (4 коп. за рабочий день и ½ коп. за день болезни). Кроме этого им выдавались по частям по мере надобности через заводское казначейство деньги, привезенные с собой, но хранящиеся у администрации.
В феврале 1827 года произошел конфликт декабристов с администрацией: назначенный для охраны горный офицер Рик запретил осужденным вместе обедать и иметь в вечернее время свечи. Декабристы, протестуя против произвола, объявили голодовку: считается, что это была первая в России политическая голодовка протеста. Бурнашев доложил Лепарскому (который к этому времени прибыл в Нерчинск и вступил в должность), а сам выехал в Благодатск для расследования случившегося. Испуганное начальство заменило Рика офицером Рязановым, декабристам были разрешены общие обеды и дозволено «иметь в своих комнатах огонь на 2.5 часа после захождения солнца». Однако 24 марта 1827 года в соответствии с указаниями Лепарского находящиеся в Благодатском декабристы были закованы в ножные кандалы. Использование закованных осужденных на работах в руднике было невозможно, поэтому с весны 1827 года декабристы в основном были заняты работой на поверхности: «… разбивкой руды, каждый по пяти пудов в сутки». Это изменение существенно ухудшило режим содержания, так как работы на поверхности продолжались вдвое больше подземных, и декабристы находились под постоянным надзором горной стражи. В Благодатском руднике восемь декабристов оставались до сентября 1827 года, пока в Читинском остроге не было построено новое здание для размещения осужденных; 15 сентября 1827 года их отправили из Благодатского двумя партиями под усиленным конвоем в Читу, где уже находились другие осужденные.
Режим содержания декабристов в Чите определялся ранее утвержденной «Инструкцией коменданту, при Нерчинских рудниках учреждаемому». По инструкции предусматривалось: осужденных содержать «всегда в оковах» и даже «на ночь держать их запертыми замками в палатах», питанием и одеждой они должны снабжаться «на том самом положении, как содержатся прочие важные преступники»; в случае болезни «они должны быть пользованы в особой больнице, которая будет устроена в самом остроге».
Переписка была полностью запрещена: «Преступники сии не должны писать писем ни к родственникам и ни к каким другим лицам». Женам декабристов переписка разрешалась, , но все письма сдавались Лепарскому, который в свою очередь пересылал их в III отделение. После проверки писем в III отделении корреспонденция с особым сопроводительным письмом направлялась адресатам. Письма с запрещенным содержанием оседали в архивах отделения, а коменданту Лепарскому делалось соответствующее внушение по поводу усиления надзора за содержанием переписки. Получать письма осужденным разрешалось, но «не иначе, как через коменданта. Другим же образом всякие письменные сношения строго воспрещаются».
Запрещались также любые контакты с местным населением. В первое время узникам было запрещено иметь бумагу и любые письменные принадлежности.
Привезенные с собой и получаемые от родственников деньги должны были находиться у коменданта, который выдавал им суммы «по частям, смотря по надобности».
В Чите часть декабристов первоначально разместили в здании бывшего этапного пересыльного пункта в двух комнатах размером 5.7 на 3.6 метров по 16 человек. Спали на нарах, где на каждого приходилось не более 0.5 метра. На ночь помещение закрывалось на замки и не проветривалось. Из-за звона цепей стоял такой шум, что в казематах ничего не было слышно. Другая часть декабристов была размещена в двух избах, приобретенных Лепарским у местным жителей, в одной поместили 25, в другой - 22 человека. Условия в домах были не лучше казематских. Весной 1827 года, опасаясь болезней из-за антисанитарных условий, Лепарский срочно приступил к строительству нового здания, которое построили в сентябре 1827 года. Часть заключенных оставалась в старом остроге, часть перевели в пять комнат нового здания. Условия содержания значительно улучшились. Вместо нар были поставлены кровати, для каждого маленькие столики и один большой стол.
По сообщениям Лепарского, осужденные занимались «земляною работою, три часа по утру и три часа после полудня; засыпанием оврагов, планировкою улиц…», а зимой они должны были «молоть… в ручных жерновах для себя и для заводских магазинов казенную рожь».
Для питания и содержания на каждого осужденного отпускалось в год 24 рубля (по 2 рубля в месяц), из этих денег ежемесячно удерживались 2 коп. на медикаменты и на 80 коп. покупалось в казенных магазинах по 2 пуда провианта, а остальные 1 рубль 18 коп. «выдавались на руки». Этой суммы, конечно, не хватало. В Чите начали формироваться артели декабристов, которые окончательно сформировались в Петровском заводе и которые позволили значительно улучшить жизнь и быт осужденных (подробнее о Большой и Малой артели планируется отдельная статья).
В свободное время декабристы занимались различными ремеслами, живописью, чтением книг, изучали иностранные языки (кроме монгольского, изучение которого было запрещено из опасения организации побега). В читинском остроге начала свою работу тюремная академия, где читались курсы лекций по различным специальностям. С 1828 года было разрешено получать русские и иностранные книги, газеты и журналы; однако комендант должен был лично просматривать все присылаемые книги, которые только с его разрешительной резолюцией поступали заключенным.
С приездом в Читу жен декабристов улучшились условия не только у семейных, но и у всех осужденных. Прибывшие жены переписывались с родственниками всех узников, и таким образом разрушили задуманную правительством полную изоляцию «государственных преступников».
24 апреля 1828 года Лепарский получил сообщение из Главного штаба о том, что император «соизволил представить по усмотрению вашему снимать кандалы с тех из них, кои находятся в болезни, с тех, которые с кротостью, с раскаянием и без ропота переносят свою участь и на поведение которых вы можете положиться». Лепарский, получив это сообщение, доложил в Главный штаб, что по его наблюдениям все преступники ведут себя хорошо и «я не заметил… чтобы кто… не переносил с кротостью своей участи и… роптал или не повиновался… поэтому сего августа 1 числа снял кандалы со всех преступников».
Чита не была для декабристов постоянным местом каторжных работ. Еще в июле 1826 года императором было принято решение о постройке особого тюремного помещения для «государственных преступников», Николай I лично откорректировал подготовленный инженером К.Опперманом строительный проект. Не сразу был решен вопрос о месте строительства. По предложению начальника Нерчинских заводов Бурнашева первоначально местом строительства был выбран Акатуевский рудник. Предлагая устроить тюрьму в Акатуе, Бурнашев указывал на обширность разработок этого рудника, где «выемные работы могут продолжаться не менее 30-ти лет». Этот рудник был удобен и по своему расположению, так как был удален от большинства крестьянских селений и трактовой дороги. Лепарский в своем рапорте в Главный штаб от 6 февраля 1827 года поддержал предложение Бурнашева, однако при этом указывал, что для новой тюрьмы ему потребуется увеличение выделенной воинской команды для охраны, из-за наличия на Акатуевском руднике большого количества уголовных каторжных, которые «есть отродие изгнанного с империи самого злейшего порока» (в тот момент на рудники в Акатуе ссылали не просто уголовных преступников, а именно рецидивистов, повторно совершивших тяжкие преступления). Кроме того, Лепарского беспокоило расположение рудника в месте «обросшем густым лесом и горами, так что в самом малом расстоянии человек даже днем может… скрыться с глаз». Когда предложения Лепарского поступили в Главный штаб, это вызвало замешательство властей, так как устройство новой тюрьмы не только не устраняло возможности побега, но и требовала значительных непредвиденных расходов. За советом обратились к начальнику Колыванских заводов Фролову, который дал совет разместить «государственных преступников в Петровском железоделательном заводе». Фролов указывал, что «в сем заводе находится ссыльных несравненно меньше, нежели в прочих Нерчинских заводах… что оный находится в стороне от главного тракта и окружен кочевыми бурятами, всегда чуждающимися ссыльных…», а также, что рядом находятся города Верхнеудинск и Селенгинск, в которых находятся воинские команды. Кроме того, стоимость постройки тюрьмы в Петровском заводе была значительно ниже, чем в Акатуе. Окончательное решение о постройке новой тюрьмы именно в Петровском заводе было принято Николаем I.
Раскрытие заговора Сухинова в Зерентуйском руднике, намеревавшегося освободить декабристов из Читинского острога, заставило еще больше ускорить постройку нового каземата. Петровские казематы, как отмечал впоследствии декабрист Якушкин, «были выстроены на скорую руку…», хотя Лепарский и отмечал в отчетах хорошее выполнение работ. В январе 1830 г., хотя постройка каземата не была еще закончена, Лепарский обратился с рапортом в Главный штаб о желательности перевода туда декабристов.
Петровский каземат для «государственных преступников» представлял собой строение, напоминающее букву «П», размером 141 на 75 метров. Всего в тюрьме было 64 одиночных камеры, которые были разделены на 12 отделений по 5 камер в каждом, кроме угловых, где было по 6 камер. Отделения разделялись массивными дверьми с четырьмя замками. Размеры камер составляли в длину 4.3 метра, в ширину 3.6 метра. Для отопления комнат было сделано 32 голландские печи.
Внутренний двор разделялся на 7 отделений, в которых размещались кухня, кладовые, пекарня и прачечная.
Вход в тюрьму осуществлялся через находящуюся в центре главного фасада офицерскую караульню. Там круглосуточно находился дежурный офицер с нижними чинами. По бокам фасада располагались унтер-офицерские караульни - для обстрела боковых зданий тюрьмы перекрестным огнем в случае побега или нападения на остров извне.
В начале 1830 г. началась подготовка к переводу декабристов в новую тюрьму. К этому времени, по распоряжению Лепарского, во избежание контактов с «государственными преступниками» находившиеся в Петровском заводе солдаты-декабристы, бывшие солдаты Семеновского полка и другие «неблагонадежные колодники» были переведены на другие заводы.
Лепарский разработал порядок перемещения декабристов из Читы в Петровский завод. Для этапирования был подготовлен «Маршрут следования партий государственных преступников и инвалидной команды из Читинского острова в Петровский железоделательный завод»: расстояние 634 ½ версты (675,5 км) предполагалось преодолеть в 46 дней по 10-30 верст ежедневно с отдыхом по два дня через каждые два дня пути. Декабристы были распределены «на две партии, из коих первая должна была идти под начальством плац-майора, а вторая с самим комендантом». На время перехода Лепарский значительно усилил охрану этапируемых и привлек для этого помимо своей воинской команды большое количество казаков и местного населения (бурят). Пеший переход оставил наилучшие воспоминания декабристов. 23 сентября 1830 года прибывшие были размещены в новом остроге.
Новая тюрьма произвела гнетущее впечатление на декабристов: первоначально в ней вообще не были прорублены окна. Протест заключенных против запрещения даже «права на дневной свет» выразили в письмах их жены. А.Г.Муравьева 1 октября 1830 года писала своему отцу: «Мы - в Петровском и в условиях в тысячу раз худших, нежели в Чите. Во-первых, тюрьма выстроена на болоте, во-вторых, здание не успело просохнуть, в третьих, хотя печь и топят два раза в день, но она не дает тепла… в четвертых, здесь темно: искусственный свет необходим днем и ночью, за отсутствием окон нельзя проветривать комнаты». Фонвизина в письме подчеркивала, что «вы себе и представить не можете этой тюрьмы, этого мрака, этой сырости, этого холода, этих всех неудобств. То-то чудо бытие будет, если все останутся здоровы и с здоровыми головами, потому что заняться совершенно ничем нельзя». Под воздействием этих писем и протестов Лепарский 30 сентября 1830 года подал рапорт в Главный штаб о возможности прорубки окон в Петровском каземате. Лепарский в рапорте указывал, что в данном случае следует «пользоваться выгодами, непротивными законному порядку, заключающихся: в сытной пище, теплом и нестесненном помещении, а также, в праздничное и остающееся от работы время, в свободной прогулке во дворе острогов, дабы тем по возможности предохранить от всех случаев, могущих приспешить разного рода болезни». Далее комендант предлагал: «Находя теперь по размещении их в Петровском заводе… комнаты столь темными, что даже в ясные дни не только невозможно заниматься каким ни есть рукоделием, но и чтением книг, что… было им в Читинском острое мною представлено; а ныне с новым перемещением как они всего того лишены, то я опасаюсь худших последствий для их здоровья, и особенно для тех, которые, получив от природы меланхолическое расположение… могут подвергнуться от всегдашней в комнатах темноты не только гипохондрическим болезням, но иногда и лишению ума». Подробно объяснив причины необходимости улучшения тюремных условий, Лепарский спрашивает: «Не дозволено ли мне будет в предупреждение сказанных случаев приказать сделать с наружной стороны стены по одному окошку на каждую комнату…».19 ноября 1830 года представление Лепарского было рассмотрено и, в определенной мере под влиянием общественного мнения, разрешено внести предложенные изменения «за счет остатка сметной суммы, на постройку казармы ассигнованной». Вместе с объявлением «царской милости» коменданту было указано, что «его императорскому величеству угодно, чтоб с тем вместе присмотр за преступниками был неослабный, что и остается на вашей ответственности».
Летом 1831 года одновременно с завершением строительных работ в тюрьме были прорублены окна. В действительности «светлые окна», о разрешении которых было объявлено в Петербурге, представляли собой узкие щели в четыре вершка шириной и в сажень длиной, с железными решетками. Жандармский полковник Кильчевский, командированный Николаем I для инспектирования Петровского каземата, докладывал, что «на улицу из небольших окон с железными решетками нельзя глядеть, не встав в комнате на стул». В течение всего 1831 года продолжалась достройка и ремонт помещений. «В казематах, - писал Якушкин, - происходили … беспрестанные поправки и переделки, многие печи пришлось сломать и на место их сложить другие… но когда все пришло в порядок, нам было несравненно лучше прежнего. В казематах было довольно светло, и не было уже необходимости при дневных занятиях отворять дверь в коридор». Режим содержания в Петровском остроге, как и в Чите, определялся инструкцией коменданту и другими указаниями центра, на основании которых Лепарский разработал конкретные предписания. Дежурному по караулу вменялось в обязанности ни в коем случае не отлучаться из тюрьмы. В 10 часов вечера во всех казематах предписывалось тушить свечи и запирать двери на замки, а утром, в 6 часов камеры открывались и разрешалось зажигать свет, но до зари арестанты не могли переходить из отделения в отделение (это же запрещалось и после захода солнца). В 7 часов утра дежурный делал обход камер арестантов и выяснял, не болен ли кто. Днем он был обязан посылать ежечасно младших чинов по всем отделениям для наблюдения за порядком, а ночью каждый час с одним унтер-офицером посылалось два рядовых для обхода всех отделений, которые наблюдали за порядком и смотрели, не зажег ли кто из заключенных в комнате огонь. В инструкциях запрещалось вести с каторжными разговоры, принимать от них или их жен подарки или съестные припасы.
Чрезмерные строгости тюремного надзора Лепарский посчитал излишними. Запирание камер занимало много времени и в чрезвычайных ситуациях (пожар, внезапный приступ болезни) грозило гибелью заключенным. Камеры перестали запирать, на ночь держали замкнутыми только двери отделений. Декабристы могли свободно общаться друг с другом, продолжали действовать Большая и Малая артели, «тюремная академия», взаимное обучение ремеслам. В результате этой деятельности условия содержания декабристов были лучше, чем в Чите. Этому в значительной мере способствовало и разрешение женам декабристов поселиться вместе с мужьями в тюрьме.
Два раза в день декабристов выводили за стены тюрьмы для земляных работ. Они работали «по силам» и этим были обязаны коменданту, который подал представление о том, что декабристы не могут употребляться в рудничные работы «по слабости здоровья, или от пожилых лет, или же наконец и впоследствие полученных ими в сражениях ран» и получил ответ «распоряжаться этим по своему усмотрению». Зимой сосланные мололи зерно из расчета 1 пуд на 2 человека в день.
Но не следует считать, что с некоторым смягчением режима уменьшился надзор за исполнением приговора со стороны центральных органов. Для контроля за деятельностью Нерчинского управления император использовал различные методы. Секретное наблюдение за декабристами в Сибири проводилось с помощью «штатных» агентов и командированных в сибирские губернии чиновников и даже сенаторов
В организации секретного правительственного надзора за ссыльными декабристами важное место отводилось жандармским ревизиям. Так, еще в 1828 г. Читинский острог посетил жандармский офицер А.Маслов, в 1832 году Петровский завод ревизировал полковник корпуса жандармов Ф.Кильчевский. Донесения ревизоров анализировало III отделение, которое пристально следило за исполнением предписаний центра. Особенно волновало жандармов то, что декабристы находят бесцензурные способы связи. Для установления этих каналов в Сибирь был направлен известный авантюрист и провокатор Р.Медокс, который уже ранее оказывал услуги III отделению. Впервые предложив свои услуги провокатора 30 ноября 1826 года, он подсаживался в камеры к декабристам, выдал секретную азбуку и др. В феврале 1827 г. Медокс был поселен Бенкендорфом в Вятке, из которой направлял в III отделение доносы о проезде декабристов. В 1830-1833 г. Медокс осуществил новую авантюру - сделал ложный донос о существовании в Сибири «заговора» декабристов и был командирован в Иркутск и Петровский завод, а затем возвращен в Петербург. Медоксу так и не удалось установить нелегальные каналы связи, которыми пользовались декабристы и их жены. В поисках таких каналов III отделение дало указание о наблюдении за купцами, выезжавшими из Сибири в центр, приезжавшие в столицу купцы подвергались обыскам и допросам.
Бенкендорф обратил внимание на слишком частую замену служащих у жен декабристов дворовых и распорядился, «чтобы люди, отправляемые из разных губерний в Петровский завод, для услужения женам государственных преступников, там находящимся, обязаны прожить на сих заводах по крайней мере три года, и чтобы сих людей, а равно находящееся при сих имущество подвергали тщательному осмотру в Иркутске и Петровском заводе, как и на их пути туда, так и в особенности при возвращении». По возращении дворовым людям под страхом наказания запрещалось рассказывать о декабристах; за ними устанавливалось секретное наблюдение.
(окончание следует)