Еще одно следствие... (Дело об Обществе военных друзей или военный суд в Белостоке)
Общество военных друзей, созданное в 1823-1825 годах в Литовском отдельном корпусе - подобно Обществу Соединенных славян, "самозародившееся". Многочисленные попытки советских историков установить связи Военных друзей с кем-либо из крупных тайных обществ - с Северным, Южным или Патриотическим - выглядят большой натяжкой (что мы ниже и увидим). Единственное, что можно утверждать с определенностью - это что Военные друзья были первоначально организованы Михаилом Рукевичем, одним из руководителей бывшего Общества филоматов и при создании нового общества частично были задействованы прежние филоматские дочерние структуры (студенческие и гимназические организации). Таким образом, Общество военных друзей - "дочернее предприятие" Общества филоматов, продолжившее конспиративную деятельность после разгрома студентов Виленского университета. Здесь есть множество интересных подробностей, которые мы пока опустим.
Южное и Патриотическое общества во время своих переговоров ставили в качестве одной из целей установление связей с Литовским корпусом и создание там ячеек тайных обществ, эту работу должны были сделать Мошинский и Швейковский. Однако, хотя Мошинский признался на следствии, что встречался с некоторыми офицерами Литовского корпуса и даже сообщил Волконскому на встрече о том, что организовал в Минском полку ячейку, но каких-либо реальных следов этой деятельности Мошинского обнаружить не удалось. О существовании Военных друзей, судя по всему, ни Южное, ни Патриотическое общество не знали.
Остается открытым вопрос, не были ли связаны Военные друзья с Северным обществом, так как сценарий выступления Литовского конно-пионерного батальона оказался очень похожим на сценарий выступления 14 декабря, и ряд исследователей увидел тут связь. Например, советский историк Ольшанский обосновывал, помимо прочего, связи Военных друзей и Северного общества с помощью таких цепочек: если филомат Рукевич организовал Общество военных друзей, а филомат Мицкевич с друзьями встречался и дружил в Петербурге с руководителями Северного общества Рылеевым и Бестужевым - то, конечно же, все это неспроста и все эти организации были связаны между собой и обменивались оперативной информацией. Мне такая цепочка представляется крайне сомнительной. Во-первых, Мицкевич встречался с Рылеевым и Бестужевым в конце 1824-начале 1825 годов, когда ни о каком Междуцарствии и военном выступлении еще и речи не могло быть. А во-вторых, мало ли кто с кем встречается и пьянствует? Уж пан Адам точно не был нелюдимым букой, и если посчитать всех, с кем он когда-либо пил на брудершафт на просторах империи от Вильно до Петербурга и от Одессы до Москвы - так наберется на десяток тайных обществ :)
Однако на следствии о выступлении конно-пионерного батальона выплыла еще одна любопытная деталь. К сожалению, полностью военно-следственное дело Военных друзей не опубликовано, о ходе следствия можно судить только по выдержкам и иногда некорректно оборванным цитатам. Но - хотя бы то, что есть.
Общество филоматов, как и Общество соединенных славян, как и бывший Союз благоденствия - по классификации историка С.Ланды может быть отнесено к "просветительской конспирации". Основной упор при этом делается не на политических целях или непосредственном завоевании власти, а на просвещении (членов общества и по возможности окружающих) и самосовершенствовании. Члены общества занимались прилежным изучением различных наук, "народного духа и быта", писали патриотические стишки (иногда, как мы знаем, хорошие и даже гениальные) и создавали различные школы и фонды взаимопомощи. Разгром совершенно безвинных студенческих организаций заставил, по-видимому, Рукевича и его сторонников создать гораздо более зубастое, имеющее более практические цели и лучше законспирированное общество, которое и организовало военное выступление и попытку срыва присяги. Однако на следствии арестованные первоначально длительное время упорствовали в том, что их единственной целью было просвещение, а волнения связаны только с тем, что считали законным наследником Константина и хотели его поддержать. Какие-либо связи с другими тайными обществами они категорически отрицали. Однако в какой-то момент сначала один из арестованных, Петровский, проговорился о том, что целью общества было "достижение вольности" и установление конституционных порядков. Следственная комиссия ухватилась за это и посчитала, что это является доказательством связи арестованных в Белостоке с петербургскими и остальными заговорщиками (к этому времени уже было ясно, что масштаб заговора не ограничивается событиями 14 декабря). Вскоре после Петровского проговорился один из непосредственных руководителей общества и организаторов выступления - капитан Константин Игельстром. В какой-то момент, отвечая на вопрос о том, что "побудило его к непринятию присяги на верность новому императору" Николаю I, Игельстром, поначалу долго уклонявшийся от ответа, оговорился, что "мыль к непринятию присяги получил я первоначально от того, что Рукевич объявил мне, что в Санкт-Петербурге находятся две партии, из чего я заключил, что должны быть междуусобия". "Узнав от Рукевича о партиях в С-Петербурге, - показывал далее Игельстром, - я объявил ему мое намерение держать сторону его императорского высочества цесаревича, посему он советовал послать офицеров в близлежащие полки, дабы уговорить их держаться стороны его высочества цесаревича".
Константин Густавович Игельстром (1799-1851), копия с акварели Николая Бестужева
О том, что подразумевалось под "двумя партиями", Игельстром не сообщил. Так началась своеобразная следственная трагедия - и одновременно следственный подвиг Игельстрома. Дальнейшие события развивались так. Еще один арестованный, молодой шляхтич Требинский, впавший в панику от предъявленных ему показаний Петровского о "вольности", готов был их подтвердить. Игельстром решил удержать товарища от такого губительного, по его мнению, шага. Он ухитрился передать Требинскому записку, где упрекал его в слабости и призывал быть стойким до конца (находясь в заключении, Игельстром выбросил записку в окно одному из еще не арестованных членов общества, Ордынскому, который в свою очередь передал ее по цепочке дальше и наконец через третьи руки записка была вручена Требинскому): "... Ежели бы было более Петровских, - писал Игельстром, - тогда твои предположения могли бы сбыться, но один подлый свидетель по законам - недостаточная причина к осуждению - могут подозревать". Вслед за этим он написал Требинскому вторую записку: "Ананий! Неужели ты хочешь уподобиться Демосфену, который с таким красноречием уговаривал афинян взять оружие и первый бежал с поля чести? Неужели ты ставишь ни во что священные узы чести, связывающие тебя с так многими особами? Я не говорю о себе. Моя участь решена... Но вспомни, сколько особ остается, которые могут быть спасены, а ты хочешь погубить их! Неужели женщина, девушка должна превзойти тебя в твердости духа" (здесь речь идет о Ксаверии Рукевич - сестре Михаила Рукевича, которая спрятала от следствия вещи и бумаги Игельстрома и "запиралась в принятии оных, как равно и обо всем ей известном не учинила признания", - как сказано в заключении следственной комиссии. За свой поступок Ксаверия и ее младшая сестра Корнелия были осуждены военным судом к заключению в монастыре. Игельстром ставил в пример Требинскому стойкое поведение девушки). И далее: "Ананий, я больше тебя теряю, я лишаюсь всего, что может усладить дни наши, но ничего не в состоянии заставить меня хоть на минуту колебаться. Преодолей себя и будь опять тем Ананием, который поступками своими заслужил всеобщее уважение. В горестном положении моем оставь приятную надежду, что я не ошибся в тебе, и не заставь меня краснеть за то, что я тебя как истинный друг любил и еще люблю"
Записки Игельстрома были перехвачены жандармами и приобщены к делу, фигурируя в дальнейшем в качестве дополнительных улик против Игельстрома. Однако Требинский взял себя в руки и следственный комитет в итоге так и не добился от него признания слов Петровского. Тогда следователи ухватились за показание Игельстрома о его осведомленности о "двух партиях" в Петербурге и о том, что ему об этих партиях стало якобы известно от Рукевича. Вероятно, мучимый раскаянием за сделанную оплошность - так как сам Рукевич не сознался в этом на следствии - Игельстром решил взять весь удар на себя. Желая уведомить Рукевича о намерении искупить свою вину перед ним, он послал ему записку следующего содержания: "Если вы попали в сеть, которую я вам расставил, не запинайтесь обвинить меня. Верьте всему, что господин полковник (т.е. следователь - РД) будет говорить. Подумайте о вашей участие и об участи ваших сестер. Ежели не найдете других средств к оправданию, обвиняйте меня во всем и верьте, что мне весьма приятна будет возможность облегчить участь особ, для которых я не перестану во всю жизнь питать искреннейшую дружбу"...
(продолжение следует)...
Южное и Патриотическое общества во время своих переговоров ставили в качестве одной из целей установление связей с Литовским корпусом и создание там ячеек тайных обществ, эту работу должны были сделать Мошинский и Швейковский. Однако, хотя Мошинский признался на следствии, что встречался с некоторыми офицерами Литовского корпуса и даже сообщил Волконскому на встрече о том, что организовал в Минском полку ячейку, но каких-либо реальных следов этой деятельности Мошинского обнаружить не удалось. О существовании Военных друзей, судя по всему, ни Южное, ни Патриотическое общество не знали.
Остается открытым вопрос, не были ли связаны Военные друзья с Северным обществом, так как сценарий выступления Литовского конно-пионерного батальона оказался очень похожим на сценарий выступления 14 декабря, и ряд исследователей увидел тут связь. Например, советский историк Ольшанский обосновывал, помимо прочего, связи Военных друзей и Северного общества с помощью таких цепочек: если филомат Рукевич организовал Общество военных друзей, а филомат Мицкевич с друзьями встречался и дружил в Петербурге с руководителями Северного общества Рылеевым и Бестужевым - то, конечно же, все это неспроста и все эти организации были связаны между собой и обменивались оперативной информацией. Мне такая цепочка представляется крайне сомнительной. Во-первых, Мицкевич встречался с Рылеевым и Бестужевым в конце 1824-начале 1825 годов, когда ни о каком Междуцарствии и военном выступлении еще и речи не могло быть. А во-вторых, мало ли кто с кем встречается и пьянствует? Уж пан Адам точно не был нелюдимым букой, и если посчитать всех, с кем он когда-либо пил на брудершафт на просторах империи от Вильно до Петербурга и от Одессы до Москвы - так наберется на десяток тайных обществ :)
Однако на следствии о выступлении конно-пионерного батальона выплыла еще одна любопытная деталь. К сожалению, полностью военно-следственное дело Военных друзей не опубликовано, о ходе следствия можно судить только по выдержкам и иногда некорректно оборванным цитатам. Но - хотя бы то, что есть.
Общество филоматов, как и Общество соединенных славян, как и бывший Союз благоденствия - по классификации историка С.Ланды может быть отнесено к "просветительской конспирации". Основной упор при этом делается не на политических целях или непосредственном завоевании власти, а на просвещении (членов общества и по возможности окружающих) и самосовершенствовании. Члены общества занимались прилежным изучением различных наук, "народного духа и быта", писали патриотические стишки (иногда, как мы знаем, хорошие и даже гениальные) и создавали различные школы и фонды взаимопомощи. Разгром совершенно безвинных студенческих организаций заставил, по-видимому, Рукевича и его сторонников создать гораздо более зубастое, имеющее более практические цели и лучше законспирированное общество, которое и организовало военное выступление и попытку срыва присяги. Однако на следствии арестованные первоначально длительное время упорствовали в том, что их единственной целью было просвещение, а волнения связаны только с тем, что считали законным наследником Константина и хотели его поддержать. Какие-либо связи с другими тайными обществами они категорически отрицали. Однако в какой-то момент сначала один из арестованных, Петровский, проговорился о том, что целью общества было "достижение вольности" и установление конституционных порядков. Следственная комиссия ухватилась за это и посчитала, что это является доказательством связи арестованных в Белостоке с петербургскими и остальными заговорщиками (к этому времени уже было ясно, что масштаб заговора не ограничивается событиями 14 декабря). Вскоре после Петровского проговорился один из непосредственных руководителей общества и организаторов выступления - капитан Константин Игельстром. В какой-то момент, отвечая на вопрос о том, что "побудило его к непринятию присяги на верность новому императору" Николаю I, Игельстром, поначалу долго уклонявшийся от ответа, оговорился, что "мыль к непринятию присяги получил я первоначально от того, что Рукевич объявил мне, что в Санкт-Петербурге находятся две партии, из чего я заключил, что должны быть междуусобия". "Узнав от Рукевича о партиях в С-Петербурге, - показывал далее Игельстром, - я объявил ему мое намерение держать сторону его императорского высочества цесаревича, посему он советовал послать офицеров в близлежащие полки, дабы уговорить их держаться стороны его высочества цесаревича".
Константин Густавович Игельстром (1799-1851), копия с акварели Николая Бестужева
О том, что подразумевалось под "двумя партиями", Игельстром не сообщил. Так началась своеобразная следственная трагедия - и одновременно следственный подвиг Игельстрома. Дальнейшие события развивались так. Еще один арестованный, молодой шляхтич Требинский, впавший в панику от предъявленных ему показаний Петровского о "вольности", готов был их подтвердить. Игельстром решил удержать товарища от такого губительного, по его мнению, шага. Он ухитрился передать Требинскому записку, где упрекал его в слабости и призывал быть стойким до конца (находясь в заключении, Игельстром выбросил записку в окно одному из еще не арестованных членов общества, Ордынскому, который в свою очередь передал ее по цепочке дальше и наконец через третьи руки записка была вручена Требинскому): "... Ежели бы было более Петровских, - писал Игельстром, - тогда твои предположения могли бы сбыться, но один подлый свидетель по законам - недостаточная причина к осуждению - могут подозревать". Вслед за этим он написал Требинскому вторую записку: "Ананий! Неужели ты хочешь уподобиться Демосфену, который с таким красноречием уговаривал афинян взять оружие и первый бежал с поля чести? Неужели ты ставишь ни во что священные узы чести, связывающие тебя с так многими особами? Я не говорю о себе. Моя участь решена... Но вспомни, сколько особ остается, которые могут быть спасены, а ты хочешь погубить их! Неужели женщина, девушка должна превзойти тебя в твердости духа" (здесь речь идет о Ксаверии Рукевич - сестре Михаила Рукевича, которая спрятала от следствия вещи и бумаги Игельстрома и "запиралась в принятии оных, как равно и обо всем ей известном не учинила признания", - как сказано в заключении следственной комиссии. За свой поступок Ксаверия и ее младшая сестра Корнелия были осуждены военным судом к заключению в монастыре. Игельстром ставил в пример Требинскому стойкое поведение девушки). И далее: "Ананий, я больше тебя теряю, я лишаюсь всего, что может усладить дни наши, но ничего не в состоянии заставить меня хоть на минуту колебаться. Преодолей себя и будь опять тем Ананием, который поступками своими заслужил всеобщее уважение. В горестном положении моем оставь приятную надежду, что я не ошибся в тебе, и не заставь меня краснеть за то, что я тебя как истинный друг любил и еще люблю"
Записки Игельстрома были перехвачены жандармами и приобщены к делу, фигурируя в дальнейшем в качестве дополнительных улик против Игельстрома. Однако Требинский взял себя в руки и следственный комитет в итоге так и не добился от него признания слов Петровского. Тогда следователи ухватились за показание Игельстрома о его осведомленности о "двух партиях" в Петербурге и о том, что ему об этих партиях стало якобы известно от Рукевича. Вероятно, мучимый раскаянием за сделанную оплошность - так как сам Рукевич не сознался в этом на следствии - Игельстром решил взять весь удар на себя. Желая уведомить Рукевича о намерении искупить свою вину перед ним, он послал ему записку следующего содержания: "Если вы попали в сеть, которую я вам расставил, не запинайтесь обвинить меня. Верьте всему, что господин полковник (т.е. следователь - РД) будет говорить. Подумайте о вашей участие и об участи ваших сестер. Ежели не найдете других средств к оправданию, обвиняйте меня во всем и верьте, что мне весьма приятна будет возможность облегчить участь особ, для которых я не перестану во всю жизнь питать искреннейшую дружбу"...
(продолжение следует)...