История Алексея Веденяпина и Алоизия Песляка (часть 3)...
Начало см. здесь:
http://naiwen.livejournal.com/1239910.html
http://naiwen.livejournal.com/1240744.html
...Итак, Алексей Веденяпин оказался на Кавказе и в январе 1827 года был зачислен рядовым в 42-й егерский полк. В различные полки Кавказского корпуса были зачислены рядовыми осужденные по 10 и 11 разрядам декабристы П.Бестужев, Окулов, Кожевников, М.Пущин и другие. В то же самое время на Кавказ перебрасывались рядовые переформированных Московского, Лейб-гренадерского, Черниговского полков и Морского гвардейского экипажа, принимавшие участие в восстаниях в Петербурге и на Украине. Из этих «мятежных» войск был сформирован сводный уланский полк, который должен был стать ударной силой в войнах России с Персией и Турцией на Кавказе. С весны 1827 года возобновились военные действия. Рядовой Веденяпин, хорошо знавший артиллерийское дело, фактически выполнял в полку обязанности младшего артиллерийского офицера. В составе полка он принимал участие в походе в Нагорный Карабах, участвовал в захвате моста через Аракс. В головном отряде роты, которая осуществляла эту операцию, находилось семь осужденных декабристов, включая Алексея Веденяпина, а командовал ротой - бывший участник одной из ранних декабристских организаций А.М.Миклашевский (избежавший, как и другие участники Союза Благоденствия, Верховного уголовного суда, однако переведенный в качестве наказания на Кавказ без разжалования). Буквально тараном они проложили дорогу егерям 42-го полка. Во время штурма персидских крепостей генерал Паскевич, по словам мемуариста, приказывал «командировать в траншеи (по которым персы вели адский огонь) на все время, бессменно, всех офицеров, сосланных на службу в Кавказский корпус для наказания, и всех разжалованных из офицеров…». (Паскевич был назначен командовать на Кавказе вместо ставшего неугодным Ермолова; четыре года спустя, при подавлении Ноябрьского восстания, Паскевич будет брать Варшаву, и на долгие годы станет наместником Царства Польского - РД). Разжалованными декабристами интересовался и лично Николай I: в частности, в октябре 1827 года Дибич отправил запрос Паскевичу, в котором говорилось, что «государь император желал бы знать: как они располагаются по квартирам и в лагерях, т.е. вместе ли с прочими нижними чинами, или совершенно отдельно от оных», а также шло распоряжение поместить разжалованных под бдительный присмотр «старослужилых унтер-офицеров», чтобы «не могли распространять между товарищами каких-либо вредных толков».
Дальнейший военный путь рядового Алексея Веденяпина был вполне обычным. В битве за Карс он был ранен («брошенным из окна дома камнем у него были разбиты обе ноги…»). Паскевич доносил Николаю I: «Вообще разжалованных во всех сражениях употреблял я в первых рядах или в стрелках, и всегда там, где представлялось наиболее опасности. Из них один убит и семь ранено. Все они вели себя отлично храбро, в назначаемые им места шли совершенно с доброю волею и с желанием заслужить вину свою кровью… хотя таковые заслуги разжалованных по делу о злоумышленных обществах и одобряемое поведение обращают на них внимание начальства, но я полагаю, что производство их (в офицеры - РД) можно отложить до окончания настоящей войны…»
Иван Федорович Паскевич (1782-1856), командующий русскими войсками на Кавказе в 1827-1830 годах, позже наместник Царства Польского. Портрет работы Дж.Доу из Галереи 1812 года в Эрмитаже
Однако несколько человек из разжалованных было представлено в унтер-офицеры, в том числе Алексей Веденяпин. В чине унтер-офицера он был утвержден 16 ноября 1828 года. Вскоре он участвует в штурме Ахалциха и после этого пишет брату Аполлону, находящемуся в ссылке в Енисейске: «Еще прибавлю о себе, что я под Ахалцихом при штурме получил красивую в руку военную печать, т.е.легкую в палец рану в кисть правой руки. Я остался… с рубцом картечной пули». Зиму 1828-1829 года унтер-офицер Веденяпин находился в крепости Карс. Здесь с ним случилась беда, едва не стоившая ему жизни. По приказанию начальства он строил специальную машину для подъема в крепость провианта из глубокого ущелья. 11 апреля 1829 года произошла авария: оборвавшимся канатом Алексей с большой высоты был сброшен в ущелье. После длительного пребывания в лазарете он был признан негодным к строевой пехотной службе - однако как знающий артиллерист, прикомандирован к артиллерийской бригаде. В следующий раз он отличился в битве за турецкую крепость Бай-бурт. Начальник артиллерии корпуса генерал-майор Гиллендшмидт писал об Алексее так: «27 июля при селении Хорт, несмотря на болезнь, находился добровольно в фронте, и как орудия взвода, в котором он состоял, были направлены в разные пункты, то он получил в команду свою из оных одно таковое и меткими выстрелами… уничтожал неприятельский оружейный огонь, обращенный на переднюю линию нашу, хладнокровными же распоряжениями своими содержал в должном порядке прислугу при вверенном ему орудии». После сражения Гиллендштадт ходатайствовал перед Паскевичем о представлении унтер-офицера Веденяпина к чину прапорщика, добавляя при этом, что «в продолжении обеих войн, персидской и турецкой… показал свое рвение усердной службой загладить соделанный им проступок».
Однако Паскевич отказался представлять Алексея к чину прапорщика. Отказ получили и другие разжалованные в солдаты декабристы. Дело в том, что именно в это время в Петербург поступил донос - о том, что государственные преступники на Кавказе пользуются слишком большой свободой, не свойственной их солдатскому положению, офицеры обращаются с ними как с равными, не требуя от них строгого соблюдения военной субординации. В частности в доносе говорилось, что разжалованные часто бывают у полковника Н.Н.Раевского (одного из сыновей генерала Н.Раевского, отца Марии Волконской - РД) и даже обедают вместе с ним за одним столом. Николай I, получив донос, распорядился приостановить производство разжалованных в офицеры, перевести их в другие полки и отправить воевать на Северный Кавказ, на войну с горцами. Алексей Веденяпин был переведен в Тенгинский пехотный полк.
Николай Николаевич Раевский (1801-1843), сын генерала Н.Н.Раевского, брат Марии Волконской. Участник Кавказских войн.
Огорченный таким поворотом своей судьбы, теперь уже в свою очередь Алексей едва не впал в отчаяние. Кроме того, он очень переживал, что старший брат Аполлон не отвечает на его письма (как я уже говорила, Аполлон в ссылке пребывал в глубокой депрессии и не реагировал на письма младшего брата, а Алексей, не получая известий и не понимая, чем вызвано молчание брата, изводил себя). Все это время Алексей пытался писать ссыльному брату: «Из всех наших родственников, близких и дальних, мы одни, которых судьба соединила узами, должными быть неразрывными… от одних братьев получаю письма, но самые пустые и неудовлетворительные…». Алексей рассказывает брату о братстве декабристов на Кавказе, делится новостями о недавно переведенном на Кавказ Валериане Голицыне, о бывшем начальнике, командире 9-й артиллерийской бригады Берстеле и его семье (А.К.Берстель, самый старший из членов Общества соединенных славян, был принят в общество Петром Борисовым и Пестовым во время Лещинских лагерей и первоначально осужден по 7 разряду на крепостные работы, позднее переведен на Кавказ; в семье было пятеро детей. Старших детей приняли на казенный счет в различные учебные заведения. В 1830 году Берстель был убит в бою с джарскими лезгинами - РД).
«Покойному сну, - пишет Алексей, - не мешает клик победителей, ни стон раненых; пробудился - другие обязанности: принимать сотни знакомых и товарищей, приходящих узнать, жив ли я, цел ли я, или бежать узнавать, не нужно ли вздыхать о потере кого! Общее волнение, общая радость производят в душе особенное какое-то чувство, которое может сравниться с чувством в минуту когда-либо свидания нашего… Голицын у нас в полку, а Берстель - в 41-м егерском, тебе кланяются. Жена и маленькие дети живут у Гудимов… Лиза, Тося - в институте, Николай и Карлуша - в I корпусе. Он довольно покоен и тверд, я рад за него, его духу; он истинно добрый, благородный старик, которого трудно не уважать».
Спасла Алексея продолжавшаяся все годы переписка с Алоизием Песляком. Они продолжали поддерживать отношения все ссыльные годы, хотя их письма, конечно, проходили через цензуру и они могли сказать друг другу не все, что хотели. Несмотря на тяжелую обстановку, письма Алексея - на редкость ясные и позитивные, полные интереса к жизни и окружающему миру.
«Битвы, зной, холод, дождь, утомление при худом здоровье с гостьею грыжей - все, все заставляет дорожить временем покоя, который не всегда и даже редко в моей власти и отвлекает от предполагаемых дел. А дел этих много, ведь я взял себе девизом правило «Век живи, век учись». И я в свободное время учусь по-татарски и теперь могу понимать их, спрашивать, спрашивать, и - с помощью этого правила - вникаю в характер побежденных друзей наших, вникаю в образ их жизни и выкапываю из голов седых муллов древности о народах, малочисленных, но разноплеменных, составляющих население покоренных пашалыков. Копаюсь в бедных архивах армянского священства и из пыльных полусъеденных мышами огромных рукописных фолиантов я нахожу исторические известия, смешанные с баснями воображения».
В другом месте: «Осматриваю древности, которыми страна сия изобилует, но которых существование скрыто в бездне времени минувшего… Встречаешь часто развалины престранных городов - и только догадками полагаешь, какое название носило оно».
«Живем в лагерях, - пишет далее Алексей, - посылая поочередно в город караулы… Битва кончилась, и я с Вальтер-Скоттом и Байроном провожу время безделья… но долг службы, который не всегда позволяет исполняться желанию и часто отвлекает от занятий; гром барабана отвлекает от всего; послушный призыву, преследуешь его и томительно ожидаешь конца марша. Мелькнул вдали огонек, дробь перестрелки отозвалась в рядах… И ура, огласив биваки, заставляет забывать о занятиях, а думать об утомленных членах…»
Все это время Алексей все еще пытается достучаться до брата: «…Пятый год с неослабной надеждой я жду от тебя известий, но дни летят, и я остаюсь только при одной надежде еще на завтра… Друг мой, положи предел сему томительному слову, обрадуй брата хоть одной строкой… Прощай, милый брат, будь покоен, надейся на будущее, а главное, не ропщи на судьбу, забывай неприятности семейственные - ей, ей, они не стоют внимания, и не забывай, пиши к брату, тебя любящему и заочно целующему…».
Письма Алексея сохранились в архиве дочери Аполлона Веденяпина - судя по всему, Аполлон так и не ответил брату, но все годы бережно хранил его письма.
Переведенный в новый полк Алексей, однако, участия в боевых действиях более, по-видимому, не принимал: здоровье его расстроилось, он длительное время находился в лазарете, затем в Пятигорске на лечении минеральными водами и наконец в 1833 году он начал ходатайствовать об отставке, хотя ему так и не удалось выслужить офицерский чин. В апреле 1833 года он был уволен от военной службы с гражданским чином 14-го класса: «Высочайше повелено унтер-офицера Веденяпина уволить с службы с чином 14-го класса, - но с тем, чтобы воспрещен ему был въезд в обе столицы и чтобы в том месте, которое изберет он для своего жительства, учрежден был над ним секретный надзор». В октябре 1833 года Алексей Веденяпин выехал на родину, в Тамбовскую губернию. Однако его попытка стать помещиком в собственном обнищавшем поместье оказалась неудачной: «Дом и строение, - писал в августе 1834 года Алексей Алоизию, - все полуразрушено, без всякого обзаведения, без посева, лошади и скот розданы без возврата и прав. Крестьяне разорены; их крайнее бедствие усугубили неурожайные годы и голод, у них нет лошадей…» Алексей активно включается в борьбу с голодом и с произволом местного начальства - но на него сразу посыпались доносы от соседей, он тяготился мелочным полицейским надзором. Пытаясь оградить себя, он направляет письмо лично Бендендорфу, начальнику III отделения: «Находясь в Темниковском уезде, где состоит малое имущество и где отыскиваю права мои или, смею сказать, малый хлеб, я раздражаю местное начальство, виновное в растрате, и тем, оскорбляя их, в будущем готовлю себе участь самую несчастнейшую, ибо поведение мое зависит от их удостоверения…» Тогда же Алексей просил о дозволении ему вступить в гражданскую службу, однако ему было в этом отказано. Ему удалось устроиться на частную службу, управляющим имения графа Закревского в Пензенской губернии. Здесь Алексей женился на Александре Ильиничне (девичья фамилия нигде не упоминается - РД). Преследуемый полицейским надзором, он был вынужден еще несколько раз поменять место службы - между тем за несколько лет в семье появилось уже пятеро детей, расходы возрастали. Только в 1840 году ему было позволено, наконец, вступить в гражданскую службу «с тем, чтобы губернатор имел Веденяпина под особенным наблюдением». После длительной переписки Алексей Веденяпин был назначен правителем дел Тамбовской комиссии народного продовольствия. Снова попытка, уже в официальной должности, бороться с чиновничьим произволом, воровством, обнищанием крестьянства, голодом в губернии. Снова доносы. Через два года службы Алексей Веденяпин по доносу «о неблагонадежности» был вынужден вновь выйти в отставку. Алексей Васильевич еще раз попытался устроиться на частную службу - но от всех неурядиц здоровье его уже было подорвано…
… В 1850 году началась подготовка к 25-летию царствования Николая I. По этому поводу готовились различные указы о «послаблениях» государственным и политическим преступникам. В октябре 1850 года III отделения внезапно вспомнило об Алексее Веденяпине, имя которого почему-то отсутствовало в списках. В связи с этим тамбовскому гражданскому губернатору было отправлено письмо: «В списке, доставленном вашим превосходительством… за номером 20, не помещено прикосновенного к происшествию 14 декабря 1825 года Алексея Веденяпина, который в 1839 году в чине 14-го класса определен был на службу в Тамбовскую комиссию народного продовольствия под особенное наблюдение начальника губернии, и которому воспрещен въезд в столицы.
Имею честь покорнейше просить, ваше превосходительство, не изволите ли сколь возможно поспешить уведомлением как о всех переменах в службе Веденяпина с 1839 года, так и о том, где нынче он находится, какого поведения и образа мыслей и заслуживает ли, по вашему мнению, облегчения участи».
Система пришла в движение, последовала длительная бюрократическая переписка и, наконец, 17 декабря 1850 года Тамбовский вице-губернатор сообщил Дубельту: «Прикосновенный к происшествию 14 декабря 1825 года чиновник 14 класса Алексей Веденяпин помер, как видно из собранных мною сведений, 1847 года марта 13 дня, Симбирской губернии Самарского уезда в имении бывшего министра юстиции Дашкова, в селе Царевом кургане»
(речь идет о Дмитрие Васильевиче Дашкове, известном русском литераторе, основателе литературного общества "Арзамас". В последние годы Дашков управлял Министерством юстиции - РД) - . Алексею Веденяпину было 43 года. К этому времени умерла также жена Веденяпина и двое детей. Троих оставшихся детей - двоих сыновей и дочь - воспитали в семье Дашкова (сам Дмитрий Васильевич Дашков умер раньше, в 1839 году). Сыновья Веденяпина и сыновья Дашкова в дальнейшем, в 1860-1880-е годы, принимали активное участие в земской деятельности.
(окончание здесь: http://naiwen.livejournal.com/1245655.html)
http://naiwen.livejournal.com/1239910.html
http://naiwen.livejournal.com/1240744.html
...Итак, Алексей Веденяпин оказался на Кавказе и в январе 1827 года был зачислен рядовым в 42-й егерский полк. В различные полки Кавказского корпуса были зачислены рядовыми осужденные по 10 и 11 разрядам декабристы П.Бестужев, Окулов, Кожевников, М.Пущин и другие. В то же самое время на Кавказ перебрасывались рядовые переформированных Московского, Лейб-гренадерского, Черниговского полков и Морского гвардейского экипажа, принимавшие участие в восстаниях в Петербурге и на Украине. Из этих «мятежных» войск был сформирован сводный уланский полк, который должен был стать ударной силой в войнах России с Персией и Турцией на Кавказе. С весны 1827 года возобновились военные действия. Рядовой Веденяпин, хорошо знавший артиллерийское дело, фактически выполнял в полку обязанности младшего артиллерийского офицера. В составе полка он принимал участие в походе в Нагорный Карабах, участвовал в захвате моста через Аракс. В головном отряде роты, которая осуществляла эту операцию, находилось семь осужденных декабристов, включая Алексея Веденяпина, а командовал ротой - бывший участник одной из ранних декабристских организаций А.М.Миклашевский (избежавший, как и другие участники Союза Благоденствия, Верховного уголовного суда, однако переведенный в качестве наказания на Кавказ без разжалования). Буквально тараном они проложили дорогу егерям 42-го полка. Во время штурма персидских крепостей генерал Паскевич, по словам мемуариста, приказывал «командировать в траншеи (по которым персы вели адский огонь) на все время, бессменно, всех офицеров, сосланных на службу в Кавказский корпус для наказания, и всех разжалованных из офицеров…». (Паскевич был назначен командовать на Кавказе вместо ставшего неугодным Ермолова; четыре года спустя, при подавлении Ноябрьского восстания, Паскевич будет брать Варшаву, и на долгие годы станет наместником Царства Польского - РД). Разжалованными декабристами интересовался и лично Николай I: в частности, в октябре 1827 года Дибич отправил запрос Паскевичу, в котором говорилось, что «государь император желал бы знать: как они располагаются по квартирам и в лагерях, т.е. вместе ли с прочими нижними чинами, или совершенно отдельно от оных», а также шло распоряжение поместить разжалованных под бдительный присмотр «старослужилых унтер-офицеров», чтобы «не могли распространять между товарищами каких-либо вредных толков».
Дальнейший военный путь рядового Алексея Веденяпина был вполне обычным. В битве за Карс он был ранен («брошенным из окна дома камнем у него были разбиты обе ноги…»). Паскевич доносил Николаю I: «Вообще разжалованных во всех сражениях употреблял я в первых рядах или в стрелках, и всегда там, где представлялось наиболее опасности. Из них один убит и семь ранено. Все они вели себя отлично храбро, в назначаемые им места шли совершенно с доброю волею и с желанием заслужить вину свою кровью… хотя таковые заслуги разжалованных по делу о злоумышленных обществах и одобряемое поведение обращают на них внимание начальства, но я полагаю, что производство их (в офицеры - РД) можно отложить до окончания настоящей войны…»
Иван Федорович Паскевич (1782-1856), командующий русскими войсками на Кавказе в 1827-1830 годах, позже наместник Царства Польского. Портрет работы Дж.Доу из Галереи 1812 года в Эрмитаже
Однако несколько человек из разжалованных было представлено в унтер-офицеры, в том числе Алексей Веденяпин. В чине унтер-офицера он был утвержден 16 ноября 1828 года. Вскоре он участвует в штурме Ахалциха и после этого пишет брату Аполлону, находящемуся в ссылке в Енисейске: «Еще прибавлю о себе, что я под Ахалцихом при штурме получил красивую в руку военную печать, т.е.легкую в палец рану в кисть правой руки. Я остался… с рубцом картечной пули». Зиму 1828-1829 года унтер-офицер Веденяпин находился в крепости Карс. Здесь с ним случилась беда, едва не стоившая ему жизни. По приказанию начальства он строил специальную машину для подъема в крепость провианта из глубокого ущелья. 11 апреля 1829 года произошла авария: оборвавшимся канатом Алексей с большой высоты был сброшен в ущелье. После длительного пребывания в лазарете он был признан негодным к строевой пехотной службе - однако как знающий артиллерист, прикомандирован к артиллерийской бригаде. В следующий раз он отличился в битве за турецкую крепость Бай-бурт. Начальник артиллерии корпуса генерал-майор Гиллендшмидт писал об Алексее так: «27 июля при селении Хорт, несмотря на болезнь, находился добровольно в фронте, и как орудия взвода, в котором он состоял, были направлены в разные пункты, то он получил в команду свою из оных одно таковое и меткими выстрелами… уничтожал неприятельский оружейный огонь, обращенный на переднюю линию нашу, хладнокровными же распоряжениями своими содержал в должном порядке прислугу при вверенном ему орудии». После сражения Гиллендштадт ходатайствовал перед Паскевичем о представлении унтер-офицера Веденяпина к чину прапорщика, добавляя при этом, что «в продолжении обеих войн, персидской и турецкой… показал свое рвение усердной службой загладить соделанный им проступок».
Однако Паскевич отказался представлять Алексея к чину прапорщика. Отказ получили и другие разжалованные в солдаты декабристы. Дело в том, что именно в это время в Петербург поступил донос - о том, что государственные преступники на Кавказе пользуются слишком большой свободой, не свойственной их солдатскому положению, офицеры обращаются с ними как с равными, не требуя от них строгого соблюдения военной субординации. В частности в доносе говорилось, что разжалованные часто бывают у полковника Н.Н.Раевского (одного из сыновей генерала Н.Раевского, отца Марии Волконской - РД) и даже обедают вместе с ним за одним столом. Николай I, получив донос, распорядился приостановить производство разжалованных в офицеры, перевести их в другие полки и отправить воевать на Северный Кавказ, на войну с горцами. Алексей Веденяпин был переведен в Тенгинский пехотный полк.
Николай Николаевич Раевский (1801-1843), сын генерала Н.Н.Раевского, брат Марии Волконской. Участник Кавказских войн.
Огорченный таким поворотом своей судьбы, теперь уже в свою очередь Алексей едва не впал в отчаяние. Кроме того, он очень переживал, что старший брат Аполлон не отвечает на его письма (как я уже говорила, Аполлон в ссылке пребывал в глубокой депрессии и не реагировал на письма младшего брата, а Алексей, не получая известий и не понимая, чем вызвано молчание брата, изводил себя). Все это время Алексей пытался писать ссыльному брату: «Из всех наших родственников, близких и дальних, мы одни, которых судьба соединила узами, должными быть неразрывными… от одних братьев получаю письма, но самые пустые и неудовлетворительные…». Алексей рассказывает брату о братстве декабристов на Кавказе, делится новостями о недавно переведенном на Кавказ Валериане Голицыне, о бывшем начальнике, командире 9-й артиллерийской бригады Берстеле и его семье (А.К.Берстель, самый старший из членов Общества соединенных славян, был принят в общество Петром Борисовым и Пестовым во время Лещинских лагерей и первоначально осужден по 7 разряду на крепостные работы, позднее переведен на Кавказ; в семье было пятеро детей. Старших детей приняли на казенный счет в различные учебные заведения. В 1830 году Берстель был убит в бою с джарскими лезгинами - РД).
«Покойному сну, - пишет Алексей, - не мешает клик победителей, ни стон раненых; пробудился - другие обязанности: принимать сотни знакомых и товарищей, приходящих узнать, жив ли я, цел ли я, или бежать узнавать, не нужно ли вздыхать о потере кого! Общее волнение, общая радость производят в душе особенное какое-то чувство, которое может сравниться с чувством в минуту когда-либо свидания нашего… Голицын у нас в полку, а Берстель - в 41-м егерском, тебе кланяются. Жена и маленькие дети живут у Гудимов… Лиза, Тося - в институте, Николай и Карлуша - в I корпусе. Он довольно покоен и тверд, я рад за него, его духу; он истинно добрый, благородный старик, которого трудно не уважать».
Спасла Алексея продолжавшаяся все годы переписка с Алоизием Песляком. Они продолжали поддерживать отношения все ссыльные годы, хотя их письма, конечно, проходили через цензуру и они могли сказать друг другу не все, что хотели. Несмотря на тяжелую обстановку, письма Алексея - на редкость ясные и позитивные, полные интереса к жизни и окружающему миру.
«Битвы, зной, холод, дождь, утомление при худом здоровье с гостьею грыжей - все, все заставляет дорожить временем покоя, который не всегда и даже редко в моей власти и отвлекает от предполагаемых дел. А дел этих много, ведь я взял себе девизом правило «Век живи, век учись». И я в свободное время учусь по-татарски и теперь могу понимать их, спрашивать, спрашивать, и - с помощью этого правила - вникаю в характер побежденных друзей наших, вникаю в образ их жизни и выкапываю из голов седых муллов древности о народах, малочисленных, но разноплеменных, составляющих население покоренных пашалыков. Копаюсь в бедных архивах армянского священства и из пыльных полусъеденных мышами огромных рукописных фолиантов я нахожу исторические известия, смешанные с баснями воображения».
В другом месте: «Осматриваю древности, которыми страна сия изобилует, но которых существование скрыто в бездне времени минувшего… Встречаешь часто развалины престранных городов - и только догадками полагаешь, какое название носило оно».
«Живем в лагерях, - пишет далее Алексей, - посылая поочередно в город караулы… Битва кончилась, и я с Вальтер-Скоттом и Байроном провожу время безделья… но долг службы, который не всегда позволяет исполняться желанию и часто отвлекает от занятий; гром барабана отвлекает от всего; послушный призыву, преследуешь его и томительно ожидаешь конца марша. Мелькнул вдали огонек, дробь перестрелки отозвалась в рядах… И ура, огласив биваки, заставляет забывать о занятиях, а думать об утомленных членах…»
Все это время Алексей все еще пытается достучаться до брата: «…Пятый год с неослабной надеждой я жду от тебя известий, но дни летят, и я остаюсь только при одной надежде еще на завтра… Друг мой, положи предел сему томительному слову, обрадуй брата хоть одной строкой… Прощай, милый брат, будь покоен, надейся на будущее, а главное, не ропщи на судьбу, забывай неприятности семейственные - ей, ей, они не стоют внимания, и не забывай, пиши к брату, тебя любящему и заочно целующему…».
Письма Алексея сохранились в архиве дочери Аполлона Веденяпина - судя по всему, Аполлон так и не ответил брату, но все годы бережно хранил его письма.
Переведенный в новый полк Алексей, однако, участия в боевых действиях более, по-видимому, не принимал: здоровье его расстроилось, он длительное время находился в лазарете, затем в Пятигорске на лечении минеральными водами и наконец в 1833 году он начал ходатайствовать об отставке, хотя ему так и не удалось выслужить офицерский чин. В апреле 1833 года он был уволен от военной службы с гражданским чином 14-го класса: «Высочайше повелено унтер-офицера Веденяпина уволить с службы с чином 14-го класса, - но с тем, чтобы воспрещен ему был въезд в обе столицы и чтобы в том месте, которое изберет он для своего жительства, учрежден был над ним секретный надзор». В октябре 1833 года Алексей Веденяпин выехал на родину, в Тамбовскую губернию. Однако его попытка стать помещиком в собственном обнищавшем поместье оказалась неудачной: «Дом и строение, - писал в августе 1834 года Алексей Алоизию, - все полуразрушено, без всякого обзаведения, без посева, лошади и скот розданы без возврата и прав. Крестьяне разорены; их крайнее бедствие усугубили неурожайные годы и голод, у них нет лошадей…» Алексей активно включается в борьбу с голодом и с произволом местного начальства - но на него сразу посыпались доносы от соседей, он тяготился мелочным полицейским надзором. Пытаясь оградить себя, он направляет письмо лично Бендендорфу, начальнику III отделения: «Находясь в Темниковском уезде, где состоит малое имущество и где отыскиваю права мои или, смею сказать, малый хлеб, я раздражаю местное начальство, виновное в растрате, и тем, оскорбляя их, в будущем готовлю себе участь самую несчастнейшую, ибо поведение мое зависит от их удостоверения…» Тогда же Алексей просил о дозволении ему вступить в гражданскую службу, однако ему было в этом отказано. Ему удалось устроиться на частную службу, управляющим имения графа Закревского в Пензенской губернии. Здесь Алексей женился на Александре Ильиничне (девичья фамилия нигде не упоминается - РД). Преследуемый полицейским надзором, он был вынужден еще несколько раз поменять место службы - между тем за несколько лет в семье появилось уже пятеро детей, расходы возрастали. Только в 1840 году ему было позволено, наконец, вступить в гражданскую службу «с тем, чтобы губернатор имел Веденяпина под особенным наблюдением». После длительной переписки Алексей Веденяпин был назначен правителем дел Тамбовской комиссии народного продовольствия. Снова попытка, уже в официальной должности, бороться с чиновничьим произволом, воровством, обнищанием крестьянства, голодом в губернии. Снова доносы. Через два года службы Алексей Веденяпин по доносу «о неблагонадежности» был вынужден вновь выйти в отставку. Алексей Васильевич еще раз попытался устроиться на частную службу - но от всех неурядиц здоровье его уже было подорвано…
… В 1850 году началась подготовка к 25-летию царствования Николая I. По этому поводу готовились различные указы о «послаблениях» государственным и политическим преступникам. В октябре 1850 года III отделения внезапно вспомнило об Алексее Веденяпине, имя которого почему-то отсутствовало в списках. В связи с этим тамбовскому гражданскому губернатору было отправлено письмо: «В списке, доставленном вашим превосходительством… за номером 20, не помещено прикосновенного к происшествию 14 декабря 1825 года Алексея Веденяпина, который в 1839 году в чине 14-го класса определен был на службу в Тамбовскую комиссию народного продовольствия под особенное наблюдение начальника губернии, и которому воспрещен въезд в столицы.
Имею честь покорнейше просить, ваше превосходительство, не изволите ли сколь возможно поспешить уведомлением как о всех переменах в службе Веденяпина с 1839 года, так и о том, где нынче он находится, какого поведения и образа мыслей и заслуживает ли, по вашему мнению, облегчения участи».
Система пришла в движение, последовала длительная бюрократическая переписка и, наконец, 17 декабря 1850 года Тамбовский вице-губернатор сообщил Дубельту: «Прикосновенный к происшествию 14 декабря 1825 года чиновник 14 класса Алексей Веденяпин помер, как видно из собранных мною сведений, 1847 года марта 13 дня, Симбирской губернии Самарского уезда в имении бывшего министра юстиции Дашкова, в селе Царевом кургане»
(речь идет о Дмитрие Васильевиче Дашкове, известном русском литераторе, основателе литературного общества "Арзамас". В последние годы Дашков управлял Министерством юстиции - РД) - . Алексею Веденяпину было 43 года. К этому времени умерла также жена Веденяпина и двое детей. Троих оставшихся детей - двоих сыновей и дочь - воспитали в семье Дашкова (сам Дмитрий Васильевич Дашков умер раньше, в 1839 году). Сыновья Веденяпина и сыновья Дашкова в дальнейшем, в 1860-1880-е годы, принимали активное участие в земской деятельности.
(окончание здесь: http://naiwen.livejournal.com/1245655.html)