переиздания крепостного права
В журнале "Новая Польша" (очень рекомендую, кстати) вышло интервью с лидером панк-группы R.U.T.A. Мацеем Шайковским. В нем излагается концепт нового диска - "R.U.T.A. На Ўсход": музыканты решили воскресить антикрепостнические, бунтарские песни польских крестьян, которые, на их взгляд, резонируют с современными практиками закрепощения человека. Похоже, на социально-ангажированной арт-сцене Восточной Европы складывается интересный тренд: историю перестают видеть в категориях разрыва, ищутся сюжеты, которые прошивают эпохи насквозь (вот и Ляпис Трубецкой туда же: "Не быць скотам" - на стих Янки Купала "Хто ты гэткi?" 1908 года). Крепостное право как раз такой случай. Можно без труда различить, как этот институт, столетиями предопределявший поведение миллионов людей, никуда не исчезая, мутировал в советскую эпоху (рабский труд заключенных, работа за трудодни в колхозах, прописка и т.д.). Да и сейчас его следы по-прежнему заметны.
Под катом - фрагмент интервью:
Крепостное право - это уже история полуторавековой давности. Крестьяне сейчас полноправные граждане, у них собственные политические организации, они в правительстве. Зачем сегодня возвращаться к теме крепостного права?
- Хотя бы затем, чтобы понять казус крестьянина в правительстве: почему он так податлив на кумовство, коррупцию, почему завладевает страной, смотрит на нее как на поместье, почему в Польше такое глубокое политическое и общественное разделение, откуда это идет? Обращаясь к песням бунта и неволи времен крепостничества, мы указываем некую прапричину, коренящуюся в физическом и духовном порабощении, которое длилось четыре века. 123 года неволи при разделах и пятьдесят лет коммунизма принесли огромные опустошения, но эти четыре столетия углубляющегося крепостничества, отсчитывая с конца XVI века, оставили огромную рану в душе народа. Если ксендз Юзеф Тишнер вслед за Александром Зиновьевым говорил о феномене homo sovieticus, мы говорим о homo feudalus, порабощенном во многих поколениях, который, как писал Веслав Мысливский, рождается без главного императива человеческого бытия - без надежды. Он уже знает, что осужден на эту дыбу, на эту пахоту, что никогда не сможет сменить свою работу на что-то другое. Он прикован к земле и работе для кого-то. И ничего от этого ни для себя, ни для своей семьи никогда не будет иметь. Что-то жуткое. Это глубоко сидит в поляках.
Я под сильным впечатлением от суждения профессора Яцека Василевского, который в недавней беседе для журнала «Знак» переносит крепостное право на современный образ жизни, нынешнее бешеное потребительство. Он сказал, что страсть к обладанию в поляках - это следствие не экономики свободного рынка, ибо его не было, а крестьянской ментальности: необходимо копить добро, ибо никогда не известно, что будет.
- Моника Стшемпка и Павел Демирский показали в варшавском Драматическом театре спектакль «Во имя Якуба Ш.», где Шеля возвращается в современную Польшу, чтобы подбить потомков крестьян на бунт, на этот раз против банков. Демирский выдвигает тезис, что современное крепостное право - это кредиты, от которых зависит всё больше людей. Он прав?
- Это довольно отдаленная аналогия: у крепостного крестьянина не было выбора, разве что побег, - у нас он есть, хотя часто иллюзорный. Кто-то, кто не возьмет кредит, не будет потреблять, будет вытолкнут в низшую категорию, станет в какой-то мере парией. Прекрасно, что Демирский критикует систему и выявляет признаки эксплуатации и порабощения. Но я не соглашусь с идеализацией Якуба Шели. Делать из него польского Робин Гуда - это нелепица. Он был преступником, бандитом, выродком, осужденным за насилие, выслуживался перед австрийцами. Важно, почему Шеля так популярен, почему в народных песнях он любим, как и другой бунтарь - Костка Наперский, предводитель крестьянского восстания в Подгалье в XVII веке. «R.U.T.A..» извлекла эти вопросы из прошлого и ставит их в контексте сегодняшней проблематики свободы.
Тогдашняя эксплуатация была беспросветной, уничтожала людей. Сегодняшняя имеет более завуалированную форму. Это злодейская социотехника, основанная на создании иллюзии свободного выбора. И это касается всего. Почти что невольничьих трудовых договоров, сокрытых налогов в ценах на товары и услуги, ГМО, ACTA, служб безопасности и контроля за обществом, системы образования, монополии политических партий. Наконец, институтов Церкви, стоящей над государством и над правом.
- Вы поэтому, наряду с традиционным произведениями, включили в альбом песню русского рок-музыканта Виктора Цоя «Мама анархия»?
- «Мама анархия» - это гимн свободы российских анархистов, который в наше время выражает то, о чем говорили старые бунтарские песни. Это голос беспризорников, поднимаемый против любой власти. Песня говорит о ребятах, которые останавливают на улице солдата и портят ему шинель. На вопрос солдата, где ваша мама, поют: «Мама - Анархия, папа - стакан портвейна», то есть самого дешевого советского вина.
- Вы глубоко вторгаетесь в традиционную музыку, изменяете ее, аранжируете в духе современного панк-рока. Крестьянские песни поют вокалисты панковских групп - Гума из «Москвы» и Робаль из «Дезертира». А такое использование деревенской музыки - это не эксплуатация?
- Если ты создаешь музыку и хочешь ее до кого-то донести, ты должен использовать современный язык.
- Публика не поняла бы аутентичную традиционную музыку?
- Не в этом дело. Понятие «аутентичная традиционная музыка» очень туманно. Мы знаем ее варианты конца XIX - начала ХХ века. А эта музыка изменялась, эволюционировала, об этом говорят сами деревенские музыканты. Каждое новое поколение музыкантов усваивало всё, что давал современный мир. Появлялись гармошки, которыми вытеснялись скрипки, под воздействием радио изменялась мелодика песни. 30 е годы XX века - это революция в польской деревне, начинаются вальсики, фокстроты, появляется танго, румба, и они это включают в свой репертуар. Ведь они играют для людей на свадьбах. Если бы они этого не делали, их бы посчитали плохими музыкантами, старомодными, их бы никто не приглашал.
- А сейчас вы используете панк?
- Благодаря ему эта музыка живет, бунтует, находит слушателя. Современная традиционная деревенская музыка живет почти исключительно на «фольклорах», то есть фольклорных фестивалях. Она утратила обиходную функцию, перестала быть естественным языком, адресованным своему же кругу. Этот круг ее изгнал и заменил польским диско.
R.U.T.A. "Batracka Dola" z płyty "Na uschod. Wolność albo śmierć."
R.U.T.A. - Mama Anarchija
Под катом - фрагмент интервью:
Крепостное право - это уже история полуторавековой давности. Крестьяне сейчас полноправные граждане, у них собственные политические организации, они в правительстве. Зачем сегодня возвращаться к теме крепостного права?
- Хотя бы затем, чтобы понять казус крестьянина в правительстве: почему он так податлив на кумовство, коррупцию, почему завладевает страной, смотрит на нее как на поместье, почему в Польше такое глубокое политическое и общественное разделение, откуда это идет? Обращаясь к песням бунта и неволи времен крепостничества, мы указываем некую прапричину, коренящуюся в физическом и духовном порабощении, которое длилось четыре века. 123 года неволи при разделах и пятьдесят лет коммунизма принесли огромные опустошения, но эти четыре столетия углубляющегося крепостничества, отсчитывая с конца XVI века, оставили огромную рану в душе народа. Если ксендз Юзеф Тишнер вслед за Александром Зиновьевым говорил о феномене homo sovieticus, мы говорим о homo feudalus, порабощенном во многих поколениях, который, как писал Веслав Мысливский, рождается без главного императива человеческого бытия - без надежды. Он уже знает, что осужден на эту дыбу, на эту пахоту, что никогда не сможет сменить свою работу на что-то другое. Он прикован к земле и работе для кого-то. И ничего от этого ни для себя, ни для своей семьи никогда не будет иметь. Что-то жуткое. Это глубоко сидит в поляках.
Я под сильным впечатлением от суждения профессора Яцека Василевского, который в недавней беседе для журнала «Знак» переносит крепостное право на современный образ жизни, нынешнее бешеное потребительство. Он сказал, что страсть к обладанию в поляках - это следствие не экономики свободного рынка, ибо его не было, а крестьянской ментальности: необходимо копить добро, ибо никогда не известно, что будет.
- Моника Стшемпка и Павел Демирский показали в варшавском Драматическом театре спектакль «Во имя Якуба Ш.», где Шеля возвращается в современную Польшу, чтобы подбить потомков крестьян на бунт, на этот раз против банков. Демирский выдвигает тезис, что современное крепостное право - это кредиты, от которых зависит всё больше людей. Он прав?
- Это довольно отдаленная аналогия: у крепостного крестьянина не было выбора, разве что побег, - у нас он есть, хотя часто иллюзорный. Кто-то, кто не возьмет кредит, не будет потреблять, будет вытолкнут в низшую категорию, станет в какой-то мере парией. Прекрасно, что Демирский критикует систему и выявляет признаки эксплуатации и порабощения. Но я не соглашусь с идеализацией Якуба Шели. Делать из него польского Робин Гуда - это нелепица. Он был преступником, бандитом, выродком, осужденным за насилие, выслуживался перед австрийцами. Важно, почему Шеля так популярен, почему в народных песнях он любим, как и другой бунтарь - Костка Наперский, предводитель крестьянского восстания в Подгалье в XVII веке. «R.U.T.A..» извлекла эти вопросы из прошлого и ставит их в контексте сегодняшней проблематики свободы.
Тогдашняя эксплуатация была беспросветной, уничтожала людей. Сегодняшняя имеет более завуалированную форму. Это злодейская социотехника, основанная на создании иллюзии свободного выбора. И это касается всего. Почти что невольничьих трудовых договоров, сокрытых налогов в ценах на товары и услуги, ГМО, ACTA, служб безопасности и контроля за обществом, системы образования, монополии политических партий. Наконец, институтов Церкви, стоящей над государством и над правом.
- Вы поэтому, наряду с традиционным произведениями, включили в альбом песню русского рок-музыканта Виктора Цоя «Мама анархия»?
- «Мама анархия» - это гимн свободы российских анархистов, который в наше время выражает то, о чем говорили старые бунтарские песни. Это голос беспризорников, поднимаемый против любой власти. Песня говорит о ребятах, которые останавливают на улице солдата и портят ему шинель. На вопрос солдата, где ваша мама, поют: «Мама - Анархия, папа - стакан портвейна», то есть самого дешевого советского вина.
- Вы глубоко вторгаетесь в традиционную музыку, изменяете ее, аранжируете в духе современного панк-рока. Крестьянские песни поют вокалисты панковских групп - Гума из «Москвы» и Робаль из «Дезертира». А такое использование деревенской музыки - это не эксплуатация?
- Если ты создаешь музыку и хочешь ее до кого-то донести, ты должен использовать современный язык.
- Публика не поняла бы аутентичную традиционную музыку?
- Не в этом дело. Понятие «аутентичная традиционная музыка» очень туманно. Мы знаем ее варианты конца XIX - начала ХХ века. А эта музыка изменялась, эволюционировала, об этом говорят сами деревенские музыканты. Каждое новое поколение музыкантов усваивало всё, что давал современный мир. Появлялись гармошки, которыми вытеснялись скрипки, под воздействием радио изменялась мелодика песни. 30 е годы XX века - это революция в польской деревне, начинаются вальсики, фокстроты, появляется танго, румба, и они это включают в свой репертуар. Ведь они играют для людей на свадьбах. Если бы они этого не делали, их бы посчитали плохими музыкантами, старомодными, их бы никто не приглашал.
- А сейчас вы используете панк?
- Благодаря ему эта музыка живет, бунтует, находит слушателя. Современная традиционная деревенская музыка живет почти исключительно на «фольклорах», то есть фольклорных фестивалях. Она утратила обиходную функцию, перестала быть естественным языком, адресованным своему же кругу. Этот круг ее изгнал и заменил польским диско.
R.U.T.A. "Batracka Dola" z płyty "Na uschod. Wolność albo śmierć."
Click to viewR.U.T.A. - Mama Anarchija