Если писать большую монографию по философским теориям гражданского общества, то проблема отсутствия, отказа, отрицания, ухода, займет в ней несколько глав. И для истории арт-активизма негативная онтология, то есть - описание того, что что стало фактом не-события, что красноречиво как немота, как сорванный голос, как цензурированная, вырезанная речь и ретушированный сценический образ, тоже должно быть предметом анализа. Потому как гражданским поступком может быть (а в недемократических странах - преимущественно так) не только действие, связь с другими, публично произнесенное слово, но и бездействие, персональная и групповая эвакуация из колеи диктуемой событийности, нон-спектакулярность. С оговоркой, конечно, что речь - не о социальном самоубийстве и заныривании в себя "забившегося вовнутрь", безутешно непонятного или лестно отвергунтого, а о принципиальном решении быть верным самому себе и той модели социальности, которая это "бытие собой" допускает, не принуждая оправдываться, лгать, изворачиваться, упражняться с мимикрии.
Подобный разрыв и экзистенциальные судороги, ему сопутствующие - это привычная драматургия большинства андеграундных биографий: авангардное, экспериментальное, радикальное искусство по определению неконвенциональны и только истинные безумцы в состоянии выдержать прессинг ортодоксального отторжения или пустыню равнодушия ради заноса "перпендикулярных" смыслов и ценностей на утрамбованную площадку традиции. Иное дело - поэты, музыканты, художники, чье творчество утверждает, а не опрокидывает норму, каноны, здравый смысл. При наличии мастерства и таланта они "обречены" на всенародную любовь в той мере, в какой им удается экранировать проекции коллективного бессознательного и сгущать их в простые, соразмерные "типичному человеку" символы.
Поп-культура, если не брать в рассчет интеллектуально-элитарное и романтическое презрение к ней (мол, царство серийности, штампа, банальности), крутит шестеренками концертов, фестивалей, выставок, телеперадач и т.д., не для того, чтобы "вывести из себя" (что является манифестируемой задачей всякого "подлинного искусства"), а наоборот, чтобы укрепить в себе, чтобы воспроизводить наличные, освященные историческим опытом, структуры социальности и личностной идентичности. Именно поэтому для любой власти есть колоссальный соблазн в первую очередь контролировать поп-сцену: через цензуру и оптовые закупки артистической лояльности (оформляемые как "вступления в партию", "заседания в президиумах", "горячее одобрение правительственного курса в СМИ", "государственную поддержку культуры" и т.д.) происходит управление не столько реальностью или массовым представлением о ней, сколько "экономикой желаний" (всякая диктатура прежде всего - порнократия). Делать это относительно легко, поскольку эстрада (массовая сцена) - это чрезвычайно затратная и потому - уязвимая для нелегитимной интервенции государства часть культурного пространства. Ее экономическая и репертуарная независимость - четкий индикатор самостоятельности общества (но далеко не всегда - гуманитарной состоятельности).
Борьба за эстрадную автономию, как бы это смешно и пафосно-нелепо не звучало, всегда была одним из центральных сюжетов для стран так называемого "демократического транзита". Числу людей, которые искренне, прямо или косвенно вовлеченны в глянцевую арт-политику (билетами, ставками в рейтингах внимания, скольжением глаза по светским хроникам, кивками на статусы "королей рок-н-ролла", "народных артистов", "культовых режиссеров" и проч.) испокон веков завидовали чиновники и партийцы любых окрасов. "Брежнев - политический деятель эпохи Аллы Пугачевой" - не совсем шутка. "Скинуть Брежнева" - плевое дело в сравнении со штурмом Бастилии "рождественских вечеров" и "голубых огоньков".
+ + +
Звездная артистическая карьера популярной певицы Марты Кубишовой оборвалась в 1970-ом, когда чешские власти запретили ей выходить на сцену из-за "слишком близкой связи с событиями августа 1968" (
песни о Пражской весне), низкопоклонства перед Западом (тож ужас -
петь по-чешски "Hey Jude"!) и участием в эротической фотосессии. Будь девушка менее строптивой, произнеси ритуальные покаяния в прессе, опалу могли бы сменить на сановную милость (было ж так с "пражским соловьем" и гендерным зеркалом Кубишевой - Карелом Готтом, давшим "идеологически-неверную" трель в хоре Пражской весны), но несколько лет в тени (и это - после ошеломительного успеха) привели не к "перековке" зублудшей, а к подписанию диссидентской Хартии-77. Расплатой за своеволие стали долгие 20 лет вне профессии, под наблюдением органов госбезопасности, без права на встречу с публикой.
21 ноября 1989-го года с балкона дома на Вацлавской площади Марта Кубишова исполнила "Молитву для Марты" - песню, ставшую гимном Бархатной революции, песню, благодаря которой никому неизвестная работница стекольного завода, стала известна всей стране в 68-ом.
Marta Kubišová - Modlitba pro Martu (1968)
Click to view
В 90-х и 00-ых Марта Кубишева вновь гастролировала, записывалась в студии, стала популярной телеведущей.