Фольклор детства.
Фольклор детства.
Там, где я рос, а именно в посёлке «Совхозное шоссе», почти все более-менее взрослые парни имели за плечами судимость или отсидели.
Высшее образование за всю историю получили двое: моя сестра Варя и Костя Карху.
Остальные были блатные и к ним тяготевшие. Я был слишком мал, но тоже тяготел, не очень -то понимая всей этой блатной романтики, да и не слишком обо всё этом думая.
Но я помню как сейчас лужайку под окнами вот этого дома, единственного каменного в нашем посёлке, финского, само собой, фотография которого сделана воспитанником детдома, располагавшегося в этом и ещё пяти домах, Владимиром Кулаковым из моей группы в «Одноклассниках», которая называется «Мы из Сортавала», ещё до того, как мы приехали жить на улицу Совхозное шоссе.
Эта улица была единственной и извивалась вниз по всему посёлку, по краям которой и стояли дома моих приятелей и их семей. Извивается она и сейчас, с той только разницей, что ведёт в дачный кооператив, а раньше там были поля совхоза «Сортавальский» или «Совхоза-техникума», это уже не помнится и не имеет никакого значения.
Дом этот сохранился и по сей день, живёт в нём Юра Курбатов, мы с мамой видели его в июне 2013 года, когда гуляли с улицы Маяковского, где мама сейчас живёт, по этому неблизкому пути - километров семь наверняка была вся та прогулка, - мама о ней часто с удовольствием вспоминает среди прочих наших гуляний прошлым летом. Тогда она мне сказала: «Ты в меня какую-то неведомую силу вселил, я никогда так далеко и так долго не гуляла!».
В прошлом году маме было 85, в январе 2014 стало 86 уже, а тогда в июне 2013 мы присаживались отдохнуть у Юры на скамейке перед домом, со стороны озера. Приглашал он и в дом, но мы не пошли, поблагодарили.
А в те времена начала или середины 1960х, к которым отсылает вас мой пост, в доме жили три семьи: три окна на первом этаже занимали родители Вовки Павлова, о котором пойдёт ниже речь, дядя Ваня и тётя Поля (кажется так её звали), весь верхний этаж принадлежал семье Курбатовых, а с другой стороны дома ютились многочисленные Оноховы.
Было мне лет семь или восемь и я слушал, вместе с кучкой других пацанов, как местный хулиган Вовка Павлов, устроившись в окружении нескольких парней аккурат под этим правым деревом рядом с почтовыми ящиками, пел под гитару разные блатные песни.
Он пел года за два-три до того, как сел, лет на пять, наверное, я уж не помню за что, наверное «по хулиганке», или «по злостной хулиганке», как это бывало с почти всеми ими, давно это было, да и я мал уж очень был, чтобы разбираться в статьях.
Просто помню что потом взрослые рассказывали, что когда Вовка освободился, где сидел не знаю, но может и в той же Сегеже, где я бывал не раз ещё до того, как её «прославил» Ходорковский, там полно было и есть лагерей, то поехал в город, затарился водкой и закуской и припёрся к лагерю, сам пьяный сильно, пытался попасть внутрь, чтобы угостить сотоварищей. Его не пустили, он пытался то ли на забор лезть, то ли задираться на проходной...
В общем, прошили очередью из Калашникова и приехал он домой к двум родителям - пьяницам, уже в гробу.
Но я очень хорошо запомнил, что именно он тогда, среди разного прочего, пел.
Вот что:
Один чувак
Блатной в трусах
Вертел чувиху на руках
О снизу вверх
О сверху вниз
О крепче за х.. мой держись!
А дальше был припев, который звучал как:
О вэндусэй гомачжури
О вэндусэй гомачжури
Что это были за «вендусеи с гомаджури» я как-то в то время не задумывался, просто отметил про себя странное звучание непонятных слов среди всех остальных совершенно внятных.
Много-много лет спустя, когда я стал серьёзно интересоваться английскими музыкальными текстами, я вдруг понял, что Вовка пел не что иное, как искажённое
«Когда святые в рай идут»
When the saints go marching in
Click to viewЕщё я хорошо запомнил следующую песню, которую сейчас без труда нашёл в Интернете с чуть другими словами. Я точно помню, что тот же Вовка, и другие, пели просто «Караван Хапер-Али», а первое слово, значение которого я не совсем тогда понимал, было не «мерно», а «надменно».
Поскольку я понмню только первые два куплета, то с удивлением обнаружил, что в сети существует по крайней мере две версии этой песни. Вот одна, которая почти совпадает со слышанной в детстве, с некоторыми нюансами типа замены «джейрана» на «тушкана», или там, караван не «кочует», а «уходит» в свой край родной. Но это, согласитесь, мелочи.
И да, ещё, после строчки «караван Хапер-Али», или можно вставлять куда угодно, подпевалось «ой-ё-ёй!»
Итак, первый вариант. Мои примечания - между скобками.
Называется просто «Караван».
Мерно качаясь в дали,
Объят предрассветною мглой
Караван Эмира Шапера Али (ой-ё-ёй!)
(Выбивает из ритма этот «Эмир», конечно)
Кочует в свой край родной (2р).
Идут по зыбучим пескам,
Где бродит лишь дикий джейран.
(Хорошо помню, что в нашем варианте было «где водится дикий джейран (тушкан)»)
Тюки везет караван, (ой-ё-ёй!)
А в тюках кашгарский план (2р).
Сам караванщик старик,
тощие ноги поджал.
С витым чилимом в зубах кайфует на двух горбах(2р).
Вдруг за барханом отряд (ой-ё-ёй!)
Смелых таджикских ребят.
Скачут на верных конях,
привстав на стальных стременах(2р). Грянул винтовочный залп,
Шашки взметнулись вдали.
Весь караван перебили,
Эмир помирает в пыли (2р).
Смертную боль превозмог,
Он планом набил свой чилим,
Но затянуться не смог и мертвым упал на песок (2р).
Мерно качаясь в дали,
Объят предрассветною мглой,
Караван Эмира Шапера Али
уже не вернется домой(2р).
А вот - второй вариант найденный в сети, куда менее «приключенческий» и заурядный, из разряда «блатной фольклор против наркотив», опять же с моими примечаниями в скобках.
Караван Джафар-Али
Мерно шагая в пути,
Окутан вечерней мглой,
Караван Джафар-Али
В край свой идет родной.
Там по сыпучим пескам,
Где бродит один джейран,
(Почему джейран один, совсем непонятно....)
Через границу идет
Контрабандный караван.
(тут, конечно, какая-то лажа, сбивающая полностью с ритма песни)
Шелк он везет и хну
Из знойной страны Пакистан,
В тюках везет он с собой
Лучший кашгарский план.
Сам караванщик сидит
С длинною трубкой в зубах,
Тонкие ноги скрестив,
Качается на горбах.
Богатствам его нет числа.
Богаче он был паши.
Но погубил его план,
И тридцать три жены.
Давно уж потухли глаза.
Не радует солнца восход.
И лишь на расшитый халат
Скупо слеза течет.
Не долго качаться ему
На мягких верблюжьих горбах -
Его похоронят рабы
В знойных сыпучих песках.
Пересекая пески,
Мерно шагая в пыли,
Из Пакистана идет
Караван Джафар-Али.
Продолжение рассказа про фольклор моего детства ещё, надеюсь, последует. Вот когда только, кто ж его знает? ЕБЖ, как писал Лев Толстой.