Конкурсный текст №4
Девочку звали Изольда - tandem_bike
Девочку звали Изольда. Медвежонка звали миша. Изольда и миша были новенькие и получили довольно дурную койку, далеко от окна, зато близко к туалету и его ароматам. Изольдина мама Наташа протестовала, но неумело и громко, с кошмарным акцентом и театральными жестами. Прижимала кулачки туда где когда-то была щитовидка, хлопала ресницами сыпала тушь, вообще навредила и себе и дочке: сдержанный главврач, он же единственный врач Группового Дома, ее не принял всерьез. Ну а зоркие нянечки, приметив что при ней всегда некий термосик, из которого она посасывает как бы кофе - нянечки ей просто грубили, хорошо хоть не жаловались, а то бы Изольдy с мишей попросили вон из Группового дома, а тогда - только в Дом Скорбный, Nursing Home. Мамаша опала и смирилась.
Девочке Изольде было почти тридцать лет. Дети с этой болезнью не вырастают никогда. Она не умела ходить, с трудом двигала ручками, и похожа была на маленького паучка с круглыми карими глазами как у миши. Но редкое имя, доставшееся ей от восторженной мамы Наташи, почему-то ей шло. Что-то было в ней от эльфа, и от королевы гномов. Миша был ее младше года на три, он помнил ее до того как болезнь совсем скрутила маленькое тельце. Она и научила его говорить - перед тем как замолчала сама.
Миша рассказывал сказки. Они были однообразные незатейливые байки, у миши было так себе с воображением. В сказках фигуриривал плюшевый богатырь Тэдди - так называли мишу нянечки. Тэдди сражался с врагами своей королевы Изольды не простым оружием: миша-Тэдди жег дурных дядь и теть внутренним глазом, был у него такой. Тети от мишиного глаза кoрчились и умирали, а одна так превратилась в пепел прямо на глазах у Изольды. Это была очень дурная тетя, она грубо пихала ложку в рот и подтирала салфеткой так резко, что потом мучительно чесалось лицо, а почесать-то миша не умел. Дурная тетя умирала долго и болезненно, мишин взгляд выпек ей всю ее середку. Изольда ее не пожалела. Еще была Дурная Соседка по койке, она рыдала день и ночь, портила Изольде и мише настроение. Он ей выжег только чуточку, то место которым рыдают, и она замолчала.
Раз в день их одевали и вывозили во дворик. Изольда щурилась на небо, она не любила погоду и природу, все было страшно и непонятно на воздухе. Если бы она говорила, она бы попросила ее не вывозить. Миша и тут не мог помочь, с нянечками он не общался, а при бородатом докторе вообще замирал от ужаса и переставал бормотать милое, постоянное, чем они и жили, Изольда и миша. Mиша знал кучу стихов, но предпочитал Барто и Маршака. Видимо это читала мама, и миша запомнил. Мама Наташа выдохлась на пятом дочкином году, на Хармсе выдохлась и запила с тех пор уже всерьез. А кто бросит камень. Такой крест, шептались киевские соседки, но Наташа не могла нести свой крест, свою Изольду, и все отдавала ее с мишей в разные Дома, пока судьба не занесла ее в этот бесплатный питомничек, Группо-Дом. Потому миша Хармса знал плохо, кусками, и Чуковский у него тоже не получался, как бы Изольда ни сердилась и ни теребила его за мягкую облысевшую лапку. Миша был обидчивый, он мог на неделю замолчать, и тогда подступала страшная тишина и ужас, и накапливался внутренний вой у бедной Изольды. Но миша обычно долго не дулся, только один был такой случай: во двор привели собачек, рыжих-остроносых, с длинными ушами. Их привезла в фургончике толстая тетя, она еле оглядела нянечек и скрюченных существ в инвалидных креслах; эта тетя явно любила собачек, не людей, но привезла-таки своих ненаглядных к людям-калекам. Программа такая: therapeutic dogs. Штат дает деньги на бензин возить собачек. Собака по имени Марта (This is Marta, сказала тетя от которой сильно пахло потом и чем-то звериным) была посажена Изольде на колени. Она заглянула девочке в глаза и сказала вдруг по-русски - тебе лучше умереть, нельзя так жить, Изольдочка. Изольда заплакала. Толстая тетя резко схватила собачку - решилa что Изольда испугалась. Миша долго потом молчал: обиделся, или может заболел.
Так прошел наверное год а может два в Группо-Доме , Изольда не считала лет и месяцев, у нее счет шел на часы: день прожит, выключили свет, миша целует в ушко, шепчет сказку. Проснулись ночью: подстилка мокрая. Лежим с мишей на мокром до рассвета, в шесть придет черная нянечка и уберет, и подмоет, бормоча на каком-то совсем другом языке. Изольда признавала русский, английский, и испанский, несмотря на свой диагноз аутизма-мутизма на фоне “profound mental retardation due to a mitochondrial disorder”. B aнамнез свой, впрочем, она не заглядывала. И не приходило в голову глупой Наташе, врачу-бородачу, даже заботливой нянечке, чтo надо бы девочке музыку, надо бы какие-то аудио-книжки, хоть телевизор.. Почему-то они все считали что ее давно нет внутри ее паучьего тела. А она была, и быть было больно и скучно.
Несчастье пришло в виде трех людей в костюмах, но об этом Изольда не знала: мало какие чужие заходят в их палату на четверых, отводят глаза, нервно кусают губы, или смотрят стеклянно сквозь Изольду, мишу, неподвижных соседок. Комиссия искала где придраться, такая у них работа, нашла и непорядки на кухне, и ошибки в отчетности попросилa исправить, чтоб не отняли лицензию у Дома. Мишу тоже оштрафовали, тетка в костюме заявила что он грязный-негигиеничный, спросила как часто мишу моют. Няньки смутились и выдали что пока не мыли. Тетка закатила глаза и покачала головой. И мишу забрали помыть. Ей ничего не обьяснили, миша просто пропал, забрали втихую, опасаясь плача. Но она плакать давно разучилась. Изольда была уверена, что миша вернется. Есть перестала, но это у нее бывало, для этого была трубка в животе, не впервой, кормили до тошноты через трубку. Миша вернулся через неделю в куче пятнистого белья и полотенец, но он был мертвый. Они его убили. Резкой химией вонял его желтоватый пушок: засаленный миша в смерти оказался блондином. Потускнели от царапин, видимо нанесенных в сушилке, его янтарные глазишки. Перестал неживой миша говорить. Через месяц после миши умерла и девочка Изольда.