Нати и Лоранс - окончание
Начало тут http://community.livejournal.com/mirnaiznanku/430650.html
1980. Иерусалим.
Две немолодые женщины шли по улице Яффо, держась за руки.
Голову одной из них обрамляли тяжёлые рыжие кудри, и хотя, краска для волос явно скрывала седину, но прозрачная белая кожа в солнечных отметинах не оставляла сомнений, что это был их изначальный цвет. Сетка мелких морщин не портила её лица, скорее добавляла ему благородства. Если же вам довелось бы заглянуть в её зеленые, бездонные глаза, то вы несомненно бы поняли, что возраст, это дело весьма относительное. Такой искрой било от её взгляда. Эта женщина наверное сразила не одно сердце. Она, улыбаясь, то и дело бросала взгляд на свою спутницу, словно не веря своим глазам. Та же, казалась совсем девочкой, в джинсовых брюках, сужающихся книзу, в тоненькой, не по погоде, серой курточке, длинном шерстяном шарфе и озорной мальчишеской кепке. И только присмотревшись внимательно, можно было понять, что этой кареглазой брюнетке отнюдь не тридцать.
Рыжая порывисто обняла кареокую:
- Нати, ущипни меня, у меня полное ощущение нереальности твоего здесь присутствия.
Вторая рассмеялась негромко:
- Я это, я, - взгляд её погрустнел, - Лори, я должна рассказать тебе нечто важное. Ты только не переживай. Я не просто так приехала на этот раз, хотя я безумно рада тебя видеть... Я серьёзно заболела. Ты ведь знаешь, отчего умерла мама. Через неделю ложусь на операцию, а потом, как бог даст. Но скорее всего, химиотерапия или облучение. Лори, я наверное не стала бы тебя этим мучить, но ты обязательно должна провериться.
На глазах у рыжей выступили слезы, она уже несколько месяцев чувствовала, что с сестрой что-то не так.
- Не смей рыдать. Ты разве меня плохо знаешь? У меня слишком молодой муж, чтобы бросать его так рано. Да и дело моё не закончено. Фирма процветает. Оказывается и в пятьдесят можно начать все заново. Смерть может заняться кем-то другим, Лори. Только пожалуйста, назначь очередь к врачу. Мне сказали, что все могло бы быть намного легче, если бы я это сделала хотя бы полгода назад.
1990. Голландия.
- "Господи, так нельзя, мой бог! Я знаю, ты милосерден, ты можешь все. Так нельзя. Я не могу больше видеть ее мучений. Это не жизнь, она не может больше. Дай ей уйти".
Лоранс стояла у окна, из которого открывался удивительный вид на весенний сад. Взгляд ее был обращен внутрь, она не замечала ни пьянящего запаха цветущей вишни, ни трелей птиц. Лицо ее осунулось и как-то резко постарело. Зеленые глаза потускнели и приобрели тёмный, пепельный оттенок, словно что-то выжгло их изнутри. Впрочем так оно и было. Лоранс провела весь последний год рядом с сестрой. Kак только она узнала, что рак вернулся, она бросила все и переселилась к сестре в Голландию.
Жизнь подарила Нати целых десять лет. Она очень быстро восстановилась после первой операции. С двойным усилием взялась за дела в фирме и стала жить. Нет, не так, Жить с большой буквы. Она вдруг начала писать роман, сыграла две главные роли в любительском театре. С мужем они объездили полмира. Все было так хорошо... Но он вернулся. Рак вернулся.
Нати, а точнее то, что от нее осталось, лежала на высокой кровати. Лысая голова, впавшие щеки, руки, да что там, кости рук, обтянутые тонкой, иссущенной, желтой кожей. Она спала. Спала ли?
Лоранс, недопустившая в жизнь сестры посторонних сиделок, взяла пудреницу с зеркальцем, поспешно раскрыла и поднесла к носу Нати.
"Жива" - Лоранс с ужасом поняла, что она не знает, радует ли ее это или печалит.
Нати очнулась, - Лоранс, позови детей, - прошептала она, - я должна их видеть!
Дом был окутан словно облаком, словно туманящим дурманом, ожиданием смерти. Она было отраженa абсолютно во всем. Даже цветущий сад каким-то удивительным образом, пронзительно, как ножом по сердцу, напоминал: "ничто не вечно, цветы осыпятся, опять будет зима"...
Нати полусидела на кровати, утопая в подушках. Она очнулась от дурмана морфия и попросила сестру не делать ей еще один укол. Она уже почти привыкла к боли. Не было и миллиметра кожи, который ей не болел. Kазалось, что боль настолько поглотила ее целиком, что болят даже кончики ногтей и жалкие остатки волос на голове. Но несмотря на это, Нати чувствовала, что заветный укол, принеся облегчение, может оказаться последней весточкой, принесшей полное забвение.
Нати очень боялась. Очень. Она вспоминала как стояла молодой, тонконогой девчушкой перед таким же весенним окном, как смотрела на старшую сестру в детстве - сон Лоранс был тогда безмятежен, полон сладкого ожидания грядущего. Как же он отличался от сегодняшних, тяжелых забвений Нати. Это был не сон, это было какое-то выпадание за грани реальности. Когда вместе с болью исчезало все. Каждый раз, просыпаясь, если это можно было так назвать, Нати удивлялась тому, что она еще здесь, еще не умерла. Она знала, чувствовала каждой измученной клеточкой своего, некогда молодого и прекрасного, а сегодня - разрушенного и измученного, тела, что Смерть здесь. Не рядом, не на расстоянии вытянутой руки, а уже совсем здесь. В ней. Это знание наполняло ее трепетным ужасом и она цеплялась за жизнь из последних сил, как умела, как могла. Раскрывая окровавленные ссохшиеся губы для еще одной ложки куриного бульона. И смерть отходила. Вместо нее приходила боль. Нати даже радовалась этой старой знакомке, ведь именно эта боль говорила ей - жива, еще жива...
Вокруг кровати больной собралась вся семья. Нати тяжело дышала, глаза ее были закрыты. Mладшая дочь держала ее за руку. Сын никак не мог найти себе места, в конце концов притулился у ее ног. По левую руку Нати лежала голова Лоранс, присевший на пол возле кровати.
Дочь сбивчиво шептала ей что-то ласковое, успокаивающее.
Вдруг Нати приподнялась на кровати, широко раскрыв глаза, - Я люблю вас, - громко и отчетливо сказала она и упала обратно на подушки.
В комнате возникло спонтанное движение, все кинулись к Нати, Лоранс судорожно искала зеркальце. Сын пытался почему-то звать врача, - "Умерла" ...
И вдруг...
Вдруг глаза Нати раскрылись, она обвела взглядом комнату, и из последних сил, сказала тихо и отчетливо:
- Я вернулась, чтобы вам сказать. Я ужасно боялась. А вы не бойтесь. Лори, там Давид, мама, папа, там все. До встречи, любимые мои. До встречи... - Нати закрыла глаза, улыбнулась и... умерла.
2000 год . Иерусалим.
Неотосланное письмо Лоранс к Нати
"Милая моя!
Уже десять лет как тебя нет с нами. Я хочу сказать тебе лишь одно, любовь моя. В нашей семье ни один человек не боится смерти. И это только благодаря тебе. Я рассказываю твою историю всем, кто оказывается рядом, потому что это очень радостная и правдивая история о жизни и смерти моей сестры...
Пусть земля тебе будет пухом и пусть эта история неустанно будет доходит до тех, кто должен ее услышать..."
1980. Иерусалим.
Две немолодые женщины шли по улице Яффо, держась за руки.
Голову одной из них обрамляли тяжёлые рыжие кудри, и хотя, краска для волос явно скрывала седину, но прозрачная белая кожа в солнечных отметинах не оставляла сомнений, что это был их изначальный цвет. Сетка мелких морщин не портила её лица, скорее добавляла ему благородства. Если же вам довелось бы заглянуть в её зеленые, бездонные глаза, то вы несомненно бы поняли, что возраст, это дело весьма относительное. Такой искрой било от её взгляда. Эта женщина наверное сразила не одно сердце. Она, улыбаясь, то и дело бросала взгляд на свою спутницу, словно не веря своим глазам. Та же, казалась совсем девочкой, в джинсовых брюках, сужающихся книзу, в тоненькой, не по погоде, серой курточке, длинном шерстяном шарфе и озорной мальчишеской кепке. И только присмотревшись внимательно, можно было понять, что этой кареглазой брюнетке отнюдь не тридцать.
Рыжая порывисто обняла кареокую:
- Нати, ущипни меня, у меня полное ощущение нереальности твоего здесь присутствия.
Вторая рассмеялась негромко:
- Я это, я, - взгляд её погрустнел, - Лори, я должна рассказать тебе нечто важное. Ты только не переживай. Я не просто так приехала на этот раз, хотя я безумно рада тебя видеть... Я серьёзно заболела. Ты ведь знаешь, отчего умерла мама. Через неделю ложусь на операцию, а потом, как бог даст. Но скорее всего, химиотерапия или облучение. Лори, я наверное не стала бы тебя этим мучить, но ты обязательно должна провериться.
На глазах у рыжей выступили слезы, она уже несколько месяцев чувствовала, что с сестрой что-то не так.
- Не смей рыдать. Ты разве меня плохо знаешь? У меня слишком молодой муж, чтобы бросать его так рано. Да и дело моё не закончено. Фирма процветает. Оказывается и в пятьдесят можно начать все заново. Смерть может заняться кем-то другим, Лори. Только пожалуйста, назначь очередь к врачу. Мне сказали, что все могло бы быть намного легче, если бы я это сделала хотя бы полгода назад.
1990. Голландия.
- "Господи, так нельзя, мой бог! Я знаю, ты милосерден, ты можешь все. Так нельзя. Я не могу больше видеть ее мучений. Это не жизнь, она не может больше. Дай ей уйти".
Лоранс стояла у окна, из которого открывался удивительный вид на весенний сад. Взгляд ее был обращен внутрь, она не замечала ни пьянящего запаха цветущей вишни, ни трелей птиц. Лицо ее осунулось и как-то резко постарело. Зеленые глаза потускнели и приобрели тёмный, пепельный оттенок, словно что-то выжгло их изнутри. Впрочем так оно и было. Лоранс провела весь последний год рядом с сестрой. Kак только она узнала, что рак вернулся, она бросила все и переселилась к сестре в Голландию.
Жизнь подарила Нати целых десять лет. Она очень быстро восстановилась после первой операции. С двойным усилием взялась за дела в фирме и стала жить. Нет, не так, Жить с большой буквы. Она вдруг начала писать роман, сыграла две главные роли в любительском театре. С мужем они объездили полмира. Все было так хорошо... Но он вернулся. Рак вернулся.
Нати, а точнее то, что от нее осталось, лежала на высокой кровати. Лысая голова, впавшие щеки, руки, да что там, кости рук, обтянутые тонкой, иссущенной, желтой кожей. Она спала. Спала ли?
Лоранс, недопустившая в жизнь сестры посторонних сиделок, взяла пудреницу с зеркальцем, поспешно раскрыла и поднесла к носу Нати.
"Жива" - Лоранс с ужасом поняла, что она не знает, радует ли ее это или печалит.
Нати очнулась, - Лоранс, позови детей, - прошептала она, - я должна их видеть!
Дом был окутан словно облаком, словно туманящим дурманом, ожиданием смерти. Она было отраженa абсолютно во всем. Даже цветущий сад каким-то удивительным образом, пронзительно, как ножом по сердцу, напоминал: "ничто не вечно, цветы осыпятся, опять будет зима"...
Нати полусидела на кровати, утопая в подушках. Она очнулась от дурмана морфия и попросила сестру не делать ей еще один укол. Она уже почти привыкла к боли. Не было и миллиметра кожи, который ей не болел. Kазалось, что боль настолько поглотила ее целиком, что болят даже кончики ногтей и жалкие остатки волос на голове. Но несмотря на это, Нати чувствовала, что заветный укол, принеся облегчение, может оказаться последней весточкой, принесшей полное забвение.
Нати очень боялась. Очень. Она вспоминала как стояла молодой, тонконогой девчушкой перед таким же весенним окном, как смотрела на старшую сестру в детстве - сон Лоранс был тогда безмятежен, полон сладкого ожидания грядущего. Как же он отличался от сегодняшних, тяжелых забвений Нати. Это был не сон, это было какое-то выпадание за грани реальности. Когда вместе с болью исчезало все. Каждый раз, просыпаясь, если это можно было так назвать, Нати удивлялась тому, что она еще здесь, еще не умерла. Она знала, чувствовала каждой измученной клеточкой своего, некогда молодого и прекрасного, а сегодня - разрушенного и измученного, тела, что Смерть здесь. Не рядом, не на расстоянии вытянутой руки, а уже совсем здесь. В ней. Это знание наполняло ее трепетным ужасом и она цеплялась за жизнь из последних сил, как умела, как могла. Раскрывая окровавленные ссохшиеся губы для еще одной ложки куриного бульона. И смерть отходила. Вместо нее приходила боль. Нати даже радовалась этой старой знакомке, ведь именно эта боль говорила ей - жива, еще жива...
Вокруг кровати больной собралась вся семья. Нати тяжело дышала, глаза ее были закрыты. Mладшая дочь держала ее за руку. Сын никак не мог найти себе места, в конце концов притулился у ее ног. По левую руку Нати лежала голова Лоранс, присевший на пол возле кровати.
Дочь сбивчиво шептала ей что-то ласковое, успокаивающее.
Вдруг Нати приподнялась на кровати, широко раскрыв глаза, - Я люблю вас, - громко и отчетливо сказала она и упала обратно на подушки.
В комнате возникло спонтанное движение, все кинулись к Нати, Лоранс судорожно искала зеркальце. Сын пытался почему-то звать врача, - "Умерла" ...
И вдруг...
Вдруг глаза Нати раскрылись, она обвела взглядом комнату, и из последних сил, сказала тихо и отчетливо:
- Я вернулась, чтобы вам сказать. Я ужасно боялась. А вы не бойтесь. Лори, там Давид, мама, папа, там все. До встречи, любимые мои. До встречи... - Нати закрыла глаза, улыбнулась и... умерла.
2000 год . Иерусалим.
Неотосланное письмо Лоранс к Нати
"Милая моя!
Уже десять лет как тебя нет с нами. Я хочу сказать тебе лишь одно, любовь моя. В нашей семье ни один человек не боится смерти. И это только благодаря тебе. Я рассказываю твою историю всем, кто оказывается рядом, потому что это очень радостная и правдивая история о жизни и смерти моей сестры...
Пусть земля тебе будет пухом и пусть эта история неустанно будет доходит до тех, кто должен ее услышать..."