Пристав и Ведьма
Рассказ этот писался как Ода мясорубке, потому как в нашей семье очень много готовится из фарша. Вот меня и заинтересовало, а как выглядела мясорубка на заре своего рождения. В итоге получилось нечто другое :)
***
Судебный пристав маялся, скорчившись на неудобном, грубо сколоченном из неотесанных досок стуле. В маленькой комнатенке полицейского управления нестерпимо пахло пылью, плесенью и почему-то псиной. Хотя собак тут никогда не держали. Пахли стеллажи с папками дел, пахло окно, вечно закрытое и мутное. Бычий пузырь, за недостатком средств заменявший стекло, тоже пах плесенью. Казалось, пах сам пристав. Он запустил нос себе подмышку, дабы убедиться, что тело его пока еще пылью не пахнет. Тело предательски воняло кислым потом и пылью.
Пристав поморщился и чихнул. Порывшись в карманах, достал серый от времени, скомканный платок и высморкался в него. Потом сосредоточенно и немного брезгливо разглядывал содержимое. Так ничего не найдя, достойное его внимания, недоуменно пожал плечами, скомкал платок и засунул обратно в карман казенных штанов. "Казенное, все казенное", - вдруг подумал он. "И жизнь моя такая же, взятая взаймы, казенная и оплаченная. Вот сдохни я, и меня казенно погребут, казенно поплачут, и не останется от меня и следа в этом казенном мире".
Пристав грустно вздохнул и переменил позу. Делать было все так же нечего. За стенкой орал пьяный, приведенный в отделение с час назад. Вот этому было хорошо. Ему было параллельно пахнет он или нет, потому как со смрадом собственным уже сжился. И жаловался лишь, что никто не наливает.
Пристав вздохнул еще раз и лениво перебрал листки, скопившиеся в середине его стола. Текущие дела он держал как раз перед своим носом, так как по природе своей бывший ужасным неряхой, стол имел заваленный нужными и ненужными бумагами. Дела, папки, листки и листочки валялись по всему периметру стола мертвыми телами. Монбланы и Эвересты бумаг создавали причудливые очертания гор. Но ему было уютно в этом хаосе.
Не успел пристав еще раз тяжко вздохнуть, как дверь пинком распахнулась и два здоровенных полицая (других не держали) заволокли в комнату нечто пестрое, цветастое, обвисшее на их руках. Пристав уже приоткрыл рот, чтобы возмутиться и поставить этих неучей на место за то, что не по уставу вошли, и надобно было постучать, но затих, разглядев их жертву.
- Никак колдунья, - пронеслось у него в голове. - Вот удачи-то привалило, покуражусь от души, еще и пытки назначу.
Приосанясь и сурово сдвинув брови, пристав вякнул:
- Что это?
Один из детин ответил:
- Да вот, поймали, господин пристав! Из ее хижины пахло не так, как должно пахнуть у нормальной селянки. Пахло, так пахло! Хорошоооо! - полицай скорчил рожицу как большой младенец.
- Ага, - пробормотал пристав, хватаясь за гусиное перо и судорожно ища чистый лист бумаги. Лист кокетливо выглядывал из-под груды папок. Пристав схватил его за филейную часть и дернул. Кипа бумаг вздрогнула, выпустила очередное облако пыли, но трофей не отдала, предоставив приставу лишь хвостик листа. Пристав недоуменно посмотрел на хвостик, крякнул и оставил попытки вытянуть лист из середины горы. Тогда он взял первый попавшийся лист, оказавшийся очередной анонимкой местного бакалейщика, перевернул его чистой стороной наверх и приготовился писать.
- Так, вы оба свободны. До того момента, как я вас позову. - Он грозно сдвинул брови и детины, пятясь задами, покинули комнату.
Пристав, оставшись один на один с обвиняемой, сначала непонятно почему оробел. Но потом, заметив, что куча тряпья на стуле не двигается, приосанился.
- Слушай, ты! К тебе обращаюсь, ведьма! - от упавших в пустоту слов, пристав поежился и снова полез за носовым платком.
Тряпье шевельнулось, распрямилось и оказалось, что на пристава смотрит в упор молодая, красивая женщина с копной длинных, достающих почти до пола волос.
- Ну, здравствуй, пристав, - произнесла женщина. - Сколько лет прошло. Неужели ты меня не помнишь?
Пристав, непонятно для себя самого покрылся липким потом.
- Кто ты? - хрипло прокаркал он. - Назови свое имя. Откуда ты меня знаешь.
Ведьма звонко расхохоталась.
- Ну вот, уже и детство свое забыл. Или стараешься забыть. Неужели не помнишь нашу деревню? Дома наших родителей ведь вместе стояли, помнишь? Я - та самая чумазая босоногая девчонка - постоянный твой спутник и заводила. Ну, вспомни. Мы с тобой не разлей вода были, пока на нашу деревню не напали. Наших родителей убили, а мы с тобой тогда ягоды в лесу собирали. Вернулись на пепелище. И мою и твою мамок изнасиловали и убили, а папок просто порубали. Ты потом как раз в город подался, а я осталась.
Пристав помнил, он помнил все, хоть и старался забыть. И деревню свою на пятнадцать изб, и родителей своих, у которых было тринадцать детей, и он, одиннадцатый. И ее вспомнил, зеленоглазку. И нападение помнил, и как обещал оберегать ее.
Пристав не знал, что делать. Его долгом было допросить чертовку, подругу детства, ведьму. А о чем допрашивать-то?
Он схватился за запахи.
- Пойми, была ты мне подруга или не была, но я должен тебя допросить.
- Допрашивай, - холодно ответила ведьма, глядя приставу в глаза.
Пристав смотрел на нее и все не мог вымолвить ни слова. Неуловимо окунаясь в зелень глаз, он вдруг вспомнил ее имя.
«Марта, - оно всплыло из ниоткуда, как огромная, добрая рыба. - Марта, - повторил он вслух, пробуя забытое имя на слух, перекатывая «рррррр» на языке, как тогда, в детстве. Это имя всегда напоминало приставу рокот горного ручья у деревни, подснежники, каждую весну застенчиво проклевывающиеся из-под снега."
Этажом выше раздался визгливый голос домохозяйки, предупреждающий, что сейчас она выльет содержимое ночного горшка. Затем раздался всплеск и привычная брань прохожих, не успевших внять голосу свыше. Пристав не замечал и не слышал ничего. Солнечные лучи пытались пробиться в комнату сквозь муть заколоченного окна, проникали сквозь щели, робко танцевали с пылинками, создавая в комнате ощущение бала.
Пристав не знал как себя вести.
- Скажи мне, Марта, что случилось, - голос пристава изменился. Из сухо-казенного он внезапно стал человеческим.
- Карл, - его имя из женских уст прозвучало так мелодично и так забыто-нежно. - Ты помнишь, во время нападения, спаслась еще моя бабушка. Она пошла грибы собирать и была в лесу, так же как и мы. Тогда, после нападения ты ушел в город, а мы остались на пепелище. Бабушка жива до сегодняшнего дня. Но у нее совсем не осталось зубов, и поэтому мне пришлось придумывать блюда, чтобы ей было легче жевать. И знаешь, я придумала одну машину, что может резать мясо на очень-очень мелкие кусочки. Вот представь себе ножи, но не обычные, а соединенные вместе дубовой планкой. Если ты возьмешь четыре ножа, согнешь их в виде подковы и соединишь вместе, то у тебя получится идеальный резак, с помощью которого ты можешь измельчить мясо. Я назвала это фаршем. Ножи сделал мне конюх. Скажи, что же в этом ведьминского? Ведь нет ничего крамольного в том, что мы помогаем близким нам людям.
Пристав не отвечал. Его душу рвали на части демоны. Демоны, с которыми приходится бороться каждый день. Алчность не давала место жалости. Ведь если он подтвердит, что она ведьма, то обеспечена ему очередная галочка в послужном листе. А это возможность хоть как-то продвинуться, хоть на миллиметр по служебной лестнице. И когда-нибудь сесть в кожаное кресло и смотреть на мир через стекло, а не через эти бычьи пузыри. С другой стороны, душу раздирали чувства, воспоминания.
«Ведьма! Она ведьма! Она заморочила мне голову, она заставила меня разнюниться, играла на детских чувствах! Ведьминские замашки!»
- Конвой! - внезапно заорал Пристав.
Детины тут же реализовались, как будто подслушивали за дверью.
- В кандалы ее и в камеру. Не пытать. Завтра будут жечь ведьм. Ее - со всеми.
Марта за все это время не промолвила не слова. Она только смотрела на пристава, как будто пыталась сказать ему что-то. Ее уволокли.
Пристав выдохнул воздух, поправил китель и приосанился. Возбуждение от принятого решения длилось несколько секунд. А потом он обмяк, задумался и уставился снова в мутное окно. По небритой щеке ползла слеза, ища дорожку среди щетины.
***
Судебный пристав маялся, скорчившись на неудобном, грубо сколоченном из неотесанных досок стуле. В маленькой комнатенке полицейского управления нестерпимо пахло пылью, плесенью и почему-то псиной. Хотя собак тут никогда не держали. Пахли стеллажи с папками дел, пахло окно, вечно закрытое и мутное. Бычий пузырь, за недостатком средств заменявший стекло, тоже пах плесенью. Казалось, пах сам пристав. Он запустил нос себе подмышку, дабы убедиться, что тело его пока еще пылью не пахнет. Тело предательски воняло кислым потом и пылью.
Пристав поморщился и чихнул. Порывшись в карманах, достал серый от времени, скомканный платок и высморкался в него. Потом сосредоточенно и немного брезгливо разглядывал содержимое. Так ничего не найдя, достойное его внимания, недоуменно пожал плечами, скомкал платок и засунул обратно в карман казенных штанов. "Казенное, все казенное", - вдруг подумал он. "И жизнь моя такая же, взятая взаймы, казенная и оплаченная. Вот сдохни я, и меня казенно погребут, казенно поплачут, и не останется от меня и следа в этом казенном мире".
Пристав грустно вздохнул и переменил позу. Делать было все так же нечего. За стенкой орал пьяный, приведенный в отделение с час назад. Вот этому было хорошо. Ему было параллельно пахнет он или нет, потому как со смрадом собственным уже сжился. И жаловался лишь, что никто не наливает.
Пристав вздохнул еще раз и лениво перебрал листки, скопившиеся в середине его стола. Текущие дела он держал как раз перед своим носом, так как по природе своей бывший ужасным неряхой, стол имел заваленный нужными и ненужными бумагами. Дела, папки, листки и листочки валялись по всему периметру стола мертвыми телами. Монбланы и Эвересты бумаг создавали причудливые очертания гор. Но ему было уютно в этом хаосе.
Не успел пристав еще раз тяжко вздохнуть, как дверь пинком распахнулась и два здоровенных полицая (других не держали) заволокли в комнату нечто пестрое, цветастое, обвисшее на их руках. Пристав уже приоткрыл рот, чтобы возмутиться и поставить этих неучей на место за то, что не по уставу вошли, и надобно было постучать, но затих, разглядев их жертву.
- Никак колдунья, - пронеслось у него в голове. - Вот удачи-то привалило, покуражусь от души, еще и пытки назначу.
Приосанясь и сурово сдвинув брови, пристав вякнул:
- Что это?
Один из детин ответил:
- Да вот, поймали, господин пристав! Из ее хижины пахло не так, как должно пахнуть у нормальной селянки. Пахло, так пахло! Хорошоооо! - полицай скорчил рожицу как большой младенец.
- Ага, - пробормотал пристав, хватаясь за гусиное перо и судорожно ища чистый лист бумаги. Лист кокетливо выглядывал из-под груды папок. Пристав схватил его за филейную часть и дернул. Кипа бумаг вздрогнула, выпустила очередное облако пыли, но трофей не отдала, предоставив приставу лишь хвостик листа. Пристав недоуменно посмотрел на хвостик, крякнул и оставил попытки вытянуть лист из середины горы. Тогда он взял первый попавшийся лист, оказавшийся очередной анонимкой местного бакалейщика, перевернул его чистой стороной наверх и приготовился писать.
- Так, вы оба свободны. До того момента, как я вас позову. - Он грозно сдвинул брови и детины, пятясь задами, покинули комнату.
Пристав, оставшись один на один с обвиняемой, сначала непонятно почему оробел. Но потом, заметив, что куча тряпья на стуле не двигается, приосанился.
- Слушай, ты! К тебе обращаюсь, ведьма! - от упавших в пустоту слов, пристав поежился и снова полез за носовым платком.
Тряпье шевельнулось, распрямилось и оказалось, что на пристава смотрит в упор молодая, красивая женщина с копной длинных, достающих почти до пола волос.
- Ну, здравствуй, пристав, - произнесла женщина. - Сколько лет прошло. Неужели ты меня не помнишь?
Пристав, непонятно для себя самого покрылся липким потом.
- Кто ты? - хрипло прокаркал он. - Назови свое имя. Откуда ты меня знаешь.
Ведьма звонко расхохоталась.
- Ну вот, уже и детство свое забыл. Или стараешься забыть. Неужели не помнишь нашу деревню? Дома наших родителей ведь вместе стояли, помнишь? Я - та самая чумазая босоногая девчонка - постоянный твой спутник и заводила. Ну, вспомни. Мы с тобой не разлей вода были, пока на нашу деревню не напали. Наших родителей убили, а мы с тобой тогда ягоды в лесу собирали. Вернулись на пепелище. И мою и твою мамок изнасиловали и убили, а папок просто порубали. Ты потом как раз в город подался, а я осталась.
Пристав помнил, он помнил все, хоть и старался забыть. И деревню свою на пятнадцать изб, и родителей своих, у которых было тринадцать детей, и он, одиннадцатый. И ее вспомнил, зеленоглазку. И нападение помнил, и как обещал оберегать ее.
Пристав не знал, что делать. Его долгом было допросить чертовку, подругу детства, ведьму. А о чем допрашивать-то?
Он схватился за запахи.
- Пойми, была ты мне подруга или не была, но я должен тебя допросить.
- Допрашивай, - холодно ответила ведьма, глядя приставу в глаза.
Пристав смотрел на нее и все не мог вымолвить ни слова. Неуловимо окунаясь в зелень глаз, он вдруг вспомнил ее имя.
«Марта, - оно всплыло из ниоткуда, как огромная, добрая рыба. - Марта, - повторил он вслух, пробуя забытое имя на слух, перекатывая «рррррр» на языке, как тогда, в детстве. Это имя всегда напоминало приставу рокот горного ручья у деревни, подснежники, каждую весну застенчиво проклевывающиеся из-под снега."
Этажом выше раздался визгливый голос домохозяйки, предупреждающий, что сейчас она выльет содержимое ночного горшка. Затем раздался всплеск и привычная брань прохожих, не успевших внять голосу свыше. Пристав не замечал и не слышал ничего. Солнечные лучи пытались пробиться в комнату сквозь муть заколоченного окна, проникали сквозь щели, робко танцевали с пылинками, создавая в комнате ощущение бала.
Пристав не знал как себя вести.
- Скажи мне, Марта, что случилось, - голос пристава изменился. Из сухо-казенного он внезапно стал человеческим.
- Карл, - его имя из женских уст прозвучало так мелодично и так забыто-нежно. - Ты помнишь, во время нападения, спаслась еще моя бабушка. Она пошла грибы собирать и была в лесу, так же как и мы. Тогда, после нападения ты ушел в город, а мы остались на пепелище. Бабушка жива до сегодняшнего дня. Но у нее совсем не осталось зубов, и поэтому мне пришлось придумывать блюда, чтобы ей было легче жевать. И знаешь, я придумала одну машину, что может резать мясо на очень-очень мелкие кусочки. Вот представь себе ножи, но не обычные, а соединенные вместе дубовой планкой. Если ты возьмешь четыре ножа, согнешь их в виде подковы и соединишь вместе, то у тебя получится идеальный резак, с помощью которого ты можешь измельчить мясо. Я назвала это фаршем. Ножи сделал мне конюх. Скажи, что же в этом ведьминского? Ведь нет ничего крамольного в том, что мы помогаем близким нам людям.
Пристав не отвечал. Его душу рвали на части демоны. Демоны, с которыми приходится бороться каждый день. Алчность не давала место жалости. Ведь если он подтвердит, что она ведьма, то обеспечена ему очередная галочка в послужном листе. А это возможность хоть как-то продвинуться, хоть на миллиметр по служебной лестнице. И когда-нибудь сесть в кожаное кресло и смотреть на мир через стекло, а не через эти бычьи пузыри. С другой стороны, душу раздирали чувства, воспоминания.
«Ведьма! Она ведьма! Она заморочила мне голову, она заставила меня разнюниться, играла на детских чувствах! Ведьминские замашки!»
- Конвой! - внезапно заорал Пристав.
Детины тут же реализовались, как будто подслушивали за дверью.
- В кандалы ее и в камеру. Не пытать. Завтра будут жечь ведьм. Ее - со всеми.
Марта за все это время не промолвила не слова. Она только смотрела на пристава, как будто пыталась сказать ему что-то. Ее уволокли.
Пристав выдохнул воздух, поправил китель и приосанился. Возбуждение от принятого решения длилось несколько секунд. А потом он обмяк, задумался и уставился снова в мутное окно. По небритой щеке ползла слеза, ища дорожку среди щетины.