Мария Степанова "ПАМЯТИ ПАМЯТИ: РОМАНС"
Читаю мемуарную прозу Марии Степановой "Памяти памяти: Романс". Книга вошла в шорт-лист литературной премии «Большая книга-2018» и именно с нее началось мое знакомство с этим списком. Мне она нравится очень и благодаря цитате из романа, с которой меня познакомила Александра-unibaken, я и стала читать всех остальных финалистов. Из непрочитанного на данный момент мне остался только роман Д. Быкова "Июнь". А из прочитанного (правда, не до конца, я еще читаю, но мне очень захотелось поделиться) роман Марии Степановой мне кажется самым лучшим.
Если судить по этим шести (всего семь, но Быкова я еще не читала) писателям, то история семьи основная тема нынешней русской литературы. И это, на мой взгляд, хорошо и правильно, слишком многое нам всем еще надо обдумать, узнать и осознать, а потому, чем больше личных историй, тем лучше. М. Степанова тоже выстраивает историю своей семьи по отрывочным рассказам, воспоминаниям, письмам, фотографиям и поездкам в места, где сама не жила. В ее попытках восстановить ушедшее есть много прустовского. "Памяти памяти: Романс" - это одиссея вглубь себя, вспомогательные материалы скорее костыли, чем рельсы, путешествует она с помощью воображения, чувств и анализа того, чем является путешествие для нее самой. Впрочем, я не вижу смысла пересказывать краткое содержание своими словами, а предпочитаю цитаты, поскольку любой автор всегда за себя скажет лучше меня, а любая цитата яснее донесет до читателя его или не его этот автор:
"Занятно, как подумаешь, что существенная часть усилий моих бабушек и дедушек была направлена как раз на то, чтобы оставаться невидимыми".
"В ранней юности это будило во мне неловкость, которую было сложно перевести в слова и стыдно осознать до конца. Она относилась, как бы это сказать, к сюжетостроению -я вынуждена была признать, что моя родня мало постаралась, чтобы сделать нашу историю интересной для пересказа".
"Теперь, когда уход в последнюю мглу сделал их истории завершенными, о них можно говорить и рассматривать, можно поднести близко к глазам. В конце концов, быть увиденным - своего рода неизбежность, и один лишний раз им вряд ли повредит".
"Главной задачей этих нехитрых и неизощренных вещей было, кажется, оставаться на месте, и у них получилось."
"В эссе Рансьера про фигуры истории есть важное рассуждение. Там вообще много сюжетов, так сказать, первой необходимости. Например, что задача искусства - показывать невидимые вещи, и это мне очень нравится - еще и потому, что в этом же видел задачу поэзии (выводить предметы на свет увиденности) Григорий Дашевский".
"Здесь нет ни интриги, ни расследования; ни ада Петера Эстерхази, узнавшего, что его любимый отец был осведомителем тайной полиции, ни рая тех, кто отродясь все про своих близких знает, помнит и с честью несет в голове. У меня так не вышло, и книжка о семье получается вовсе не о семье, о чем-то другом. Видимо, об устройстве памяти и о том, чего она от меня хочет".
Если судить по этим шести (всего семь, но Быкова я еще не читала) писателям, то история семьи основная тема нынешней русской литературы. И это, на мой взгляд, хорошо и правильно, слишком многое нам всем еще надо обдумать, узнать и осознать, а потому, чем больше личных историй, тем лучше. М. Степанова тоже выстраивает историю своей семьи по отрывочным рассказам, воспоминаниям, письмам, фотографиям и поездкам в места, где сама не жила. В ее попытках восстановить ушедшее есть много прустовского. "Памяти памяти: Романс" - это одиссея вглубь себя, вспомогательные материалы скорее костыли, чем рельсы, путешествует она с помощью воображения, чувств и анализа того, чем является путешествие для нее самой. Впрочем, я не вижу смысла пересказывать краткое содержание своими словами, а предпочитаю цитаты, поскольку любой автор всегда за себя скажет лучше меня, а любая цитата яснее донесет до читателя его или не его этот автор:
"Занятно, как подумаешь, что существенная часть усилий моих бабушек и дедушек была направлена как раз на то, чтобы оставаться невидимыми".
"В ранней юности это будило во мне неловкость, которую было сложно перевести в слова и стыдно осознать до конца. Она относилась, как бы это сказать, к сюжетостроению -я вынуждена была признать, что моя родня мало постаралась, чтобы сделать нашу историю интересной для пересказа".
"Теперь, когда уход в последнюю мглу сделал их истории завершенными, о них можно говорить и рассматривать, можно поднести близко к глазам. В конце концов, быть увиденным - своего рода неизбежность, и один лишний раз им вряд ли повредит".
"Главной задачей этих нехитрых и неизощренных вещей было, кажется, оставаться на месте, и у них получилось."
"В эссе Рансьера про фигуры истории есть важное рассуждение. Там вообще много сюжетов, так сказать, первой необходимости. Например, что задача искусства - показывать невидимые вещи, и это мне очень нравится - еще и потому, что в этом же видел задачу поэзии (выводить предметы на свет увиденности) Григорий Дашевский".
"Здесь нет ни интриги, ни расследования; ни ада Петера Эстерхази, узнавшего, что его любимый отец был осведомителем тайной полиции, ни рая тех, кто отродясь все про своих близких знает, помнит и с честью несет в голове. У меня так не вышло, и книжка о семье получается вовсе не о семье, о чем-то другом. Видимо, об устройстве памяти и о том, чего она от меня хочет".