Мятеж, которого не было. Итоги и последствия
Позволю себе продолжить серию материалов, посвящённых Корниловскому выступлению. О действующих лицах этой трагедии я писал здесь, о ходе событий - здесь. Осталось подвести итоги, посмотреть, к чему привела эта отчаянная попытка удержать послереволюционную Россию от катастрофы, фронт - от развала, а армию - от самого позорного в её истории поражения.
Корниловцы в Быховской тюрьме. Л.Г. Корнилов - в первом ряду четвёртый слева (помечен цифрой 1).
Слева от него (помечен цифрой 2) - А.И. Деникин, его будущий преемник во главе белой Добровольческий армии.
Как говорится, мятеж не может кончиться удачей - в противном случае его зовут иначе. Керенский, объявляя генерала Л.Г. Корнилова мятежником, знал, что делает. Тем самым он фактически дезавуировал все его распоряжения, направленные на восстановление дисциплины и боеспособности в армии. Фактически работа Ставки оказалась блокирована. Керенский таким образом получал возможность отклонить непопулярные, хоть и крайне необходимые для победы в продолжавшейся Отечественной войне меры, предлагавшиеся Корниловым. Зато реноме Керенского, как последовательного сторонника "революционной демократии", как он, вероятно, думал, укреплялось. В действительности же фронт был ввергнут в ещё больший хаос и дезорганизацию, чем это имело место до "мятежа". Командующие фронтов, за исключением убеждённых "корниловцев", подобных А.И. Деникину, просто не знали, чьи приказы им выполнять: выполнять приказы Корнилова они не могли, дабы не быть обвинёнными в мятеже, а нового главнокомандующего "временное правительство" всё никак не назначало. В конце концов, полномочия Верховного принял на себя сам Керенский - полный профан в военных вопросах. Корнилов, не желая затевать междоусобное кровопролитие в разгар Отечественной войны, согласился без сопротивления передать дела новому (=старому) начальнику штаба Ставки генералу М.В. Алексееву. Но тот оказался нужен только для безболезненной ликвидации "мятежа", как человек, авторитетный для Корнилова. Как только сам Корнилов и его сторонники оказались под арестом, Алексеев немедленно был отставлен со своего поста. Новый же начальник штаба - генерал Духонин, хоть и был прекрасным профессионалом своего дела, хоть в душе и сочувствовал Корнилову, уже ничего не мог поделать. Время и последняя возможность для восстановления боеспособности армии были упущены. Это первое трагическое последствие Корниловского выступления.
Второе последствие, тесно связанное с первым - это новый всплеск террора против офицерства. После февральского переворота солдаты практически сразу же начали подозревать своих командиров в "контрреволюции". Подозревали, кстати, не напрасно, но офицеры были слишком большими патриотами, чтобы затевать заговоры и перевороты в разгар войны. Довести войну с внешним врагом до победного конца - вот и всё, к чему они, по большому счёту, стремились. Однако после выхода печально известного "приказа номер 1" солдаты неожиданно узнали, что у них, оказывается, есть права
а) вступать в различные политические партии;
б) участвовать в митингах и уличных шествиях;
в) получать любые агитационно-пропагандистские материалы, включая откровенно изменнические;
у офицеров же больше нет никакой дисциплинарной власти. Большинство частей на фронте поняли это как право обсуждать приказы командования (свобода слова же!), а если митинг примет соответствующую резолюцию - и не исполнять боевой приказ. Случаи невыхода солдат на позиции стали обычным делом.
После же "подавления корниловского мятежа" офицеры оказались под двойным подозрением - и как потенциальные контрреволюционеры, и как симпатизанты "мятежного" командующего. Теперь достаточно было любого неосторожного слова или даже жеста, чтобы незадачливый офицер был растерзан толпой "революционных" солдат, денно и нощно бдящих о "завоеваниях революции". Стали обычным явлением сцены, описываемые Георгием Михайловичем Катковым в его знаменитой книге "Дело Корнилова": "На военном корабле Балтийского флота четыре молодых гардемарина отказались подписать заявление (с осуждением Корнилова и безоговорочной поддержкой революции - М.М.), заявив, что они не вправе, пока не закончится процесс обвиняемых генералов, их осуждать. Матросский комитет снял этих молодых офицеров (Катков ошибается: гардемарины считались нижними чинами - М.М.) с корабля, дав командующему гарантию, что им ничего не угрожает. Их отвезли на берег и застрелили за первым углом". Разнузданная солдатня не щадила даже мёртвых: "Вооружённая толпа ворвалась в православный собор города Хельсинки во время отпевания трёх офицеров, убитых солдатами. Духовенство было разогнано, собор осквернён и тела офицеров выброшены из гробов. Такого рода происшествия стали обычным явлением" (Катков, "Дело Корнилова"). Революционный террор против офицерства, который так пытался предотвратить Корнилов, захлестнул армию после того, как сам Верховный был объявлен мятежником.
Картинка, уж не знаю, пропагандистская, или просто иллюстрация,
изображающая убийство офицеров на флоте.
Подобные сцены в 1917 году происходили повсеместно - как на кораблях, так и в сухопутных войсках.
Третьим результатом устроенной Керенским грандиозной провокации под названием "Корниловский мятеж" стало резкое полевение временного правительства. Если раньше будущую форму государственного правления в России должно было выбрать Учредительное Собрание, то после "контрреволюционного мятежа" Керенский, "опираясь на мнение революционных масс" (народ при этом, как водится, не спросили, никакого референдума не проводилось), явочным порядком провозгласил Россию республикой. Как верно подметил историк Антон Кизим (antonkomnin), видимо, он до последнего боялся монархических настроений офицерства, и лишь добившись изоляции наиболее деятельных представителей генералитета, лишь отняв у офицеров их последние права под предлогом мнимого "контрреволюционного мятежа", министр-председатель (так и подмывает написать: "предатель") смог без страха заняться "углублением революции". Парадокс ситуации в том, что при этом Керенский вытребовал у правительства для себя фактически диктаторские полномочия, само же правительство отправил в отставку. Керенский стал единоличным диктатором России - но при этом был лишён какой-либо реальной власти. Трескучая фразеология о правах и свободах поглотила всё - и с распоряжениями новоявленного "диктатора" уже никто не считался. Керенский и Совет рабочих и солдатских депутатов, с которым он заигрывал, выпустили из бутылки джинна, совершенно не подумав, как загонять его обратно.
Возня вокруг "Корниловского мятежа" позволила наиболее радикальным революционным группировкам, в первую очередь - партии большевиков, не только легализоваться, но и вооружить своих сторонников, чем большевики с радостью и воспользовались. Стоило керенскому объявить о мятеже "контрреволюционного генералитета", как по всей стране начали формироваться отряды "красной гвардии". В них активно записывались добровольцы из числа сторонников большевиков, получали оружие - под предлогом "защиты революции от корниловцев". "Корниловский мятеж" в итоге оказался ликвидирован без единого выстрела - но у большевиков теперь в руках имелась собственная вооружённая сила, с которой надо было что-то делать. Полицию "временное правительство" распустило. Армия, получившая неожиданный удар в спину, умирала в мучительной агонии, опасная только для самой себя и для мирных обывателей, но не для противника и уж тем более не для вооружённых бандформирований в тылу. Офицеры же, а также немногие сохранившие дисциплину воинские части (корниловские и брусиловские ударники, батальоны смерти, военные училища, Женский батальон), памятуя о судьбе генералов-"корниловцев", вовсе не горели желанием стараться ради Керенского. В итоге разоружить красную гвардию оказалось некому. На местах власть начала явочным порядком переходить к комитетам большевистской партии, имевшим под рукой вооружённые и достаточно дисциплинированные отряды, понимавшие (в отличие от немногочисленных сторонников "правительства"), что и от кого они защищают. Итог мы знаем: в октябре 1917 года большевики захватили власть в Петрограде практически без сопротивления.
Один из вооружённых отрядов "красной гвардии", сформированных в период "Корниловского мятежа"
Значит ли всё вышесказанное, что Корнилову не следовало ничего затевать, а надо было тихо плыть по течению? Значит ли всё вышесказанное, что Корнилов, по сути, выступил провокатором, подставившим под удар армию и страну? Разумеется, нет! Вспомним, что Корнилов-то как раз и не стремился ни к какому мятежу, напротив, пока это было возможно, он оставался нарочито послушен "временному правительству", до последнего пытаясь найти компромисс с ним, именно ради того, чтобы не допустить окончательного развала армии. И все передвижения войск в сторону Петрограда, которые он затевал, были направлены не на свержение правительства, а на подавление возможного выступления большевиков. Вспомним: незадолго до Корниловского выступления они уже пытались захватить власть, что вызвало кровавые события, вошедшие в историю как "Июльские дни". Для Керенского принять программу Корнилова и действовать сообща с ним было единственным шансом спасти страну от военного поражения и внутренней анарзхии. Но Керенский этого и не хотел. Он предпочёл отречься от Верховного, результатом чего и стала постигшая страну катастрофа.
Ну, и самым, пожалуй, главным итогом Корниловского выступления и его провала стало окончательное разделение между сторонниками "углубления революции" и патриотически настроенным офицерством. Если до 28 августа 1917 года здравомыслящие люди ещё призывали Керенского к компромиссу с Верховным, то после 30 августа такой компромисс стал уже невозможен. Между "корниловцами" и "керенцами" пролегла кровь растерзанных в августе - сентябре русских офицеров. И если для революционных партий после разрыва с "корниловцами" стало неизбежным скатывание к большевизму (и последующий уход с политической арены), то и для единомышленников Лавра Георгиевича теперь оставался только один путь - путь вооружённой контрреволюции.
Когда в октябре большевики захватили власть и начали с Германией переговоры о мире,а Духонин, поняв, что Ставку ему не удержать, распорядился выпустить "корниловцев" из Быховской тюрьмы, бывшие узники твёрдо знали, что им делать. Как знала, что ей делать и Алексеевская офицерская организация. "Я стар, - говорил Михаил Васильевич Алексеев, - но если произойдет это позорное дело (сепаратный мир с немцами - М.М.), я выйду на улицу, соберу последние старческие силы, кликну клич: “Люди Русские, спасайте Родину!” И я знаю, на мой призыв отзовется все русское офицерство, и во главе с ним я погибну, но не переживу великого позора". Быховские узники и тысячи других офицеров, рангом помладше, но столь же преданных России и Православию, выполнили этот наказ старого генерала. Корниловское выступление стало началом Белой Борьбы, а Быховская тюрьма - кузницей её идеологии. Впрочем, это уже совсем другая история.
Корниловцы в Быховской тюрьме. Л.Г. Корнилов - в первом ряду четвёртый слева (помечен цифрой 1).
Слева от него (помечен цифрой 2) - А.И. Деникин, его будущий преемник во главе белой Добровольческий армии.
Как говорится, мятеж не может кончиться удачей - в противном случае его зовут иначе. Керенский, объявляя генерала Л.Г. Корнилова мятежником, знал, что делает. Тем самым он фактически дезавуировал все его распоряжения, направленные на восстановление дисциплины и боеспособности в армии. Фактически работа Ставки оказалась блокирована. Керенский таким образом получал возможность отклонить непопулярные, хоть и крайне необходимые для победы в продолжавшейся Отечественной войне меры, предлагавшиеся Корниловым. Зато реноме Керенского, как последовательного сторонника "революционной демократии", как он, вероятно, думал, укреплялось. В действительности же фронт был ввергнут в ещё больший хаос и дезорганизацию, чем это имело место до "мятежа". Командующие фронтов, за исключением убеждённых "корниловцев", подобных А.И. Деникину, просто не знали, чьи приказы им выполнять: выполнять приказы Корнилова они не могли, дабы не быть обвинёнными в мятеже, а нового главнокомандующего "временное правительство" всё никак не назначало. В конце концов, полномочия Верховного принял на себя сам Керенский - полный профан в военных вопросах. Корнилов, не желая затевать междоусобное кровопролитие в разгар Отечественной войны, согласился без сопротивления передать дела новому (=старому) начальнику штаба Ставки генералу М.В. Алексееву. Но тот оказался нужен только для безболезненной ликвидации "мятежа", как человек, авторитетный для Корнилова. Как только сам Корнилов и его сторонники оказались под арестом, Алексеев немедленно был отставлен со своего поста. Новый же начальник штаба - генерал Духонин, хоть и был прекрасным профессионалом своего дела, хоть в душе и сочувствовал Корнилову, уже ничего не мог поделать. Время и последняя возможность для восстановления боеспособности армии были упущены. Это первое трагическое последствие Корниловского выступления.
Второе последствие, тесно связанное с первым - это новый всплеск террора против офицерства. После февральского переворота солдаты практически сразу же начали подозревать своих командиров в "контрреволюции". Подозревали, кстати, не напрасно, но офицеры были слишком большими патриотами, чтобы затевать заговоры и перевороты в разгар войны. Довести войну с внешним врагом до победного конца - вот и всё, к чему они, по большому счёту, стремились. Однако после выхода печально известного "приказа номер 1" солдаты неожиданно узнали, что у них, оказывается, есть права
а) вступать в различные политические партии;
б) участвовать в митингах и уличных шествиях;
в) получать любые агитационно-пропагандистские материалы, включая откровенно изменнические;
у офицеров же больше нет никакой дисциплинарной власти. Большинство частей на фронте поняли это как право обсуждать приказы командования (свобода слова же!), а если митинг примет соответствующую резолюцию - и не исполнять боевой приказ. Случаи невыхода солдат на позиции стали обычным делом.
После же "подавления корниловского мятежа" офицеры оказались под двойным подозрением - и как потенциальные контрреволюционеры, и как симпатизанты "мятежного" командующего. Теперь достаточно было любого неосторожного слова или даже жеста, чтобы незадачливый офицер был растерзан толпой "революционных" солдат, денно и нощно бдящих о "завоеваниях революции". Стали обычным явлением сцены, описываемые Георгием Михайловичем Катковым в его знаменитой книге "Дело Корнилова": "На военном корабле Балтийского флота четыре молодых гардемарина отказались подписать заявление (с осуждением Корнилова и безоговорочной поддержкой революции - М.М.), заявив, что они не вправе, пока не закончится процесс обвиняемых генералов, их осуждать. Матросский комитет снял этих молодых офицеров (Катков ошибается: гардемарины считались нижними чинами - М.М.) с корабля, дав командующему гарантию, что им ничего не угрожает. Их отвезли на берег и застрелили за первым углом". Разнузданная солдатня не щадила даже мёртвых: "Вооружённая толпа ворвалась в православный собор города Хельсинки во время отпевания трёх офицеров, убитых солдатами. Духовенство было разогнано, собор осквернён и тела офицеров выброшены из гробов. Такого рода происшествия стали обычным явлением" (Катков, "Дело Корнилова"). Революционный террор против офицерства, который так пытался предотвратить Корнилов, захлестнул армию после того, как сам Верховный был объявлен мятежником.
Картинка, уж не знаю, пропагандистская, или просто иллюстрация,
изображающая убийство офицеров на флоте.
Подобные сцены в 1917 году происходили повсеместно - как на кораблях, так и в сухопутных войсках.
Третьим результатом устроенной Керенским грандиозной провокации под названием "Корниловский мятеж" стало резкое полевение временного правительства. Если раньше будущую форму государственного правления в России должно было выбрать Учредительное Собрание, то после "контрреволюционного мятежа" Керенский, "опираясь на мнение революционных масс" (народ при этом, как водится, не спросили, никакого референдума не проводилось), явочным порядком провозгласил Россию республикой. Как верно подметил историк Антон Кизим (antonkomnin), видимо, он до последнего боялся монархических настроений офицерства, и лишь добившись изоляции наиболее деятельных представителей генералитета, лишь отняв у офицеров их последние права под предлогом мнимого "контрреволюционного мятежа", министр-председатель (так и подмывает написать: "предатель") смог без страха заняться "углублением революции". Парадокс ситуации в том, что при этом Керенский вытребовал у правительства для себя фактически диктаторские полномочия, само же правительство отправил в отставку. Керенский стал единоличным диктатором России - но при этом был лишён какой-либо реальной власти. Трескучая фразеология о правах и свободах поглотила всё - и с распоряжениями новоявленного "диктатора" уже никто не считался. Керенский и Совет рабочих и солдатских депутатов, с которым он заигрывал, выпустили из бутылки джинна, совершенно не подумав, как загонять его обратно.
Возня вокруг "Корниловского мятежа" позволила наиболее радикальным революционным группировкам, в первую очередь - партии большевиков, не только легализоваться, но и вооружить своих сторонников, чем большевики с радостью и воспользовались. Стоило керенскому объявить о мятеже "контрреволюционного генералитета", как по всей стране начали формироваться отряды "красной гвардии". В них активно записывались добровольцы из числа сторонников большевиков, получали оружие - под предлогом "защиты революции от корниловцев". "Корниловский мятеж" в итоге оказался ликвидирован без единого выстрела - но у большевиков теперь в руках имелась собственная вооружённая сила, с которой надо было что-то делать. Полицию "временное правительство" распустило. Армия, получившая неожиданный удар в спину, умирала в мучительной агонии, опасная только для самой себя и для мирных обывателей, но не для противника и уж тем более не для вооружённых бандформирований в тылу. Офицеры же, а также немногие сохранившие дисциплину воинские части (корниловские и брусиловские ударники, батальоны смерти, военные училища, Женский батальон), памятуя о судьбе генералов-"корниловцев", вовсе не горели желанием стараться ради Керенского. В итоге разоружить красную гвардию оказалось некому. На местах власть начала явочным порядком переходить к комитетам большевистской партии, имевшим под рукой вооружённые и достаточно дисциплинированные отряды, понимавшие (в отличие от немногочисленных сторонников "правительства"), что и от кого они защищают. Итог мы знаем: в октябре 1917 года большевики захватили власть в Петрограде практически без сопротивления.
Один из вооружённых отрядов "красной гвардии", сформированных в период "Корниловского мятежа"
Значит ли всё вышесказанное, что Корнилову не следовало ничего затевать, а надо было тихо плыть по течению? Значит ли всё вышесказанное, что Корнилов, по сути, выступил провокатором, подставившим под удар армию и страну? Разумеется, нет! Вспомним, что Корнилов-то как раз и не стремился ни к какому мятежу, напротив, пока это было возможно, он оставался нарочито послушен "временному правительству", до последнего пытаясь найти компромисс с ним, именно ради того, чтобы не допустить окончательного развала армии. И все передвижения войск в сторону Петрограда, которые он затевал, были направлены не на свержение правительства, а на подавление возможного выступления большевиков. Вспомним: незадолго до Корниловского выступления они уже пытались захватить власть, что вызвало кровавые события, вошедшие в историю как "Июльские дни". Для Керенского принять программу Корнилова и действовать сообща с ним было единственным шансом спасти страну от военного поражения и внутренней анарзхии. Но Керенский этого и не хотел. Он предпочёл отречься от Верховного, результатом чего и стала постигшая страну катастрофа.
Ну, и самым, пожалуй, главным итогом Корниловского выступления и его провала стало окончательное разделение между сторонниками "углубления революции" и патриотически настроенным офицерством. Если до 28 августа 1917 года здравомыслящие люди ещё призывали Керенского к компромиссу с Верховным, то после 30 августа такой компромисс стал уже невозможен. Между "корниловцами" и "керенцами" пролегла кровь растерзанных в августе - сентябре русских офицеров. И если для революционных партий после разрыва с "корниловцами" стало неизбежным скатывание к большевизму (и последующий уход с политической арены), то и для единомышленников Лавра Георгиевича теперь оставался только один путь - путь вооружённой контрреволюции.
Когда в октябре большевики захватили власть и начали с Германией переговоры о мире,а Духонин, поняв, что Ставку ему не удержать, распорядился выпустить "корниловцев" из Быховской тюрьмы, бывшие узники твёрдо знали, что им делать. Как знала, что ей делать и Алексеевская офицерская организация. "Я стар, - говорил Михаил Васильевич Алексеев, - но если произойдет это позорное дело (сепаратный мир с немцами - М.М.), я выйду на улицу, соберу последние старческие силы, кликну клич: “Люди Русские, спасайте Родину!” И я знаю, на мой призыв отзовется все русское офицерство, и во главе с ним я погибну, но не переживу великого позора". Быховские узники и тысячи других офицеров, рангом помладше, но столь же преданных России и Православию, выполнили этот наказ старого генерала. Корниловское выступление стало началом Белой Борьбы, а Быховская тюрьма - кузницей её идеологии. Впрочем, это уже совсем другая история.