Письмо
Ну, раз уж я сегодня вышла с "лоскутком" на смотрины, то было бы несправедливо утаить от вас кусочек "Лувра за пять экю" ( это рабочее название, хотя... Кто его знает.)
Вопрос же у меня такой: вам было бы интересно читать книгу, если бы это письмо было ее началом? Прологом, например? А в первой главе героине было бы уже 16-17 лет?
Дорогой граф!
Надеюсь, что путешествие на воды и лечение принесет Вашему организму долгожданное выздоровление. Спешу отправить Вам это письмо, зная, как Вы волнуетесь о благополучии маленькой Эжени.
Мы прибыли в Аламеду быстро, насколько могли. Я, как и Вы, был обеспокоен её душевным состоянием. Первые несколько часов пути девочка плакала, просилась домой и твердила, что ей необходима кровь кентавра. Казалось, она была разгневана нашим решением увезти её из дома и даже пыталась убежать от меня: в первый раз из трактира, где мы останавливались пообедать, а потом с конного двора, пока я договаривался о смене лошадей.
Убедившись, что перехитрить меня не просто, она успокоилась, замолчала и внимательно смотрела в окно остаток пути, не вступая ни в какие разговоры со мной и не отвечая ни на какие вопросы.
Но по прибытии в мой замок, когда я готов уже был отвести Эжени в предназначенную для нее комнату и послать за лекарем, девочка вдруг заговорила: совершенно спокойно, серьезно и рассудительно.
Она поблагодарила меня за заботу о ней, справилась о Вашем здоровье и спросила позволения написать Вам письмо. Я обещал , что предоставлю в распоряжение ее сиятельства столько чернил и бумаги, сколько юная графиня изволит попросить. Она наконец улыбнулась и отправилась переодеться с дороги: я сам проводил Эжени в ее комнату. Это временное пристанище. Когда она начнет занятия, то переедет в левое крыло замка, где живут остальные мои воспитанницы.
К ужину маленькая леди вышла из своей комнаты. Правда, оделась она в панталоны, чулки и туфли с атласными лентами, короткую куртку с поясом, и скорее была похожа на очаровательного юного пажа, нежели на графиню. Думаю, ей хотелось поразить меня, а может и подразнить. Но я остался невозмутимым и похвалил её вкус. На самом деле это Эжени предстоит удивиться и, я полагаю, обрадоваться, узнав что в моей школе девочек обучают носить мужскую одежду так же ловко, как женскую.
Мы ужинали вдвоем: я хотел поближе познакомиться со своей крестницей и понять, что с ней происходит.
Когда я спросил девочку, для чего искала она в лесу кровь кентавра, и не подойдет ли для её целей кровь более доступного животного: быка или собаки, Эжени посмотрела на меня с большим изумлением.
Покачав головой -- так же сокрушенно, как Вы, мой дорогой граф, когда рассказывали о её странном недуге, -- Эжени поведала мне о трагедии, которая произошла в вашем имении несколько недель назад. Она рассказала мне о мальчике, который самоотверженно бросился под копыта лошади, чтобы спасти её, и покалечился.
Я не сразу понял, что речь идет о сыне конюха, про которого Вы мне рассказывали. Девочка упорно называла его братом. "Я должна спасти брата", -- повторяла она сквозь плач по дороге. Но мне хорошо известно, что Эжени Ваш единственный ребенок, поэтому я относил эти странные речи, как и разговоры о крови кентавра, к последствиям травмы после падения с лошади и испуга .
Далее маленькая графиня сообщила мне, зачем каждую ночь выходила из дому и отправлялась гулять по лесу. Она прекрасно понимала, какое огорчение доставляют Вам эти её прогулки, а потому старалась ускользнуть незаметно. После столь трагически завершившегося ночного приключения с рысаком, объяснила девочка, вы приставили к ней несколько слуг для охраны. Вот ей и приходилось идти на различные ухищрения, чтобы покинуть свою спальню ночью.
В лесу же она искала траву, которая могла помочь поставить на ноги сына Вашего конюшего. И представьте себе, девочка точно описала мне растение золототысячник, которое в народе иногда называют травой кентавра, но изредка можно услышать и другое название: "кровь кентавра".
Эжени уверена, что целебная мазь, сделанная из сока и мякоти этой травы, обладает волшебным действием. И в поисках растения с россыпью розовых цветков настойчиво и упорно она каждую ночь выбиралась из дома и бродила по парку и лесу. То, что так пугало Ваших служанок и Вас по утрам -- одежда, изодранная колючками дикой розы, прилипшая к башмакам земля, размазанные по щекам слезы, разговоры о брате и поиски мифической крови кентавра -- не были признаками безумия. Всего лишь последствия горя, которое Эжени переживала в одиночестве.
Девочка призналась мне, что считает себя виноватой в том, что произошло с её другом. И она сочла запрет на посещение больного наказанием. Поэтому Эжени пыталась сделать все сама и ничего Вам не говорила. Она сказала, что любит сына конюха так же крепко, как Вас, своего отца. Я не удивлен этой привязанности, я даже рад тому, что моя крестница способна испытывать такие сильные чувства по отношению к друзьям. Направленные в нужное русло, они могут принести много пользы.
Я взял на себя смелость уверить Эжени в том, что Вы позаботились о ее спасителе, и лучшие лекари уже борются за его жизнь и здоровье.
Теперь, когда мы можем быть спокойны за её душевное состояние и отмести нелепое и пугающее предположение о том, что события той страшной ночи повредили разум Эжени, я как можно скорее определю её в свою школу.
Вы можете быть уверены, граф: Ваша дочь вырастет изумительной девушкой. Красота её матери, Ваше воспитание, мои учителя и природные способности Эжени позволят нам создать совершенный образец женщины, способной на великие свершения.
Искренне Ваш,
Рене д'Эрбле,
Герцог д'Аламеда
23 Сентября 1673 года,
Испания.
Вопрос же у меня такой: вам было бы интересно читать книгу, если бы это письмо было ее началом? Прологом, например? А в первой главе героине было бы уже 16-17 лет?
Дорогой граф!
Надеюсь, что путешествие на воды и лечение принесет Вашему организму долгожданное выздоровление. Спешу отправить Вам это письмо, зная, как Вы волнуетесь о благополучии маленькой Эжени.
Мы прибыли в Аламеду быстро, насколько могли. Я, как и Вы, был обеспокоен её душевным состоянием. Первые несколько часов пути девочка плакала, просилась домой и твердила, что ей необходима кровь кентавра. Казалось, она была разгневана нашим решением увезти её из дома и даже пыталась убежать от меня: в первый раз из трактира, где мы останавливались пообедать, а потом с конного двора, пока я договаривался о смене лошадей.
Убедившись, что перехитрить меня не просто, она успокоилась, замолчала и внимательно смотрела в окно остаток пути, не вступая ни в какие разговоры со мной и не отвечая ни на какие вопросы.
Но по прибытии в мой замок, когда я готов уже был отвести Эжени в предназначенную для нее комнату и послать за лекарем, девочка вдруг заговорила: совершенно спокойно, серьезно и рассудительно.
Она поблагодарила меня за заботу о ней, справилась о Вашем здоровье и спросила позволения написать Вам письмо. Я обещал , что предоставлю в распоряжение ее сиятельства столько чернил и бумаги, сколько юная графиня изволит попросить. Она наконец улыбнулась и отправилась переодеться с дороги: я сам проводил Эжени в ее комнату. Это временное пристанище. Когда она начнет занятия, то переедет в левое крыло замка, где живут остальные мои воспитанницы.
К ужину маленькая леди вышла из своей комнаты. Правда, оделась она в панталоны, чулки и туфли с атласными лентами, короткую куртку с поясом, и скорее была похожа на очаровательного юного пажа, нежели на графиню. Думаю, ей хотелось поразить меня, а может и подразнить. Но я остался невозмутимым и похвалил её вкус. На самом деле это Эжени предстоит удивиться и, я полагаю, обрадоваться, узнав что в моей школе девочек обучают носить мужскую одежду так же ловко, как женскую.
Мы ужинали вдвоем: я хотел поближе познакомиться со своей крестницей и понять, что с ней происходит.
Когда я спросил девочку, для чего искала она в лесу кровь кентавра, и не подойдет ли для её целей кровь более доступного животного: быка или собаки, Эжени посмотрела на меня с большим изумлением.
Покачав головой -- так же сокрушенно, как Вы, мой дорогой граф, когда рассказывали о её странном недуге, -- Эжени поведала мне о трагедии, которая произошла в вашем имении несколько недель назад. Она рассказала мне о мальчике, который самоотверженно бросился под копыта лошади, чтобы спасти её, и покалечился.
Я не сразу понял, что речь идет о сыне конюха, про которого Вы мне рассказывали. Девочка упорно называла его братом. "Я должна спасти брата", -- повторяла она сквозь плач по дороге. Но мне хорошо известно, что Эжени Ваш единственный ребенок, поэтому я относил эти странные речи, как и разговоры о крови кентавра, к последствиям травмы после падения с лошади и испуга .
Далее маленькая графиня сообщила мне, зачем каждую ночь выходила из дому и отправлялась гулять по лесу. Она прекрасно понимала, какое огорчение доставляют Вам эти её прогулки, а потому старалась ускользнуть незаметно. После столь трагически завершившегося ночного приключения с рысаком, объяснила девочка, вы приставили к ней несколько слуг для охраны. Вот ей и приходилось идти на различные ухищрения, чтобы покинуть свою спальню ночью.
В лесу же она искала траву, которая могла помочь поставить на ноги сына Вашего конюшего. И представьте себе, девочка точно описала мне растение золототысячник, которое в народе иногда называют травой кентавра, но изредка можно услышать и другое название: "кровь кентавра".
Эжени уверена, что целебная мазь, сделанная из сока и мякоти этой травы, обладает волшебным действием. И в поисках растения с россыпью розовых цветков настойчиво и упорно она каждую ночь выбиралась из дома и бродила по парку и лесу. То, что так пугало Ваших служанок и Вас по утрам -- одежда, изодранная колючками дикой розы, прилипшая к башмакам земля, размазанные по щекам слезы, разговоры о брате и поиски мифической крови кентавра -- не были признаками безумия. Всего лишь последствия горя, которое Эжени переживала в одиночестве.
Девочка призналась мне, что считает себя виноватой в том, что произошло с её другом. И она сочла запрет на посещение больного наказанием. Поэтому Эжени пыталась сделать все сама и ничего Вам не говорила. Она сказала, что любит сына конюха так же крепко, как Вас, своего отца. Я не удивлен этой привязанности, я даже рад тому, что моя крестница способна испытывать такие сильные чувства по отношению к друзьям. Направленные в нужное русло, они могут принести много пользы.
Я взял на себя смелость уверить Эжени в том, что Вы позаботились о ее спасителе, и лучшие лекари уже борются за его жизнь и здоровье.
Теперь, когда мы можем быть спокойны за её душевное состояние и отмести нелепое и пугающее предположение о том, что события той страшной ночи повредили разум Эжени, я как можно скорее определю её в свою школу.
Вы можете быть уверены, граф: Ваша дочь вырастет изумительной девушкой. Красота её матери, Ваше воспитание, мои учителя и природные способности Эжени позволят нам создать совершенный образец женщины, способной на великие свершения.
Искренне Ваш,
Рене д'Эрбле,
Герцог д'Аламеда
23 Сентября 1673 года,
Испания.