Как Европа познакомилась с тартарами
Уважаемые читатели. Тема Тартарии никак не желает мирно покоиться на полке истории. Регулярно её вытаскивают и шумно стучат ею по столу, поднимая облака пыли. При этом, как в басне Крылова "Мартышка и очки", вертят её и приставляют к самым разным частям тела истории народа русского. Мне стало интересно, кем видели тартар в Европе, как познакомились и ними, ...
Ц. ДЕ БРИДИА
ИСТОРИЯ ТАРТАР
HYSTORIA TARTARORUM
Часть первая
ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ
1. СИЛА СЛУХОВ
Бог один ведает, кто они и откуда пришли.
Новгородская летопись. 1223 г.
В христианском мире один из первых слухов о монголах передает армянский историк Киракос Гандзакеци: в 1220 г. «нежданно-негаданно появилось огромное множество войск в полном снаряжении и, пройдя быстрым ходом через Дербентские ворота, пришло в Агванк, чтобы оттуда проникнуть в Армению и Грузию. И все, что встречалось им в пути, - людей, скот и вплоть до собак даже - они предавали мечу. <...> И распространилась о них ложная молва, будто они - моги и христиане по вере, [будто] творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный; и, принеся меру ячменя, они бросают ее перед крестом, [затем] оттуда все войско берет [корм] для лошадей своих, и [ячмень] не убавляется; а когда все кончают брать, там остается ровно столько же. Точно так же и с продовольствием для людей. И эта ложная молва заполнила страну» (Киракос Гандзакеци. 11) 1. Стремительное вторжение на Кавказ было лишь разведывательным рейдом двух отрядов под руководством прославленных полководцев Чингис-хана - Субедея и Джебе.
Киракос Гандзакеци был не единственным автором, кто критически отнесся к первым известиям о монголах. Многие современники событий оценивали слухи о монголах как ложные. Арабский историк Ибн аль-Асир, писавший со слов очевидцев о монгольском нашествии на государство хорезмшаха, свидетельствует: «Рассказывали мне про них такие вещи, которые едва можно слушать: они ложны вследствие страха, который Аллах вселил в сердца людей» (Ибн аль-Асир, с. 42). Личный секретарь хорезмского султана Джелал ад-Дина ан-Насави передает один из таких слухов: тюрки в войске [33] султана «считают, что татары не из рода людского, не знают страха, нет на них следа мечей и не уходят они, ибо на них не действуют копья» (ан-Насави. 36).
Сообщение русских послов о первом появлении неизвестного азиатского народа на границах Руси в 1223 г. облетело все русские княжества и в том же году достигло западноевропейских стран. «Том же лете, по грехом нашим, придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племене суть, и что вера их <...>»; «Бог един весть, кто суть и отколе изидоша <...>: мы же их не вемы, кто суть <...>»; «<...> и не сведаем, откуду суть пришла, и где ся деша опять; бог весть, отколе приде на нас, за грехы наша» (НПЛ, с. 43). Это известие отразилось в западных хрониках в почти дословной передаче. Цезарий Гестербахский в 47-й главе X книги своей хроники пишет о битве на реке Калке: «В прошедшем году еще какой-то народ вошел во владения Руссов и истребил там весь народ унамский: нам неизвестно, что это за народ, откуда идет и куда стремится» 2. В тексте - unam, возможно, речь о кунах, одном из кипчакских племен. Тех кипчаков, которые ушли на Дунай, венгры называли их именем - кунами, но одновременно появилось другое их название - команы, как полагают, по имени одного из их вождей 3.
В «Истории французского королевства» при описании событий 1236 г. говорится о страхе, вызванном во Франции известиями о татарах (HRF. Т. XXVI. Р. 604-605). В той же хронике приводится обращение к Людовику IX магистра тамплиеров Понса де Обон, указывающего, что, если татары не будут сокрушены, ничто их не остановит на пути к Франции (Понс де Обон, с. 7). «<...> Тут впервые прошел слух по земле нашей, что нечестивое полчище тартарейское многие земли разорило; истинно ли это, будущее покажет» (Английские источники, с. 98). Эта весть занесена в анналы Мельрозского монастыря в Южной Шотландии в 1238 г. Хроника бенедиктинского монастыря Святого Эдмунда содержит сообщение, датируемое 1239 г.: «Племя нечестивое, тартаринс называемое, которое недавно нахлынув с островов, наводнило собою поверхность земли, опустошило Венгрию с прилежащими к ней областями» (Английские источники, с. 101). Таковы были [34] самые ранние слухи о монгольском нашествии на Восточную Европу, докатившиеся до крайних пределов Запада - Британских островов. Авторы этих хроник не только не представляют масштабов азиатского вторжения, они не знают ни точного имени завоевателей, ни откуда те пришли. Согласно хронике города Сплита, в 1239 г. появилась звезда с ярким хвостом, которая зависла на севере, оставаясь неподвижной много дней над Венгерским королевством, и казалась знамением предстоящего великого события. В эти самые дни, по словам очевидца, всеобщим достоянием стала печальная весть о том, что несущее погибель племя тартар обрушилось на христианские пределы, напав на русские земли, но многие считали это сообщение вздорным (см.: Фома Сплитский. XXXIII).
Что же показало будущее? Не прошло и трех лет, как в 1241 г. «полчища тартареев» разгромили рыцарские армии Польши, Германии и Венгрии и, сея панику в Европе, стремительно продвинулись к берегам Адриатического моря. Вспоминая события этих лет, сплитский архидьякон Фома писал: «На пятый год царствования Белы, сына короля Венгрии Андрея, и на второй год правления Гаргана губительный народ тартар приблизился к землям Венгрии. А ведь тому уже было много лет, как слух об этом народе и ужас перед ним распространились по всему свету. Они прошли от восточных стран до границ рутенов, разоряя земли, которые они пересекали» (Фома Сплитский. XXXVI). Во время западного похода, когда монголы во главе с Каданом подошли к городу Сплиту, среди горожан, по словам Фомы Сплитского, стали распускаться нелепые слухи: одни утверждали, что монголы сооружают громадные машины и множество военных орудий, с помощью которых будут разрушать города; другие уверяли, что они собирают в кучи землю и камни наподобие гор и, оказываясь таким образом выше городов, легко ими завладевают (Фома Сплитский. XXXIX). На самом деле «нелепые слухи» не являются таковыми. Монголы действительно обладали невероятными возможностями для взятия самых неприступных городов. Вот, например, тактика осады неприступной крепости Мансуркух в Хорасане. По словам Ибн аль-Асира, монголы осаждали крепость шесть месяцев и было убито множество их воинов. «Видя это, царь их приказал собрать, сколько [35] можно было, мелкого и крупного леса. Сделав это, они стали класть слой дерева, а поверх его слой земли, и не переставали [делать] это до тех пор, пока образовался высокий холм напротив крепости» (Ибн аль-Асир, с. 29). Возникает вопрос о путях распространения подобных слухов в пространстве Евразии. Южносунский дипломат Чжао Хун писал в 1221 г. о том, как монголы с помощью пленного населения засыпают рвы (см. коммент. 33.2). Дело, разумеется, не в сооружении каких-то мифических гор напротив осаждаемых городов и не в обыденной практике осадных работ. Монгольские армии имели на вооружении специальные катапульты и прочие механизмы, поражающие своими размерами. Совершенной новостью было использование ими пороховых зарядов. Особенностью монгольской тактики было массовое привлечение пленных при организации осад городов. «[Некоторых] используют для обслуживания [колесниц, напоминающих] гусей, куполов для штурма, катапультных установок и других [работ]. [При этом татары] не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей [они] все без исключения бывают взяты» (Мэн-да бэй-лу, с. 67). Чжао Хун в своем описании указывает на использование монголами китайских специалистов, обслуживавших механизмы при осаде городов: колесниц с возвышением для доставки штурмующих на городские стены, куполов для штурма и камнеметных машин. Ан-Насави пишет, что при осаде городов монголы использовали защитные стены (матарис), подвижные башни (даббаба), катапульты и тараны. При осаде Нишапура в 1222 г. монголы установили 200 катапульт (ан-Насави. 23) 4.
Вернемся к событиям в Европе, правители которой имели, видимо, смутные представления о том, какие битвы разворачивались в пространстве Евразии. К этому времени монголы покорили половину континента и слухи о них распространялись, как эпидемия, один мрачнее другого. «Явился некий народ, называемый тартарами, сыны Измайловы, вышедшие из пещер числом до 30 миллионов и более» - эти малодостоверные сведения анналов Тьюксберийского монастыря относятся к 1240 г. (Английские источники, с. 106). Под тем же годом известие о монголах значится в английском средневековом сочинении «Деяния королей»: «Бесчисленное [36] множество варваров, нахлынув с востока, все королевства, вплоть до Венгрии и Руси, невзирая ни на образ жизни, ни на вероисповедание, без различия уничтожило. Они зовутся тартарами» (Английские источники, с. 104). Какими были реальные масштабы разорения, установить почти невозможно, ведь большинство свидетельств современников написаны рукою страха. Византийский историк Георгий Пахимер вспоминает случай, породивший необычную панику в городе Никее: вынесена была для поклонения икона Божией Матери, за нею шло множество женщин, возглашавших молитву о заступлении от персов и монголов; окружающие приняли их возгласы за свидетельство о вторжении врагов, и город охватила паника (Георгий Пахимер, с. 228). «Некогда Иоанн Дука, только еще прослышав о славе их, - пишет Георгий Пахимер, - велел снабжать крепости съестными припасами <...>. А жертвователям приказал, - после святых икон вписывать в книгу пожертвований и оружие; ибо нельзя знать, когда двинется из своих ущелий этот народ и с каким расположением, - мир ли принесет он или войну. Эти люди до такой степени были тогда неизвестны, что многие представляли их с собачьими головами; рассказывали, что они питаются отвратительною пищей и даже едят человеческую плоть» (Георгий Пахимер, с. 123).
Минуло более семи столетий, но до сих пор между исследователями не утихают споры о смысле и значении монгольского вторжения. Каждое столетие устами историков дает свой ответ на этот непростой вопрос. Сегодня необычайно трудно разобраться, что было ложным, а что истинным в рассказах об азиатских кочевниках 5. Не исключено, что слухи о непобедимости армий Чингис-хана были умело созданы самими монголами. Так или иначе, эффект превзошел все ожидания. Вспоминается древнее изречение: «Миром правят слухи».
В Армении в городе Харберте в 1236 г. неизвестный инок сделал памятную запись на полях Евангелия: «Нас постиг страшный божий гнев, появились с востока дикообразные, жестокие и кровожадные люди <...>. Их отношение к людям было беспощадней, чем у зверей, и их настоящее имя было Харататар» (Армянские источники, с. 44).
В 1238 г. ко двору французского короля Людовика IX прибыло мусульманское посольство с сообщением о том, «что с [37] северных гор устремилось некое племя человеческое, чудовищное и бесчеловечное, и заняло обширные и плодородные земли Востока, опустошило Великую Венгрию и с грозными посольствами разослало устрашающие послания» (Английские источники, с. 135). Вызывавшие панику военные поражения и слухи были страшны, как предвестники конца света. Ужас, охвативший средневековую Европу, не поддается описанию. Казалось, что сбылось мрачное предсказание Апокалипсиса о пришествии сатанинских полчищ и начале «страшного суда». Как смерч из глубин Азии вырвался неизвестный воинственный народ - «тартареи». Этим именем средневековые писатели называли монголов. И первые известия о них внушали европейцам немалые опасения. Видимо, на воображение ученых монахов произвела сильное впечатление случайная игра слов: «тартары» и «Тартар» 6. В послании папы Иннокентия IV патриарху Аквилеи (от 21 июля 1243 г.) содержится просьба побудить христиан Тевтонии к тому, чтобы они «подняли знамя креста против посланников Сатаны и служителей Тартара» (RPR. № 11096). Согласно Исидору Севильскому, автору первой средневековой энциклопедии (VI в.), Тартар был местом вечного холода и оцепенения, в темноту которого не проникает даже свет солнца. Там не дуют ветры и не возникают под воздействием лучей испарения. Одно напоминание об этом слове вызывало боязнь, ужас и слезы. В античной традиции «Тартар» описывался как пространство, находящееся в самой глубине космоса, ниже Аида - царства мертвых; Тартар отгорожен медной стеной и ночь окружает его в три ряда. Бездны Тартара страшатся даже боги 7.
С нарастанием монгольского натиска невероятные слухи множатся и достигают своего апогея к 1241 г. Короли, герцоги и архиепископы обмениваются тревожными посланиями, содержание которых проливает свет на состояние умов христианских правителей. Обратимся к некоторым письменным свидетельствам.
Одно из первых в западной традиции подробных описаний монголов сохранилось в «Великой хронике» Матфея Парижского. Осведомленность Матфея, монаха бенедиктинского монастыря в Сент-Олбансе, неудивительна, ибо он имел доступ к архиву короля Англии Генриха III. В одном из [38] писем, адресованных королю, о монголах утверждалось, что «головы у них слишком большие и совсем несоразмерные туловищам. Питаются они сырым мясом, также и человеческим. Они отличные лучники. Через реки они переправляются в любом месте на переносных, сделанных из кожи лодках. Они сильны телом, коренасты, безбожны, безжалостны. Язык их неведом ни одному из известных нам народов. Они владеют множеством крупного и мелкого скота и табунов коней. А кони у них чрезвычайно быстрые и могут трехдневный путь совершить за один день. Дабы не обращаться в бегство, они хорошо защищены доспехами спереди, а не сзади. <...> В войне они непобедимы, в сражениях неутомимы <...>. Пролитую кровь своих животных они пьют, как изысканный напиток. Когда нет крови, они жадно пьют мутную и даже грязную воду <...>. Они ведут с собой стада свои и жен своих, которые обучены военному искусству, как и мужчины. Стремительные, как молния, достигли они самых пределов христианских и, учиня великое разорение и гибель, вселили во всех невыразимый страх и ужас. Вот почему сарацины возжелали заключить союз с христианами и обратились к ним, чтобы объединенными силами они смогли противостоять этим чудовищным людям. Полагают, что эти тартары, одно упоминание которых омерзительно, происходят от девяти племен, которые последовали, отвергнув закон Моисеев, за золотыми тельцами и которых сначала Александр Македонский пытался заточить среди крутых Каспийских гор смоляными камнями. Когда же он увидел, что это дело свыше человеческих сил, то призвал на помощь бога Израиля, и сошлись вершины гор друг с другом и образовалось место, неприступное и непроходимое <...>. Однако, как написано в «Ученой истории» 8, они выйдут незадолго до конца света, чтобы принести людям великие бедствия» (Английские источники, с. 138). Итак, какие бы деяния ни совершали монголы, они будут восприниматься на Западе через призму апокалиптической «теории катастроф», в ожидании вселенской битвы Христа с Антихристом и конца земной истории 9. Любопытно, [39] однако, что многие подробности этого описания окажутся достоверными.
Сила слухов, подкрепленная библейской традицией описания стихийных бедствий, была такова, что в некоторых деталях они закрепились в сознании европейских ученых до наших дней. Апокалиптический сценарий нашествия, созданный интеллектуалами XIII в., преследовал единственную цель - найти место монголам в христианской картине мира. И в результате проявление неизвестной и враждебной силы получило не только объяснение, но и оправдание. С этой точки зрения, активное и, как правило, неосознанное использование современными исследователями литературных формул XIII в. для воссоздания «исторических» описаний встречи двух культур выглядит более чем странно. Какие у нас есть основания, чтобы придать сакральной хронике событий, реализующей ментальные установки исчезнувшей эпохи, статус достоверных сообщений? Кризисная ситуация, охватившая христианский мир в середине XIII в., почти мгновенно достигла пикового развития и столь же быстро потеряла напряжение. Кризис имел глубокую ментальную составляющую; амплитуда страха зависела не от реальных факторов, а определялась апокалиптическим видением мира.
Разрыв традиционных торговых связей между Востоком и Западом, непобедимость монголов и, казалось, сбывшиеся пророчества о конце света вселяли ужас в сердца европейской элиты. Возможно, стремление справиться каким-то образом с волной страха объяснит нам скрытые причины первых дипломатических посольств из Европы к великому хану монголов. Впервые Евразийский континент ощутил себя единой целостностью и для Запада стало жизненно важной потребностью узнать реальности мифического Востока. Из лабиринта слухов был только один выход - отправить представителей нищенствующих орденов в самое сердце Азии для диалога с предводителем кочевых полчищ. И такая встреча состоялась. Миссией, открывшей Азию Европе, стало посольство, направленное к монголам папой Иннокентием IV в 1245 г. Посол папы францисканец Иоанн де Плано Карпини и его спутник брат Бенедикт Поляк достигли монгольской кочевой столицы Сира Орда, близ Каракорума, южнее озера [40] Байкал, и по возвращении описали свое путешествие. Сочинение брата Иоанна было название им «Книга о Тартарах». Это повествование сохранилось до наших дней в двенадцати рукописях XIII и XIV вв. и представляет уникальное свидетельство европейца о культуре и обычаях монголов и иных азиатских народов. Отчет брата Бенедикта лег в основу «Истории Тартар» брата Ц. де Бридиа (сохранился в рукописи XV в.).
Истинной целью их странствия был сбор достоверных сведений. Столь же важной для францисканцев была проповедь Евангелия среди племен, которые, по их мнению, никогда не слышали слова Божьего. Как уже сказано, путешествие западной миссии к границам познанного мира призвано было снять напряжение ожидаемой вселенской катастрофы. В мифологических представлениях средневековых европейцев Азия была тем пространством, откуда в Судный день появятся дикие орды, несущие гибель миру.
Миссия выполнила свою «терапевтическую» роль. В год возвращения миссии европейцы открыли для себя новый неизведанный континент и множество новых народов - китайцев, тибетцев, уйгуров, киргизов, найманов. Благодаря свежим известиям францисканцев монголы будут вписаны в круг культурных народов, с которыми возможно не только общение, но и заимствование множества их достижений. Потрясение, вызванное вторжением монголов, сменится пристальным интересом к истории степной азиатской империи, и папская курия начнет скрупулезный сбор сведений, чтобы следить за малейшими нюансами политики новых властелинов мира. Аналогичная работа по сбору всевозможных сведений о европейцах велась и в канцелярии великого хана монголов. Это одна из самых неизвестных страниц в истории контактов Востока и Запада в Средние века. «Книга о Тартарах» и «История Тартар», рожденные как ответ на таинственную игру мировых слухов, явятся опровержением этих слухов. Именно поэтому они тщательно копируются в десятках монастырских библиотек Запада. В середине XIII в. сочинение брата Иоанна почти целиком включается в знаменитую историческую энциклопедию Винцента из Бове 10; нунций апостольского престола к «тартарам и другим народам [41] Востока» приковывает к себе внимание всего образованного христианского мира. Армянский дипломат Смбат Спарапет в письме кипрскому королю Генриху Лузиньяну, написанном им в 1247 г. по пути в Каракорум, сообщаете целях папской миссии и ответе хана (см. коммент. 55). Сочинения францисканцев самим фактом своего появления представляют загадку столетия катастроф. Обстоятельствам рождения этих книг и будет посвящено дальнейшее исследование. В занимательных записках наблюдательных путешественников, насыщенных удивительными подробностями быта и привычек кочевников, нет страха перед монголами. Европейцы, посланные в Тартар, вернулись оттуда живыми.
Начиная с XIII в., Европа каждое столетие посылала своих гонцов в глубины Азии, и эта традиция не утратила своего значения до Нового времени. Средневековые сообщества периодически испытывали потребность знать, что творится за гранью освоенного ими пространства. Ведь, к примеру, социальный стереотип о средневековых монголах, доживший до наших дней, связан с впечатлением о крайней жестокости последних, тогда как в реальности они очень часто проявляли себя вполне терпимыми по отношению к чужеземцам и их вере и были довольно восприимчивыми к влияниям извне.
2. ДЕВЯТЬ ВОПРОСОВ О ДЕЯНИЯХ МОНГОЛОВ
В середине XIII в. Азия представлялась Европе загадкой, таящей опасность. Римская Церковь, претендующая на роль вселенского государства, столкнулась с силой, также стремящейся к неограниченной экспансии. Кровавой битве мечей предшествовала битва слухов. Однако стремительное и драматическое вторжение монголов в Европу не должно заслонить от нас историю первых интеллектуальных контактов между правящими элитами Востока и Запада.
На Западе братья нищенствующих орденов, последователи св. Франциска и св. Доминика, оказались единственными и наиболее подготовленными к этой миссии людьми. Известно, что IV Латеранский собор в 1215 г. санкционировал [42] обновление христианского поведения и чувствования, и это открыло врата осознанию новизны переживаемого времени. Поборниками переоценки ценностей выступили нищенствующие ордена 11. Братство францисканцев отличалось от обычного монашеского ордена отсутствием земельных богатств, близостью к мирской жизни и чрезвычайной подвижностью братьев. Церковь, желая предугадать ход и направление мировых событий, именно им доверила столь трудное и рискованное дело, как путешествие в мир другой культуры. Неизвестными были пути и истинное имя народа, к которому они направлялись. Как поведут себя образованные христиане, оказавшись в столь необычных обстоятельствах? С современной точки зрения вопрос заключается не столько в том, что именно предстояло разведать францисканцам. Проблема сложнее и шире: как мировосприятие средневековых людей, тяготеющее к священным авторитетам и избегающее новизны, справилось с проявлением неизвестной стихии?
Первыми из христианских народов Европы столкнулись с неведомыми азиатскими племенами русские. В Новгородской Первой летописи это событие отражено так: «<...> По грехом нашим, придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племене суть, и что вера их <...>» (НПЛ, с. 267). В словах новгородского летописца впервые в неявной форме проступает та сумма вопросов, поиск ответов на которые к середине XIII в. разрешит проблему «неизвестного племени» и изменит границы познанного мира. Каковы скрытые причины расследований, предпринятых первыми путешественниками в пространстве Евразии? Ответ заключен в донесениях францисканской миссии 1245 г.
«Отправляясь по поручению апостольского престола к тартарам и другим народам Востока и зная волю Господина Папы и достопочтенных кардиналов, мы решили сперва двигаться к тартарам. Ведь мы боялись, как бы не стала угрожать от них опасность Церкви Божией в ближайшем будущем. И как бы мы ни боялись быть убитыми или навечно плененными тартарами либо другими народами, или подвергнуться почти свыше сил голоду, жажде, холоду, зною, поруганиям и чрезмерным трудам (это все, за исключением смерти или вечного [43] плена, случалось с нами многократно в гораздо большей степени, чем мы сперва думали), однако не щадили самих себя, чтобы иметь возможность исполнить, следуя воле Божьей, поручение господина Папы и чтобы быть в чем-нибудь полезным христианам, либо по крайней мере иметь возможность, достоверно узнав их волю и намерение, открыть их христианам», - писал в прологе своей книги брат Иоанн (LT, Пролог. 2). «Поручение Господина Папы» заключалось в сборе наиболее полных сведений о происхождении, вероисповедании и различных сторонах жизни монголов. Требовалось «все тщательно исследовать и рассмотреть» - подчеркнет папский нунций. Иными словами, перед францисканцами стояла грандиозная познавательная задача: выяснить тайну происхождения и появления монголов на культурном горизонте западного мира.
При контакте двух разных культур с особой остротой и неизбежностью обнаруживается потребность в сопоставлении и сравнении. Парадокс встречи христианского мира с азиатским заключался в том, что неизвестен был язык, пригодный для ведения диалога. «Язык их неведом ни одному из известных нам народов», - писал о монголах Матфей Парижский и добавлял: «Никто из них не знает иных языков, кроме своего, которого не ведают все остальные [народы], ибо вплоть до сего времени не открывался к ним доступ, и сами они не выходили, дабы стало известно о людях или нравах их через обычное общение людей» (Английские источники, с. 136; 138). Живя в мире, где контакты культур и языков образуют исключительно плотную и традиционную структуру, унаследованную чаще всего из далекого прошлого, нам трудно представить себе значительность первой, потрясающей своей неожиданностью встречи двух культур, двух языков и огромность последствий этой встречи.
«Средние века, всегда находившие чувственный образ для своих идей, для изображения зла разноязычия использовали символ Вавилонской башни», - утверждает Жак Ле Гофф 12. Сюжет о трагической судьбе строителей «башни до небес» вошел в большинство всемирных хроник средневековой Европы и не утратил своей популярности до наших дней. После потопа потомки Ноя, говорившие на одном наречии, [44] задумали построить город и башню высотою до небес. «И сказал Господь: <...> Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле» (Быт. 11:1-9). И хотя история о Вавилонской башне призвана была объяснить многообразие культур в реальном мире, ее образу в Средние века придавали зловещий, катастрофический характер. Рангерий Луккский в начале XII в. утверждал: «Как некогда Вавилон умножением языков к старым бедам прибавил еще худшие новые, так и умножение народов увеличивает жатву злодеяний». В Средние века призрак Вавилона возникал как вестник грядущих бедствий и ожидаемой вселенской катастрофы, которую возвестят неведомые племена Азии.
В средневековом мире встреча и сравнение культур реализовывались в категориях «свое - чужое». «Человеческому», осененному крестом пространству Запада, противостояло чужое и враждебное пространство Востока. Слухи о монголах и их стремительный западный поход поставили европейскую элиту перед трагическими и трудно разрешимыми вопросами об истинном смысле божественных символов, предвещающих день Страшного суда. Какую роль при этом играла личность собирателя сведений? И какова была сила традиционных представлений и общепринятых взглядов? Сумма вопросов, державших в напряжении христианский мир, позволяет представить, каким образом личный опыт путешественника смог превратиться в сведения, значимые для целого социума. Видимо, в то время вопрос о месте монголов в картине мира средневекового Запада входил в круг самых тревожных и нерешенных проблем. Что же интересовало европейцев в первую очередь?
В 1245 г. русский архиепископ Петр прибыл в резиденцию папы Римского перед открытием Лионского собора. Открывая собор, Иннокентий IV указал на пять главных бедствий христианского мира, одно из которых - монгольская угроза. Неудивительно, что архиепископ Петр, живой свидетель рокового жребия, нависшего над Европой, «муж честный, набожный и достойный доверия», был тщательно расспрошен политиками и богословами Италии и Франции. Он подтвердил наихудшие опасения курии: монголы готовятся к [45] «жестокой схватке с римлянами и другими латинянами» и им свыше предопределено подчинить себе весь мир. Архиепископ Петр на вопросы о деяниях монголов отвечай в следующем порядке: 1) о происхождении; 2) о вероисповедании; 3) о совершении религиозных обрядов; 4) об образе жизни; 5) о мощи; 6) о численности; 7) о намерении их; 8) о соблюдении договоров; 9) о приеме послов (Английские источники, с. 151-153, 180-182).
Иерархия вопросов имеет свою логику: средневековый человек воспринимал мир через призму священной триады, включавшей сотворение мира, земную историю и завершавшейся концом света. В вопросах, заданных архиепископу Петру, главенствует божественная тема, за ней следует глубокий интерес к образу жизни неизвестного народа и в конце вполне практические проблемы. Тема конца света займет особое место в этих расследованиях. Скорее всего, и от брата Иоанна, первого западного посланника к монголам, ждали ответа на те же самые вопросы. Опросник, в котором возвышенное и земное слились в едином познавательном порыве, позволяет проанализировать истинные интересы европейской элиты и приблизить современного читателя к пониманию главной цели путешествия францисканской миссии.
Потрясение, вызванное тем, что в Библии ничего не сказано о монголах, могло повлечь за собой кризис картины мира. Но этого не случилось. Средневековое мировосприятие отличалось цельностью: в любом событии земной истории виделся символ событий священной истории. Вторжения чужеземцев, равно как и природные катастрофы, не были исключением из этого ряда. Все повторялось от начала времен и на все была воля Божья. Чтобы оправдать ужасные ожидания и неминуемые бедствия, требовалось отыскать их прототип в прошлом. Древняя история сливалась с современной перед лицом божественной вечности. Архиепископ Петр, отвечая на вопрос о происхождении монголов, ссылается на «Откровение» Псевдо-Мефодия. Псевдо-Мефодий пророчествовал, что к скончанию времен явятся те, кого изгнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понта Эвксинского (Черного моря), кроме Эфиопии 13. Откровение Псевдо-Мефодия приобрело свой особый смысл для [46] событий XIII в. «Неслыханная рать безбожных тартар» была признана моавитянами, бежавшими в глубокой древности от лица библейского Гедеона «до самых отдаленных областей востока и севера и осевших в месте ужасном и в пустыне необитаемой, что Этревом называется. И было у них двенадцать вождей, главного из которых звали Тартаркан. От него и они названы Тартарами <...> Они, хотя и были взращены в горах высочайших и почти недоступных, грубые, не признающие закона и дикие и воспитанные в пещерах и логовах львов и драконов, которых они изгнали, все же были подвержены соблазнам» (Английские источники, с. 180-182). И выйдя из-за гор с бесчисленными полчищами, они покорили тюрков, вавилонян и направили своих вождей против Руси, Польши и Венгрии. Благодаря пророческой силе слов Псевдо-Мефодия, соединились пространство и время иной эпохи с XIII столетием, и монголы обрели свое место в священной истории Запада. Временное событие перешло в вечность.
Рукописное наследство, дошедшее до нас от Средних веков, - История, запечатленная в летописях, памятных записях на полях священных книг, отчетах путешественников, - несет в себе представления и ценности, весьма отличающиеся от современных. Язык средневековья был знаковой системой, которая всякий раз особым образом расшифровывалась в зависимости от сферы человеческой деятельности. Монголов в Европе первоначально принимали либо за потомков десяти колен израилевых, ушедших за золотым тельцом и канувших в неизвестность, либо за другие библейские народы, исчезнувшие в древности. «Возникает все же сомнение, - писал Матфей Парижский о событиях 1240 г., - являются ли ими ныне вышедшие тартары, ибо они не говорят на еврейском языке, не знают закона Моисеева» (Английские источники, с. 138). Наиболее распространенное мнение связывало монголов с легендарными народами древности Гогом и Магогом, приход которых возвестит гибель мира. Послы Людовика IX на Восток, рассказывали, по словам Жуанвиля, следующее: «Они осведомились, как татары достигли такого могущества, что перебили и уничтожили столько людей, и позднее сообщили королю то, что узнали. Татары выходцы из обширных песчаных равнин, где ничего не произрастало. Эти равнины [47] начинались у подножья удивительно скалистых гор, что находятся на краю земли, на Востоке, и эти горы, как утверждают татары, никогда не преодолел ни один человек; и говорили они, что там обитает народ Гог и Магог, который должен выйти в конце света, когда явится Антихрист, дабы все разрушить» (Жуанвиль. § 473) 14. Таким образом, христианство вновь обнаружило - но уже за пределами своего опыта - границы воображаемого мира, география которого по-прежнему основывалась на Библии.
Интересно, что европейцам XIII столетия была известна оценка монголами своей экспансии как исполнения божественной воли и своеобразным образом учитывалась при описании азиатского вторжения. «Намерены они весь мир себе подчинить и предопределено свыше, что должны они весь мир за 39 лет опустошить, подтверждая это тем, что как некогда божественная кара очистила мир потопом, так и теперь нашествие их очистит этот мир разрушительным мечом» - свидетельствовал русский архиепископ Петр на Лионском соборе (Английские источники, с. 182). Средневековые люди Востока и Запада в равной мере верили в божественную предопределенность мировых событий. Рашид ад-Дин описывает любопытную ситуацию. После покорения Бухары Чингис-хан заставил явиться все население города на загородную площадь, где обычно совершались праздничные моления, взошел на кафедру мечети «и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал: “О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи - предводители грехов. Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я - кара господня. Если бы с вашей [стороны] не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!”» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С. 205).
Монголы в момент своего появления воспринимались на Западе как одно из проявлений гнева Божьего. Но благодаря хорошо налаженному сбору сведений в течение короткого промежутка времени произойдет демифологизация образа монголов. Наступит период контактов, торгового обмена и даже совместных проектов по освобождению Святой земли, а в XIV в. в Европе уже появятся сочинения, [48] идеализирующие добрые нравы и обычаи кочевников Великой степи 15. Все это свидетельствует об известной условности и переменчивости человеческих оценок, определяемых в конечном счете общепринятым видением мира. В таком случае история диалога двух великих культур представляется взаимным отражением в символических зеркалах. Истинным знаком времени оставались жажда экспансии и интерес к народам, обитающих в чуждых пространствах.
«Казалось бы, христианство XIII века хотело выйти из своих границ. Оно начало заменять идею крестового похода идеей миссии и вроде было готово открыть объятия всему миру», - пишет Жак Ле Гофф. И тем не менее христианская Европа оставалась замкнутым сообществом 16. Оно либо отвергало, либо держало вне своих границ пестрый мир язычников. Нехристианин не был по-настоящему человеком. С появлением на культурном горизонте западного мира нового народа - монголов - встал вопрос о вероисповедании последних. Архиепископ Петр «ответил, что они веруют в единого владыку мира; поэтому, когда направляли к рутенам [русским] посольство, поручили обратиться с такими словами: “Бог и сын его - на небе, Чиркан [Чингис-хан] - на земле”» (Английские источники, с. 181). В донесении другого очевидца о религии монголов сказано, «что они верят, что есть один бог, и имеют свои обряды, которые всеми должны соблюдаться под угрозой наказания» (Английские источники, с. 161). Известия о «едином боге монголов» дали необычайный толчок одному из наиболее любопытных мифов средневекового Запада - легенде о пресвитере Иоанне, таинственном христианском государе, чье могущественное царство европейцы искали в Азии.
продолжение http://metafor-7.livejournal.com/121472.html
Ц. ДЕ БРИДИА
ИСТОРИЯ ТАРТАР
HYSTORIA TARTARORUM
Часть первая
ВЗГЛЯД С ВЫСОТЫ ВАВИЛОНСКОЙ БАШНИ
1. СИЛА СЛУХОВ
Бог один ведает, кто они и откуда пришли.
Новгородская летопись. 1223 г.
В христианском мире один из первых слухов о монголах передает армянский историк Киракос Гандзакеци: в 1220 г. «нежданно-негаданно появилось огромное множество войск в полном снаряжении и, пройдя быстрым ходом через Дербентские ворота, пришло в Агванк, чтобы оттуда проникнуть в Армению и Грузию. И все, что встречалось им в пути, - людей, скот и вплоть до собак даже - они предавали мечу. <...> И распространилась о них ложная молва, будто они - моги и христиане по вере, [будто] творят чудеса и пришли отомстить мусульманам за притеснение христиан; говорили, будто есть у них церковь походная и крест чудотворный; и, принеся меру ячменя, они бросают ее перед крестом, [затем] оттуда все войско берет [корм] для лошадей своих, и [ячмень] не убавляется; а когда все кончают брать, там остается ровно столько же. Точно так же и с продовольствием для людей. И эта ложная молва заполнила страну» (Киракос Гандзакеци. 11) 1. Стремительное вторжение на Кавказ было лишь разведывательным рейдом двух отрядов под руководством прославленных полководцев Чингис-хана - Субедея и Джебе.
Киракос Гандзакеци был не единственным автором, кто критически отнесся к первым известиям о монголах. Многие современники событий оценивали слухи о монголах как ложные. Арабский историк Ибн аль-Асир, писавший со слов очевидцев о монгольском нашествии на государство хорезмшаха, свидетельствует: «Рассказывали мне про них такие вещи, которые едва можно слушать: они ложны вследствие страха, который Аллах вселил в сердца людей» (Ибн аль-Асир, с. 42). Личный секретарь хорезмского султана Джелал ад-Дина ан-Насави передает один из таких слухов: тюрки в войске [33] султана «считают, что татары не из рода людского, не знают страха, нет на них следа мечей и не уходят они, ибо на них не действуют копья» (ан-Насави. 36).
Сообщение русских послов о первом появлении неизвестного азиатского народа на границах Руси в 1223 г. облетело все русские княжества и в том же году достигло западноевропейских стран. «Том же лете, по грехом нашим, придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племене суть, и что вера их <...>»; «Бог един весть, кто суть и отколе изидоша <...>: мы же их не вемы, кто суть <...>»; «<...> и не сведаем, откуду суть пришла, и где ся деша опять; бог весть, отколе приде на нас, за грехы наша» (НПЛ, с. 43). Это известие отразилось в западных хрониках в почти дословной передаче. Цезарий Гестербахский в 47-й главе X книги своей хроники пишет о битве на реке Калке: «В прошедшем году еще какой-то народ вошел во владения Руссов и истребил там весь народ унамский: нам неизвестно, что это за народ, откуда идет и куда стремится» 2. В тексте - unam, возможно, речь о кунах, одном из кипчакских племен. Тех кипчаков, которые ушли на Дунай, венгры называли их именем - кунами, но одновременно появилось другое их название - команы, как полагают, по имени одного из их вождей 3.
В «Истории французского королевства» при описании событий 1236 г. говорится о страхе, вызванном во Франции известиями о татарах (HRF. Т. XXVI. Р. 604-605). В той же хронике приводится обращение к Людовику IX магистра тамплиеров Понса де Обон, указывающего, что, если татары не будут сокрушены, ничто их не остановит на пути к Франции (Понс де Обон, с. 7). «<...> Тут впервые прошел слух по земле нашей, что нечестивое полчище тартарейское многие земли разорило; истинно ли это, будущее покажет» (Английские источники, с. 98). Эта весть занесена в анналы Мельрозского монастыря в Южной Шотландии в 1238 г. Хроника бенедиктинского монастыря Святого Эдмунда содержит сообщение, датируемое 1239 г.: «Племя нечестивое, тартаринс называемое, которое недавно нахлынув с островов, наводнило собою поверхность земли, опустошило Венгрию с прилежащими к ней областями» (Английские источники, с. 101). Таковы были [34] самые ранние слухи о монгольском нашествии на Восточную Европу, докатившиеся до крайних пределов Запада - Британских островов. Авторы этих хроник не только не представляют масштабов азиатского вторжения, они не знают ни точного имени завоевателей, ни откуда те пришли. Согласно хронике города Сплита, в 1239 г. появилась звезда с ярким хвостом, которая зависла на севере, оставаясь неподвижной много дней над Венгерским королевством, и казалась знамением предстоящего великого события. В эти самые дни, по словам очевидца, всеобщим достоянием стала печальная весть о том, что несущее погибель племя тартар обрушилось на христианские пределы, напав на русские земли, но многие считали это сообщение вздорным (см.: Фома Сплитский. XXXIII).
Что же показало будущее? Не прошло и трех лет, как в 1241 г. «полчища тартареев» разгромили рыцарские армии Польши, Германии и Венгрии и, сея панику в Европе, стремительно продвинулись к берегам Адриатического моря. Вспоминая события этих лет, сплитский архидьякон Фома писал: «На пятый год царствования Белы, сына короля Венгрии Андрея, и на второй год правления Гаргана губительный народ тартар приблизился к землям Венгрии. А ведь тому уже было много лет, как слух об этом народе и ужас перед ним распространились по всему свету. Они прошли от восточных стран до границ рутенов, разоряя земли, которые они пересекали» (Фома Сплитский. XXXVI). Во время западного похода, когда монголы во главе с Каданом подошли к городу Сплиту, среди горожан, по словам Фомы Сплитского, стали распускаться нелепые слухи: одни утверждали, что монголы сооружают громадные машины и множество военных орудий, с помощью которых будут разрушать города; другие уверяли, что они собирают в кучи землю и камни наподобие гор и, оказываясь таким образом выше городов, легко ими завладевают (Фома Сплитский. XXXIX). На самом деле «нелепые слухи» не являются таковыми. Монголы действительно обладали невероятными возможностями для взятия самых неприступных городов. Вот, например, тактика осады неприступной крепости Мансуркух в Хорасане. По словам Ибн аль-Асира, монголы осаждали крепость шесть месяцев и было убито множество их воинов. «Видя это, царь их приказал собрать, сколько [35] можно было, мелкого и крупного леса. Сделав это, они стали класть слой дерева, а поверх его слой земли, и не переставали [делать] это до тех пор, пока образовался высокий холм напротив крепости» (Ибн аль-Асир, с. 29). Возникает вопрос о путях распространения подобных слухов в пространстве Евразии. Южносунский дипломат Чжао Хун писал в 1221 г. о том, как монголы с помощью пленного населения засыпают рвы (см. коммент. 33.2). Дело, разумеется, не в сооружении каких-то мифических гор напротив осаждаемых городов и не в обыденной практике осадных работ. Монгольские армии имели на вооружении специальные катапульты и прочие механизмы, поражающие своими размерами. Совершенной новостью было использование ими пороховых зарядов. Особенностью монгольской тактики было массовое привлечение пленных при организации осад городов. «[Некоторых] используют для обслуживания [колесниц, напоминающих] гусей, куполов для штурма, катапультных установок и других [работ]. [При этом татары] не щадят даже десятки тысяч человек. Поэтому при штурме городов и крепостей [они] все без исключения бывают взяты» (Мэн-да бэй-лу, с. 67). Чжао Хун в своем описании указывает на использование монголами китайских специалистов, обслуживавших механизмы при осаде городов: колесниц с возвышением для доставки штурмующих на городские стены, куполов для штурма и камнеметных машин. Ан-Насави пишет, что при осаде городов монголы использовали защитные стены (матарис), подвижные башни (даббаба), катапульты и тараны. При осаде Нишапура в 1222 г. монголы установили 200 катапульт (ан-Насави. 23) 4.
Вернемся к событиям в Европе, правители которой имели, видимо, смутные представления о том, какие битвы разворачивались в пространстве Евразии. К этому времени монголы покорили половину континента и слухи о них распространялись, как эпидемия, один мрачнее другого. «Явился некий народ, называемый тартарами, сыны Измайловы, вышедшие из пещер числом до 30 миллионов и более» - эти малодостоверные сведения анналов Тьюксберийского монастыря относятся к 1240 г. (Английские источники, с. 106). Под тем же годом известие о монголах значится в английском средневековом сочинении «Деяния королей»: «Бесчисленное [36] множество варваров, нахлынув с востока, все королевства, вплоть до Венгрии и Руси, невзирая ни на образ жизни, ни на вероисповедание, без различия уничтожило. Они зовутся тартарами» (Английские источники, с. 104). Какими были реальные масштабы разорения, установить почти невозможно, ведь большинство свидетельств современников написаны рукою страха. Византийский историк Георгий Пахимер вспоминает случай, породивший необычную панику в городе Никее: вынесена была для поклонения икона Божией Матери, за нею шло множество женщин, возглашавших молитву о заступлении от персов и монголов; окружающие приняли их возгласы за свидетельство о вторжении врагов, и город охватила паника (Георгий Пахимер, с. 228). «Некогда Иоанн Дука, только еще прослышав о славе их, - пишет Георгий Пахимер, - велел снабжать крепости съестными припасами <...>. А жертвователям приказал, - после святых икон вписывать в книгу пожертвований и оружие; ибо нельзя знать, когда двинется из своих ущелий этот народ и с каким расположением, - мир ли принесет он или войну. Эти люди до такой степени были тогда неизвестны, что многие представляли их с собачьими головами; рассказывали, что они питаются отвратительною пищей и даже едят человеческую плоть» (Георгий Пахимер, с. 123).
Минуло более семи столетий, но до сих пор между исследователями не утихают споры о смысле и значении монгольского вторжения. Каждое столетие устами историков дает свой ответ на этот непростой вопрос. Сегодня необычайно трудно разобраться, что было ложным, а что истинным в рассказах об азиатских кочевниках 5. Не исключено, что слухи о непобедимости армий Чингис-хана были умело созданы самими монголами. Так или иначе, эффект превзошел все ожидания. Вспоминается древнее изречение: «Миром правят слухи».
В Армении в городе Харберте в 1236 г. неизвестный инок сделал памятную запись на полях Евангелия: «Нас постиг страшный божий гнев, появились с востока дикообразные, жестокие и кровожадные люди <...>. Их отношение к людям было беспощадней, чем у зверей, и их настоящее имя было Харататар» (Армянские источники, с. 44).
В 1238 г. ко двору французского короля Людовика IX прибыло мусульманское посольство с сообщением о том, «что с [37] северных гор устремилось некое племя человеческое, чудовищное и бесчеловечное, и заняло обширные и плодородные земли Востока, опустошило Великую Венгрию и с грозными посольствами разослало устрашающие послания» (Английские источники, с. 135). Вызывавшие панику военные поражения и слухи были страшны, как предвестники конца света. Ужас, охвативший средневековую Европу, не поддается описанию. Казалось, что сбылось мрачное предсказание Апокалипсиса о пришествии сатанинских полчищ и начале «страшного суда». Как смерч из глубин Азии вырвался неизвестный воинственный народ - «тартареи». Этим именем средневековые писатели называли монголов. И первые известия о них внушали европейцам немалые опасения. Видимо, на воображение ученых монахов произвела сильное впечатление случайная игра слов: «тартары» и «Тартар» 6. В послании папы Иннокентия IV патриарху Аквилеи (от 21 июля 1243 г.) содержится просьба побудить христиан Тевтонии к тому, чтобы они «подняли знамя креста против посланников Сатаны и служителей Тартара» (RPR. № 11096). Согласно Исидору Севильскому, автору первой средневековой энциклопедии (VI в.), Тартар был местом вечного холода и оцепенения, в темноту которого не проникает даже свет солнца. Там не дуют ветры и не возникают под воздействием лучей испарения. Одно напоминание об этом слове вызывало боязнь, ужас и слезы. В античной традиции «Тартар» описывался как пространство, находящееся в самой глубине космоса, ниже Аида - царства мертвых; Тартар отгорожен медной стеной и ночь окружает его в три ряда. Бездны Тартара страшатся даже боги 7.
С нарастанием монгольского натиска невероятные слухи множатся и достигают своего апогея к 1241 г. Короли, герцоги и архиепископы обмениваются тревожными посланиями, содержание которых проливает свет на состояние умов христианских правителей. Обратимся к некоторым письменным свидетельствам.
Одно из первых в западной традиции подробных описаний монголов сохранилось в «Великой хронике» Матфея Парижского. Осведомленность Матфея, монаха бенедиктинского монастыря в Сент-Олбансе, неудивительна, ибо он имел доступ к архиву короля Англии Генриха III. В одном из [38] писем, адресованных королю, о монголах утверждалось, что «головы у них слишком большие и совсем несоразмерные туловищам. Питаются они сырым мясом, также и человеческим. Они отличные лучники. Через реки они переправляются в любом месте на переносных, сделанных из кожи лодках. Они сильны телом, коренасты, безбожны, безжалостны. Язык их неведом ни одному из известных нам народов. Они владеют множеством крупного и мелкого скота и табунов коней. А кони у них чрезвычайно быстрые и могут трехдневный путь совершить за один день. Дабы не обращаться в бегство, они хорошо защищены доспехами спереди, а не сзади. <...> В войне они непобедимы, в сражениях неутомимы <...>. Пролитую кровь своих животных они пьют, как изысканный напиток. Когда нет крови, они жадно пьют мутную и даже грязную воду <...>. Они ведут с собой стада свои и жен своих, которые обучены военному искусству, как и мужчины. Стремительные, как молния, достигли они самых пределов христианских и, учиня великое разорение и гибель, вселили во всех невыразимый страх и ужас. Вот почему сарацины возжелали заключить союз с христианами и обратились к ним, чтобы объединенными силами они смогли противостоять этим чудовищным людям. Полагают, что эти тартары, одно упоминание которых омерзительно, происходят от девяти племен, которые последовали, отвергнув закон Моисеев, за золотыми тельцами и которых сначала Александр Македонский пытался заточить среди крутых Каспийских гор смоляными камнями. Когда же он увидел, что это дело свыше человеческих сил, то призвал на помощь бога Израиля, и сошлись вершины гор друг с другом и образовалось место, неприступное и непроходимое <...>. Однако, как написано в «Ученой истории» 8, они выйдут незадолго до конца света, чтобы принести людям великие бедствия» (Английские источники, с. 138). Итак, какие бы деяния ни совершали монголы, они будут восприниматься на Западе через призму апокалиптической «теории катастроф», в ожидании вселенской битвы Христа с Антихристом и конца земной истории 9. Любопытно, [39] однако, что многие подробности этого описания окажутся достоверными.
Сила слухов, подкрепленная библейской традицией описания стихийных бедствий, была такова, что в некоторых деталях они закрепились в сознании европейских ученых до наших дней. Апокалиптический сценарий нашествия, созданный интеллектуалами XIII в., преследовал единственную цель - найти место монголам в христианской картине мира. И в результате проявление неизвестной и враждебной силы получило не только объяснение, но и оправдание. С этой точки зрения, активное и, как правило, неосознанное использование современными исследователями литературных формул XIII в. для воссоздания «исторических» описаний встречи двух культур выглядит более чем странно. Какие у нас есть основания, чтобы придать сакральной хронике событий, реализующей ментальные установки исчезнувшей эпохи, статус достоверных сообщений? Кризисная ситуация, охватившая христианский мир в середине XIII в., почти мгновенно достигла пикового развития и столь же быстро потеряла напряжение. Кризис имел глубокую ментальную составляющую; амплитуда страха зависела не от реальных факторов, а определялась апокалиптическим видением мира.
Разрыв традиционных торговых связей между Востоком и Западом, непобедимость монголов и, казалось, сбывшиеся пророчества о конце света вселяли ужас в сердца европейской элиты. Возможно, стремление справиться каким-то образом с волной страха объяснит нам скрытые причины первых дипломатических посольств из Европы к великому хану монголов. Впервые Евразийский континент ощутил себя единой целостностью и для Запада стало жизненно важной потребностью узнать реальности мифического Востока. Из лабиринта слухов был только один выход - отправить представителей нищенствующих орденов в самое сердце Азии для диалога с предводителем кочевых полчищ. И такая встреча состоялась. Миссией, открывшей Азию Европе, стало посольство, направленное к монголам папой Иннокентием IV в 1245 г. Посол папы францисканец Иоанн де Плано Карпини и его спутник брат Бенедикт Поляк достигли монгольской кочевой столицы Сира Орда, близ Каракорума, южнее озера [40] Байкал, и по возвращении описали свое путешествие. Сочинение брата Иоанна было название им «Книга о Тартарах». Это повествование сохранилось до наших дней в двенадцати рукописях XIII и XIV вв. и представляет уникальное свидетельство европейца о культуре и обычаях монголов и иных азиатских народов. Отчет брата Бенедикта лег в основу «Истории Тартар» брата Ц. де Бридиа (сохранился в рукописи XV в.).
Истинной целью их странствия был сбор достоверных сведений. Столь же важной для францисканцев была проповедь Евангелия среди племен, которые, по их мнению, никогда не слышали слова Божьего. Как уже сказано, путешествие западной миссии к границам познанного мира призвано было снять напряжение ожидаемой вселенской катастрофы. В мифологических представлениях средневековых европейцев Азия была тем пространством, откуда в Судный день появятся дикие орды, несущие гибель миру.
Миссия выполнила свою «терапевтическую» роль. В год возвращения миссии европейцы открыли для себя новый неизведанный континент и множество новых народов - китайцев, тибетцев, уйгуров, киргизов, найманов. Благодаря свежим известиям францисканцев монголы будут вписаны в круг культурных народов, с которыми возможно не только общение, но и заимствование множества их достижений. Потрясение, вызванное вторжением монголов, сменится пристальным интересом к истории степной азиатской империи, и папская курия начнет скрупулезный сбор сведений, чтобы следить за малейшими нюансами политики новых властелинов мира. Аналогичная работа по сбору всевозможных сведений о европейцах велась и в канцелярии великого хана монголов. Это одна из самых неизвестных страниц в истории контактов Востока и Запада в Средние века. «Книга о Тартарах» и «История Тартар», рожденные как ответ на таинственную игру мировых слухов, явятся опровержением этих слухов. Именно поэтому они тщательно копируются в десятках монастырских библиотек Запада. В середине XIII в. сочинение брата Иоанна почти целиком включается в знаменитую историческую энциклопедию Винцента из Бове 10; нунций апостольского престола к «тартарам и другим народам [41] Востока» приковывает к себе внимание всего образованного христианского мира. Армянский дипломат Смбат Спарапет в письме кипрскому королю Генриху Лузиньяну, написанном им в 1247 г. по пути в Каракорум, сообщаете целях папской миссии и ответе хана (см. коммент. 55). Сочинения францисканцев самим фактом своего появления представляют загадку столетия катастроф. Обстоятельствам рождения этих книг и будет посвящено дальнейшее исследование. В занимательных записках наблюдательных путешественников, насыщенных удивительными подробностями быта и привычек кочевников, нет страха перед монголами. Европейцы, посланные в Тартар, вернулись оттуда живыми.
Начиная с XIII в., Европа каждое столетие посылала своих гонцов в глубины Азии, и эта традиция не утратила своего значения до Нового времени. Средневековые сообщества периодически испытывали потребность знать, что творится за гранью освоенного ими пространства. Ведь, к примеру, социальный стереотип о средневековых монголах, доживший до наших дней, связан с впечатлением о крайней жестокости последних, тогда как в реальности они очень часто проявляли себя вполне терпимыми по отношению к чужеземцам и их вере и были довольно восприимчивыми к влияниям извне.
2. ДЕВЯТЬ ВОПРОСОВ О ДЕЯНИЯХ МОНГОЛОВ
В середине XIII в. Азия представлялась Европе загадкой, таящей опасность. Римская Церковь, претендующая на роль вселенского государства, столкнулась с силой, также стремящейся к неограниченной экспансии. Кровавой битве мечей предшествовала битва слухов. Однако стремительное и драматическое вторжение монголов в Европу не должно заслонить от нас историю первых интеллектуальных контактов между правящими элитами Востока и Запада.
На Западе братья нищенствующих орденов, последователи св. Франциска и св. Доминика, оказались единственными и наиболее подготовленными к этой миссии людьми. Известно, что IV Латеранский собор в 1215 г. санкционировал [42] обновление христианского поведения и чувствования, и это открыло врата осознанию новизны переживаемого времени. Поборниками переоценки ценностей выступили нищенствующие ордена 11. Братство францисканцев отличалось от обычного монашеского ордена отсутствием земельных богатств, близостью к мирской жизни и чрезвычайной подвижностью братьев. Церковь, желая предугадать ход и направление мировых событий, именно им доверила столь трудное и рискованное дело, как путешествие в мир другой культуры. Неизвестными были пути и истинное имя народа, к которому они направлялись. Как поведут себя образованные христиане, оказавшись в столь необычных обстоятельствах? С современной точки зрения вопрос заключается не столько в том, что именно предстояло разведать францисканцам. Проблема сложнее и шире: как мировосприятие средневековых людей, тяготеющее к священным авторитетам и избегающее новизны, справилось с проявлением неизвестной стихии?
Первыми из христианских народов Европы столкнулись с неведомыми азиатскими племенами русские. В Новгородской Первой летописи это событие отражено так: «<...> По грехом нашим, придоша языци незнаеми, их же добре никто же не весть, кто суть и отколе изидоша, и что язык их, и котораго племене суть, и что вера их <...>» (НПЛ, с. 267). В словах новгородского летописца впервые в неявной форме проступает та сумма вопросов, поиск ответов на которые к середине XIII в. разрешит проблему «неизвестного племени» и изменит границы познанного мира. Каковы скрытые причины расследований, предпринятых первыми путешественниками в пространстве Евразии? Ответ заключен в донесениях францисканской миссии 1245 г.
«Отправляясь по поручению апостольского престола к тартарам и другим народам Востока и зная волю Господина Папы и достопочтенных кардиналов, мы решили сперва двигаться к тартарам. Ведь мы боялись, как бы не стала угрожать от них опасность Церкви Божией в ближайшем будущем. И как бы мы ни боялись быть убитыми или навечно плененными тартарами либо другими народами, или подвергнуться почти свыше сил голоду, жажде, холоду, зною, поруганиям и чрезмерным трудам (это все, за исключением смерти или вечного [43] плена, случалось с нами многократно в гораздо большей степени, чем мы сперва думали), однако не щадили самих себя, чтобы иметь возможность исполнить, следуя воле Божьей, поручение господина Папы и чтобы быть в чем-нибудь полезным христианам, либо по крайней мере иметь возможность, достоверно узнав их волю и намерение, открыть их христианам», - писал в прологе своей книги брат Иоанн (LT, Пролог. 2). «Поручение Господина Папы» заключалось в сборе наиболее полных сведений о происхождении, вероисповедании и различных сторонах жизни монголов. Требовалось «все тщательно исследовать и рассмотреть» - подчеркнет папский нунций. Иными словами, перед францисканцами стояла грандиозная познавательная задача: выяснить тайну происхождения и появления монголов на культурном горизонте западного мира.
При контакте двух разных культур с особой остротой и неизбежностью обнаруживается потребность в сопоставлении и сравнении. Парадокс встречи христианского мира с азиатским заключался в том, что неизвестен был язык, пригодный для ведения диалога. «Язык их неведом ни одному из известных нам народов», - писал о монголах Матфей Парижский и добавлял: «Никто из них не знает иных языков, кроме своего, которого не ведают все остальные [народы], ибо вплоть до сего времени не открывался к ним доступ, и сами они не выходили, дабы стало известно о людях или нравах их через обычное общение людей» (Английские источники, с. 136; 138). Живя в мире, где контакты культур и языков образуют исключительно плотную и традиционную структуру, унаследованную чаще всего из далекого прошлого, нам трудно представить себе значительность первой, потрясающей своей неожиданностью встречи двух культур, двух языков и огромность последствий этой встречи.
«Средние века, всегда находившие чувственный образ для своих идей, для изображения зла разноязычия использовали символ Вавилонской башни», - утверждает Жак Ле Гофф 12. Сюжет о трагической судьбе строителей «башни до небес» вошел в большинство всемирных хроник средневековой Европы и не утратил своей популярности до наших дней. После потопа потомки Ноя, говорившие на одном наречии, [44] задумали построить город и башню высотою до небес. «И сказал Господь: <...> Сойдем же, и смешаем там язык их, так чтобы один не понимал речи другого. И рассеял их Господь оттуда по всей земле» (Быт. 11:1-9). И хотя история о Вавилонской башне призвана была объяснить многообразие культур в реальном мире, ее образу в Средние века придавали зловещий, катастрофический характер. Рангерий Луккский в начале XII в. утверждал: «Как некогда Вавилон умножением языков к старым бедам прибавил еще худшие новые, так и умножение народов увеличивает жатву злодеяний». В Средние века призрак Вавилона возникал как вестник грядущих бедствий и ожидаемой вселенской катастрофы, которую возвестят неведомые племена Азии.
В средневековом мире встреча и сравнение культур реализовывались в категориях «свое - чужое». «Человеческому», осененному крестом пространству Запада, противостояло чужое и враждебное пространство Востока. Слухи о монголах и их стремительный западный поход поставили европейскую элиту перед трагическими и трудно разрешимыми вопросами об истинном смысле божественных символов, предвещающих день Страшного суда. Какую роль при этом играла личность собирателя сведений? И какова была сила традиционных представлений и общепринятых взглядов? Сумма вопросов, державших в напряжении христианский мир, позволяет представить, каким образом личный опыт путешественника смог превратиться в сведения, значимые для целого социума. Видимо, в то время вопрос о месте монголов в картине мира средневекового Запада входил в круг самых тревожных и нерешенных проблем. Что же интересовало европейцев в первую очередь?
В 1245 г. русский архиепископ Петр прибыл в резиденцию папы Римского перед открытием Лионского собора. Открывая собор, Иннокентий IV указал на пять главных бедствий христианского мира, одно из которых - монгольская угроза. Неудивительно, что архиепископ Петр, живой свидетель рокового жребия, нависшего над Европой, «муж честный, набожный и достойный доверия», был тщательно расспрошен политиками и богословами Италии и Франции. Он подтвердил наихудшие опасения курии: монголы готовятся к [45] «жестокой схватке с римлянами и другими латинянами» и им свыше предопределено подчинить себе весь мир. Архиепископ Петр на вопросы о деяниях монголов отвечай в следующем порядке: 1) о происхождении; 2) о вероисповедании; 3) о совершении религиозных обрядов; 4) об образе жизни; 5) о мощи; 6) о численности; 7) о намерении их; 8) о соблюдении договоров; 9) о приеме послов (Английские источники, с. 151-153, 180-182).
Иерархия вопросов имеет свою логику: средневековый человек воспринимал мир через призму священной триады, включавшей сотворение мира, земную историю и завершавшейся концом света. В вопросах, заданных архиепископу Петру, главенствует божественная тема, за ней следует глубокий интерес к образу жизни неизвестного народа и в конце вполне практические проблемы. Тема конца света займет особое место в этих расследованиях. Скорее всего, и от брата Иоанна, первого западного посланника к монголам, ждали ответа на те же самые вопросы. Опросник, в котором возвышенное и земное слились в едином познавательном порыве, позволяет проанализировать истинные интересы европейской элиты и приблизить современного читателя к пониманию главной цели путешествия францисканской миссии.
Потрясение, вызванное тем, что в Библии ничего не сказано о монголах, могло повлечь за собой кризис картины мира. Но этого не случилось. Средневековое мировосприятие отличалось цельностью: в любом событии земной истории виделся символ событий священной истории. Вторжения чужеземцев, равно как и природные катастрофы, не были исключением из этого ряда. Все повторялось от начала времен и на все была воля Божья. Чтобы оправдать ужасные ожидания и неминуемые бедствия, требовалось отыскать их прототип в прошлом. Древняя история сливалась с современной перед лицом божественной вечности. Архиепископ Петр, отвечая на вопрос о происхождении монголов, ссылается на «Откровение» Псевдо-Мефодия. Псевдо-Мефодий пророчествовал, что к скончанию времен явятся те, кого изгнал Гедеон, и пленят всю землю от востока до Евфрата и от Тигра до Понта Эвксинского (Черного моря), кроме Эфиопии 13. Откровение Псевдо-Мефодия приобрело свой особый смысл для [46] событий XIII в. «Неслыханная рать безбожных тартар» была признана моавитянами, бежавшими в глубокой древности от лица библейского Гедеона «до самых отдаленных областей востока и севера и осевших в месте ужасном и в пустыне необитаемой, что Этревом называется. И было у них двенадцать вождей, главного из которых звали Тартаркан. От него и они названы Тартарами <...> Они, хотя и были взращены в горах высочайших и почти недоступных, грубые, не признающие закона и дикие и воспитанные в пещерах и логовах львов и драконов, которых они изгнали, все же были подвержены соблазнам» (Английские источники, с. 180-182). И выйдя из-за гор с бесчисленными полчищами, они покорили тюрков, вавилонян и направили своих вождей против Руси, Польши и Венгрии. Благодаря пророческой силе слов Псевдо-Мефодия, соединились пространство и время иной эпохи с XIII столетием, и монголы обрели свое место в священной истории Запада. Временное событие перешло в вечность.
Рукописное наследство, дошедшее до нас от Средних веков, - История, запечатленная в летописях, памятных записях на полях священных книг, отчетах путешественников, - несет в себе представления и ценности, весьма отличающиеся от современных. Язык средневековья был знаковой системой, которая всякий раз особым образом расшифровывалась в зависимости от сферы человеческой деятельности. Монголов в Европе первоначально принимали либо за потомков десяти колен израилевых, ушедших за золотым тельцом и канувших в неизвестность, либо за другие библейские народы, исчезнувшие в древности. «Возникает все же сомнение, - писал Матфей Парижский о событиях 1240 г., - являются ли ими ныне вышедшие тартары, ибо они не говорят на еврейском языке, не знают закона Моисеева» (Английские источники, с. 138). Наиболее распространенное мнение связывало монголов с легендарными народами древности Гогом и Магогом, приход которых возвестит гибель мира. Послы Людовика IX на Восток, рассказывали, по словам Жуанвиля, следующее: «Они осведомились, как татары достигли такого могущества, что перебили и уничтожили столько людей, и позднее сообщили королю то, что узнали. Татары выходцы из обширных песчаных равнин, где ничего не произрастало. Эти равнины [47] начинались у подножья удивительно скалистых гор, что находятся на краю земли, на Востоке, и эти горы, как утверждают татары, никогда не преодолел ни один человек; и говорили они, что там обитает народ Гог и Магог, который должен выйти в конце света, когда явится Антихрист, дабы все разрушить» (Жуанвиль. § 473) 14. Таким образом, христианство вновь обнаружило - но уже за пределами своего опыта - границы воображаемого мира, география которого по-прежнему основывалась на Библии.
Интересно, что европейцам XIII столетия была известна оценка монголами своей экспансии как исполнения божественной воли и своеобразным образом учитывалась при описании азиатского вторжения. «Намерены они весь мир себе подчинить и предопределено свыше, что должны они весь мир за 39 лет опустошить, подтверждая это тем, что как некогда божественная кара очистила мир потопом, так и теперь нашествие их очистит этот мир разрушительным мечом» - свидетельствовал русский архиепископ Петр на Лионском соборе (Английские источники, с. 182). Средневековые люди Востока и Запада в равной мере верили в божественную предопределенность мировых событий. Рашид ад-Дин описывает любопытную ситуацию. После покорения Бухары Чингис-хан заставил явиться все население города на загородную площадь, где обычно совершались праздничные моления, взошел на кафедру мечети «и после изложения рассказа о противлении и вероломстве султана сказал: “О люди, знайте, что вы совершили великие проступки, а ваши вельможи - предводители грехов. Бойтесь меня! Основываясь на чем, я говорю эти слова? Потому что я - кара господня. Если бы с вашей [стороны] не были совершены великие грехи, великий господь не ниспослал бы на ваши головы мне подобной кары!”» (Рашид ад-Дин. Т. I. Кн. 2. С. 205).
Монголы в момент своего появления воспринимались на Западе как одно из проявлений гнева Божьего. Но благодаря хорошо налаженному сбору сведений в течение короткого промежутка времени произойдет демифологизация образа монголов. Наступит период контактов, торгового обмена и даже совместных проектов по освобождению Святой земли, а в XIV в. в Европе уже появятся сочинения, [48] идеализирующие добрые нравы и обычаи кочевников Великой степи 15. Все это свидетельствует об известной условности и переменчивости человеческих оценок, определяемых в конечном счете общепринятым видением мира. В таком случае история диалога двух великих культур представляется взаимным отражением в символических зеркалах. Истинным знаком времени оставались жажда экспансии и интерес к народам, обитающих в чуждых пространствах.
«Казалось бы, христианство XIII века хотело выйти из своих границ. Оно начало заменять идею крестового похода идеей миссии и вроде было готово открыть объятия всему миру», - пишет Жак Ле Гофф. И тем не менее христианская Европа оставалась замкнутым сообществом 16. Оно либо отвергало, либо держало вне своих границ пестрый мир язычников. Нехристианин не был по-настоящему человеком. С появлением на культурном горизонте западного мира нового народа - монголов - встал вопрос о вероисповедании последних. Архиепископ Петр «ответил, что они веруют в единого владыку мира; поэтому, когда направляли к рутенам [русским] посольство, поручили обратиться с такими словами: “Бог и сын его - на небе, Чиркан [Чингис-хан] - на земле”» (Английские источники, с. 181). В донесении другого очевидца о религии монголов сказано, «что они верят, что есть один бог, и имеют свои обряды, которые всеми должны соблюдаться под угрозой наказания» (Английские источники, с. 161). Известия о «едином боге монголов» дали необычайный толчок одному из наиболее любопытных мифов средневекового Запада - легенде о пресвитере Иоанне, таинственном христианском государе, чье могущественное царство европейцы искали в Азии.
продолжение http://metafor-7.livejournal.com/121472.html