блаженные семидесятые...
Я их застала на хвосте, на самом последнем хвостике, махнувшем в восьмидесятых.
Сначала была мартовская Вена, где по вполне ощутимому холодку народ ходил в расстегнутых куртках и без шапок, а по вечерам еще и с воздушными шариками, и с улыбками.
Потом Рим с кошками, шляющимися по Колизею, в который пускали тогда бесплатно, с фонтаном Треви, куда можно было опустить ноги и не услышать тут же полицейского свистка. Правда, полиция была страшноватая. Однажды на наших глазах на Навоне похватали каких-то ребят, видимо, по подозрению в терроризме. Смотреть было жутко - выворачивали руки, выбили фотоаппарат у кого-то из зрителей, но все же сумели не задавить пуделя, метнувшегося под колеса мотоцикла.
В городке Ладисполи под Римом на платформе валялись смятые пустые пачки из-под "беломора", а старушка, высунувшаяся из окна, отвечала "Чаво?" на с великим трудом построенную по-итальянски фразу. Там ждали виз в разные страны русские эмигранты.
В городке Черветери, рядом с которым недораскопанное этрусское кладбище, другая высунувшаяся из окна старушка на вопрос о том, какого древнего времени этот городок, отвечала, не вдаваясь в подробности, "molto vecchia".
И было совершенно безумное, сильнейшее ощущение свободы. Оно было просто во всем - в одежде, в праве плюхаться на улице на любые ступеньки, в бормотанье "к всечеловеческим, яснеющим в Тоскане", глядя сверху на Флоренцию.
С какой радостью я впервые купила себе облегающие трикотажные штаны - это были рейтузы моего детства, только яркие. Но в рейтузах нельзя было ходить по улице! И как здорово было сидеть на ночью на ступеньках флорентийского собора!
Потом нам дали визу в Америку, и мы уехали. В Америке тогда президентствовал Картер. Его портрет висел на почте - у него была славная улыбка и человеческий вид. Он не боролся ни против абортов, ни против гомосексуалистов, в интервью журналу "плэйбой" он крайне неосмотрительно ответил на вопрос о супружеской измене, сказав "кто же в мыслях не изменял?". Он всерьез говорил о правах человека и наверняка боролся бы за право выезда из Советского Союза кого угодно, но тут было дохлое дело - Советский Союз торговал только евреями и художниками, которых тоже записывал в евреев.
Этот громадный устало-тоталитарный Советский Союз служил тогда Западу отрицательным примером, поддерживал своим существованием западные свободы. Советский Союз давил и не пущал, Запад приглашал, принимал и ничего не требовал.
Через год жизни в Америке мы поехали в Европу на каникулы. Этот первый год эмиграции был годом чудовищной ностальгии, мы думали, что по России, а оказалось, что по Европе.
Мы ездили по Франции автостопом. Бельгийский шофер грузовика порывался сделать крюк и свозить нас в итальянские Альпы посмотреть на Monte Rosa, но у нас не было итальянских виз. Он рассказывал про своего сына-коммуниста и кормил нас обедом в ресторанчике для дальнобойщиков. На театральном фестивале в Авиньоне, где мы ночевали на травке на берегу Роны, была средневековая карнавальная толпа - люди, собаки, мим перед папским дворцом и Шекспир во дворике. А утром заспанные головы поднимались над бортиками неработающих фонтанов.
Около Pont du Gard не было сувенирных киосков, на Луаре не было толпы, а в деревне Chamrousse около Les Houches под Монбланом не было электричества, и воду брали на колонке. Ночью дверь в дом плотно закрывали, чтобы не забрел лис. Впрочем, электричество сейчас есть, а лисы безусловно заходят, их свет не смушает, так что тут уж - никаких причин для ностальгии.
На следующее лето у нас уже были итальянские визы. В кемпинге на Lago Maggiore на стенке висел запрет на политические дискуссии, вероятно, чтобы предохранить участников от упадания в воду. В Венеции на вокзале утром стояла гигантская очередь в камеру хранения - народ сдавал рюкзаки, вечером такая же очередь - народ забирал рюкзаки и устраивался на ночевку на вокзальной площади. Предусмотрительные немцы, которым я позавидовала, варили на примусе кашу. В 6 утра пришел полицейский и громко захлопал в ладоши - туристам с первых утренних поездов не пристало пробираться между простертыми телами!
Во Флоренции местом ночлега служил просторный газон перед вокзалом. Там поднимать людей было проще - достаточно было служителю поиграть немного шлангом.
А потом Советский Союз кончился, и, увы, у Запада исчез показательный дурной пример. Не надо больше предоставлять визы всем желающим, чтобы доказать, что у нас свобода передвижения, можно не пускать людей по приглашению. Много чего - можно! Стали меньше говорить о правах и больше о государстве. В Америке стал Буш с моральными ценностями - изжеванными и тупыми. Интересно вот, это в скобках, напечатали бы сейчас "Лолиту", или посадили бы автора в тюрьму за педофилию? Пари?
Во всем мире исчезли новизна и радость недавно завоеванной свободы, увеличилось число "приличных" туристов, которые покупают сувениры, так что увеличилось и количество сувениров, еще увеличилось число менеджеров. Получить университетскую работу стало намного труднее, как и любую не управленческую. Большинство crackpots старше среднего возраста, и встречаешь иногда на улице мужиков с седыми полыселыми хвостиками.
В конце восьмидесятых закончились семидесятые, те семидесятые, которые результат и вершина шестидесятых.
Если честно, очень многие их достижения, конечно, остались, но еще и пустота, которая неизвестно чем заполнится.
Сначала была мартовская Вена, где по вполне ощутимому холодку народ ходил в расстегнутых куртках и без шапок, а по вечерам еще и с воздушными шариками, и с улыбками.
Потом Рим с кошками, шляющимися по Колизею, в который пускали тогда бесплатно, с фонтаном Треви, куда можно было опустить ноги и не услышать тут же полицейского свистка. Правда, полиция была страшноватая. Однажды на наших глазах на Навоне похватали каких-то ребят, видимо, по подозрению в терроризме. Смотреть было жутко - выворачивали руки, выбили фотоаппарат у кого-то из зрителей, но все же сумели не задавить пуделя, метнувшегося под колеса мотоцикла.
В городке Ладисполи под Римом на платформе валялись смятые пустые пачки из-под "беломора", а старушка, высунувшаяся из окна, отвечала "Чаво?" на с великим трудом построенную по-итальянски фразу. Там ждали виз в разные страны русские эмигранты.
В городке Черветери, рядом с которым недораскопанное этрусское кладбище, другая высунувшаяся из окна старушка на вопрос о том, какого древнего времени этот городок, отвечала, не вдаваясь в подробности, "molto vecchia".
И было совершенно безумное, сильнейшее ощущение свободы. Оно было просто во всем - в одежде, в праве плюхаться на улице на любые ступеньки, в бормотанье "к всечеловеческим, яснеющим в Тоскане", глядя сверху на Флоренцию.
С какой радостью я впервые купила себе облегающие трикотажные штаны - это были рейтузы моего детства, только яркие. Но в рейтузах нельзя было ходить по улице! И как здорово было сидеть на ночью на ступеньках флорентийского собора!
Потом нам дали визу в Америку, и мы уехали. В Америке тогда президентствовал Картер. Его портрет висел на почте - у него была славная улыбка и человеческий вид. Он не боролся ни против абортов, ни против гомосексуалистов, в интервью журналу "плэйбой" он крайне неосмотрительно ответил на вопрос о супружеской измене, сказав "кто же в мыслях не изменял?". Он всерьез говорил о правах человека и наверняка боролся бы за право выезда из Советского Союза кого угодно, но тут было дохлое дело - Советский Союз торговал только евреями и художниками, которых тоже записывал в евреев.
Этот громадный устало-тоталитарный Советский Союз служил тогда Западу отрицательным примером, поддерживал своим существованием западные свободы. Советский Союз давил и не пущал, Запад приглашал, принимал и ничего не требовал.
Через год жизни в Америке мы поехали в Европу на каникулы. Этот первый год эмиграции был годом чудовищной ностальгии, мы думали, что по России, а оказалось, что по Европе.
Мы ездили по Франции автостопом. Бельгийский шофер грузовика порывался сделать крюк и свозить нас в итальянские Альпы посмотреть на Monte Rosa, но у нас не было итальянских виз. Он рассказывал про своего сына-коммуниста и кормил нас обедом в ресторанчике для дальнобойщиков. На театральном фестивале в Авиньоне, где мы ночевали на травке на берегу Роны, была средневековая карнавальная толпа - люди, собаки, мим перед папским дворцом и Шекспир во дворике. А утром заспанные головы поднимались над бортиками неработающих фонтанов.
Около Pont du Gard не было сувенирных киосков, на Луаре не было толпы, а в деревне Chamrousse около Les Houches под Монбланом не было электричества, и воду брали на колонке. Ночью дверь в дом плотно закрывали, чтобы не забрел лис. Впрочем, электричество сейчас есть, а лисы безусловно заходят, их свет не смушает, так что тут уж - никаких причин для ностальгии.
На следующее лето у нас уже были итальянские визы. В кемпинге на Lago Maggiore на стенке висел запрет на политические дискуссии, вероятно, чтобы предохранить участников от упадания в воду. В Венеции на вокзале утром стояла гигантская очередь в камеру хранения - народ сдавал рюкзаки, вечером такая же очередь - народ забирал рюкзаки и устраивался на ночевку на вокзальной площади. Предусмотрительные немцы, которым я позавидовала, варили на примусе кашу. В 6 утра пришел полицейский и громко захлопал в ладоши - туристам с первых утренних поездов не пристало пробираться между простертыми телами!
Во Флоренции местом ночлега служил просторный газон перед вокзалом. Там поднимать людей было проще - достаточно было служителю поиграть немного шлангом.
А потом Советский Союз кончился, и, увы, у Запада исчез показательный дурной пример. Не надо больше предоставлять визы всем желающим, чтобы доказать, что у нас свобода передвижения, можно не пускать людей по приглашению. Много чего - можно! Стали меньше говорить о правах и больше о государстве. В Америке стал Буш с моральными ценностями - изжеванными и тупыми. Интересно вот, это в скобках, напечатали бы сейчас "Лолиту", или посадили бы автора в тюрьму за педофилию? Пари?
Во всем мире исчезли новизна и радость недавно завоеванной свободы, увеличилось число "приличных" туристов, которые покупают сувениры, так что увеличилось и количество сувениров, еще увеличилось число менеджеров. Получить университетскую работу стало намного труднее, как и любую не управленческую. Большинство crackpots старше среднего возраста, и встречаешь иногда на улице мужиков с седыми полыселыми хвостиками.
В конце восьмидесятых закончились семидесятые, те семидесятые, которые результат и вершина шестидесятых.
Если честно, очень многие их достижения, конечно, остались, но еще и пустота, которая неизвестно чем заполнится.