Метафизика грозы
Гроза есть тот самый феномен природы, который соединяет и превосходит в себе символизм Света и символизм Тьмы.
Александр Елисеев
"Вещи зримые суть символы вещей незримых" - это утверждение Св. Дионисия Ареопагита представляет собой абсолютный императив для каждого человека Традиции. Исходя из такого отношения к реальности мы прямо-таки обязаны осознать, что любое природное явление есть символ метафизической реальности (вернее сверх-реальности), символ, который предметно содержит символизируемое, но не отождествляется с ним.
В этой оптике феномен Грозы обладает особым символизмом - он полнее и сильнее всего выражает сверх-реальность Бога, его запредельность и высшую неоднозначность. Таким символизмом не обладает физический, солнечный свет, который многие эзотерические символисты склонны считать наипервейшим образом Божественной благости и могущества. Дело в том, что Свет, несмотря на всю свою символическую мощь, является противоположностью Тьмы, тогда как истинное могущество, пользуясь словами Эволы находится не "напротив", а "над". Поэтому основным символом Божества (естественно, применительно к области природных явлений) следует считать то природное действо, которое превосходило бы и Свет, и Тьму, соединяя их, в то же время, в некоем диалектическом синтезе.
Многим покажется "еретическим" и даже "сатанинским" рассуждение о положительном значении Тьмы, тем более, что речь идет о символе Бога, следовательно, в рамках такого подхода, Тьма должна содержаться в Нем также, как и Свет. Вместе с тем, православные богословы писали не только о Свете Божества ("Свете Фаворском"), но и "Божественном мраке" или "тьме, превышающей свет" (особенно часто данный образ встречается в писаниях Св. Дионисия Ареопагита и Св. Григория Нисского). Под этой Тьмой они подразумевали сущность ("усию") Бога, некую непознаваемую его сторону, "интимно" закрытую для созерцателей Божественного. Она "темна" и "мрачна" именно в силу своей закрытости, но она же и "выходит из себя" посредством Света - творящих Божественных энергий ("идей-волений", "мыслей", "логосов"), которые уже поддаются сверх-чувственному познанию и созерцанию. Более того, здесь мы имеем дело с познанием в высшей степени реальным и предметным, познанием, предполагающим соединение с Божеством и обретения статуса "бога по благодати" или "бога по усыновлению".
Если бы Бог был только Светом, то познающий Его и соединяющийся с Ним человек просто-напросто растворился бы в безбрежном океане Абсолютного, потеряв свою самость и обесценив бы тем самым свое сотворение. Поэтому в Боге есть и "темная" сторона, недоступная духовному взору мистика.
Конечно, говоря о положительном значении над-физической Тьмы мы ни в коем случае не отождествляем ее с Тьмой под-физической, именуемой в Традиции "тьмой внешней". Последняя есть регион небытия, крайняя периферия тварных миров, характеризующаяся "истощением" всего созданного. Она, непознаваемая в силу своей "ничтойности", является как бы пародией на высшую и спасительную непознаваемость Божественной Тьмы. И точно также есть пародия на высший Божественный Свет. Под ней мы подразумеваем ложный, обольстительный "свет", в котором любят появляются демоны, выдающие себя за светлых ангелов Божиих (православные аскеты выработали богатейшую практику различения истинного и ложного света).
Исходя из всего сказанного можно сделать вывод о том, что Гроза как раз и есть тот самый феномен природы, который соединяет и превосходит в себе символизм Света и символизм Тьмы. Действительно, освещающий и разящий луч молнии исходит именно из небесного мрака туч подобно тому, как Свет Божества исходит (равночестно от Трех Ипостасей) из Его Мрака. Причем Божественный Свет не только творит, поддерживает и направляет, но и карает (Св. Григорий Богослов писал: "Огнем явится Он к тому, кто не признал его как Свет").
Отметим, что Гроза вообще обладает своего рода универсальным символизмом. Помимо Света и Тьмы, она еще соединяет Огонь и Воду, то есть два наиболее противоположных космических элемента. При этом, во время Грозы, тучи разносятся ветром (элемент Воздуха) и оплодотворяют почву (элемент Земли). Таким образом налицо универсальное соединение всех четырех стихий в феномене Грозы, который опять же символизирует собой Божество, все в Себя объединяющее и все Собой направляющее.
Теперь попробуем переместить символизм Грозы в плоскость русской национальной метафизики. Внимательное рассмотрение нашей истории убеждает в том, что русские - нация Грозы, что они вмещают всю полноту данного символа.
Основы нашего национального характера сложились еще в языческий период, и надо заметить, они вполне соответствовали радикальному "эсхатологизму" победившего позднее христианства, которое устремлено к Огненному преображению мира и которое жаждет скачка в Царство Света. Христианин смотрит на Бога, как на Грозу и его взору представляется такая картина: из Высшей Тьмы (закрытой от взоров людских) бьет разящая и освещающая Молния Высшего Света, звучат Громовые Глаголы, льется оплодотворяющий Дождь. Для него Божество и темно, и светло, оно дарит свой Свет, но сохраняет в Высшей Тьме свою сущность и свое Я - тем самым сохраняя сущность и Я человека. Христианство радикально и бескомпромиссно отстаивает идею "предметного" и "вещного" соединения с Богом при сохранении личности человека. Оно дистанцируется и от креационистов, резко отделяющих Творца от творения, и от манифестанционалистов, их отождествляющих. Христианство - это и горячая вера в Бога, и героическая, арийская по сути, защита свободы воли, личности. Не безликого индивидуума буржуазной цивилизации с его жалкими "правами", а именно личности - образа и подобия Божьего, того, кто должен соделаться богом (по усыновлению), подобно тому как Бог соделалася человеком (Св. Афанасий Александрийский). Сущность человека и сущность Бога ("тьма превышающая свет") сохраняют здесь суверенитет, хотя и соединены в личности Спасителя ("неразрывно и неслиянно").
В славянском язычестве символизм Грозы более натуралистичен и в силу этого менее возвышен. Однако, из всех других версий язычества "славизм" дальше всех проник к архетипическим глубинам Грозы. Исследователи индоевропейской мифологии пришли к выводу о существовании ее "основного", грозового Мифа, повествующего о схватке Бога-Громовержца и Его Противника - змеевидного бога подземелий. Громовержец персонифицирует в системе данного Мифа разрушение, преодоление, снятие ветхого мира, Огненное его преображение. Противник же персонифицирует начало сохранения этого мира. Во время схватки Громовержец освобождает похищенные Противником воды и скот, которые символизируют хаос и души людей. Ветхость мира гибнет в буйстве огня и воды, а освобожденные души людей устремляются из подземной Нави, из царства теней к высшим небесам, к Богу. Гроза рассматривалась древними арийцами именно как образ (вернее прообраз) последней эсхатологической Битвы, которая окончится большим скачком из царства тлена в царство бессмертия. И у славян, как уверяют исследователи, этот Миф сохранился более всего - несмотря на то даже, что дошел он, по преимуществу, в фольклоре, а не в "классической" мифологии.
Кроме того, славянское язычество знало двух Громовержцев, считая одного из них - Рода - Творцом и Единым Богом (все другие боги были лишь его эманациями), а другого - Перуна - Небесным Воителем. В фольклоре содержится рассказ о противостоянии Творца-Громовержца с Чернобогом, в нем непосредственное сражение с силами зла поручено заоблачному полководцу - второму "громовику", которого первый создает ударом палицы о небесный камень. Тут весьма любопытна параллель с христианством, где непосредственным противником сатаны выступает архистратиг Михаил Архангел. Христианство всегда возражало против "манихейского" уравнения Бога и дьявола, добра и зла - борьбу с павшим духом должен вести тоже дух, только благой. Примерно также обстояли дела и славянском язычестве, отказавшимся уравнивать Творца и злое "божество", борьбу с которым вел Перун, бывший эманацией Рода - первой, главной (в фольклоре он "проявляется" прежде всех иных "младших" богов), но все же эманацией. Перун занимает основное место в славянской Троице (Сварог - Велес - Перун). Если Сварог-Кузнец, то есть "демиург", персонифицирует творящее начало, а Велес - сохраняющее, то второй Громовержец завершает становление мира, переводя его в Иное, Световое состояние посредством своего преображающего Огня. Вот почему почитание двух Громовиков прямо указывает на поразительный "архаизм" славяно-русского язычества, на максимальную его близость к изначальному гиперборейскому культу кристианства (арктической религии Криста), которое предшествовало паганизации (заключавшейся, прежде всего, в обожествлении природы, т. е. в абсолютизации сохраняющего начала) северной расы.
В других арийских традициях грозовой эсхатологизм выражен гораздо слабее.
Ближе всего, в этом плане, к славянам стоят балты, "основной миф" у них сохранился великолепно (многие исследователи полагают, что славяне сыграли огромную роль в этногенезе балтов). Однако, в балтской традиции нет культа первого громовика Рода, здесь присутствует один лишь Перун - Перкунас, Перкунс. Очевидно, гиперборейское эсхатологическое знание сохранилось у балтов только на втором, низшем уровне.
О двух Громовержцах отлично знали индоарии - у них они назывались Рудрой (Шивой) и Индрой. "Основной миф" в индоарийской традиции сохранился неплохо, но все же не так полно, как у славян и балтов - Громовержец-Индра здесь борется всего лишь с демоном Валу, похитившим скот и людей. Идея диалектического противостояния двух Божественных начал в индийской мифологии подменяется борьбой злых и добрых сил. А между тем, изначальная северная традиция не выступала против сохраняющего начала, она акцентировала внимание на его исчерпанность в конце времен, на приоритет эсхатологии перед, условно говоря, космологией. Зло начинается тогда, когда происходит абсолютизация последней в ущерб первой.
Еще хуже обстоят дела с "верховничеством" Рода-Рудры. Его роль в индоарийской мифологии, конечно, огромна, но, в большинстве случаев он уступает место Индре, Варуне, Вишну, Брахме. Только в шиваизме его первенство обозначено вполне четко и однозначно, что свидетельствует о наибольшей близости этого направления к полярной, нордической основе арийства.
Таким образом индоарийская традиция демонстрирует значительное искажение гиперборейской архетипической теогонии.
У соседних индоарийцам иранцев грозовой символизм сводится к возвеличиванию Огня и Света, однако, сама Гроза и грозовые божества присутствуют мало. Верховный бог Ахура-Мазда все-таки больше световое божество, которое, в огромном количестве случаев, уравнивается со злым духом Ангро-Манью. В мифологии зерванистов (по всем признакам более древней, чем мифология зороастрийцев) и Ахура-Мазда, и Ангро-Манью вообще считаются сыновьями-близнецами Бога Времени Зервана, то есть принадлежат ко второму поколению богов. Кстати заглянув в этимологические словари любой может убедиться в том, что одним из значений слова "род" является "время": "По летех и по роде мнозе взниче Моисии…", "Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах…", и т. д. (Словарь русского языка XI - XVII вв. // Под ред. Г. А. Богатовой. М., 1997. С. 182).
Время понималось древними не как смена прошлого, настоящего и будущего, а как отрицание Настоящим (то есть Истинным, Бытийным) небытийного - прошедшего (того чего уже нет), и будущего (того, чего еще нет). Все процессы и явления, все предметы пожираются Временем, переводятся из будущего в прошлое, и по-настоящему реален лишь неуловимый миг Вечного Настоящего, которое и есть "самое само" любой "вещи", тот Исток из коего оно возникло. Показателен образ Сатурна-Кроноса, пожирающего своих детей. Если отвлечься от мифологического натурализма, смущающего современных наблюдателей своей "кровожадностью", перед нами окажется картина типичной Богореализации (соединения с Абсолютом): порожденные божеством Времени возвращаются к своему Истоку. Не случайно, к слову сказать, православные богословы именовали время "движущейся вечностью".
Тут необходимо подробнее охарактеризовать (на предмет грозового символизма) уже затронутую нами античную традицию. В ней наличествуют ярчайшие образцы Громовержцев - Зевса и Юпитера, верховных богов греческого и римского пантеонов. Но сразу бросается в глаза то, что тот же Зевс является младшим богом третьего поколения. А старший бог Уран и его сын Кронос не наделены никакими грозовыми функциями, тогда как по простейшей логике иметь ее должны. Это косвенно подтверждается и тем, что имя "Зевс" ("Диус") означает "светлое небо" (восходя к праиндоевропейскому "deiuo" - "дневное сияющее небо") и больше подходит к старшему божеству, персонифицирующему Небо. Складывается впечатление, что "младший" Зевс присвоил себе имя "старшего" Урана.
Столь же "детективная" история произошла и с Кроносом, богом Времени (ср. "род" - "время"), который также, как и славянский Род был еще и богом плодородия и изобилия. Сверх того, Кронос считался царем Золотого Века, что опять-таки указывает на его изначальность. Но и Кронос чужд грозового символизма. В то же время есть некие глухие намеки на то, что он обладал громовыми функциями. Его аналоги - римский Сатурн и этрусский Сатре (тоже царь Золотого Века) носит имя, связанное с грозовой терминологией. Оно близко к славяно-русскому "стри"-"стре", означающему "стрелу-молнию" (русское "стрела" в значении "молния", словен. "strela" - "стрела", "молния"; "strela" в том же значении). Здесь также имеет место быть близость к имени древнерусского языческого бога Стрибога, которое многие исследователи (например, академик Б. Рыбаков) считают одним из имен Рода.
Складывается впечатление, что некогда единый греческий Громовержец-Верховник был "расщеплен" на два божества (Урана и Кроноса), при этом лишившись своих грозовых функций, которые "узурпировал" (вместе с именем) второй Громовержец. Вывод из этого может быть только один, несмотря на яркость мифологических образов, античная традиция подверглась сильнейшим искажениям.
Эти же искажения прослеживаются и на примере скандинавской мифологии, повествующей лишь об одном Громовержце - Торе (аналоге нашего Перуна). Основной Миф у скандинавов расщеплен на два самостоятельных сюжета. Один из них рассказывает о схватке Тора с мировым змеем Ермунгандом, находящимся в океане. Это противостояние напоминает о змеевидной форме Велеса, но очевидно, что в данном случае все опять сведено к битве с инферно. Второй "сюжет" - соперничество Тора и Одина, которого можно считать аналогом Велеса. Как и жреческий бог Велес, Один предстает божественным магом, шаманом. Подобно римскому Меркурию (чье тождество с Велесом очевидно) Одину посвящен вторник. И также, как и Велесу Одину (в лице континентально-германского Вотана) оставлялся пучок хлебных колосьев. Тем не менее, в скандинавской среде на образ бога-жреца наложился образ бога-воина, и Один выступает в качестве покровителя кшатриев, тем самым "узурпировав" функции Громовержца-Тора.
В мире скандинавских мифов, впрочем, обитает и аналог Рода - Фрейр. Как и Род он связан с плодородием и рождением вообще - сама за себя говорит его фаллическая форма (ее же имели Род и Рудра - Шива-лингам). Кроме того, Фрейр связан с изначальной, полярно-героической тематикой. Он является владельцем чудесного вепря Гуллинбурсти, а вепрь - символическое животное Гипербореи, которая еще известна, как Вара и Вараха ("Земля Кабана"). Рудра-Шива зовется в индо-арийской традиции "красным вепрем небес" и вдобавок ко всему еще и четко ориентирован на Север. Но при всем при том Фрейр лишен каких-либо грозовых функций. Не следует забывать о том, что Фрейр принадлежит к божественному клану ванов, которые изображены пришельцами, чужаками, некогда воевавшими с кланом асов. Здесь можно увидеть наслоение на миф этногенетических реалий. Имя "ван" указывает на этноним "венеты-венеды" - характерно, что арабы называли земли венетов-вятичей "землей Вантит". Скорее всего, в древности имела место миграция части праславян-венетов в Скандинавию: этими-то венетами-ванами и был усилен культ Фрейра, занявшего третьего место в скандинавской иерархии божеств, однако, лишившегося своих грозовых качеств.
Так что именно праславяне, русы полнее всего выразили сверх-значимый архетип Грозы. Даже и само имя "рус" этимологически связано с грозовой, небесно-огненной тематикой. "Русские" значит "красные" (точнее - "темно-красные"), "огненные". В словаре А. Г. Преображенского "рус(ъ) ("руса", "русо", "русый") означает "темнорыжий", "коричневатый" (о волосах). Ему соответствуют укр. "русый", бел. и серб. "рус", словац. "rus", "rosa", "rusa glava", чеш. "rusu". М. Фасмер приводит словен. "rus" в значении "красный". О "красном" значении слова "русъ" сообщал в своем словаре И. И. Срезневский. Связь слов "рус" и "красный" прослеживается и вне славянских языков, указывая на индлевропейские истоки данного феномена. Пример - латыш. "russys" ("кроваво-красный"), "rusa" ("ржавчина"), лит. "rusvas" ("темнокрасный"), латин. "russeus", "russys" ("красный", "рыжий").
И при всем при том имя "рус" следует поставить в один ряд со словами "родрый" ("красный"), "рдеть" ("краснеть"), "рудый" ("рыжий", "красный"), "руда" (диалектное обозначение крови) - "родриа" ("молния") - "род" (словом, имеющим около двух десятков значений, среди которых есть и "огненные"). Далее (от слов с корнями "рус-рос" и "руд-род") надо провести цепочку к словам "рота" и "ряд", чьи значения сводятся к теме "порядка", "упорядочения". Так, слова "рота" означало "клятву", "договор", ну а "ряд", как очевидно любому и сразу, означал "порядок". Основа "р-та" ("р-д") позволяет сопоставить соответствующую славяно-русскую терминологию с индоевропейской. Здесь нужно вспомнить об индоарийском слове "рита" (ср. с "рота"), употребляющимся для обозначения универсального космического Закона, а также с древнеиранским "арта" (замена "ар" - "ра"), которое употреблялось в том же значении.
Последнее слово немедленно заставляет вспомнить об артеле, представлявшей собой хозяйственное объединение на основе корпоративного договора.
Арабские авторы говорили о наличии трех территорий расселения восточных славян - Куяве (Киевской земле), Славии (Новгородско-Ладожской земле) и Артании. Последнюю многие исследователи отождествляют со знаменитым "островом русов", являвшимся крупнейшей военно-морской базой Древней Руси. Мне уже приходилось (в работах "Русы - люди меча" и "Древние русы - народ и каста") отстаивать точку зрения, согласно которой, этноним "рус" произошел от названия особой воинской ("казачьей") касты, этимологически связанного с красным цветом - цветом воинов, бояр, князей. Этот цвет выражал и кровь, пролитую в боях, и небесный разящий огонь (ср. "рус" и "руд": слово "руда" в некоторых русских диалектах обозначала кровь). В "Русской правде" "русины" характеризовались именно как социальная группа, "дружинно-торговый класс" (по выражению Г. Лебедева). Таковой же они предстают в арабских текстах. Очевидно выходцы с острова русов и дали свое имя державе полян, которая приблизительно в середине 1 тыс. н. э. стала "Киевской Русью" ("поляне, ныне зовомые русь"). В этом случае приведенное выше предположение о тождестве слов "род", "ряд", "рота" и "арта" получает еще один аргумент "за".
Необходимо еще и вспомнить о том, что русы (росы) именовались также "рутенами" и "ротальцами", а Никоновская летопись дает совсем оригинальную форму интересующего нас этнонима - "родии".
В принципе можно выделить два основных значения "русской" этимологии - одно связано с Грозой, другое - с Порядком. Вместе же эти два значения восходят (и в этимологическом, и смысловом планах) к одному и тому же религиозному истоку, что неудивительно, ведь славяне представляли Абсолют, Единого Бога как Громовержца. Следовательно и космический Порядок (и порядок "вообще") также отождествлялся ими с Грозой. Поэтому русских можно с полным основанием назвать нацией Грозы, родом воинов-кшатриев ("красных"), этносом Порядка. Русские - люди Огня, Грома, Молнии, Меча, Клятвы. Они избранники Божьи, максимально уподобившиеся Его природному символу, указывающему на просветляющий и карающий лики Божества, несущего огненное разрушение во имя светового порядка.
Этот символизм русской нации ничуть не исчез после христианизации, просто он очистился от всего паганистского, слишком натуралистического. Уже в Христовой Руси огромнейшее развитие получил "культ" святого пророка Илии Фесвитянина, как бы заменившего собой Перуна. Русские представляли Илию небесным воином, мчащимся по небу на огненной колеснице и сражающегося посредством молний с бесчисленными легионами демонов (напомним, что именно вокруг собора св. Илии группировалась одна из первых русских христианских общин, ядром которой были воины-варяги).
Такое почитание крайне показательно. Илия - сверх-значимая в христианской мистике фигура. Прежде всего, это образец консервативного революционера, воинствующего фундаменталиста. В древнем Израиле им было поднято духовное и политическое восстание против жрецов Ваала, сумевших привлечь на свою сторону царя Ахава. В ходе этого восстания Илия воинствует как Духом, так и Мечом (во втором случае он лично убивает четыреста пятьдесят жрецов) (1). Он использует свою силу чудодея и демонстрирует власть над водами, чрезвычайно напоминая при этом индоевропейского Громовержца. Потрясает, что оккультно-метафизический "противник" Илии Ваал своим именем напоминает о Велесе (Вал-Вел). Имя этих двух божеств погружается в глубины древности, и, в конечном счете, восходит к прандоевропейскому "uel" (2).
(1) Взятый на небо живым (наивысшая степень инициации в дохристианский период) Илия ждет конца времен, чтобы вернуться в мир и снова выступить в качестве консервативного революционера. Вместе с Енохом он будет обличать пришедшего в мир Антихриста и примет мученическую, героическую смерть от "сына погибели".
(2) И в то же время, чуждый иудеям Ваал, на своей "родной", западносемитской почве выступает как Громовержец. Получается. что попав в ветхозаветный Израиль западносемитский громовик обретает черты противника Громовержца, как бы сближая библейскую мифологию с индоевропейской. Иначе говоря, Ваал, считающийся в западносемитской среде грозовым божеством, в среде ветхозаветной таковым не считался - так же, как не считался он таковым и среде индоевропейской. Это еще раз заставляет задуматься над сходством многих сюжетов Ветхого завета и арийской дохристианской мифологии.
Близость представляется еще большей, когда задумаешься над образом Елисея, чье имя также указывает на имя Противника: достаточно сравнить "Елисей" и "uel" (Кстати, подобно Велесу, Елисей имеет в качестве "сопутствующего", "символического" животного медведя, что прослеживается в сюжете о двух медведицах, отомстивших за пророка.) И если Ваал и его служители символизируют негативную сторону Противника, сохраняющего ветхий мир и препятствующего огненному его преображению, то Елисей, напротив, символизирует благую сторону, противостоящую хаосу и сдерживающую буйство вод - до поры до времени.
Возвращаясь к образу св. Илии отметим, что его почитание русскими христианами лишний раз свидетельствует о сакральном максимализме и эсхатологической миссии России, о ее экстемальной приближенности к страшному и прекрасному эсхатологизму Грозы. Как и пророк-революционер Илия, русские станут в авангарде сил Грозы, противостоящих дьяволочеловечеству Антихриста.
В русской мифологии и истории (а очень часто они мистическим образом сливаются воедино) встречаются фигуры, которые "воспроизводят" архетип двух громовержцев - языческого и христианского. Такой фигурой был, например, св. Илья Муромец - реальная, "историческая" фигура, известная именно по былинным мифам. Исследователи согласно утверждают, что образ муромского богатыря чрезвычайно близок к образу Перуна и образу пророка Илии. Последнее даже более интересно. Сразу обращает на себя внимание революционность Муромца, хранящего верность православию, но в то же время громящего церкви во главе "голей кабацких" и часто возражающего князю. Здесь отчетливо виден "священный бунт" против теплохладности и фарисейства основной массы "верующих", которых надо встряхивать "Божественной провокацией", героическим юродством. В данном случае Илья Муромский крайне близок к ветхозаветному максималисту Илье Фесвитянину.
Иван Грозный тоже являет собой образ громовержца, что видно хотя бы из его имени. Как и Фесвитянин, он уничтожает врагов Веры в огромном множестве, как и Муромец, он восстает против теплохладности боярских "радетелей старины" и практикует юродство. Иоанн Васильевич лично написал "Канон Ангелу Грозному", в котором он прославляет архангела Михаила, ведущего огненную войну с сатаной. В деятельности Грозного Царя отчетливо прослеживается грозовой, огненный эсхатологизм (см. Елисеев А. В. Опричная эсхатология Грозного Царя // "Царский опричник", № 20 ).
Архетип ветхозаветного революционера также воспроизводится в фигуре Императора Петра Великого. Это тонко подмечено исследователем-метафизиком Георгием Павловичем. "В определенном смысле, - отмечает он, - символика Ильи-пророка (равно как и Перуна-императора) отражена в знаменитом Медном всаднике, подножием которого служит "гром-камень"…" камень действительно является именно громовым символом, что, сразу же обращает внимание на имя - "Петр" ("камень").
И уже на архетип Илии Муромца прямо указывает "корабельная символика" Петербурга. В русских былинах великий богатырь изображен еще и великим мореплавателем. Одна из них ("Илья муромец с Добрыней на Соколе-корабле") повествует о том, как Илья плавает (в качестве хозяина) на гигантском корабле, на котором находятся "три церкви соборные…, … три монастыря, три почесные…". Ясно, что былина доносит до нас образ корабля-церкви, корабля-города, корабля-острова, сохраняющего Традицию и Порядок посреди вод инфернального хаоса. Таким же городом и является Петербург, основанный Великим Петром как гиперборейский, северный центр, грозно стоящий на защите Святой Империи.
Итак, мы - русские, мы - народ Грозы. И русским националистам нельзя забывать об этом ни на секунду. Им надо слиться со своей родной стихией, стихией победы. Без нее нам не победить.
Александр Елисеев
Источник
Александр Елисеев
"Вещи зримые суть символы вещей незримых" - это утверждение Св. Дионисия Ареопагита представляет собой абсолютный императив для каждого человека Традиции. Исходя из такого отношения к реальности мы прямо-таки обязаны осознать, что любое природное явление есть символ метафизической реальности (вернее сверх-реальности), символ, который предметно содержит символизируемое, но не отождествляется с ним.
В этой оптике феномен Грозы обладает особым символизмом - он полнее и сильнее всего выражает сверх-реальность Бога, его запредельность и высшую неоднозначность. Таким символизмом не обладает физический, солнечный свет, который многие эзотерические символисты склонны считать наипервейшим образом Божественной благости и могущества. Дело в том, что Свет, несмотря на всю свою символическую мощь, является противоположностью Тьмы, тогда как истинное могущество, пользуясь словами Эволы находится не "напротив", а "над". Поэтому основным символом Божества (естественно, применительно к области природных явлений) следует считать то природное действо, которое превосходило бы и Свет, и Тьму, соединяя их, в то же время, в некоем диалектическом синтезе.
Многим покажется "еретическим" и даже "сатанинским" рассуждение о положительном значении Тьмы, тем более, что речь идет о символе Бога, следовательно, в рамках такого подхода, Тьма должна содержаться в Нем также, как и Свет. Вместе с тем, православные богословы писали не только о Свете Божества ("Свете Фаворском"), но и "Божественном мраке" или "тьме, превышающей свет" (особенно часто данный образ встречается в писаниях Св. Дионисия Ареопагита и Св. Григория Нисского). Под этой Тьмой они подразумевали сущность ("усию") Бога, некую непознаваемую его сторону, "интимно" закрытую для созерцателей Божественного. Она "темна" и "мрачна" именно в силу своей закрытости, но она же и "выходит из себя" посредством Света - творящих Божественных энергий ("идей-волений", "мыслей", "логосов"), которые уже поддаются сверх-чувственному познанию и созерцанию. Более того, здесь мы имеем дело с познанием в высшей степени реальным и предметным, познанием, предполагающим соединение с Божеством и обретения статуса "бога по благодати" или "бога по усыновлению".
Если бы Бог был только Светом, то познающий Его и соединяющийся с Ним человек просто-напросто растворился бы в безбрежном океане Абсолютного, потеряв свою самость и обесценив бы тем самым свое сотворение. Поэтому в Боге есть и "темная" сторона, недоступная духовному взору мистика.
Конечно, говоря о положительном значении над-физической Тьмы мы ни в коем случае не отождествляем ее с Тьмой под-физической, именуемой в Традиции "тьмой внешней". Последняя есть регион небытия, крайняя периферия тварных миров, характеризующаяся "истощением" всего созданного. Она, непознаваемая в силу своей "ничтойности", является как бы пародией на высшую и спасительную непознаваемость Божественной Тьмы. И точно также есть пародия на высший Божественный Свет. Под ней мы подразумеваем ложный, обольстительный "свет", в котором любят появляются демоны, выдающие себя за светлых ангелов Божиих (православные аскеты выработали богатейшую практику различения истинного и ложного света).
Исходя из всего сказанного можно сделать вывод о том, что Гроза как раз и есть тот самый феномен природы, который соединяет и превосходит в себе символизм Света и символизм Тьмы. Действительно, освещающий и разящий луч молнии исходит именно из небесного мрака туч подобно тому, как Свет Божества исходит (равночестно от Трех Ипостасей) из Его Мрака. Причем Божественный Свет не только творит, поддерживает и направляет, но и карает (Св. Григорий Богослов писал: "Огнем явится Он к тому, кто не признал его как Свет").
Отметим, что Гроза вообще обладает своего рода универсальным символизмом. Помимо Света и Тьмы, она еще соединяет Огонь и Воду, то есть два наиболее противоположных космических элемента. При этом, во время Грозы, тучи разносятся ветром (элемент Воздуха) и оплодотворяют почву (элемент Земли). Таким образом налицо универсальное соединение всех четырех стихий в феномене Грозы, который опять же символизирует собой Божество, все в Себя объединяющее и все Собой направляющее.
Теперь попробуем переместить символизм Грозы в плоскость русской национальной метафизики. Внимательное рассмотрение нашей истории убеждает в том, что русские - нация Грозы, что они вмещают всю полноту данного символа.
Основы нашего национального характера сложились еще в языческий период, и надо заметить, они вполне соответствовали радикальному "эсхатологизму" победившего позднее христианства, которое устремлено к Огненному преображению мира и которое жаждет скачка в Царство Света. Христианин смотрит на Бога, как на Грозу и его взору представляется такая картина: из Высшей Тьмы (закрытой от взоров людских) бьет разящая и освещающая Молния Высшего Света, звучат Громовые Глаголы, льется оплодотворяющий Дождь. Для него Божество и темно, и светло, оно дарит свой Свет, но сохраняет в Высшей Тьме свою сущность и свое Я - тем самым сохраняя сущность и Я человека. Христианство радикально и бескомпромиссно отстаивает идею "предметного" и "вещного" соединения с Богом при сохранении личности человека. Оно дистанцируется и от креационистов, резко отделяющих Творца от творения, и от манифестанционалистов, их отождествляющих. Христианство - это и горячая вера в Бога, и героическая, арийская по сути, защита свободы воли, личности. Не безликого индивидуума буржуазной цивилизации с его жалкими "правами", а именно личности - образа и подобия Божьего, того, кто должен соделаться богом (по усыновлению), подобно тому как Бог соделалася человеком (Св. Афанасий Александрийский). Сущность человека и сущность Бога ("тьма превышающая свет") сохраняют здесь суверенитет, хотя и соединены в личности Спасителя ("неразрывно и неслиянно").
В славянском язычестве символизм Грозы более натуралистичен и в силу этого менее возвышен. Однако, из всех других версий язычества "славизм" дальше всех проник к архетипическим глубинам Грозы. Исследователи индоевропейской мифологии пришли к выводу о существовании ее "основного", грозового Мифа, повествующего о схватке Бога-Громовержца и Его Противника - змеевидного бога подземелий. Громовержец персонифицирует в системе данного Мифа разрушение, преодоление, снятие ветхого мира, Огненное его преображение. Противник же персонифицирует начало сохранения этого мира. Во время схватки Громовержец освобождает похищенные Противником воды и скот, которые символизируют хаос и души людей. Ветхость мира гибнет в буйстве огня и воды, а освобожденные души людей устремляются из подземной Нави, из царства теней к высшим небесам, к Богу. Гроза рассматривалась древними арийцами именно как образ (вернее прообраз) последней эсхатологической Битвы, которая окончится большим скачком из царства тлена в царство бессмертия. И у славян, как уверяют исследователи, этот Миф сохранился более всего - несмотря на то даже, что дошел он, по преимуществу, в фольклоре, а не в "классической" мифологии.
Кроме того, славянское язычество знало двух Громовержцев, считая одного из них - Рода - Творцом и Единым Богом (все другие боги были лишь его эманациями), а другого - Перуна - Небесным Воителем. В фольклоре содержится рассказ о противостоянии Творца-Громовержца с Чернобогом, в нем непосредственное сражение с силами зла поручено заоблачному полководцу - второму "громовику", которого первый создает ударом палицы о небесный камень. Тут весьма любопытна параллель с христианством, где непосредственным противником сатаны выступает архистратиг Михаил Архангел. Христианство всегда возражало против "манихейского" уравнения Бога и дьявола, добра и зла - борьбу с павшим духом должен вести тоже дух, только благой. Примерно также обстояли дела и славянском язычестве, отказавшимся уравнивать Творца и злое "божество", борьбу с которым вел Перун, бывший эманацией Рода - первой, главной (в фольклоре он "проявляется" прежде всех иных "младших" богов), но все же эманацией. Перун занимает основное место в славянской Троице (Сварог - Велес - Перун). Если Сварог-Кузнец, то есть "демиург", персонифицирует творящее начало, а Велес - сохраняющее, то второй Громовержец завершает становление мира, переводя его в Иное, Световое состояние посредством своего преображающего Огня. Вот почему почитание двух Громовиков прямо указывает на поразительный "архаизм" славяно-русского язычества, на максимальную его близость к изначальному гиперборейскому культу кристианства (арктической религии Криста), которое предшествовало паганизации (заключавшейся, прежде всего, в обожествлении природы, т. е. в абсолютизации сохраняющего начала) северной расы.
В других арийских традициях грозовой эсхатологизм выражен гораздо слабее.
Ближе всего, в этом плане, к славянам стоят балты, "основной миф" у них сохранился великолепно (многие исследователи полагают, что славяне сыграли огромную роль в этногенезе балтов). Однако, в балтской традиции нет культа первого громовика Рода, здесь присутствует один лишь Перун - Перкунас, Перкунс. Очевидно, гиперборейское эсхатологическое знание сохранилось у балтов только на втором, низшем уровне.
О двух Громовержцах отлично знали индоарии - у них они назывались Рудрой (Шивой) и Индрой. "Основной миф" в индоарийской традиции сохранился неплохо, но все же не так полно, как у славян и балтов - Громовержец-Индра здесь борется всего лишь с демоном Валу, похитившим скот и людей. Идея диалектического противостояния двух Божественных начал в индийской мифологии подменяется борьбой злых и добрых сил. А между тем, изначальная северная традиция не выступала против сохраняющего начала, она акцентировала внимание на его исчерпанность в конце времен, на приоритет эсхатологии перед, условно говоря, космологией. Зло начинается тогда, когда происходит абсолютизация последней в ущерб первой.
Еще хуже обстоят дела с "верховничеством" Рода-Рудры. Его роль в индоарийской мифологии, конечно, огромна, но, в большинстве случаев он уступает место Индре, Варуне, Вишну, Брахме. Только в шиваизме его первенство обозначено вполне четко и однозначно, что свидетельствует о наибольшей близости этого направления к полярной, нордической основе арийства.
Таким образом индоарийская традиция демонстрирует значительное искажение гиперборейской архетипической теогонии.
У соседних индоарийцам иранцев грозовой символизм сводится к возвеличиванию Огня и Света, однако, сама Гроза и грозовые божества присутствуют мало. Верховный бог Ахура-Мазда все-таки больше световое божество, которое, в огромном количестве случаев, уравнивается со злым духом Ангро-Манью. В мифологии зерванистов (по всем признакам более древней, чем мифология зороастрийцев) и Ахура-Мазда, и Ангро-Манью вообще считаются сыновьями-близнецами Бога Времени Зервана, то есть принадлежат ко второму поколению богов. Кстати заглянув в этимологические словари любой может убедиться в том, что одним из значений слова "род" является "время": "По летех и по роде мнозе взниче Моисии…", "Иногда убо бысть в прежнем роде во Иерусалимских странах…", и т. д. (Словарь русского языка XI - XVII вв. // Под ред. Г. А. Богатовой. М., 1997. С. 182).
Время понималось древними не как смена прошлого, настоящего и будущего, а как отрицание Настоящим (то есть Истинным, Бытийным) небытийного - прошедшего (того чего уже нет), и будущего (того, чего еще нет). Все процессы и явления, все предметы пожираются Временем, переводятся из будущего в прошлое, и по-настоящему реален лишь неуловимый миг Вечного Настоящего, которое и есть "самое само" любой "вещи", тот Исток из коего оно возникло. Показателен образ Сатурна-Кроноса, пожирающего своих детей. Если отвлечься от мифологического натурализма, смущающего современных наблюдателей своей "кровожадностью", перед нами окажется картина типичной Богореализации (соединения с Абсолютом): порожденные божеством Времени возвращаются к своему Истоку. Не случайно, к слову сказать, православные богословы именовали время "движущейся вечностью".
Тут необходимо подробнее охарактеризовать (на предмет грозового символизма) уже затронутую нами античную традицию. В ней наличествуют ярчайшие образцы Громовержцев - Зевса и Юпитера, верховных богов греческого и римского пантеонов. Но сразу бросается в глаза то, что тот же Зевс является младшим богом третьего поколения. А старший бог Уран и его сын Кронос не наделены никакими грозовыми функциями, тогда как по простейшей логике иметь ее должны. Это косвенно подтверждается и тем, что имя "Зевс" ("Диус") означает "светлое небо" (восходя к праиндоевропейскому "deiuo" - "дневное сияющее небо") и больше подходит к старшему божеству, персонифицирующему Небо. Складывается впечатление, что "младший" Зевс присвоил себе имя "старшего" Урана.
Столь же "детективная" история произошла и с Кроносом, богом Времени (ср. "род" - "время"), который также, как и славянский Род был еще и богом плодородия и изобилия. Сверх того, Кронос считался царем Золотого Века, что опять-таки указывает на его изначальность. Но и Кронос чужд грозового символизма. В то же время есть некие глухие намеки на то, что он обладал громовыми функциями. Его аналоги - римский Сатурн и этрусский Сатре (тоже царь Золотого Века) носит имя, связанное с грозовой терминологией. Оно близко к славяно-русскому "стри"-"стре", означающему "стрелу-молнию" (русское "стрела" в значении "молния", словен. "strela" - "стрела", "молния"; "strela" в том же значении). Здесь также имеет место быть близость к имени древнерусского языческого бога Стрибога, которое многие исследователи (например, академик Б. Рыбаков) считают одним из имен Рода.
Складывается впечатление, что некогда единый греческий Громовержец-Верховник был "расщеплен" на два божества (Урана и Кроноса), при этом лишившись своих грозовых функций, которые "узурпировал" (вместе с именем) второй Громовержец. Вывод из этого может быть только один, несмотря на яркость мифологических образов, античная традиция подверглась сильнейшим искажениям.
Эти же искажения прослеживаются и на примере скандинавской мифологии, повествующей лишь об одном Громовержце - Торе (аналоге нашего Перуна). Основной Миф у скандинавов расщеплен на два самостоятельных сюжета. Один из них рассказывает о схватке Тора с мировым змеем Ермунгандом, находящимся в океане. Это противостояние напоминает о змеевидной форме Велеса, но очевидно, что в данном случае все опять сведено к битве с инферно. Второй "сюжет" - соперничество Тора и Одина, которого можно считать аналогом Велеса. Как и жреческий бог Велес, Один предстает божественным магом, шаманом. Подобно римскому Меркурию (чье тождество с Велесом очевидно) Одину посвящен вторник. И также, как и Велесу Одину (в лице континентально-германского Вотана) оставлялся пучок хлебных колосьев. Тем не менее, в скандинавской среде на образ бога-жреца наложился образ бога-воина, и Один выступает в качестве покровителя кшатриев, тем самым "узурпировав" функции Громовержца-Тора.
В мире скандинавских мифов, впрочем, обитает и аналог Рода - Фрейр. Как и Род он связан с плодородием и рождением вообще - сама за себя говорит его фаллическая форма (ее же имели Род и Рудра - Шива-лингам). Кроме того, Фрейр связан с изначальной, полярно-героической тематикой. Он является владельцем чудесного вепря Гуллинбурсти, а вепрь - символическое животное Гипербореи, которая еще известна, как Вара и Вараха ("Земля Кабана"). Рудра-Шива зовется в индо-арийской традиции "красным вепрем небес" и вдобавок ко всему еще и четко ориентирован на Север. Но при всем при том Фрейр лишен каких-либо грозовых функций. Не следует забывать о том, что Фрейр принадлежит к божественному клану ванов, которые изображены пришельцами, чужаками, некогда воевавшими с кланом асов. Здесь можно увидеть наслоение на миф этногенетических реалий. Имя "ван" указывает на этноним "венеты-венеды" - характерно, что арабы называли земли венетов-вятичей "землей Вантит". Скорее всего, в древности имела место миграция части праславян-венетов в Скандинавию: этими-то венетами-ванами и был усилен культ Фрейра, занявшего третьего место в скандинавской иерархии божеств, однако, лишившегося своих грозовых качеств.
Так что именно праславяне, русы полнее всего выразили сверх-значимый архетип Грозы. Даже и само имя "рус" этимологически связано с грозовой, небесно-огненной тематикой. "Русские" значит "красные" (точнее - "темно-красные"), "огненные". В словаре А. Г. Преображенского "рус(ъ) ("руса", "русо", "русый") означает "темнорыжий", "коричневатый" (о волосах). Ему соответствуют укр. "русый", бел. и серб. "рус", словац. "rus", "rosa", "rusa glava", чеш. "rusu". М. Фасмер приводит словен. "rus" в значении "красный". О "красном" значении слова "русъ" сообщал в своем словаре И. И. Срезневский. Связь слов "рус" и "красный" прослеживается и вне славянских языков, указывая на индлевропейские истоки данного феномена. Пример - латыш. "russys" ("кроваво-красный"), "rusa" ("ржавчина"), лит. "rusvas" ("темнокрасный"), латин. "russeus", "russys" ("красный", "рыжий").
И при всем при том имя "рус" следует поставить в один ряд со словами "родрый" ("красный"), "рдеть" ("краснеть"), "рудый" ("рыжий", "красный"), "руда" (диалектное обозначение крови) - "родриа" ("молния") - "род" (словом, имеющим около двух десятков значений, среди которых есть и "огненные"). Далее (от слов с корнями "рус-рос" и "руд-род") надо провести цепочку к словам "рота" и "ряд", чьи значения сводятся к теме "порядка", "упорядочения". Так, слова "рота" означало "клятву", "договор", ну а "ряд", как очевидно любому и сразу, означал "порядок". Основа "р-та" ("р-д") позволяет сопоставить соответствующую славяно-русскую терминологию с индоевропейской. Здесь нужно вспомнить об индоарийском слове "рита" (ср. с "рота"), употребляющимся для обозначения универсального космического Закона, а также с древнеиранским "арта" (замена "ар" - "ра"), которое употреблялось в том же значении.
Последнее слово немедленно заставляет вспомнить об артеле, представлявшей собой хозяйственное объединение на основе корпоративного договора.
Арабские авторы говорили о наличии трех территорий расселения восточных славян - Куяве (Киевской земле), Славии (Новгородско-Ладожской земле) и Артании. Последнюю многие исследователи отождествляют со знаменитым "островом русов", являвшимся крупнейшей военно-морской базой Древней Руси. Мне уже приходилось (в работах "Русы - люди меча" и "Древние русы - народ и каста") отстаивать точку зрения, согласно которой, этноним "рус" произошел от названия особой воинской ("казачьей") касты, этимологически связанного с красным цветом - цветом воинов, бояр, князей. Этот цвет выражал и кровь, пролитую в боях, и небесный разящий огонь (ср. "рус" и "руд": слово "руда" в некоторых русских диалектах обозначала кровь). В "Русской правде" "русины" характеризовались именно как социальная группа, "дружинно-торговый класс" (по выражению Г. Лебедева). Таковой же они предстают в арабских текстах. Очевидно выходцы с острова русов и дали свое имя державе полян, которая приблизительно в середине 1 тыс. н. э. стала "Киевской Русью" ("поляне, ныне зовомые русь"). В этом случае приведенное выше предположение о тождестве слов "род", "ряд", "рота" и "арта" получает еще один аргумент "за".
Необходимо еще и вспомнить о том, что русы (росы) именовались также "рутенами" и "ротальцами", а Никоновская летопись дает совсем оригинальную форму интересующего нас этнонима - "родии".
В принципе можно выделить два основных значения "русской" этимологии - одно связано с Грозой, другое - с Порядком. Вместе же эти два значения восходят (и в этимологическом, и смысловом планах) к одному и тому же религиозному истоку, что неудивительно, ведь славяне представляли Абсолют, Единого Бога как Громовержца. Следовательно и космический Порядок (и порядок "вообще") также отождествлялся ими с Грозой. Поэтому русских можно с полным основанием назвать нацией Грозы, родом воинов-кшатриев ("красных"), этносом Порядка. Русские - люди Огня, Грома, Молнии, Меча, Клятвы. Они избранники Божьи, максимально уподобившиеся Его природному символу, указывающему на просветляющий и карающий лики Божества, несущего огненное разрушение во имя светового порядка.
Этот символизм русской нации ничуть не исчез после христианизации, просто он очистился от всего паганистского, слишком натуралистического. Уже в Христовой Руси огромнейшее развитие получил "культ" святого пророка Илии Фесвитянина, как бы заменившего собой Перуна. Русские представляли Илию небесным воином, мчащимся по небу на огненной колеснице и сражающегося посредством молний с бесчисленными легионами демонов (напомним, что именно вокруг собора св. Илии группировалась одна из первых русских христианских общин, ядром которой были воины-варяги).
Такое почитание крайне показательно. Илия - сверх-значимая в христианской мистике фигура. Прежде всего, это образец консервативного революционера, воинствующего фундаменталиста. В древнем Израиле им было поднято духовное и политическое восстание против жрецов Ваала, сумевших привлечь на свою сторону царя Ахава. В ходе этого восстания Илия воинствует как Духом, так и Мечом (во втором случае он лично убивает четыреста пятьдесят жрецов) (1). Он использует свою силу чудодея и демонстрирует власть над водами, чрезвычайно напоминая при этом индоевропейского Громовержца. Потрясает, что оккультно-метафизический "противник" Илии Ваал своим именем напоминает о Велесе (Вал-Вел). Имя этих двух божеств погружается в глубины древности, и, в конечном счете, восходит к прандоевропейскому "uel" (2).
(1) Взятый на небо живым (наивысшая степень инициации в дохристианский период) Илия ждет конца времен, чтобы вернуться в мир и снова выступить в качестве консервативного революционера. Вместе с Енохом он будет обличать пришедшего в мир Антихриста и примет мученическую, героическую смерть от "сына погибели".
(2) И в то же время, чуждый иудеям Ваал, на своей "родной", западносемитской почве выступает как Громовержец. Получается. что попав в ветхозаветный Израиль западносемитский громовик обретает черты противника Громовержца, как бы сближая библейскую мифологию с индоевропейской. Иначе говоря, Ваал, считающийся в западносемитской среде грозовым божеством, в среде ветхозаветной таковым не считался - так же, как не считался он таковым и среде индоевропейской. Это еще раз заставляет задуматься над сходством многих сюжетов Ветхого завета и арийской дохристианской мифологии.
Близость представляется еще большей, когда задумаешься над образом Елисея, чье имя также указывает на имя Противника: достаточно сравнить "Елисей" и "uel" (Кстати, подобно Велесу, Елисей имеет в качестве "сопутствующего", "символического" животного медведя, что прослеживается в сюжете о двух медведицах, отомстивших за пророка.) И если Ваал и его служители символизируют негативную сторону Противника, сохраняющего ветхий мир и препятствующего огненному его преображению, то Елисей, напротив, символизирует благую сторону, противостоящую хаосу и сдерживающую буйство вод - до поры до времени.
Возвращаясь к образу св. Илии отметим, что его почитание русскими христианами лишний раз свидетельствует о сакральном максимализме и эсхатологической миссии России, о ее экстемальной приближенности к страшному и прекрасному эсхатологизму Грозы. Как и пророк-революционер Илия, русские станут в авангарде сил Грозы, противостоящих дьяволочеловечеству Антихриста.
В русской мифологии и истории (а очень часто они мистическим образом сливаются воедино) встречаются фигуры, которые "воспроизводят" архетип двух громовержцев - языческого и христианского. Такой фигурой был, например, св. Илья Муромец - реальная, "историческая" фигура, известная именно по былинным мифам. Исследователи согласно утверждают, что образ муромского богатыря чрезвычайно близок к образу Перуна и образу пророка Илии. Последнее даже более интересно. Сразу обращает на себя внимание революционность Муромца, хранящего верность православию, но в то же время громящего церкви во главе "голей кабацких" и часто возражающего князю. Здесь отчетливо виден "священный бунт" против теплохладности и фарисейства основной массы "верующих", которых надо встряхивать "Божественной провокацией", героическим юродством. В данном случае Илья Муромский крайне близок к ветхозаветному максималисту Илье Фесвитянину.
Иван Грозный тоже являет собой образ громовержца, что видно хотя бы из его имени. Как и Фесвитянин, он уничтожает врагов Веры в огромном множестве, как и Муромец, он восстает против теплохладности боярских "радетелей старины" и практикует юродство. Иоанн Васильевич лично написал "Канон Ангелу Грозному", в котором он прославляет архангела Михаила, ведущего огненную войну с сатаной. В деятельности Грозного Царя отчетливо прослеживается грозовой, огненный эсхатологизм (см. Елисеев А. В. Опричная эсхатология Грозного Царя // "Царский опричник", № 20 ).
Архетип ветхозаветного революционера также воспроизводится в фигуре Императора Петра Великого. Это тонко подмечено исследователем-метафизиком Георгием Павловичем. "В определенном смысле, - отмечает он, - символика Ильи-пророка (равно как и Перуна-императора) отражена в знаменитом Медном всаднике, подножием которого служит "гром-камень"…" камень действительно является именно громовым символом, что, сразу же обращает внимание на имя - "Петр" ("камень").
И уже на архетип Илии Муромца прямо указывает "корабельная символика" Петербурга. В русских былинах великий богатырь изображен еще и великим мореплавателем. Одна из них ("Илья муромец с Добрыней на Соколе-корабле") повествует о том, как Илья плавает (в качестве хозяина) на гигантском корабле, на котором находятся "три церкви соборные…, … три монастыря, три почесные…". Ясно, что былина доносит до нас образ корабля-церкви, корабля-города, корабля-острова, сохраняющего Традицию и Порядок посреди вод инфернального хаоса. Таким же городом и является Петербург, основанный Великим Петром как гиперборейский, северный центр, грозно стоящий на защите Святой Империи.
Итак, мы - русские, мы - народ Грозы. И русским националистам нельзя забывать об этом ни на секунду. Им надо слиться со своей родной стихией, стихией победы. Без нее нам не победить.
Александр Елисеев
Источник