Финские концлагеря Маннергейма
Когда обсуждают «Зимнюю Войну» СССР с Финляндией в 1939-1940 гг. и последующую войну в 1941-1944 гг. часть наших граждан просто исходят слюнями по поводу «демократической Финляндии», на которую напал «тоталитарный СССР». Дескать, в «демократической стране» все было лучше, чем в «Империи Зла». Давайте же посмотрим без прикрас, КАКОЙ РЕЖИМ установил для русских Карелии в 1941-1944 гг. бывший «русский офицер», маршал демократичной Финляндии Карл Густав Маннергейм. Которому некие депутаты Карелии хотели даже памятник поставить.В «знак примирения». Непонятно только с кем.
Давайте вспомним то, что сейчас уже, к сожалению, прочно забыто.
Дети-узники 6-ого лагеря в Петрозаводске, 1944г. - снимок военного корреспондента Галины Санько
История
1 октября 1941 года после ожесточенных боев на петрозаводском направлении части 7-й советской армии оставили Петрозаводск. Согласно донесению политотдела армии одними из основных причин отступления явились отсутствие резервов, превосходство противника в артиллерии, минометах, автоматическом оружии. 1 октября в 4 часа 30 минут утра части финской Карельской армии вошли в Петрозаводск. В тот же день государственный флаг Финляндии был водружен над правительственным зданием.
На момент оккупации в Петрозаводске проживало около 5 тысяч человек населения. Еще свыше 14 тысяч жителей близлежащих районов было помещено в дальнейшем в концентрационные лагеря для мирного населения, расположенные в черте города. В оккупированном Петрозаводске, получившем название Aanislinna ("Онежская крепость"), утвердилась финская система правления, действовавшая около трех лет. Карельский фронт в годы войны был самым большим по протяженности, он действовал с осени 1941 до конца 1944 года, а его воины первыми открывали знаменитый Парад Победы на Красной площади в Москве.
21 июня 1944 года советские войска начали Свирско-петрозаводскую наступательную операцию с целью освобождения Южной Карелии, в том числе, столицы республики. С юга на город с боями продвигалась 7-я армия, с севера - 32-я армия. Успешное наступление наших войск заставило финское командование начать поспешный отход из Петрозаводска.
Утром 28 июня 1944 года группа десантников Онежской военной флотилии высадилась в районе Уйской губы, а затем в 11 часов 30 минут вошла в Петрозаводск. Лейтенант Н.Д.Капустин, командир катера, вошедшего в Петрозаводскую губу первым, так вспоминал об этом событии: "Мы видели горящие дома, пристань и другие сооружения. Улицы города хорошо просматривались, они были безлюдны. И вдруг мы увидели множество людей, которые бежали в сторону порта, к горящему пирсу. После некоторых колебаний мы решили, что это жители города бегут нам навстречу". 29 июня в Петрозаводск вошли передовые части 368-й и 313-й стрелковых дивизий.
«Демократический террор»
Вот что пишут об оккупации Карелии во время войны финны Юссила, Хентиля и Невакиви в книге "Политическая история Финляндии 1805-1995 гг." (русское издание 1998 г.): "Финны считали себя освободителями Восточной Карелии: казалось, наконец-то идея родства народов обретает реальное воплощение. Четвертая часть проживающих в Восточной Карелии (85 тысяч человек) не покинула родных мест (имеется ввиду - не ушла с Красной Армией). Большинство из них, однако, относилось к финнам в основном так же, как всегда относятся к оккупантам. Финны развернули среди соплеменников активную миссионерскую деятельность, опираясь главным образом на церковь и школу. Часть русского населения Восточной Карелии (около 20 тысяч человек) была отправлена в концентрационные лагеря, в которых питание было особенно плохим".
Сейчас в Карелии существует общественное движение бывших малолетних узников фашистских концлагерей.
Оно началось в Карелии с мая 1966 года, когда в газете был опубликован снимок военного корреспондента Галины Санько, сделанный ею в освобожденном Петрозаводске в июне 1944 года, где у колючей проволоки стоит группа детей, а на столе прикреплён щит с надписью: "Вход и выход, и разговор через проволоку запрещен под угрозой расстрела". Снимок стал широко известен, послужил символом узников концлагерей, был представлен на Нюрнбергском суде над военными преступниками как доказательство.
В Карелии первая встреча бывших узников финских концлагерей состоялась в сентябре 1989г. по просьбе Хельге Сеппяля - финского военного историка, бывшего солдата оккупационных войск в 1942 году в Петрозаводске, издавшего в Финляндии в 1989 году книгу "Финляндия - оккупант 1941-1944".
По словам директора НИИ Йохана Бекмана, работа Хельге Сеппяля необычна тем, что в ней прямо и чётко, на основе неопровержимых документов рассказывалось о деятельности финских оккупантов в Карелии в 1941-1944 г.г.: приведено тщательное описание расовой дискриминации, сведения о концентрационных лагерях для лиц славянской национальности. Эти лагеря на практике были лагерями смерти. Описаны жестокий режим содержания и наказаний, голод, высокая смертность. Работа Сеппяля однозначно доказала, что финская оккупация носила откровенно фашистский характер.
В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться.
Все в оккупированной финнами Карелии действовало 17 концлагерей и «спецтюрем».
Также существовали 7 концентрационных лагерей в Петрозаводске:
Малолетние узники на фоне их барака после освобождения Петрозаводска
Аркадий Ярицын, Петрозаводск: "Много лет после освобождения, да и теперь ещё иногда, как только закрою глаза, вижу перед собой ряды колючей проволоки с часовыми на вышках. Передо мной проходят исхудалые лица женщин и измождённых мужчин, детей с потухшими глазами, одетых в тряпьё. Вижу страшную вывеску с предупреждением о расстреле. Из дома, что и сегодня стоит на улице Олонецкой в Петрозаводске, время от времени доносились страшные крики. Там истязали и пытали людей. Туда доставляли виновных в нарушении лагерного режима или тех, кого охранники считали таковыми по своему усмотрению. Новоявленные палачи, не считаясь с девической стыдливостью, не слыша детского плача, срывали со своих жертв одежду и избивали резиновыми плётками. Такому избиению мог подвергнуться каждый, ибо никто не мог предвидеть, к чему придерётся надзиратель".
Виктор Николаевич Волков привлекает цепкой своей памятью и поныне живущей обидой, болью не утихающей, не прощением тех, кто отнял у него три года детства: "Вот этот страшный дом. Улица Олонецкая, 2. Штаб лагеря - некоторые звали комендатурой. Тут наша колонна остановилась. Вышли начальники. Сделали перекличку. Волковы! Мой отец - на костылях, сестре Вале - 5 лет, мне - 8. Раечка у мамы на руках, ей один годик. Объявляют - нельзя выходить из лагеря, взрослые будут работать каждый день, продукты будут выдаваться раз в неделю. Каждая семья имеет право занять только одну комнату.
Пошли мы по улице Олонецкой, стали спрашивать, где есть жильё. Вышли на улицу Чапаева, увидели большой деревянный дом на пустыре. В том доме нашлась комнатка: три на три метра на пять человек.
Был декабрь 1941 года. Крики, гам, стоны, солдаты финские с винтовками. Вещи все отобрали, разрешили взять только то, что смогли унести в руках - одежду и одеяло. Назавтра погнали мать на разгрузку дров, на разборку кирпичных разбитых зданий. Однажды послали на переборку картошки…
Из продуктов главный продукт, конечно, была мука. Но это была не мука! Это была молотая белая бумага с добавкой муки. Хлеба, коржа из неё нельзя испечь, хоть ты удавись, не получалось. Мы варили эту муку, глотали серый клейстер, который щёлкал на зубах, прилипал к нёбу. Как мы ждали весну! Скорее бы увидеть, сорвать травинку, съесть. Когда трава пошла, её тут же всю съедали, огороды были голые, чёрная земля. Первой съедали крапиву, затем клевер.
От голода, от грязной травы началась дизентерия. В лагере появился врач Богоявленский. Его палка ходила по спинам тех, у кого плохо убран двор, грязно в уборной. Маму стали гонять на рытьё траншей. Рядом с кладбищем рыли, а затем возили туда мёртвых. Утром по лагерю едет телега-ящик, собирает умерших за ночь.
Летом парней, которым исполнилось 15-16 лет, финны отправили на лесозаготовки. Вернулись к зиме - кожа да кости. Многие после померли от чахотки...
Ленина Макеева, Петрозаводск: "Когда началась война, отец уверял нас, что долго она не продлится, и отправил семью в его родную деревню Шангостров, где жила его мать, моя бабушка. Но война туда пришла быстрее, чем в Петрозаводск. Мы пытались уйти от наступавшего противника и отправились в сторону Свири. Мне было пять с половиной лет, а братику Юре - три с половиной. Я вела его за руку. Мы ушли в лес. С нами шли и другие деревенские семьи. Кончилась еда. Некоторые из женщин пошли на брошенные колхозные поля накопать картошки. Но тут появились финские разведчики. Так мы оказались в плену.
Мама была беременной уже на последнем месяце и в деревне родила двойню девочек. А через некоторое время нас разместили в домах барачного типа, которые были уже обнесены колючей проволокой. Семья наша выросла. Нас было уже пятеро, и с нами из деревни приехали бабушка и дедушка. Поселили нас в комнате на 15 квадратных метрах, и было в ней пять семей. В общей сложности 21 человек. В условиях голода, холода, без медикаментов люди вымирали целыми семьями. Не обошло это горе и нас. Один за другим умерли бабушка и дедушка. Организм мамы тоже ослаб, и она заболела куриной слепотой и малокровием. Мои маленькие сестрички Галя и Нина, не получая даже материнского молока, тоже умерли. Мы с мамой остались вдвоём. И не знаю, что было бы с нами, если бы не девочка-подросток 14-летняя Римма Гуляева, ныне Иванова, родом из той же деревни Шангостров. Вместе с взрослыми она тоже выходила на работы. Благодаря своей сноровистости умела найти то у финнов, то среди местного населения что-нибудь съестного. И непременно делилась с нами.
Антонина Натарьева, Петрозаводск: "…В лагере каждую неделю - баня. Но необычная это была баня, и люди её боялись, словно огня. Её окрестили "прожаркой". От такой "прожарки" с густым настоем хлорки многие теряли сознание, в том числе и мы с Валей. Но раньше отведённого на помывку времени никто не имел права выйти из бани. Наши же лохмотья "прожаривались" в другом помещении, потом выкидывались на улицу. В толпе не так-то просто было найти свою одежду".
Финские военные показывают германским союзникам лагерь N5 (Пятый посёлок), Петрозаводск, 1942
Раиса Филиппова, пос. Элисенваара: "Когда мне исполнилось 11 лет, я с семьёй оказалась в 6-ом петрозаводском лагере на Перевалке. Чтобы не умереть с голода, приходилось проникать в город. У кухонь или солдатских казарм нам, детям, иногда что-либо перепадало. А в город проникали разными путями. Иногда пролезали через проволоку, а когда у ворот стоял добрый охранник - пропускал.
Невдалеке от леса находился финский госпиталь. Подойдём к окну и начнём просить хлебушка. Иногда солдаты бросали, а бывали случаи, когда над нами смеялись и вместо куска галеты бросали бог знает что.
Однажды мы возвращались из города в лагерь. Выпустил нас через ворота охранник, который особых препятствий не чинил. А вот когда мы вернулись обратно, на вахте стоял уже другой охранник, и он сдал нас в комендатуру. Нас отвели в сарай, где стояли длинные скамейки, положили на них и резиновыми плётками нанесли кому по 15, кому по 25 ударов. После такой порки матери нас на руках относили в бараки. Не выдержав голода и жестокостей лагерной жизни, некоторые из моих братьев и сестёр умерли. Другие - спустя годы…
Когда Александра Вострякова из Петрозаводска попросили рассказать о тех временах, он сказал: "Я глубоко взволнован, и нет особой охоты вспоминать лагерное прошлое. Но кое-что по просьбе расскажу.
Родом я из деревни Кут-Лахта Лодейнопольского района Ленинградской области. Из дома нас привезли в лагерь Ильинский 17 сентября 1941 года. Из вещей у нас было то, что на себе, а хлеба, как говорится, что в животе. Всё, что осталось в доме, взяли финны. А дома разобрали и увезли на сооружение землянок и укреплений. Скот отобрали для своего пользования.
Территория нашего лагеря была огорожена колючей проволокой. Охранялась патрулями, а на вышках по периметру стояли дозорные. Жило нас в комнате 16 человек. Клопы и тараканы не давали покоя. Когда в доме был покойник, появлялись крысы. Умирали многие, особенно в конце 1941 и в начале 1942 годов. Комната отапливалась дровами, а вечерами освещалась лучиной. Хлеба давали по 100 граммов в день и по 300 граммов картофеля. Сколько-то крупы. Одежда и обувь изнашивалась до такой степени, что люди ходили босыми и полураздетыми.
Годы детства для нас были не просто трудными, а мучительно-унизительными. Детей к работам привлекали с 12 лет и как могли, унижали. Красный Крест, может быть, кому-то и помогал, но наша семья, как и всё население барака, этой помощи не видела. И лишь когда немцы под Сталинградом потерпели сокрушительное поражение, отношение финнов к лагерникам несколько изменилось. После выхода из лагеря я весил 40 кг, когда потом призывали в армию - 58, а при увольнении - 78 кг…"
Жестокость за гранью безумия
Владимир Михайлов, Харьков: "Летом 1944 года наступавшие войска Маннергейма подвергли интенсивным бомбёжкам и артобстрелам железнодорожный мост через реку Свирь, в трёх километрах от которой стоял наш дом. Мы устремились в лес в юго-западном направлении от Подпорожья. Вырыли землянки. Ночью было хорошо видно зарево пылающего Подпорожья. Немцы нас заметили с самолётов по нашим кострам. Финские наступающие части вывели на дорогу, и повели в сторону станции. Так начался наш плен, который продолжался до лета 1944 года. Поначалу нас разместили в деревне Усланка на берегу всё той же Свири, где уже было немало таких беженцев, как и мы. А там уже распределяли по лагерям. Так, гостившие у нас тетя Вера из Ленинграда и её дочери Тамара шести лет и трёхлетняя Лариса попали в Ведлозеро. А мой друг Боря Ромашов при живых родителях оказался усыновлённым бездетной финкой. Мне всё же повезло: оказался с родителями в петрозаводском лагере №3. У меня имеется документ из военного архива Финляндии, в котором в графе "ближайшие родственники" стоит знак вопроса. Возможно, и я рассматривался лагерной администрацией в качестве кандидата на усыновление.
После освобождения на месте своего дома мы нашли пепелище. Я был свидетелем следов многочисленных зверств финских оккупантов. Спустя много лет после всех этих событий я решил провести некоторое историческое исследование, - чем обернулась оккупация для мирных жителей нашей республики, по злому року судьбы оказавшихся в концлагерях, тюрьмах и других местах принудительного содержания.
И вот что получилось. В шести петрозаводских лагерях 1941-1942 годов содержалось более 35 тысяч граждан, проживающих на территории Карелии и Ленинградской области( это только в Петрозаводске). Кроме того, подобные лагеря были и в районах Карелии - в Медвежьегорске, в пос. Ильинском Олонецкого района, в Кутижме и в Киндасово Пряжинского района, в Орзеге и в Вилге Прионежского, а также многие местные концентрационные пункты для содержания граждан перед отправкой их в лагеря. Возраст детей был разный. Дети с 15 лет отбирались у родителей и направлялись в трудовые лагеря, которых было немало на оккупированной территории Карелии.
Ущерб, нанесённый малолетним узникам оккупационным режимом, можно обозначить по таким категориям:
смертность, которая преследовала бывших малолетних узников в результате голода и холода и различных заболеваний без медицинской помощи, что сказалось на их здоровье в последующие годы
В первоначальный период лагерной жизни люди вымирали целыми семьями. Только за один первый год число узников в лагере №5 сократилось на одну четверть. Если в 1941 году в этом лагере насчитывалось до 8000 человек, то к середине 1942 года было уже 6000 человек. За три года - наполовину. Ежедневно в каждом лагере умирало до 20-25 узников. Особенно высокая смертность была в Кутижемском лесном лагере.
В каждом лагере работала похоронная команда. Трупы складывали в сараях и отвозились на кладбище "Пески". В каждую траншею укладывалось до 40 трупов. Грудные дети умирали один за другим. Голод косил детей в первую очередь. Но и питьевая вода отпускалась по норме. Основной рацион заключённых состоял из баланды серой ржаной муки. Вместо хлеба выдавали, как правило, подпорченные галеты. И только работа Красного Креста, когда дело уже шло к освобождению, положение с питанием несколько улучшила.
Из-за отсутствия мыла и моющих средств для помывки в банях и стирки белья проводилась в принудительном порядке "прожарка" как самих людей, так и их одежды. Эта "прожарка" для многих, ослабших физически, становилась похлеще многих наказаний. Процедура с паром и карболкой при высокой температуре длилась 30-40 минут. Многие её не выдерживали и теряли сознание.
«Великая Суоми» до Урала и концлагеря для всех, кто не согласен
У заключённых широко проводился принудительный отбор крови. На этот счёт имелось немало показаний. Случаи насилия и издевательств над узниками были явлением повседневным. Так, управляющий хлебозаводом некий Рачкала за малейшую провинность сажал заключённых в чаны с холодной водой. Финский врач Колехмайнен вместо лечения нередко занимался истязанием людей. Бездетным финкам, мужья которых погибли в войну 1939-40 г.г., разрешалось усыновлять русских пленных детей.
Чаще других следовали наказания за самовольный выход за пределы лагеря. И поскольку эти требования нарушали именно дети и подростки, которых голод гнал в город в поисках пропитания, их тоже наказывали по всей строгости. Сажали в холодную будку, били резиновыми палками, нередко даже стреляли по ним. Многие дети были ранены и даже убиты. Лагерные охранники как могли, изощрялись в своих издевательствах. Так, лейтенант Салаваара во 2-ом лагере выгонял больных людей на работу с помощью избиений плетью.
Развивая идеологию Великой Суоми до Урала, оккупанты планировали выселение славянского населения за административные границы территории, которая по их плану будет принадлежать Финляндии. На каждого узника была заведена личная карточка. В ней, наряду с другими данными, учитывалась и этническая принадлежность.
Узники делились на две основные категории:
Галина Чапурина, Петрозаводск: "Мои две старшие сестры 14 и 17 лет умерли в лагере от истощения. Я же каким-то чудом выжила. Наверное, мне отдавали последние крохи и ценой своей жизни спасли мою. Впоследствии мама не раз вспоминала, как я постоянно просила есть. В заточении за колючей проволокой я оказалась трёхлетним ребёнком в петрозаводском 2-ом лагере.
К тому времени, когда над нашим городом засияло солнце свободы, мне уже было шесть лет, и я многое начинала понимать, и многое осталось в моей памяти…"
Сергей Кирилин, деревня Падмозеро в Заонежье: "Когда началась оккупация, мы жили в Заонежском районе в деревне Падмозеро. В апреле 1942 года нас выселили в деревню Онежены. Мать мою отправили на строительство дорог, а я всю войну оставался с дедом. Потом из Онежен нас переселили в Тявзию, затем в Палтегу, а в 1943 году в деревню Медные Ямы. Всё имущество у нас отняли, мы остались голые, босые и голодные. Ели траву, кору, разбавляя мукой, которую давали по 200 граммов наполовину с бумагой. Ходить по деревне было запрещено. Полиция избивала по любому поводу. В 1942 году меня зверски избил помощник земельной комендатуры в Палтеге известный изувер карел Хойяр. В 1943 году я подвергся избиению начальником полевого штаба Симолой в деревне Великая Нива. Симола был крайне жестокий человек. У них при себе всегда была резиновая плётка, которой они "угощали" нас с удовольствием. Вот так нам жилось, детям, - нынешним старикам…"
Гитлер и Маннергейм в 1942 г.
Анна Лукина, учительница Яндомозерской школы: "Мы собирали мох, сушили, толкли и делали лепёшки. Из берёзовых опилок варили кашу, из соломы пекли хлеб. Такая пища истощала организм, и люди умирали целыми семьями. Голодной смертью погибла семья Калининых из деревни Есины, умерли Николай Лукин, Андрей Стафеев, Андрей Фепонов и много других. Большинство жителей деревни Типиницы умерли от голода. Весной 1942 года смертность в Яндомозере была настолько великой, что не успевали выкапывать могилы. В деревне Усть-Яндома тела покойников долгое время лежали непогребёнными. Финны глумились над голодными. Когда истощённые люди приходили просить хлеба, они избивали их. Колхозника Чуркина финны поставили на пахоту. 12 дней он работал без куска хлеба, падая от истощения. "Дайте хоть немного рыбы", - попросил он у коменданта. Комендант Липасти рассвирепел. Он схватил человека за шиворот и выбросил со второго этажа. Затем сбежал сам с лестницы и избил лежащего до крови. Потом Чуркина отправили в концлагерь, где он и умер.
Виктор Петрович Вишневский, Петрозаводск: "Моя мать, Вишневская Клавдия Николаевна, была эвакуирована с сыном - моим старшим братом Вячеславом, в Заонежье. Я родился в концлагере в марте 1942 года. Я вместе с мамой и старшим братом находился в Космозеро в трудовом лагере Л-55, где мама работала на строительстве дорог. Было трудное время. Ели траву, кору разбавляли мукой, добавляли опилки и пекли такой "хлеб". Старший мой брат выжил, потому что мама кормила его и меня грудным молоком. Только вера в Победу помогла выжить нашей семье в то тяжёлое время".
Наиболее остро стоит проблема непризнания Российским фондом "Взаимопонимание и примирение" претендентов на выплату компенсации за пребывание в концлагерях от Германского фонда "Память, Ответственность и Будущее" бывших узников финских концлагерей, созданных на оккупированной территории Карелии союзницей фашисткой Германии - Финляндией. На обращение к Президенту России пока нет ответа. Союз обращался к Президенту Финляндии госпоже Тарье Халонен, но получил отказ в выплате компенсации со ссылкой на мирный договор 1947 года, в котором нет требований СССР о выплате компенсаций гражданам, пострадавшим от Финляндии.
…Возчик гробов А.Коломенский делал записи, увозя умерших: "В месяц их было от 80 до 170. За семь месяцев с мая по октябрь 1942 года из одного 5-ого лагеря было вывезено 1015 покойников, а за год около 2000. А таких лагерей в Петрозаводске было шесть. В Кутижме, где узники работали на лесозаготовках по три месяца, смертность была особенно высока. За 5 месяцев 1941-1942 годов из 600 человек в лагеря Петрозаводска вернулись 149 человек…"
Вот что пишет в книге "Трагическое Заонежье", также вышедшей в год 60-летия Победы в Карелии, Василий Лукьянов: "Нам, славянам, только в Петрозаводске режим Маннергейма "обеспечил" 30 тысяч мест в концлагерях и 16 тысяч могил на кладбище только в Песках. Вдумайтесь, 16 тысяч мужчин и женщин! Всего в Карелии погибло от голода, холода, болезней и финского террора несколько десятков тысяч гражданского населения.
Эпилог
Сколько русских, карел, и граждан других национальностей погибло в финских «лагерях смерти» сейчас точно не знает никто. Никаких серьезных исследований этого вопроса не проводилось. Возможно, речь идет о 50-60 тысяч человек. Однако учитывая более высокую смертность в финских лагерях, чем в немецких, эта цифра может быть значительно больше. Но меня волнует не только это. Возмущает позиция некоторых граждан, готовых оплевать свою же страну и просто расцеловывать «несчастных финнов», начисто забыв, ЧТО эти «несчастные финны» делали в России. Причем не помешали фашистским методам ни «парламент Финляндии», ни «финская демократия» с многочисленными партиями. Руководство Финляндии все знало. Маннергейм лично посещал концлагеря для русских. И одобрял все что происходит.
До какой же степени умственного маразма нужно докатиться, чтобы все это ЗАБЫТЬ, и всерьез поднимать вопрос об установке памятника Маннергейму, а что еще более мерзко - 14 июня 2007 года к 140-летию со дня рождения К. Г. Маннергейма в Санкт-Петербурге установили бюст «Кавалергард Маннергейм»(скульптор Айдын Алиев) и открыта экспозиция, посвященная его жизни и деятельности (Шпалерная улица, дом 41, гостиница «Маршал») - оккупанту России, палачу и убийце десятков тысяч человек. Еще более удивительно видеть как Путин и Медведев возлагают цветы к его могиле. Кому? Кто ненавидел Россию и русских как таковых и убивал наших дедов и прадедов? Почему тогда Путину и Медведеву цветы к могиле Гитлера не возложить? Чем Гитлер хуже Маннергейма? Возмущают и откровенно наглые «претензии» части финнов на «утраченные территории». Свои черные дела там быстро «забыли». Зато «преступления России» обличать - хлебом не корми.
Но мы это должны помнить. Помнить всегда.
Материал подготовила Елена Мяукина
Карельское землячество
Давайте вспомним то, что сейчас уже, к сожалению, прочно забыто.
Дети-узники 6-ого лагеря в Петрозаводске, 1944г. - снимок военного корреспондента Галины Санько
История
1 октября 1941 года после ожесточенных боев на петрозаводском направлении части 7-й советской армии оставили Петрозаводск. Согласно донесению политотдела армии одними из основных причин отступления явились отсутствие резервов, превосходство противника в артиллерии, минометах, автоматическом оружии. 1 октября в 4 часа 30 минут утра части финской Карельской армии вошли в Петрозаводск. В тот же день государственный флаг Финляндии был водружен над правительственным зданием.
На момент оккупации в Петрозаводске проживало около 5 тысяч человек населения. Еще свыше 14 тысяч жителей близлежащих районов было помещено в дальнейшем в концентрационные лагеря для мирного населения, расположенные в черте города. В оккупированном Петрозаводске, получившем название Aanislinna ("Онежская крепость"), утвердилась финская система правления, действовавшая около трех лет. Карельский фронт в годы войны был самым большим по протяженности, он действовал с осени 1941 до конца 1944 года, а его воины первыми открывали знаменитый Парад Победы на Красной площади в Москве.
21 июня 1944 года советские войска начали Свирско-петрозаводскую наступательную операцию с целью освобождения Южной Карелии, в том числе, столицы республики. С юга на город с боями продвигалась 7-я армия, с севера - 32-я армия. Успешное наступление наших войск заставило финское командование начать поспешный отход из Петрозаводска.
Утром 28 июня 1944 года группа десантников Онежской военной флотилии высадилась в районе Уйской губы, а затем в 11 часов 30 минут вошла в Петрозаводск. Лейтенант Н.Д.Капустин, командир катера, вошедшего в Петрозаводскую губу первым, так вспоминал об этом событии: "Мы видели горящие дома, пристань и другие сооружения. Улицы города хорошо просматривались, они были безлюдны. И вдруг мы увидели множество людей, которые бежали в сторону порта, к горящему пирсу. После некоторых колебаний мы решили, что это жители города бегут нам навстречу". 29 июня в Петрозаводск вошли передовые части 368-й и 313-й стрелковых дивизий.
«Демократический террор»
Вот что пишут об оккупации Карелии во время войны финны Юссила, Хентиля и Невакиви в книге "Политическая история Финляндии 1805-1995 гг." (русское издание 1998 г.): "Финны считали себя освободителями Восточной Карелии: казалось, наконец-то идея родства народов обретает реальное воплощение. Четвертая часть проживающих в Восточной Карелии (85 тысяч человек) не покинула родных мест (имеется ввиду - не ушла с Красной Армией). Большинство из них, однако, относилось к финнам в основном так же, как всегда относятся к оккупантам. Финны развернули среди соплеменников активную миссионерскую деятельность, опираясь главным образом на церковь и школу. Часть русского населения Восточной Карелии (около 20 тысяч человек) была отправлена в концентрационные лагеря, в которых питание было особенно плохим".
Сейчас в Карелии существует общественное движение бывших малолетних узников фашистских концлагерей.
Оно началось в Карелии с мая 1966 года, когда в газете был опубликован снимок военного корреспондента Галины Санько, сделанный ею в освобожденном Петрозаводске в июне 1944 года, где у колючей проволоки стоит группа детей, а на столе прикреплён щит с надписью: "Вход и выход, и разговор через проволоку запрещен под угрозой расстрела". Снимок стал широко известен, послужил символом узников концлагерей, был представлен на Нюрнбергском суде над военными преступниками как доказательство.
В Карелии первая встреча бывших узников финских концлагерей состоялась в сентябре 1989г. по просьбе Хельге Сеппяля - финского военного историка, бывшего солдата оккупационных войск в 1942 году в Петрозаводске, издавшего в Финляндии в 1989 году книгу "Финляндия - оккупант 1941-1944".
По словам директора НИИ Йохана Бекмана, работа Хельге Сеппяля необычна тем, что в ней прямо и чётко, на основе неопровержимых документов рассказывалось о деятельности финских оккупантов в Карелии в 1941-1944 г.г.: приведено тщательное описание расовой дискриминации, сведения о концентрационных лагерях для лиц славянской национальности. Эти лагеря на практике были лагерями смерти. Описаны жестокий режим содержания и наказаний, голод, высокая смертность. Работа Сеппяля однозначно доказала, что финская оккупация носила откровенно фашистский характер.
В концентрационных лагерях содержались как семьи, так и одинокие люди, выселенные из Заонежского и Кондопожского районов, Вознесенья и Подпорожья Ленинградской области, не говоря уж о городских жителях, не успевших эвакуироваться.
Все в оккупированной финнами Карелии действовало 17 концлагерей и «спецтюрем».
- Центральная тюрьма п. Киндасово
- Территориальная тюрьма Кестеньги
- Концлагерь Киннасваара
- Концлагерь Колвасярви (Куолоярви)
- Лагеря для перемещённых лиц (1 ЦВА Восточная Карелия)
- Концлагерь Абакумов-Бузянская
- Концлагерь Хабаров-Клеева
- Концлагерь Климанов-Лисинский
- Концлагерь Ляпсин-Орехов
- Концлагерь Орлов-Сименков
- Концлагерь Семереков-Свиридов
- Концлагерь Тахуилов-Звездин
- Концлагерь Хепосуо
- Концлагерь Паалу
- Концлагерь Видлицы
- Концлагерь Совхоза
- Концлагерь Ильинское
Также существовали 7 концентрационных лагерей в Петрозаводске:
- Концлагерь № 1, располагался на Кукковке (ныне - Старая Кукковка)
- Концлагерь № 2, располагался в бывших домах Северной точки
- Концлагерь № 3, располагался в бывших домах Лыжной фабрики
- Концлагерь № 4, располагался в бывших домах Онегзавода
- Концлагерь № 5, располагался в Железнодорожном посёлке (в годы войны - Красная Горка)
- Концлагерь № 6, располагался на Перевалочной бирже
- Концлагерь № 7, располагался на Перевалочной бирже
Малолетние узники на фоне их барака после освобождения Петрозаводска
Аркадий Ярицын, Петрозаводск: "Много лет после освобождения, да и теперь ещё иногда, как только закрою глаза, вижу перед собой ряды колючей проволоки с часовыми на вышках. Передо мной проходят исхудалые лица женщин и измождённых мужчин, детей с потухшими глазами, одетых в тряпьё. Вижу страшную вывеску с предупреждением о расстреле. Из дома, что и сегодня стоит на улице Олонецкой в Петрозаводске, время от времени доносились страшные крики. Там истязали и пытали людей. Туда доставляли виновных в нарушении лагерного режима или тех, кого охранники считали таковыми по своему усмотрению. Новоявленные палачи, не считаясь с девической стыдливостью, не слыша детского плача, срывали со своих жертв одежду и избивали резиновыми плётками. Такому избиению мог подвергнуться каждый, ибо никто не мог предвидеть, к чему придерётся надзиратель".
Виктор Николаевич Волков привлекает цепкой своей памятью и поныне живущей обидой, болью не утихающей, не прощением тех, кто отнял у него три года детства: "Вот этот страшный дом. Улица Олонецкая, 2. Штаб лагеря - некоторые звали комендатурой. Тут наша колонна остановилась. Вышли начальники. Сделали перекличку. Волковы! Мой отец - на костылях, сестре Вале - 5 лет, мне - 8. Раечка у мамы на руках, ей один годик. Объявляют - нельзя выходить из лагеря, взрослые будут работать каждый день, продукты будут выдаваться раз в неделю. Каждая семья имеет право занять только одну комнату.
Пошли мы по улице Олонецкой, стали спрашивать, где есть жильё. Вышли на улицу Чапаева, увидели большой деревянный дом на пустыре. В том доме нашлась комнатка: три на три метра на пять человек.
Был декабрь 1941 года. Крики, гам, стоны, солдаты финские с винтовками. Вещи все отобрали, разрешили взять только то, что смогли унести в руках - одежду и одеяло. Назавтра погнали мать на разгрузку дров, на разборку кирпичных разбитых зданий. Однажды послали на переборку картошки…
Из продуктов главный продукт, конечно, была мука. Но это была не мука! Это была молотая белая бумага с добавкой муки. Хлеба, коржа из неё нельзя испечь, хоть ты удавись, не получалось. Мы варили эту муку, глотали серый клейстер, который щёлкал на зубах, прилипал к нёбу. Как мы ждали весну! Скорее бы увидеть, сорвать травинку, съесть. Когда трава пошла, её тут же всю съедали, огороды были голые, чёрная земля. Первой съедали крапиву, затем клевер.
От голода, от грязной травы началась дизентерия. В лагере появился врач Богоявленский. Его палка ходила по спинам тех, у кого плохо убран двор, грязно в уборной. Маму стали гонять на рытьё траншей. Рядом с кладбищем рыли, а затем возили туда мёртвых. Утром по лагерю едет телега-ящик, собирает умерших за ночь.
Летом парней, которым исполнилось 15-16 лет, финны отправили на лесозаготовки. Вернулись к зиме - кожа да кости. Многие после померли от чахотки...
Ленина Макеева, Петрозаводск: "Когда началась война, отец уверял нас, что долго она не продлится, и отправил семью в его родную деревню Шангостров, где жила его мать, моя бабушка. Но война туда пришла быстрее, чем в Петрозаводск. Мы пытались уйти от наступавшего противника и отправились в сторону Свири. Мне было пять с половиной лет, а братику Юре - три с половиной. Я вела его за руку. Мы ушли в лес. С нами шли и другие деревенские семьи. Кончилась еда. Некоторые из женщин пошли на брошенные колхозные поля накопать картошки. Но тут появились финские разведчики. Так мы оказались в плену.
Мама была беременной уже на последнем месяце и в деревне родила двойню девочек. А через некоторое время нас разместили в домах барачного типа, которые были уже обнесены колючей проволокой. Семья наша выросла. Нас было уже пятеро, и с нами из деревни приехали бабушка и дедушка. Поселили нас в комнате на 15 квадратных метрах, и было в ней пять семей. В общей сложности 21 человек. В условиях голода, холода, без медикаментов люди вымирали целыми семьями. Не обошло это горе и нас. Один за другим умерли бабушка и дедушка. Организм мамы тоже ослаб, и она заболела куриной слепотой и малокровием. Мои маленькие сестрички Галя и Нина, не получая даже материнского молока, тоже умерли. Мы с мамой остались вдвоём. И не знаю, что было бы с нами, если бы не девочка-подросток 14-летняя Римма Гуляева, ныне Иванова, родом из той же деревни Шангостров. Вместе с взрослыми она тоже выходила на работы. Благодаря своей сноровистости умела найти то у финнов, то среди местного населения что-нибудь съестного. И непременно делилась с нами.
Антонина Натарьева, Петрозаводск: "…В лагере каждую неделю - баня. Но необычная это была баня, и люди её боялись, словно огня. Её окрестили "прожаркой". От такой "прожарки" с густым настоем хлорки многие теряли сознание, в том числе и мы с Валей. Но раньше отведённого на помывку времени никто не имел права выйти из бани. Наши же лохмотья "прожаривались" в другом помещении, потом выкидывались на улицу. В толпе не так-то просто было найти свою одежду".
Финские военные показывают германским союзникам лагерь N5 (Пятый посёлок), Петрозаводск, 1942
Раиса Филиппова, пос. Элисенваара: "Когда мне исполнилось 11 лет, я с семьёй оказалась в 6-ом петрозаводском лагере на Перевалке. Чтобы не умереть с голода, приходилось проникать в город. У кухонь или солдатских казарм нам, детям, иногда что-либо перепадало. А в город проникали разными путями. Иногда пролезали через проволоку, а когда у ворот стоял добрый охранник - пропускал.
Невдалеке от леса находился финский госпиталь. Подойдём к окну и начнём просить хлебушка. Иногда солдаты бросали, а бывали случаи, когда над нами смеялись и вместо куска галеты бросали бог знает что.
Однажды мы возвращались из города в лагерь. Выпустил нас через ворота охранник, который особых препятствий не чинил. А вот когда мы вернулись обратно, на вахте стоял уже другой охранник, и он сдал нас в комендатуру. Нас отвели в сарай, где стояли длинные скамейки, положили на них и резиновыми плётками нанесли кому по 15, кому по 25 ударов. После такой порки матери нас на руках относили в бараки. Не выдержав голода и жестокостей лагерной жизни, некоторые из моих братьев и сестёр умерли. Другие - спустя годы…
Когда Александра Вострякова из Петрозаводска попросили рассказать о тех временах, он сказал: "Я глубоко взволнован, и нет особой охоты вспоминать лагерное прошлое. Но кое-что по просьбе расскажу.
Родом я из деревни Кут-Лахта Лодейнопольского района Ленинградской области. Из дома нас привезли в лагерь Ильинский 17 сентября 1941 года. Из вещей у нас было то, что на себе, а хлеба, как говорится, что в животе. Всё, что осталось в доме, взяли финны. А дома разобрали и увезли на сооружение землянок и укреплений. Скот отобрали для своего пользования.
Территория нашего лагеря была огорожена колючей проволокой. Охранялась патрулями, а на вышках по периметру стояли дозорные. Жило нас в комнате 16 человек. Клопы и тараканы не давали покоя. Когда в доме был покойник, появлялись крысы. Умирали многие, особенно в конце 1941 и в начале 1942 годов. Комната отапливалась дровами, а вечерами освещалась лучиной. Хлеба давали по 100 граммов в день и по 300 граммов картофеля. Сколько-то крупы. Одежда и обувь изнашивалась до такой степени, что люди ходили босыми и полураздетыми.
Годы детства для нас были не просто трудными, а мучительно-унизительными. Детей к работам привлекали с 12 лет и как могли, унижали. Красный Крест, может быть, кому-то и помогал, но наша семья, как и всё население барака, этой помощи не видела. И лишь когда немцы под Сталинградом потерпели сокрушительное поражение, отношение финнов к лагерникам несколько изменилось. После выхода из лагеря я весил 40 кг, когда потом призывали в армию - 58, а при увольнении - 78 кг…"
Жестокость за гранью безумия
Владимир Михайлов, Харьков: "Летом 1944 года наступавшие войска Маннергейма подвергли интенсивным бомбёжкам и артобстрелам железнодорожный мост через реку Свирь, в трёх километрах от которой стоял наш дом. Мы устремились в лес в юго-западном направлении от Подпорожья. Вырыли землянки. Ночью было хорошо видно зарево пылающего Подпорожья. Немцы нас заметили с самолётов по нашим кострам. Финские наступающие части вывели на дорогу, и повели в сторону станции. Так начался наш плен, который продолжался до лета 1944 года. Поначалу нас разместили в деревне Усланка на берегу всё той же Свири, где уже было немало таких беженцев, как и мы. А там уже распределяли по лагерям. Так, гостившие у нас тетя Вера из Ленинграда и её дочери Тамара шести лет и трёхлетняя Лариса попали в Ведлозеро. А мой друг Боря Ромашов при живых родителях оказался усыновлённым бездетной финкой. Мне всё же повезло: оказался с родителями в петрозаводском лагере №3. У меня имеется документ из военного архива Финляндии, в котором в графе "ближайшие родственники" стоит знак вопроса. Возможно, и я рассматривался лагерной администрацией в качестве кандидата на усыновление.
После освобождения на месте своего дома мы нашли пепелище. Я был свидетелем следов многочисленных зверств финских оккупантов. Спустя много лет после всех этих событий я решил провести некоторое историческое исследование, - чем обернулась оккупация для мирных жителей нашей республики, по злому року судьбы оказавшихся в концлагерях, тюрьмах и других местах принудительного содержания.
И вот что получилось. В шести петрозаводских лагерях 1941-1942 годов содержалось более 35 тысяч граждан, проживающих на территории Карелии и Ленинградской области( это только в Петрозаводске). Кроме того, подобные лагеря были и в районах Карелии - в Медвежьегорске, в пос. Ильинском Олонецкого района, в Кутижме и в Киндасово Пряжинского района, в Орзеге и в Вилге Прионежского, а также многие местные концентрационные пункты для содержания граждан перед отправкой их в лагеря. Возраст детей был разный. Дети с 15 лет отбирались у родителей и направлялись в трудовые лагеря, которых было немало на оккупированной территории Карелии.
Ущерб, нанесённый малолетним узникам оккупационным режимом, можно обозначить по таким категориям:
смертность, которая преследовала бывших малолетних узников в результате голода и холода и различных заболеваний без медицинской помощи, что сказалось на их здоровье в последующие годы
- инвалидность
- принудительный труд
- разрушение семей
- физические увечья
- этническое неравноправие
В первоначальный период лагерной жизни люди вымирали целыми семьями. Только за один первый год число узников в лагере №5 сократилось на одну четверть. Если в 1941 году в этом лагере насчитывалось до 8000 человек, то к середине 1942 года было уже 6000 человек. За три года - наполовину. Ежедневно в каждом лагере умирало до 20-25 узников. Особенно высокая смертность была в Кутижемском лесном лагере.
В каждом лагере работала похоронная команда. Трупы складывали в сараях и отвозились на кладбище "Пески". В каждую траншею укладывалось до 40 трупов. Грудные дети умирали один за другим. Голод косил детей в первую очередь. Но и питьевая вода отпускалась по норме. Основной рацион заключённых состоял из баланды серой ржаной муки. Вместо хлеба выдавали, как правило, подпорченные галеты. И только работа Красного Креста, когда дело уже шло к освобождению, положение с питанием несколько улучшила.
Из-за отсутствия мыла и моющих средств для помывки в банях и стирки белья проводилась в принудительном порядке "прожарка" как самих людей, так и их одежды. Эта "прожарка" для многих, ослабших физически, становилась похлеще многих наказаний. Процедура с паром и карболкой при высокой температуре длилась 30-40 минут. Многие её не выдерживали и теряли сознание.
«Великая Суоми» до Урала и концлагеря для всех, кто не согласен
У заключённых широко проводился принудительный отбор крови. На этот счёт имелось немало показаний. Случаи насилия и издевательств над узниками были явлением повседневным. Так, управляющий хлебозаводом некий Рачкала за малейшую провинность сажал заключённых в чаны с холодной водой. Финский врач Колехмайнен вместо лечения нередко занимался истязанием людей. Бездетным финкам, мужья которых погибли в войну 1939-40 г.г., разрешалось усыновлять русских пленных детей.
Чаще других следовали наказания за самовольный выход за пределы лагеря. И поскольку эти требования нарушали именно дети и подростки, которых голод гнал в город в поисках пропитания, их тоже наказывали по всей строгости. Сажали в холодную будку, били резиновыми палками, нередко даже стреляли по ним. Многие дети были ранены и даже убиты. Лагерные охранники как могли, изощрялись в своих издевательствах. Так, лейтенант Салаваара во 2-ом лагере выгонял больных людей на работу с помощью избиений плетью.
Развивая идеологию Великой Суоми до Урала, оккупанты планировали выселение славянского населения за административные границы территории, которая по их плану будет принадлежать Финляндии. На каждого узника была заведена личная карточка. В ней, наряду с другими данными, учитывалась и этническая принадлежность.
Узники делились на две основные категории:
- карелы, финны (!!!), вепсы, ингерманландцы, эстонцы
- русские, украинцы, белорусы…
Галина Чапурина, Петрозаводск: "Мои две старшие сестры 14 и 17 лет умерли в лагере от истощения. Я же каким-то чудом выжила. Наверное, мне отдавали последние крохи и ценой своей жизни спасли мою. Впоследствии мама не раз вспоминала, как я постоянно просила есть. В заточении за колючей проволокой я оказалась трёхлетним ребёнком в петрозаводском 2-ом лагере.
К тому времени, когда над нашим городом засияло солнце свободы, мне уже было шесть лет, и я многое начинала понимать, и многое осталось в моей памяти…"
Сергей Кирилин, деревня Падмозеро в Заонежье: "Когда началась оккупация, мы жили в Заонежском районе в деревне Падмозеро. В апреле 1942 года нас выселили в деревню Онежены. Мать мою отправили на строительство дорог, а я всю войну оставался с дедом. Потом из Онежен нас переселили в Тявзию, затем в Палтегу, а в 1943 году в деревню Медные Ямы. Всё имущество у нас отняли, мы остались голые, босые и голодные. Ели траву, кору, разбавляя мукой, которую давали по 200 граммов наполовину с бумагой. Ходить по деревне было запрещено. Полиция избивала по любому поводу. В 1942 году меня зверски избил помощник земельной комендатуры в Палтеге известный изувер карел Хойяр. В 1943 году я подвергся избиению начальником полевого штаба Симолой в деревне Великая Нива. Симола был крайне жестокий человек. У них при себе всегда была резиновая плётка, которой они "угощали" нас с удовольствием. Вот так нам жилось, детям, - нынешним старикам…"
Гитлер и Маннергейм в 1942 г.
Анна Лукина, учительница Яндомозерской школы: "Мы собирали мох, сушили, толкли и делали лепёшки. Из берёзовых опилок варили кашу, из соломы пекли хлеб. Такая пища истощала организм, и люди умирали целыми семьями. Голодной смертью погибла семья Калининых из деревни Есины, умерли Николай Лукин, Андрей Стафеев, Андрей Фепонов и много других. Большинство жителей деревни Типиницы умерли от голода. Весной 1942 года смертность в Яндомозере была настолько великой, что не успевали выкапывать могилы. В деревне Усть-Яндома тела покойников долгое время лежали непогребёнными. Финны глумились над голодными. Когда истощённые люди приходили просить хлеба, они избивали их. Колхозника Чуркина финны поставили на пахоту. 12 дней он работал без куска хлеба, падая от истощения. "Дайте хоть немного рыбы", - попросил он у коменданта. Комендант Липасти рассвирепел. Он схватил человека за шиворот и выбросил со второго этажа. Затем сбежал сам с лестницы и избил лежащего до крови. Потом Чуркина отправили в концлагерь, где он и умер.
Виктор Петрович Вишневский, Петрозаводск: "Моя мать, Вишневская Клавдия Николаевна, была эвакуирована с сыном - моим старшим братом Вячеславом, в Заонежье. Я родился в концлагере в марте 1942 года. Я вместе с мамой и старшим братом находился в Космозеро в трудовом лагере Л-55, где мама работала на строительстве дорог. Было трудное время. Ели траву, кору разбавляли мукой, добавляли опилки и пекли такой "хлеб". Старший мой брат выжил, потому что мама кормила его и меня грудным молоком. Только вера в Победу помогла выжить нашей семье в то тяжёлое время".
Наиболее остро стоит проблема непризнания Российским фондом "Взаимопонимание и примирение" претендентов на выплату компенсации за пребывание в концлагерях от Германского фонда "Память, Ответственность и Будущее" бывших узников финских концлагерей, созданных на оккупированной территории Карелии союзницей фашисткой Германии - Финляндией. На обращение к Президенту России пока нет ответа. Союз обращался к Президенту Финляндии госпоже Тарье Халонен, но получил отказ в выплате компенсации со ссылкой на мирный договор 1947 года, в котором нет требований СССР о выплате компенсаций гражданам, пострадавшим от Финляндии.
…Возчик гробов А.Коломенский делал записи, увозя умерших: "В месяц их было от 80 до 170. За семь месяцев с мая по октябрь 1942 года из одного 5-ого лагеря было вывезено 1015 покойников, а за год около 2000. А таких лагерей в Петрозаводске было шесть. В Кутижме, где узники работали на лесозаготовках по три месяца, смертность была особенно высока. За 5 месяцев 1941-1942 годов из 600 человек в лагеря Петрозаводска вернулись 149 человек…"
Вот что пишет в книге "Трагическое Заонежье", также вышедшей в год 60-летия Победы в Карелии, Василий Лукьянов: "Нам, славянам, только в Петрозаводске режим Маннергейма "обеспечил" 30 тысяч мест в концлагерях и 16 тысяч могил на кладбище только в Песках. Вдумайтесь, 16 тысяч мужчин и женщин! Всего в Карелии погибло от голода, холода, болезней и финского террора несколько десятков тысяч гражданского населения.
Эпилог
Сколько русских, карел, и граждан других национальностей погибло в финских «лагерях смерти» сейчас точно не знает никто. Никаких серьезных исследований этого вопроса не проводилось. Возможно, речь идет о 50-60 тысяч человек. Однако учитывая более высокую смертность в финских лагерях, чем в немецких, эта цифра может быть значительно больше. Но меня волнует не только это. Возмущает позиция некоторых граждан, готовых оплевать свою же страну и просто расцеловывать «несчастных финнов», начисто забыв, ЧТО эти «несчастные финны» делали в России. Причем не помешали фашистским методам ни «парламент Финляндии», ни «финская демократия» с многочисленными партиями. Руководство Финляндии все знало. Маннергейм лично посещал концлагеря для русских. И одобрял все что происходит.
До какой же степени умственного маразма нужно докатиться, чтобы все это ЗАБЫТЬ, и всерьез поднимать вопрос об установке памятника Маннергейму, а что еще более мерзко - 14 июня 2007 года к 140-летию со дня рождения К. Г. Маннергейма в Санкт-Петербурге установили бюст «Кавалергард Маннергейм»(скульптор Айдын Алиев) и открыта экспозиция, посвященная его жизни и деятельности (Шпалерная улица, дом 41, гостиница «Маршал») - оккупанту России, палачу и убийце десятков тысяч человек. Еще более удивительно видеть как Путин и Медведев возлагают цветы к его могиле. Кому? Кто ненавидел Россию и русских как таковых и убивал наших дедов и прадедов? Почему тогда Путину и Медведеву цветы к могиле Гитлера не возложить? Чем Гитлер хуже Маннергейма? Возмущают и откровенно наглые «претензии» части финнов на «утраченные территории». Свои черные дела там быстро «забыли». Зато «преступления России» обличать - хлебом не корми.
Но мы это должны помнить. Помнить всегда.
Материал подготовила Елена Мяукина
Карельское землячество