С чего начинается русская история?
Лидия Грот,
кандидат исторических наук
В феврале этого года я выступала с циклом лекций в ЛГУ им. А.С. Пушкина по тематике моих исследований, которые я веду по двум основным направлениям: 1) истоки древнерусской государственности, где ключевая проблема - генезис древнерусского института верховной власти; 2) влияние западноевропейских утопий на исследование древнерусской истории. В данной статье я хочу представить основное содержание второго направления исследований, а именно - влияние шведского политического мифа XVII-XVIII вв. на изучение начального периода русской истории. Эта тематика была изложена в ряде моих публикаций на Переформате, но в силу ее важности и, по-прежнему, малой известности в российской историографии полагаю небесполезным дать ее в концентрированном виде отдельной статьей. Но начну с общего вывода, к которому я пришла в ходе моих исследований: как история российской государственности, так и вся русская история в целом, имеют более древние корни, чем это принято считать, и корни эти автохтонны для Русской равнины.
Однако такие наиважнейшие проблемы российской истории, как древнерусский политогенез, генезис института верховной власти, развитие древнерусских городов, освоение речных путей Восточной Европы и др. оказались, начиная с XVIII в., под влиянием утопической историософии, сложившейся в западноевропейской исторической мысли XVI-XVIII вв. и привнесенной норманизмом в российскую историческую науку, что препятствует исследованию самых основополагающих исторических проблем в соответствии с современными требованиями к науке. А это ведет к стагнации российской исторической мысли.
Сложившаяся в данный момент ситуация в науке обязывает дать определение понятию норманизм. До недавнего времени под норманизмом понималась система взглядов, сторонники которой отстаивали идею скандинавского происхождения летописных варягов, видели в князе Рюрике вождя скандинавских отрядов, не то завоевателя, не то наемника по договору, а также были уверены в древнешведском происхождении имени Руси. Перечисленные положения, по-прежнему, присутствуют в работах российских историков, однако слово норманизм в последнее время перестало нравиться представителям данной системы взглядов, которые стали заявлять, что неправильно называть норманистов норманистами, что то, что оспаривается антинорманистами - это, будто бы, на самом деле набор фактов.
Фактов за утверждениями о скандинавском происхождении варягов или о Рюрике как скандинавском наемнике неустановленного происхождения, а также о древнешведском происхождении имени Руси как раз нет. И быть не может, поскольку названный набор взглядов есть результат не научных исследований, а плод шведского политического мифа XVI-XVIII вв. Для того, чтобы разобраться в этом, надо обратиться к истории западноевропейской общественной мысли названного периода и вкратце рассмотреть одно специфическое явление в ее истории под названием готицизм - течение, в рамках которого в североевропейских странах в течение XVI-XVIII вв. сложилась традиция приписывать своим странам величественное древнее прошлое, основанное на фантазиях. Особенно эта традиция поразила страны Скандинавского полуострова.
Однако такое важное для истории западноевропейской общественной мысли явление как готицизм практически блистает своим отсутствием в работах российских ученых. И это тем более странно, что готицизм оказал решающее влияние на развитие духовной жизни Германии и скандинавских стран в XVI-XVIII вв., а также - Англии второй половины XVII-XVIII вв. Идеями готицизма увлекались французские просветители. Утопические идеи немецкого и скандинавского готицизма внесли крайне негативный вклад в изучение русской истории. Напомню, что так называемая антиготская пропаганда итальянских гуманистов, в русле которой развивалось негативное преломление истории германцев или немецкой истории, когда римское и готическое провозглашались итальянскими гуманистами как антиподы, соотношение между которыми было равнозначно соотношению понятий «культура» и «варварство», придали готицзму не только протестный, но и ущербный характер.
Данная ущербность выразилась в том, что в рамках готицизма стал складываться миф о неспособности славянских народов к цивилизованному развитию, к созданию собственной государственности. Таким образом, для представителей готицизма стремление защитить историческое прошлое германских народов от критики итальянских гуманистов вылилось в упорное желание отыскать объект, на который можно было бы в свою очередь перенести обвинения в варварстве, темноте, неспособности к цивилизованному развитию. Такой объект был отождествлён со славянскими народами. Тогда же, в частности, зародились идеи о некоем имманентном славянам народоправстве и отсутствии у них традиции монархического правления. Так, современник О.Рудбека, прусский историк Христофор Харткнох (1644-1687) писал о том, что вендские народы (он конкретно имел в виду поляков) не имели изначально монархической власти. При этом Х. Харткнох ссылался на Прокопия Кесарийского (VI в.), который, характеризуя современных ему славян, сообщал, что они не знали авторитарной монархической власти («славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве…»). Мысль эта, несмотря на ее статичность, закрепилась в западноевропейской исторической науке, и вот уже в русле просветительской мысли, в работах чешского просветителя Г. Добнера (1719-1790) она выступает как истина в последней инстанции: «…чехам и другим славянам в древности было присуще не монархическое, а демократическое общественное устройство».
Поскольку в эпоху Просвещения в общественной мысли стал доминировать взгляд, согласно которому народоправство связывалось с первобытным хаосом и дикостью, а монархия - с утверждением порядка и цивилизации, то отказывая народам, принадлежавшим к славянской языковой семье (включая, естественно, и русских) иметь традиции монархического правления, их фактически наделяли первородной народоправной дикостью, а носителей германских языков провозглашали монопольными обладателями монархического начала и порядка. Идеи эти, внесенные в российскую историческую науку Миллером, продолжают циркулировать в работах современных российских историков и по сей день, хотя это не просто устаревший, но уже обветшалый подход - реликт утопий давно минувших времён.
Но возникновение шведского политического мифа, создатели которого выступили с заявлениями о шведском происхождении варягов и о Рюрике из Швеции, правда, не указав его реального родословия, совпадало с событиями Смутного времени в Русском государстве, с военным присутствием шведов в Новгородской земле, а это был и захват Новгорода летом 1611 г., и интриги шведского двора по поводу шведского принца Карла Филиппа как кандидата на московский престол, и развитие шведской агрессии 1614-1617 гг. в русских землях, приведшей к Столбовскому договору, по которому Швеция отторгала русские города Ивангород, Ям, Остров, Копорье, Корелу, Орешек с уездами и всю Неву, в силу чего русские отрезались от Балтийского моря, от своего исконного исторического права свободного выхода в Балтийское море и свободной торговли на западноевропейских рынках.
Именно на фоне такого политического развития стало развиваться особое направление в шведской историографии, принявшее форму грубого фантазирования на исторические темы с созданием величественных картин выдуманной истории Швеции в древности. Содержанием этих картин стали рассказы о вымышленных древних предках шведов: о шведо-гипербореях и о шведо-варягах. Данные фантазии создавались с легко угадываемой целью: создать на их базе новейшую версию истории Восточной Европы в древности, где предкам шведов отводилась бы первенствующая, основоположническая роль с древнейших, гиперборейских времен. По этой мифологической историософии, предки шведов якобы уже в древнейшие времена обживали Восточную Европу задолго до других народов. Иначе говоря, это была история Восточной Европы без русских. Наши шведские предки, дескать, бороздили здесь реки от Балтики до Черного моря и до греческих островов уже с глубокой древности, следовательно, Швеция и сегодня имеет особое историческое право на восточноевропейские земли.
Почву для создания названного шведского политического мифа подготовила деятельность шведских и немецких готицистов XVI в., возникшая как реакция на упомянутую антиготскую пропаганду итальянских гуманистов и создавшая в качестве противовеса мифы о готах, которые якобы были не разрушителями античности, а ее прямыми наследниками, влившими свежую кровь в одряхлевшую Римскую империю и благодаря этому создавшими сильные державы Европы.
Я подчеркивала в ряде работ, что особая роль в начавшейся реконструкции великого гото-германского прошлого выпала Швеции, поскольку юг Швеции носит название Гёталанд, и эту область по созвучию стали связывать с прародиной древних готов, откуда они якобы вышли и начали свои завоевания в Европе. Идея о героическом прошлом готов как прямых предков королей Швеции была использована шведской королевской властью как консолидирующая общество идея. Ее стали расписывать в трудах придворных историков, насаждать во все учебные программы. Поскольку реального исторического материала не хватало, ибо шведская история своей древностью не обладала, то к шведской древности стали приписывать историю других народов, например, скифов - это тоже, дескать, шведские предки, только назывались иначе.
Так стала создаваться вымышленная история Швеции в древности. И она сделалась преддверием норманизма, поскольку именно под пером шведских готицистов фантазийные предки шведо-готов впервые стали бороздить восточноевропейские реки от Балтики до Черного моря, совершая победоносные походы - образ, легко узнаваемый из работ норманистов. Надо сказать, что выход готов с юга Швеции давно признан самими шведскими медиевистами мифом, а вот российские историки и археологи держатся за него с упорством, достойным лучшего применения.
Миф о шведо-готах, показавший себя продуктивной технологией в управлении шведским обществом или действенным политическим мифом, послужил пусковым механизмом для следующих политических мифов - о шведо-гипербореях и о шведо-варягах. О народе гипербореев, как известно, рассказывалось в античных источниках. Это - великий народ, которому приписывался значительный вклад в создание древнегреческой культуры, выходцем от гипербореев считался солнцебог Аполлон. И вот в начале XVII в. в кругах, приближенных к шведскому королю Карлу IX заговорили о том, что и гипербореи имели шведское происхождение. Приблизительно с 1610 г. в Швеции стали создаваться удивительные произведения на тему о том, что древняя Гиперборея находилась на территории Швеции, и имя Гипербореи лучше всего истолковывается из шведского языка, а имена гиперборейских героев - испорченные шведские имена, например, гиперборейский мудрец Абарис, научивший древних греков всяким наукам, - это испорченное шведское имя Эверт. Прошу обратить внимание на характер аргументации создателей шведской гипербореады: «истолкование» названия Гиперборея из шведского языка, по их убеждению, якобы служило неопровержимым доказательством того, что гиперборейская история была создана руками предков шведов. Но таков был менталитет XVI-XVII вв. А почему норманисты в течение двухсот с лишним лет стремятся доказать древнешведское происхождение имени Руси? По той же самой причине: законсервировавшись в менталитете XVI-XVII вв., норманисты убеждены в том, что докажи они, что название Русь имеет древнешведское происхождение, то это будет автоматически означать, что создателями древнерусской истории были выходцы из Швеции.
Возвращаясь к историческим феериям шведской гипербореады, надо еще раз подчеркнуть, что они создавались с легко угадываемой целью - оформить на их базе новейшую версию восточноевропейской истории без русских. Это сразу выявляется, если наложить их на сложившуюся в Русском государстве политическую обстановку того времени. В июле 1610 г. произошло отстранение Василия Шуйского от власти, а в августе, под давлением польского короля Сигизмунда III произошло принесение присяги московскими жителями на имя польского королевича Владислава. Одновременно интенсифицировалась и шведская политика в русских землях. Еще летом 1609 г. Карл IХ предложил дополнительные военные отряды царю Василию, но в награду за это потребовал отдать ему Орешек, Ладогу и часть Кольского полуострова до мыса Святой нос. Осенью 1609 г. шведский военный отряд под командованием Балтазара Бэка и Исака Бема получил приказ выступить на захват Колы. Шведскую корону привлекала русская северная торговля и, соответственно, стремление установить контроль над ней с целью извлечения доходов. Карл IХ продолжил безуспешную политику своих предшественников Густава Вазы и Юхана III, но и его попытки захватить силой северные русские города закончились крахом.
На фоне успехов династийных притязаний польского короля и его сына летом 1610 г. в шведских политических кругах родился аналогичный ему проект со шведским принцем в качестве кандидата на московский престол. В сборнике шведских документов «Войны Швеции» («Sveriges krig»), со ссылкой на шведские архивные документы, говорится, что весной 1610 г. Карл IХ принимает решение захватить несколько северо-западных русских городов. Собирается сводный военный отряд численностью в 7000 человек под командованием шведского наместника в Ревеле Андерса Ларссона, которому отдается приказ выступить в направлении Ивангорода, Яма и Пскова, жители которых присягали Лжедмитрию II, и силой или хитростью принудить эти города сдаться и присягнуть либо царю Василию, либо шведскому королю (! - Л.Г.).
Ход событий подгонял развитие политических прожектов. В июле 1611 г. шведы сумели захватить Новгород. 17 июля от имени Карла IХ и Новгорода был заключен договор о мирных условиях, где, в частности, говорилось о том, что новгородцы, отвергнув короля Сигизмунда и наследника его, признают своим защитником и покровителем короля шведского с тем, чтобы Россия и Швеция вместе выступали против их общего врага, а также чтобы один из сыновей шведского короля Густав Адольф или Карл Филипп был бы царем и великим князем владимирским и московским. В договоре подчеркивалось, что его условия должны будут исполняться Новгородом даже в том случае, если «московское правительство, вопреки ожиданиям, не пожелают с ним согласиться». Цель выражена здесь предельно ясно - попытка расчленения Русского государства и отторжения части русских земель в пользу шведской короны, подробнее по ссылке.
Вот в это время и начинает разрабатываться шведская гипербореада, а также происходит появление первых рассуждений о шведском происхождении летописных варягов и о Рюрике из Швеции. Как известно, политическим действиям на государственном уровне во все времена должно было придавать «законный вид и толк». Домогательства польского короля при выдвижении своего сына Владислава кандидатом на московский престол имели основания, уходившие в прошлое междинастийных связей.
Дело в том, что упоминавшийся выше Сигизмунд III был по линии своей матери Катерины Ягеллонки потомком Ягеллонов - династии, образовавшейся в 1386 г. вследствие междинастийного брака литовского князя Ягайла и единственной наследницы умершего польского короля Людовика - Ядвиги. Связи же Литвы и Руси были переплетены межродовыми браками литовских и русских княжеских домов с глубочайшей древности. Так, в частности, основатель династии Ягеллонов - князь Ягайло - был сыном русской княжны, а именно - тверской княжны Ульяны (Иулиании) Александровны, дочери великого князя Тверского и великого князя Владимирского, выданной замуж за великого князя литовского Ольгерда. Таким образом, Сигизмунд и Владислав имели в поддержку своих притязаний матрилатеральную традицию, хоть и затерянную в глубине времен, но имевшую вполне реальный характер для XVII в., поскольку родословия правящих домов были общеизвестны в европейских политических кругах.
А вот у шведского короля ничего подобного не было. Зато у него было кое-что получше - миф о древних шведо-готах как прямых предках шведских королей, причем миф, получивший распространение на европейском континенте. На этой базе и стал создаваться новый шведский политический миф, где разрабатывались идеи не просто династийных, а глубоко исторических прав шведского короля на восточноевропейские земли с древними предками шведских королей, которые освоили Восточную Европу задолго до других народов и бороздили здесь реки от Балтики до Черного моря чуть не с гиперборейских времен. То, что заказ на создание шведской гипербореады, также как и на проект о варягах и Рюрике из Швеции, шёл от первого лица Шведского королевства, подтверждается целым рядом косвенных фактов.
Именно в это время у шведского дипломата и приближенного шведского короля П. Петрея (1570-1622) неожиданно появляются рассуждения о шведском происхождении летописных варягов. Прошу обратить внимание: авторство идеи о скандинавстве летописных варягов не принадлежит немецким академикам. Это выдумка принадлежит шведским сановникам и литераторам, а немецкие академики выступили лишь ее пропагандистами. Высказывание о шведском происхождении летописных варягов появилось в работе П. Петрея «История о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614-1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. - на немецком языке в Лейпциге. В этой работе П. Петрей, впервые в историографии, неожиданно заявил, что варяги из русских летописей должны были быть выходцами из Швеции, «…от того кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции» (в издании 1620 г. на немецком заявление было сформулировано в диспозитивной форме: «…aus dem Königreich Schweden, oder dero incorporirten Ländern, Finland und Lieffland…» (Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. М., 2005. С. 18-20; Latvakangas A. Riksgrundarna.Turku, 1995. S. 132-135). А имена варяжских братьев, по мнению Петрея, являлись испорченными шведскими именами: Рюрик (Rurich) вполне мог изначально прозываться Erich, Frederich или Rodrich; Синеус (Sineus) - как Siman, Sigge или Swen; Трувор - Ture или Tufwe (кстати, ни Эрик, ни Фредрик, ни Родерик шведскими именами не являются - это имена заимствованные в шведском именослове). Здесь мы так же, как в случае с Гипербореей из Швеции, сталкиваемся с менталитетом XVII в.: докажи, что имя Рюрика можно объяснить из шведского языка, и Рюрик автоматически присваивается шведской истории. В моей новой монографии «Имена летописных князей и корни древнерусского института княжеской власти» я показываю, что имя Рюрик не имеет скандинавского происхождения.
Неожиданными слова Петрея о варягах из Швеции были потому, что противоречили опубликованному двумя годами ранее собственному труду Петрея о древних гото-шведских королях, где он постарался обрисовать, в духе готицизма, подвиги древних шведских конунгов и утверждал, что они завоевали полмира, достигнув пределов Азии, и собирали дань со всех земель к востоку и югу от Балтийского моря. Затрагивались и отношения с русскими, но ни слова не говорилось о шведском происхождении русских князей. Более того, в 1614 г., когда уже начала выходить из печати шведская версия «Истории о великом княжестве Московском», было опубликовано второе издание указанной хроники о гото-шведских королях. И в ней тем же Петреем указывалось, что он «не нашёл в русских хрониках каких-либо сведений о завоеваниях шведских конунгов, но это и понятно, поскольку хроники начинают рассказ с прихода Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии в 562 г.» (Latvakangas A. Op. cit. S. 136-137), т.е. Петрей ввел в свое произведение известное сказание о родословных связях между великими русскими князьями и римскими императорами, а также о родстве Рюрика с братом императора Августа Прусом. Подобные сказания были популярны в русских историко-литературных произведениях XVI в., и Петрей, бывая в Москве, наверняка узнал о них и, желая поблистать знаниями о русской истории, ввел их в свое сочинение.
Но тогда создаётся впечатление, что рассуждения о шведском происхождении Рюрика и варягов Петрей в спешке внёс в готовый текст «Истории о великом княжестве Московском», даже не успев согласовать их со своими прежними публикациями. Причина этой поспешности Петрея, заставившей его в кратчайший срок между двумя публикациями перенести и варягов, и Рюрика из Пруссии в Швецию, обнаруживается во всём своём простодушии, когда мы обратим внимание, что вторую книгу «Истории о великом княжестве Московском» Петрей посвятил принцу Карлу-Филиппу, которого он в своих мечтаниях уже, вероятно, видел на московском престоле. Чуткий нос опытного придворного службиста уловил, что тонкий намек о шведском происхождении летописных варягов - основоположников великой правящей династии Русского государства - сразу же придаст его историческому сочинению политически корректный характер.
Петрей не был историописателем, все его сочинения были отмечены духом официозной пропаганды. Вышеупомянутый опус Петрея - «Благодетельная хроника обо всех свеярикских и гётских конунгах», по словам финского историка А. Латвакангаса, был прилежной копией мифологизированной шведской истории, восходящей к классику шведского готицизма Иоанну Магнусу и носил характер сугубо пропагандистский (Latvakangas A. Op. cit. S. 136). Аналогичным прагматизмом была отмечена и первая публикация (1608 г.) Петрея или его записки очевидца событий Смутного времени, охарактеризованные шведской исследовательницей Маргаретой Аттиус Сольман как политический памфлет и явно выраженная пропаганда, подлаженная под внутреннюю политику шведской короны того времени (Stora oredans Ryssland. Petrus Petrjus ögonvittnesskildring från 1608 / Attius Sohlman M.,red. Stockholm, 1997). Написание Петреем «Истории о великом княжестве Московском» шло одновременно с переговорами в 1613 г. в Выборге о кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа на московский престол, т.е. также было продиктовано соображениями политической корректности, а не научными интересами.
Прекрасным подтверждением того, что мысль об основоположнической роли предков шведов в создании древнерусской государственности уже носилась в воздухе и осваивала мозги влиятельных шведских деятелей, является то, что именно в это время была сфальсифицирована в шведских официальных документах речь архимандрита Киприана, произнесённая на встрече в Выборге в августе 1613 г. От этой встречи в Государственном архиве Швеции осталось два документа: официальный отчет шведской делегации и неофициальные записи, которые вел секретарь принца Карла Филиппа. В официальным отчёте было записано, что руководитель новгородского посольства архимандрит Киприан отметил, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик». А согласно неофициальным записям секретаря Карла-Филиппа, архимандрит Киприан сообщил, что «…в старинных хрониках есть сведения о том, что у новгородцев исстари были свои собственные великие князья… так из вышеупомянутых был у них собственный великий князь по имени Родорикус, с родословием из Римской империи». Следовательно, Киприан представил вышеупомянутое сказание о родстве Рюрика с братом императора Августа, просто подчёркивая древность института новгородских князей. Таким образом, слова о Рюрике из Швеции в официальном протоколе, приписанные архимандриту Киприану - грубый подлог, совершенный сановниками Густава II Адольфа. Но этот подлог они вряд ли совершили, если бы не опирались, как минимум, на негласное одобрение своего короля.
(...)
Окончание здесь: http://pereformat.ru/2016/03/russkaya-istoria/
кандидат исторических наук
В феврале этого года я выступала с циклом лекций в ЛГУ им. А.С. Пушкина по тематике моих исследований, которые я веду по двум основным направлениям: 1) истоки древнерусской государственности, где ключевая проблема - генезис древнерусского института верховной власти; 2) влияние западноевропейских утопий на исследование древнерусской истории. В данной статье я хочу представить основное содержание второго направления исследований, а именно - влияние шведского политического мифа XVII-XVIII вв. на изучение начального периода русской истории. Эта тематика была изложена в ряде моих публикаций на Переформате, но в силу ее важности и, по-прежнему, малой известности в российской историографии полагаю небесполезным дать ее в концентрированном виде отдельной статьей. Но начну с общего вывода, к которому я пришла в ходе моих исследований: как история российской государственности, так и вся русская история в целом, имеют более древние корни, чем это принято считать, и корни эти автохтонны для Русской равнины.
Однако такие наиважнейшие проблемы российской истории, как древнерусский политогенез, генезис института верховной власти, развитие древнерусских городов, освоение речных путей Восточной Европы и др. оказались, начиная с XVIII в., под влиянием утопической историософии, сложившейся в западноевропейской исторической мысли XVI-XVIII вв. и привнесенной норманизмом в российскую историческую науку, что препятствует исследованию самых основополагающих исторических проблем в соответствии с современными требованиями к науке. А это ведет к стагнации российской исторической мысли.
Сложившаяся в данный момент ситуация в науке обязывает дать определение понятию норманизм. До недавнего времени под норманизмом понималась система взглядов, сторонники которой отстаивали идею скандинавского происхождения летописных варягов, видели в князе Рюрике вождя скандинавских отрядов, не то завоевателя, не то наемника по договору, а также были уверены в древнешведском происхождении имени Руси. Перечисленные положения, по-прежнему, присутствуют в работах российских историков, однако слово норманизм в последнее время перестало нравиться представителям данной системы взглядов, которые стали заявлять, что неправильно называть норманистов норманистами, что то, что оспаривается антинорманистами - это, будто бы, на самом деле набор фактов.
Фактов за утверждениями о скандинавском происхождении варягов или о Рюрике как скандинавском наемнике неустановленного происхождения, а также о древнешведском происхождении имени Руси как раз нет. И быть не может, поскольку названный набор взглядов есть результат не научных исследований, а плод шведского политического мифа XVI-XVIII вв. Для того, чтобы разобраться в этом, надо обратиться к истории западноевропейской общественной мысли названного периода и вкратце рассмотреть одно специфическое явление в ее истории под названием готицизм - течение, в рамках которого в североевропейских странах в течение XVI-XVIII вв. сложилась традиция приписывать своим странам величественное древнее прошлое, основанное на фантазиях. Особенно эта традиция поразила страны Скандинавского полуострова.
Однако такое важное для истории западноевропейской общественной мысли явление как готицизм практически блистает своим отсутствием в работах российских ученых. И это тем более странно, что готицизм оказал решающее влияние на развитие духовной жизни Германии и скандинавских стран в XVI-XVIII вв., а также - Англии второй половины XVII-XVIII вв. Идеями готицизма увлекались французские просветители. Утопические идеи немецкого и скандинавского готицизма внесли крайне негативный вклад в изучение русской истории. Напомню, что так называемая антиготская пропаганда итальянских гуманистов, в русле которой развивалось негативное преломление истории германцев или немецкой истории, когда римское и готическое провозглашались итальянскими гуманистами как антиподы, соотношение между которыми было равнозначно соотношению понятий «культура» и «варварство», придали готицзму не только протестный, но и ущербный характер.
Данная ущербность выразилась в том, что в рамках готицизма стал складываться миф о неспособности славянских народов к цивилизованному развитию, к созданию собственной государственности. Таким образом, для представителей готицизма стремление защитить историческое прошлое германских народов от критики итальянских гуманистов вылилось в упорное желание отыскать объект, на который можно было бы в свою очередь перенести обвинения в варварстве, темноте, неспособности к цивилизованному развитию. Такой объект был отождествлён со славянскими народами. Тогда же, в частности, зародились идеи о некоем имманентном славянам народоправстве и отсутствии у них традиции монархического правления. Так, современник О.Рудбека, прусский историк Христофор Харткнох (1644-1687) писал о том, что вендские народы (он конкретно имел в виду поляков) не имели изначально монархической власти. При этом Х. Харткнох ссылался на Прокопия Кесарийского (VI в.), который, характеризуя современных ему славян, сообщал, что они не знали авторитарной монархической власти («славяне и анты, не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве…»). Мысль эта, несмотря на ее статичность, закрепилась в западноевропейской исторической науке, и вот уже в русле просветительской мысли, в работах чешского просветителя Г. Добнера (1719-1790) она выступает как истина в последней инстанции: «…чехам и другим славянам в древности было присуще не монархическое, а демократическое общественное устройство».
Поскольку в эпоху Просвещения в общественной мысли стал доминировать взгляд, согласно которому народоправство связывалось с первобытным хаосом и дикостью, а монархия - с утверждением порядка и цивилизации, то отказывая народам, принадлежавшим к славянской языковой семье (включая, естественно, и русских) иметь традиции монархического правления, их фактически наделяли первородной народоправной дикостью, а носителей германских языков провозглашали монопольными обладателями монархического начала и порядка. Идеи эти, внесенные в российскую историческую науку Миллером, продолжают циркулировать в работах современных российских историков и по сей день, хотя это не просто устаревший, но уже обветшалый подход - реликт утопий давно минувших времён.
Но возникновение шведского политического мифа, создатели которого выступили с заявлениями о шведском происхождении варягов и о Рюрике из Швеции, правда, не указав его реального родословия, совпадало с событиями Смутного времени в Русском государстве, с военным присутствием шведов в Новгородской земле, а это был и захват Новгорода летом 1611 г., и интриги шведского двора по поводу шведского принца Карла Филиппа как кандидата на московский престол, и развитие шведской агрессии 1614-1617 гг. в русских землях, приведшей к Столбовскому договору, по которому Швеция отторгала русские города Ивангород, Ям, Остров, Копорье, Корелу, Орешек с уездами и всю Неву, в силу чего русские отрезались от Балтийского моря, от своего исконного исторического права свободного выхода в Балтийское море и свободной торговли на западноевропейских рынках.
Именно на фоне такого политического развития стало развиваться особое направление в шведской историографии, принявшее форму грубого фантазирования на исторические темы с созданием величественных картин выдуманной истории Швеции в древности. Содержанием этих картин стали рассказы о вымышленных древних предках шведов: о шведо-гипербореях и о шведо-варягах. Данные фантазии создавались с легко угадываемой целью: создать на их базе новейшую версию истории Восточной Европы в древности, где предкам шведов отводилась бы первенствующая, основоположническая роль с древнейших, гиперборейских времен. По этой мифологической историософии, предки шведов якобы уже в древнейшие времена обживали Восточную Европу задолго до других народов. Иначе говоря, это была история Восточной Европы без русских. Наши шведские предки, дескать, бороздили здесь реки от Балтики до Черного моря и до греческих островов уже с глубокой древности, следовательно, Швеция и сегодня имеет особое историческое право на восточноевропейские земли.
Почву для создания названного шведского политического мифа подготовила деятельность шведских и немецких готицистов XVI в., возникшая как реакция на упомянутую антиготскую пропаганду итальянских гуманистов и создавшая в качестве противовеса мифы о готах, которые якобы были не разрушителями античности, а ее прямыми наследниками, влившими свежую кровь в одряхлевшую Римскую империю и благодаря этому создавшими сильные державы Европы.
Я подчеркивала в ряде работ, что особая роль в начавшейся реконструкции великого гото-германского прошлого выпала Швеции, поскольку юг Швеции носит название Гёталанд, и эту область по созвучию стали связывать с прародиной древних готов, откуда они якобы вышли и начали свои завоевания в Европе. Идея о героическом прошлом готов как прямых предков королей Швеции была использована шведской королевской властью как консолидирующая общество идея. Ее стали расписывать в трудах придворных историков, насаждать во все учебные программы. Поскольку реального исторического материала не хватало, ибо шведская история своей древностью не обладала, то к шведской древности стали приписывать историю других народов, например, скифов - это тоже, дескать, шведские предки, только назывались иначе.
Так стала создаваться вымышленная история Швеции в древности. И она сделалась преддверием норманизма, поскольку именно под пером шведских готицистов фантазийные предки шведо-готов впервые стали бороздить восточноевропейские реки от Балтики до Черного моря, совершая победоносные походы - образ, легко узнаваемый из работ норманистов. Надо сказать, что выход готов с юга Швеции давно признан самими шведскими медиевистами мифом, а вот российские историки и археологи держатся за него с упорством, достойным лучшего применения.
Миф о шведо-готах, показавший себя продуктивной технологией в управлении шведским обществом или действенным политическим мифом, послужил пусковым механизмом для следующих политических мифов - о шведо-гипербореях и о шведо-варягах. О народе гипербореев, как известно, рассказывалось в античных источниках. Это - великий народ, которому приписывался значительный вклад в создание древнегреческой культуры, выходцем от гипербореев считался солнцебог Аполлон. И вот в начале XVII в. в кругах, приближенных к шведскому королю Карлу IX заговорили о том, что и гипербореи имели шведское происхождение. Приблизительно с 1610 г. в Швеции стали создаваться удивительные произведения на тему о том, что древняя Гиперборея находилась на территории Швеции, и имя Гипербореи лучше всего истолковывается из шведского языка, а имена гиперборейских героев - испорченные шведские имена, например, гиперборейский мудрец Абарис, научивший древних греков всяким наукам, - это испорченное шведское имя Эверт. Прошу обратить внимание на характер аргументации создателей шведской гипербореады: «истолкование» названия Гиперборея из шведского языка, по их убеждению, якобы служило неопровержимым доказательством того, что гиперборейская история была создана руками предков шведов. Но таков был менталитет XVI-XVII вв. А почему норманисты в течение двухсот с лишним лет стремятся доказать древнешведское происхождение имени Руси? По той же самой причине: законсервировавшись в менталитете XVI-XVII вв., норманисты убеждены в том, что докажи они, что название Русь имеет древнешведское происхождение, то это будет автоматически означать, что создателями древнерусской истории были выходцы из Швеции.
Возвращаясь к историческим феериям шведской гипербореады, надо еще раз подчеркнуть, что они создавались с легко угадываемой целью - оформить на их базе новейшую версию восточноевропейской истории без русских. Это сразу выявляется, если наложить их на сложившуюся в Русском государстве политическую обстановку того времени. В июле 1610 г. произошло отстранение Василия Шуйского от власти, а в августе, под давлением польского короля Сигизмунда III произошло принесение присяги московскими жителями на имя польского королевича Владислава. Одновременно интенсифицировалась и шведская политика в русских землях. Еще летом 1609 г. Карл IХ предложил дополнительные военные отряды царю Василию, но в награду за это потребовал отдать ему Орешек, Ладогу и часть Кольского полуострова до мыса Святой нос. Осенью 1609 г. шведский военный отряд под командованием Балтазара Бэка и Исака Бема получил приказ выступить на захват Колы. Шведскую корону привлекала русская северная торговля и, соответственно, стремление установить контроль над ней с целью извлечения доходов. Карл IХ продолжил безуспешную политику своих предшественников Густава Вазы и Юхана III, но и его попытки захватить силой северные русские города закончились крахом.
На фоне успехов династийных притязаний польского короля и его сына летом 1610 г. в шведских политических кругах родился аналогичный ему проект со шведским принцем в качестве кандидата на московский престол. В сборнике шведских документов «Войны Швеции» («Sveriges krig»), со ссылкой на шведские архивные документы, говорится, что весной 1610 г. Карл IХ принимает решение захватить несколько северо-западных русских городов. Собирается сводный военный отряд численностью в 7000 человек под командованием шведского наместника в Ревеле Андерса Ларссона, которому отдается приказ выступить в направлении Ивангорода, Яма и Пскова, жители которых присягали Лжедмитрию II, и силой или хитростью принудить эти города сдаться и присягнуть либо царю Василию, либо шведскому королю (! - Л.Г.).
Ход событий подгонял развитие политических прожектов. В июле 1611 г. шведы сумели захватить Новгород. 17 июля от имени Карла IХ и Новгорода был заключен договор о мирных условиях, где, в частности, говорилось о том, что новгородцы, отвергнув короля Сигизмунда и наследника его, признают своим защитником и покровителем короля шведского с тем, чтобы Россия и Швеция вместе выступали против их общего врага, а также чтобы один из сыновей шведского короля Густав Адольф или Карл Филипп был бы царем и великим князем владимирским и московским. В договоре подчеркивалось, что его условия должны будут исполняться Новгородом даже в том случае, если «московское правительство, вопреки ожиданиям, не пожелают с ним согласиться». Цель выражена здесь предельно ясно - попытка расчленения Русского государства и отторжения части русских земель в пользу шведской короны, подробнее по ссылке.
Вот в это время и начинает разрабатываться шведская гипербореада, а также происходит появление первых рассуждений о шведском происхождении летописных варягов и о Рюрике из Швеции. Как известно, политическим действиям на государственном уровне во все времена должно было придавать «законный вид и толк». Домогательства польского короля при выдвижении своего сына Владислава кандидатом на московский престол имели основания, уходившие в прошлое междинастийных связей.
Дело в том, что упоминавшийся выше Сигизмунд III был по линии своей матери Катерины Ягеллонки потомком Ягеллонов - династии, образовавшейся в 1386 г. вследствие междинастийного брака литовского князя Ягайла и единственной наследницы умершего польского короля Людовика - Ядвиги. Связи же Литвы и Руси были переплетены межродовыми браками литовских и русских княжеских домов с глубочайшей древности. Так, в частности, основатель династии Ягеллонов - князь Ягайло - был сыном русской княжны, а именно - тверской княжны Ульяны (Иулиании) Александровны, дочери великого князя Тверского и великого князя Владимирского, выданной замуж за великого князя литовского Ольгерда. Таким образом, Сигизмунд и Владислав имели в поддержку своих притязаний матрилатеральную традицию, хоть и затерянную в глубине времен, но имевшую вполне реальный характер для XVII в., поскольку родословия правящих домов были общеизвестны в европейских политических кругах.
А вот у шведского короля ничего подобного не было. Зато у него было кое-что получше - миф о древних шведо-готах как прямых предках шведских королей, причем миф, получивший распространение на европейском континенте. На этой базе и стал создаваться новый шведский политический миф, где разрабатывались идеи не просто династийных, а глубоко исторических прав шведского короля на восточноевропейские земли с древними предками шведских королей, которые освоили Восточную Европу задолго до других народов и бороздили здесь реки от Балтики до Черного моря чуть не с гиперборейских времен. То, что заказ на создание шведской гипербореады, также как и на проект о варягах и Рюрике из Швеции, шёл от первого лица Шведского королевства, подтверждается целым рядом косвенных фактов.
Именно в это время у шведского дипломата и приближенного шведского короля П. Петрея (1570-1622) неожиданно появляются рассуждения о шведском происхождении летописных варягов. Прошу обратить внимание: авторство идеи о скандинавстве летописных варягов не принадлежит немецким академикам. Это выдумка принадлежит шведским сановникам и литераторам, а немецкие академики выступили лишь ее пропагандистами. Высказывание о шведском происхождении летописных варягов появилось в работе П. Петрея «История о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614-1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. - на немецком языке в Лейпциге. В этой работе П. Петрей, впервые в историографии, неожиданно заявил, что варяги из русских летописей должны были быть выходцами из Швеции, «…от того кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции» (в издании 1620 г. на немецком заявление было сформулировано в диспозитивной форме: «…aus dem Königreich Schweden, oder dero incorporirten Ländern, Finland und Lieffland…» (Фомин В.В. Варяги и варяжская русь. М., 2005. С. 18-20; Latvakangas A. Riksgrundarna.Turku, 1995. S. 132-135). А имена варяжских братьев, по мнению Петрея, являлись испорченными шведскими именами: Рюрик (Rurich) вполне мог изначально прозываться Erich, Frederich или Rodrich; Синеус (Sineus) - как Siman, Sigge или Swen; Трувор - Ture или Tufwe (кстати, ни Эрик, ни Фредрик, ни Родерик шведскими именами не являются - это имена заимствованные в шведском именослове). Здесь мы так же, как в случае с Гипербореей из Швеции, сталкиваемся с менталитетом XVII в.: докажи, что имя Рюрика можно объяснить из шведского языка, и Рюрик автоматически присваивается шведской истории. В моей новой монографии «Имена летописных князей и корни древнерусского института княжеской власти» я показываю, что имя Рюрик не имеет скандинавского происхождения.
Неожиданными слова Петрея о варягах из Швеции были потому, что противоречили опубликованному двумя годами ранее собственному труду Петрея о древних гото-шведских королях, где он постарался обрисовать, в духе готицизма, подвиги древних шведских конунгов и утверждал, что они завоевали полмира, достигнув пределов Азии, и собирали дань со всех земель к востоку и югу от Балтийского моря. Затрагивались и отношения с русскими, но ни слова не говорилось о шведском происхождении русских князей. Более того, в 1614 г., когда уже начала выходить из печати шведская версия «Истории о великом княжестве Московском», было опубликовано второе издание указанной хроники о гото-шведских королях. И в ней тем же Петреем указывалось, что он «не нашёл в русских хрониках каких-либо сведений о завоеваниях шведских конунгов, но это и понятно, поскольку хроники начинают рассказ с прихода Рюрика, Синеуса и Трувора из Пруссии в 562 г.» (Latvakangas A. Op. cit. S. 136-137), т.е. Петрей ввел в свое произведение известное сказание о родословных связях между великими русскими князьями и римскими императорами, а также о родстве Рюрика с братом императора Августа Прусом. Подобные сказания были популярны в русских историко-литературных произведениях XVI в., и Петрей, бывая в Москве, наверняка узнал о них и, желая поблистать знаниями о русской истории, ввел их в свое сочинение.
Но тогда создаётся впечатление, что рассуждения о шведском происхождении Рюрика и варягов Петрей в спешке внёс в готовый текст «Истории о великом княжестве Московском», даже не успев согласовать их со своими прежними публикациями. Причина этой поспешности Петрея, заставившей его в кратчайший срок между двумя публикациями перенести и варягов, и Рюрика из Пруссии в Швецию, обнаруживается во всём своём простодушии, когда мы обратим внимание, что вторую книгу «Истории о великом княжестве Московском» Петрей посвятил принцу Карлу-Филиппу, которого он в своих мечтаниях уже, вероятно, видел на московском престоле. Чуткий нос опытного придворного службиста уловил, что тонкий намек о шведском происхождении летописных варягов - основоположников великой правящей династии Русского государства - сразу же придаст его историческому сочинению политически корректный характер.
Петрей не был историописателем, все его сочинения были отмечены духом официозной пропаганды. Вышеупомянутый опус Петрея - «Благодетельная хроника обо всех свеярикских и гётских конунгах», по словам финского историка А. Латвакангаса, был прилежной копией мифологизированной шведской истории, восходящей к классику шведского готицизма Иоанну Магнусу и носил характер сугубо пропагандистский (Latvakangas A. Op. cit. S. 136). Аналогичным прагматизмом была отмечена и первая публикация (1608 г.) Петрея или его записки очевидца событий Смутного времени, охарактеризованные шведской исследовательницей Маргаретой Аттиус Сольман как политический памфлет и явно выраженная пропаганда, подлаженная под внутреннюю политику шведской короны того времени (Stora oredans Ryssland. Petrus Petrjus ögonvittnesskildring från 1608 / Attius Sohlman M.,red. Stockholm, 1997). Написание Петреем «Истории о великом княжестве Московском» шло одновременно с переговорами в 1613 г. в Выборге о кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа на московский престол, т.е. также было продиктовано соображениями политической корректности, а не научными интересами.
Прекрасным подтверждением того, что мысль об основоположнической роли предков шведов в создании древнерусской государственности уже носилась в воздухе и осваивала мозги влиятельных шведских деятелей, является то, что именно в это время была сфальсифицирована в шведских официальных документах речь архимандрита Киприана, произнесённая на встрече в Выборге в августе 1613 г. От этой встречи в Государственном архиве Швеции осталось два документа: официальный отчет шведской делегации и неофициальные записи, которые вел секретарь принца Карла Филиппа. В официальным отчёте было записано, что руководитель новгородского посольства архимандрит Киприан отметил, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик». А согласно неофициальным записям секретаря Карла-Филиппа, архимандрит Киприан сообщил, что «…в старинных хрониках есть сведения о том, что у новгородцев исстари были свои собственные великие князья… так из вышеупомянутых был у них собственный великий князь по имени Родорикус, с родословием из Римской империи». Следовательно, Киприан представил вышеупомянутое сказание о родстве Рюрика с братом императора Августа, просто подчёркивая древность института новгородских князей. Таким образом, слова о Рюрике из Швеции в официальном протоколе, приписанные архимандриту Киприану - грубый подлог, совершенный сановниками Густава II Адольфа. Но этот подлог они вряд ли совершили, если бы не опирались, как минимум, на негласное одобрение своего короля.
(...)
Окончание здесь: http://pereformat.ru/2016/03/russkaya-istoria/