НЕЛЕПОСТЬ ПРЕДЪЯВЛЕНИЯ САКРАЛЬНОГО
Мой взаимный френд, с которым у нас идеологические противоречия, в комменте к моему предыдущему посту написал следующее:
«...не понимаю, почему вы объединили меня с судимыми девочками? Нас объединяет ненависть к режиму, но методы у нас несколько разные. Полагаю, политическая ориентация девочек действительно более левая, чем моя, если одна из них упоминает в качестве своего авторитета Ги Дебора. При этом девочки, конечно, не экстремистки. Прочтите их «последнее слово» на суде: там исчерпывающе изложено - зачем и почему так. При этом они извинились перед парой охранников, чьи глубокие религиозные чувства они задели своей акцией в ХСС».
Боюсь, мой френд и те, кто разделяет его точку зрения, ошибаются. Девочки задели религиозные чувства не только «пары охранников», но и мои, например. Не знаю, извинились ли они передо мной. И, честно признаться, меня это мало интересует, поскольку у меня не вызывает никакого доверия подлинность их извинений.
Суд - это формальный процесс. И для его формализации нужны потерпевшие. Вот и появилась нелепая «пара охранников». Но ведь на самом деле потерпевших множество. И нелепость состоит не в том, что процесс якобы притянут за уши. Нелепость в необходимости доказывать сакральное в формальных рамках законодательного. Вот почему суд чисто автоматически делает эту нелепость наглядной.
Но нелепо - это не значит необоснованно. Это всего лишь значит, что не приспособлено быть подогнанным к человеческим меркам.
За тысячу лет сложился определенный тип поведения в церкви. Он не является чем-то незыблемым и постоянно немного варьируется под влиянием меняющейся действительности. В советские времена, например, когда было чем-то крайне старомодным носить платки, женщины заходили в храмы с непокрытыми головами. И хотя церковные старушки ворчали, их пускали.
Но как бы ни менялось поведение в церкви, оно никогда не будет допускать танцы на солее в балаклавах и с задиранием ног. Есть множество других мест, где это можно делать без всякого вреда для себя и окружающих. Но церковь существует совсем для другого. Это место, где излишне человеческое утихомиривается и уступает чему-то превосходящему.
И не важно, что служить в церкви может священник, подверженный самым разным человеческим страстям - с золотыми часами на руке, разъезжающий на дорогом автомобиле или оцениващий нанопыль в своей кваритре в миллионы долларов и, будучи кооперированным с властью, пользующийся ее преференциями. Во время его служения в храме его амбиции так или иначе утихомириваются вместе с его человеческим и волей-неволей хотя бы на время уступают место чему-то все это превосходящему.
Множество людей, как неверующих, так и считающих себя верующими, не принимают этой религиозной трансгрессии. Они путают церковь с юридическим статусом церковного здания, с церковными институциями и составляющими их церковными функционерами, а это совсем не одно и то же.
Нет безупречных людей. И церковь - это тоже не место стечения безупречных людей. Туда приходят самые различные и по-разному греховные люди. И служат в ней тоже самые разные и по-разному греховные священники. Но в храме все вместе и каждый по отдельности они оказываются под воздействием чего-то превосходящего их человеческое, которое отступает на второй план и становится несущественным.
Своим вторжением девушки заявили претензии человеческого неутихомириваться там, где оно уже тысячу лет утихомиривается по умолчанию. Т.е. фактически упразднили храм. Приравняли его к эстраде. Они притащили в него неуместное, барахтающееся в своей плодящейся бесплодности, воинствующе человеческое. И понятно почему. Для них человеческое - это мера всех вещей. И они и их заступники требуют, чтоб судили их этой мерой.
Для них все предназначение Божьей Матери в том, чтобы прогнать Путина. Т.е. никакая религиозная трансгрессия для них несущественна, если не явлена социально. Им все равно, что социальная явленность совсем не обязательно следует из христианства. В христианстве цезарю - цезарево, Богу - богово. Грубо говоря, в служебные обязанности Божьей Матери совсем не входит изгнание кого бы то ни было, кого им хотелось бы изгнать.
Если вторжение девушек в храм останется безнаказанным, то христиане фактически окажутся лишены храма. У них не останется места, где они могут найти убежище от своего человеческого и человеческого других. Все, кому не лень, станут использовать храмы в качестве полигонов для акционизма. И это не пустые опасения. Уже сегодня кем-то предлагается снова снести ХХС и снова на его месте устроить бассейн.
Вот почему это вторжение в храм никак не представляется мне мелким хулиганством. Пусть даже чисто законодательно его нельзя квалифицировать иначе. Но по своей сути оно таковым быть не может. Оно подрывает одну из на протяжении тысячелетия сложившихся основ общественного порядка. А вызванная им эскалация истерического, как у заступников девочек, так и у их противников, еще больше делает этот факт очевидным.
«...не понимаю, почему вы объединили меня с судимыми девочками? Нас объединяет ненависть к режиму, но методы у нас несколько разные. Полагаю, политическая ориентация девочек действительно более левая, чем моя, если одна из них упоминает в качестве своего авторитета Ги Дебора. При этом девочки, конечно, не экстремистки. Прочтите их «последнее слово» на суде: там исчерпывающе изложено - зачем и почему так. При этом они извинились перед парой охранников, чьи глубокие религиозные чувства они задели своей акцией в ХСС».
Боюсь, мой френд и те, кто разделяет его точку зрения, ошибаются. Девочки задели религиозные чувства не только «пары охранников», но и мои, например. Не знаю, извинились ли они передо мной. И, честно признаться, меня это мало интересует, поскольку у меня не вызывает никакого доверия подлинность их извинений.
Суд - это формальный процесс. И для его формализации нужны потерпевшие. Вот и появилась нелепая «пара охранников». Но ведь на самом деле потерпевших множество. И нелепость состоит не в том, что процесс якобы притянут за уши. Нелепость в необходимости доказывать сакральное в формальных рамках законодательного. Вот почему суд чисто автоматически делает эту нелепость наглядной.
Но нелепо - это не значит необоснованно. Это всего лишь значит, что не приспособлено быть подогнанным к человеческим меркам.
За тысячу лет сложился определенный тип поведения в церкви. Он не является чем-то незыблемым и постоянно немного варьируется под влиянием меняющейся действительности. В советские времена, например, когда было чем-то крайне старомодным носить платки, женщины заходили в храмы с непокрытыми головами. И хотя церковные старушки ворчали, их пускали.
Но как бы ни менялось поведение в церкви, оно никогда не будет допускать танцы на солее в балаклавах и с задиранием ног. Есть множество других мест, где это можно делать без всякого вреда для себя и окружающих. Но церковь существует совсем для другого. Это место, где излишне человеческое утихомиривается и уступает чему-то превосходящему.
И не важно, что служить в церкви может священник, подверженный самым разным человеческим страстям - с золотыми часами на руке, разъезжающий на дорогом автомобиле или оцениващий нанопыль в своей кваритре в миллионы долларов и, будучи кооперированным с властью, пользующийся ее преференциями. Во время его служения в храме его амбиции так или иначе утихомириваются вместе с его человеческим и волей-неволей хотя бы на время уступают место чему-то все это превосходящему.
Множество людей, как неверующих, так и считающих себя верующими, не принимают этой религиозной трансгрессии. Они путают церковь с юридическим статусом церковного здания, с церковными институциями и составляющими их церковными функционерами, а это совсем не одно и то же.
Нет безупречных людей. И церковь - это тоже не место стечения безупречных людей. Туда приходят самые различные и по-разному греховные люди. И служат в ней тоже самые разные и по-разному греховные священники. Но в храме все вместе и каждый по отдельности они оказываются под воздействием чего-то превосходящего их человеческое, которое отступает на второй план и становится несущественным.
Своим вторжением девушки заявили претензии человеческого неутихомириваться там, где оно уже тысячу лет утихомиривается по умолчанию. Т.е. фактически упразднили храм. Приравняли его к эстраде. Они притащили в него неуместное, барахтающееся в своей плодящейся бесплодности, воинствующе человеческое. И понятно почему. Для них человеческое - это мера всех вещей. И они и их заступники требуют, чтоб судили их этой мерой.
Для них все предназначение Божьей Матери в том, чтобы прогнать Путина. Т.е. никакая религиозная трансгрессия для них несущественна, если не явлена социально. Им все равно, что социальная явленность совсем не обязательно следует из христианства. В христианстве цезарю - цезарево, Богу - богово. Грубо говоря, в служебные обязанности Божьей Матери совсем не входит изгнание кого бы то ни было, кого им хотелось бы изгнать.
Если вторжение девушек в храм останется безнаказанным, то христиане фактически окажутся лишены храма. У них не останется места, где они могут найти убежище от своего человеческого и человеческого других. Все, кому не лень, станут использовать храмы в качестве полигонов для акционизма. И это не пустые опасения. Уже сегодня кем-то предлагается снова снести ХХС и снова на его месте устроить бассейн.
Вот почему это вторжение в храм никак не представляется мне мелким хулиганством. Пусть даже чисто законодательно его нельзя квалифицировать иначе. Но по своей сути оно таковым быть не может. Оно подрывает одну из на протяжении тысячелетия сложившихся основ общественного порядка. А вызванная им эскалация истерического, как у заступников девочек, так и у их противников, еще больше делает этот факт очевидным.