"Филолог не бродит по деревням..."-2
Часть 1.
Долгонько я собиралась написать продолжение, но обещанного как раз три года ждут! (Ха! Ха! Ха!).
(Устраиваясь в кресле, как филин на снегу. Знаете, как сидит филин на снегу? Но цейлонский чай он при этом не попивает из гусь-хрустальненской чашечки).
Сегодня как раз вспоминала своего учителя английского языка в 162-й школе, незабвенного Михаила Мироновича Котта. Он был уже весьма пожилой, седой джентльмен с очень светлыми голубыми глазами. Мы, пятиклассники, за глаза немного подсмеивались над экзотической фамилией, но Михаила Мироновича очень уважали. Про него говорили, что он лучший учитель английского в нашей школе, да и вообще один из лучших в городе. Английский мне давался легко, и однажды Михаил Миронович, за что я ему вечно благодарна, сказал моей маме: "Девочку стоит отдать в английскую школу. У неё явные способности к языку". Спасибо моей маме, что вняла этому совету и договорилась в 130-й школе, что меня возьмут. Посреди учебного года, в третьей четверти. Всю третью четверть я должна была ходить к репетитору и заниматься по программе английской школы. В третьей четверти меня не должны были аттестовывать по языку, а в четвёртой я должна была уже учиться со всеми на равных.
Так и вышло. К концу третьей четверти я уже решалась иногда поднимать руку и отвечать и даже написала какую-то итоговую контрольную с минимумом ошибок. В четвёртой четверти я окончательно влилась в коллектив и получила свою пятёрку за четверть и за год (сыграл свою роль и отзыв репетитора - учительницы нашей же школы). Оставшиеся четыре года английский не представлял для меня трудности, а с шестого класса я начала заниматься дома ещё и французским с приходящей учительницей. Два иностранных языка - это была экзотика в наше время. Но именно из-за успехов в иностранных языках наши учителя прочили мне карьеру переводчика.
Можно было поступить в Новосибирский педагогический институт, но пед тогда ещё не славился своими кадрами, как было уже в 90-е, а в НГУ тогда не было "иностранного" факультета. Мамочка и папочка когда-то учились в ЛГУ; я тоже захотела учиться в столицах. Мой выбор пал - ни мало ни много - на Педагогический институт им. Мориса Тореза в Москве. Не знаю, как сейчас, а в 1976 году там было два отделения: переводческое и педагогическое. Переводческое готовило именно переводчиков, в том числе (и прежде всего) для дипломатического корпуса, а педагогический - учителей иностранного языка.
На переводческое девочек совершенно официально не брали. Почему? Говорилось, что работа сложная, порою рискованная, а девочки - они замуж выходят, беременеют... А переводчик в посольстве не должен быть беременным. И дети у него если болеют, то для этого случая есть жена. Кроме того, как я понимаю, часть мальчиков-переводчиков отбиралась для службы... Ну, в тех самых органах. В общем, факультет был очень серьёзный и ограждённый многочисленными недомолвками и умолчаниями.
Попадали ли девочки из педагогического отделения в школы, я не знаю. Говорили, что, поскольку институт считается престижным, девочки хорошо выходят замуж и устраиваются на хорошие места. Правда, речь шла о москвичках. Прописка, знаете ли - она была временной у иногородних студентов и, по идее, должна была потерять силу по получении диплома и распределения.
Я хотела стать переводчиком, но слабо себе представляла, какого рода перевод станет моей профессией. Главное для меня было поступить. Как говорится, ввязаться в бой, а там посмотрим. Ничего из этой затеи, разумеется, не вышло. На вступительных меня откровенно валили, кроме истории, где я действительно отвечала плохо: мне попался вопрос, который я знала неважно - военный коммунизм. У меня было сразу три фактора, поражавших меня в правах и существенно снижавших мои шансы на поступление. Во-первых, я была провинциалка; во-вторых, хоть и провинциалка, но не из села, а из города, причём такого, в котором имелись свои вузы; в-третьих, меня подвело происхождение.
Я была дочерью "служащей", т.е. научного сотрудника, да ещё из неполной семьи. В то время, о котором я рассказываю (а окончила школу я в 1976 году) существовало негласное, но не скрываемое никем правило: детей интеллигенции пускать в вузы в последнюю очередь. Были вполне официальные квоты для выпускников сельских школ, для национальных меньшинств (и это правильно - эти дети учились зачастую в таких условиях, что им необходимо было давать фору) и "демобилизованных воинов", но помимо этих квот неофициальные преференции, при прочих равных, имели выходцы из рабочих семей. Об этом спокойно, как о данности и о факте, который необходимо принять, нам говорили и знакомые родителей, и учителя. Мы обсуждали это между собой. Тогда мне казалось это нормальным, хотя что-то всё-таки глодало Гилберта Грейпа. Двум моим школьным подругам (мы образовывали такую славную троицу) это нормальным не казалось: у одной был папа, доказывавший, что теория Маркса - бред, отчего девочка без пиетета относилась к идее гегемонии пролетариата, а другая общалась с диссидентствующими друзьями своих родителей и в девятом классе читала Солженицына; однако изменить ничего было нельзя и оставалось только смириться с существующим порядком вещей.
Его можно было немного изменить вот каким образом. После школы можно было пойти работать на завод или в какое-то другое место, но чтобы запись в трудовой книжке была непременно "рабочий". Для того чтобы тебе "простили" непролетарское происхождение при поступлении в вуз, надо было отработать не менее года, а в большинстве случаев, для особо престижных вузов - два года. И то ли с первого года рабочей карьеры, то ли через год можно было записаться на так называемый рабфак при том вузе, куда собираешься поступать (я могу ошибиться в условиях поступления на рабфак - я на нём не училась). Это были по сути подготовительные курсы якобы для рабочей молодёжи. Давали ли они официальные преимущества, я точно не знаю*. Но абитуриенты говорили вслух, что рабфак хорош тем, что будущий студент уже знаком с институтскими преподавателями и они, естественно, "своим" благоволят. Можно было поступать после необходимых лет работы на заводе и без рабфака - годы рабочего стажа совершенно точно засчитывались как фактор преференций, за это начислялись какие-то баллы. Разумеется, характеристика с места работы должна была быть сугубо положительной. Моя подружка детства, не поступившая на истфак Кемеровского университета, год проработала на заводе, фрезеровщицей. За этот год она, по её словам, не только не продвинулась в учёбе, но и даже слегка деградировала. Тем не менее, рабочий стаж сделал её балл при поступлении проходным.
К счастью, это негласное правило - держать и не пущать в вузы детей интеллигенции - выполнялось непоследовательно и неповсеместно, иначе у нас, выходцев из среды "служащих", никогда не было бы возможности получить доступ к высшему образованию. Так, одна из нашей троицы поступила в МГУ на биофак - сама, без блата и связей. Почему она не стала там учиться - это совсем другая история. Как всегда, в ней замешан мужчина. В семнадцать лет кажется, что нет ничего важнее любови-моркови...
Ну а мы, две гуманитарочки (ещё одна из нашей троицы поступала на филфак ЛГУ и тоже провалилась), вернулись домой, что называется, на щите. И тогда наши учителя заговорили с нами откровенно. В частности Фаина Яковлевна Черных, которая вела у нас технический перевод (светлая ей память!), сказала мне, что изначально было ясно - из моей московской эпопеи не выйдет ничего. Институт откровенно блатной, иногородние абитуриенты без связей не имеют никаких шансов на поступление. Редчайшие исключения только подтверждают правило. Почему это не сказали раньше? Да говорили же - а ты разве хотела слушать?
Да, верно. Старшие дали нам возможность сплясать на граблях и набить свои собственные шишки.
Позже мама рассказывала кому-то из друзей, как одна знакомая московская дама (очень продвинутая, работала на телевидении, и её фамилию я потом не раз видела в финальных титрах разных телепередач и художественных фильмов), узнав, куда я пыталась поступать, ахнула и сказала: "Ой, ну что вы! Маршалу N поступление его внучки в этот институт стоило "Волги"!"
Итак, Москва осталась позади и надо было думать, куда двигаться дальше.
Продолжение
_______________
* В комментариях мне пишут, что рабфак давал право поступать без экзамена. Однако, возможно, это всё-таки зависело от вуза, потому что я хорошо помню, что в Институте им. Мориса Тореза на консультации по вступительным экзаменам вместе с нами, вчерашними школьниками, приходили и рабфаковцы.
Large Visitor Map
Долгонько я собиралась написать продолжение, но обещанного как раз три года ждут! (Ха! Ха! Ха!).
(Устраиваясь в кресле, как филин на снегу. Знаете, как сидит филин на снегу? Но цейлонский чай он при этом не попивает из гусь-хрустальненской чашечки).
Сегодня как раз вспоминала своего учителя английского языка в 162-й школе, незабвенного Михаила Мироновича Котта. Он был уже весьма пожилой, седой джентльмен с очень светлыми голубыми глазами. Мы, пятиклассники, за глаза немного подсмеивались над экзотической фамилией, но Михаила Мироновича очень уважали. Про него говорили, что он лучший учитель английского в нашей школе, да и вообще один из лучших в городе. Английский мне давался легко, и однажды Михаил Миронович, за что я ему вечно благодарна, сказал моей маме: "Девочку стоит отдать в английскую школу. У неё явные способности к языку". Спасибо моей маме, что вняла этому совету и договорилась в 130-й школе, что меня возьмут. Посреди учебного года, в третьей четверти. Всю третью четверть я должна была ходить к репетитору и заниматься по программе английской школы. В третьей четверти меня не должны были аттестовывать по языку, а в четвёртой я должна была уже учиться со всеми на равных.
Так и вышло. К концу третьей четверти я уже решалась иногда поднимать руку и отвечать и даже написала какую-то итоговую контрольную с минимумом ошибок. В четвёртой четверти я окончательно влилась в коллектив и получила свою пятёрку за четверть и за год (сыграл свою роль и отзыв репетитора - учительницы нашей же школы). Оставшиеся четыре года английский не представлял для меня трудности, а с шестого класса я начала заниматься дома ещё и французским с приходящей учительницей. Два иностранных языка - это была экзотика в наше время. Но именно из-за успехов в иностранных языках наши учителя прочили мне карьеру переводчика.
Можно было поступить в Новосибирский педагогический институт, но пед тогда ещё не славился своими кадрами, как было уже в 90-е, а в НГУ тогда не было "иностранного" факультета. Мамочка и папочка когда-то учились в ЛГУ; я тоже захотела учиться в столицах. Мой выбор пал - ни мало ни много - на Педагогический институт им. Мориса Тореза в Москве. Не знаю, как сейчас, а в 1976 году там было два отделения: переводческое и педагогическое. Переводческое готовило именно переводчиков, в том числе (и прежде всего) для дипломатического корпуса, а педагогический - учителей иностранного языка.
На переводческое девочек совершенно официально не брали. Почему? Говорилось, что работа сложная, порою рискованная, а девочки - они замуж выходят, беременеют... А переводчик в посольстве не должен быть беременным. И дети у него если болеют, то для этого случая есть жена. Кроме того, как я понимаю, часть мальчиков-переводчиков отбиралась для службы... Ну, в тех самых органах. В общем, факультет был очень серьёзный и ограждённый многочисленными недомолвками и умолчаниями.
Попадали ли девочки из педагогического отделения в школы, я не знаю. Говорили, что, поскольку институт считается престижным, девочки хорошо выходят замуж и устраиваются на хорошие места. Правда, речь шла о москвичках. Прописка, знаете ли - она была временной у иногородних студентов и, по идее, должна была потерять силу по получении диплома и распределения.
Я хотела стать переводчиком, но слабо себе представляла, какого рода перевод станет моей профессией. Главное для меня было поступить. Как говорится, ввязаться в бой, а там посмотрим. Ничего из этой затеи, разумеется, не вышло. На вступительных меня откровенно валили, кроме истории, где я действительно отвечала плохо: мне попался вопрос, который я знала неважно - военный коммунизм. У меня было сразу три фактора, поражавших меня в правах и существенно снижавших мои шансы на поступление. Во-первых, я была провинциалка; во-вторых, хоть и провинциалка, но не из села, а из города, причём такого, в котором имелись свои вузы; в-третьих, меня подвело происхождение.
Я была дочерью "служащей", т.е. научного сотрудника, да ещё из неполной семьи. В то время, о котором я рассказываю (а окончила школу я в 1976 году) существовало негласное, но не скрываемое никем правило: детей интеллигенции пускать в вузы в последнюю очередь. Были вполне официальные квоты для выпускников сельских школ, для национальных меньшинств (и это правильно - эти дети учились зачастую в таких условиях, что им необходимо было давать фору) и "демобилизованных воинов", но помимо этих квот неофициальные преференции, при прочих равных, имели выходцы из рабочих семей. Об этом спокойно, как о данности и о факте, который необходимо принять, нам говорили и знакомые родителей, и учителя. Мы обсуждали это между собой. Тогда мне казалось это нормальным, хотя что-то всё-таки глодало Гилберта Грейпа. Двум моим школьным подругам (мы образовывали такую славную троицу) это нормальным не казалось: у одной был папа, доказывавший, что теория Маркса - бред, отчего девочка без пиетета относилась к идее гегемонии пролетариата, а другая общалась с диссидентствующими друзьями своих родителей и в девятом классе читала Солженицына; однако изменить ничего было нельзя и оставалось только смириться с существующим порядком вещей.
Его можно было немного изменить вот каким образом. После школы можно было пойти работать на завод или в какое-то другое место, но чтобы запись в трудовой книжке была непременно "рабочий". Для того чтобы тебе "простили" непролетарское происхождение при поступлении в вуз, надо было отработать не менее года, а в большинстве случаев, для особо престижных вузов - два года. И то ли с первого года рабочей карьеры, то ли через год можно было записаться на так называемый рабфак при том вузе, куда собираешься поступать (я могу ошибиться в условиях поступления на рабфак - я на нём не училась). Это были по сути подготовительные курсы якобы для рабочей молодёжи. Давали ли они официальные преимущества, я точно не знаю*. Но абитуриенты говорили вслух, что рабфак хорош тем, что будущий студент уже знаком с институтскими преподавателями и они, естественно, "своим" благоволят. Можно было поступать после необходимых лет работы на заводе и без рабфака - годы рабочего стажа совершенно точно засчитывались как фактор преференций, за это начислялись какие-то баллы. Разумеется, характеристика с места работы должна была быть сугубо положительной. Моя подружка детства, не поступившая на истфак Кемеровского университета, год проработала на заводе, фрезеровщицей. За этот год она, по её словам, не только не продвинулась в учёбе, но и даже слегка деградировала. Тем не менее, рабочий стаж сделал её балл при поступлении проходным.
К счастью, это негласное правило - держать и не пущать в вузы детей интеллигенции - выполнялось непоследовательно и неповсеместно, иначе у нас, выходцев из среды "служащих", никогда не было бы возможности получить доступ к высшему образованию. Так, одна из нашей троицы поступила в МГУ на биофак - сама, без блата и связей. Почему она не стала там учиться - это совсем другая история. Как всегда, в ней замешан мужчина. В семнадцать лет кажется, что нет ничего важнее любови-моркови...
Ну а мы, две гуманитарочки (ещё одна из нашей троицы поступала на филфак ЛГУ и тоже провалилась), вернулись домой, что называется, на щите. И тогда наши учителя заговорили с нами откровенно. В частности Фаина Яковлевна Черных, которая вела у нас технический перевод (светлая ей память!), сказала мне, что изначально было ясно - из моей московской эпопеи не выйдет ничего. Институт откровенно блатной, иногородние абитуриенты без связей не имеют никаких шансов на поступление. Редчайшие исключения только подтверждают правило. Почему это не сказали раньше? Да говорили же - а ты разве хотела слушать?
Да, верно. Старшие дали нам возможность сплясать на граблях и набить свои собственные шишки.
Позже мама рассказывала кому-то из друзей, как одна знакомая московская дама (очень продвинутая, работала на телевидении, и её фамилию я потом не раз видела в финальных титрах разных телепередач и художественных фильмов), узнав, куда я пыталась поступать, ахнула и сказала: "Ой, ну что вы! Маршалу N поступление его внучки в этот институт стоило "Волги"!"
Итак, Москва осталась позади и надо было думать, куда двигаться дальше.
Продолжение
_______________
* В комментариях мне пишут, что рабфак давал право поступать без экзамена. Однако, возможно, это всё-таки зависело от вуза, потому что я хорошо помню, что в Институте им. Мориса Тореза на консультации по вступительным экзаменам вместе с нами, вчерашними школьниками, приходили и рабфаковцы.
Large Visitor Map