Возвращаясь к будущему русскому социализму. Работа над ошибками советского века... / окончание
Начало
8. Радость оппонентов
Мои оппоненты будут ехидно обрадованы сразу двумя высказанными мною «утопиями». «Чего он там бормочет про потребительную стоимость и бесплатное распределение... Давно уже наслушались, проходили...»
___Авто - Ричард Иванович Косолапов, 1930 г.р. - советский и российский философ, специалист в области социальной философии. Доктор философских наук, профессор. Профессор МГУ имени М. В. Ломоносова, и. о. декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова © Вики
Говорящий нечто подобное индивид не сознается, что слышал такие изречения еще от своего ворчащего дедушки довоенных времен. Между тем он сам не думает о том, что нерешенные когда-то и не продуманные к тому моменту до конца вопросы имеют правило возвращаться. Философы пышно именуют это проявлением закона отрицания отрицания. Мы же выразимся попроще, что нам еще осталось доделать из того, на что нашим высоким основоположникам не хватило собственной, поневоле короткой жизни?
Ответ на этот вопрос связан в первую очередь с необходимостью возвратиться на покинутую коллегами в 90-х (а возможно, еще раньше) грандиозную недостройку марксизма.
Маркс с изумительным мастерством извлек все необходимые трудящемуся и борющемуся пролетариату выводы из своей концепции прибавочной стоимости, основанной на меновой, но недооценил возможности стоимости потребительной. Ее живая, энергическая мощь ставит реальные нужды, желания, вкусы, страсти человека над абстрактной тенденцией очевидно неживого капитала к самовозрастанию и тянет историю в новую эру.
Помнится одна цифра из советского прошлого. Тогда наибольшая зарплата превышала минимальный размер оплаты по труду (МРОТ) в 4-5 раз (к примеру, разница зарплат начинающего инженера и отраслевого министра), и это вызывало сварливую критику. Нынче месячный «оклад» старого профессора МГУ (одна из самых высокооплачиваемых категорий интеллигенции в прошлом) может составлять 8-8,5 тысячи рублей (теперешний рубль, по советским критериям, дешевле копейки), едва покрывая цену «потребительской корзины». Одновременно процветают воротилы бизнеса, «зарабатывающие» по миллиону и более в день. Это вряд ли менее фантастично, чем закладывать в план даровое содержание труженика на случай чрезвычайных ситуаций. Вопросы не возникали бы, если бы речь шла о личностях масштаба Д.И. Менделеева и С.П. Королева или хотя бы С.О. Макарова и В.Р. Вильямса, но в поле зрения оказываются господа, как правило, не оставляющие никакого следа в истории техники, науки и культуры. И тут же хочется спросить: откуда, по каким канонам и за что дается такое вознаграждение? Зачем этот избыток и вознаграждающему, и вознаграждаемому? Не испытывают ли граждане данной категории населения неловкость, стыд, дискомфорт при относительном и абсолютном обнищании трудящихся?
Пишущий эти строки начисто лишен чувства зависти, этой прославленной «болезни красных глаз», но спросил бы любого богача: по какому праву ты владеешь собственностью, очевидно добытой не твоим производительным трудом, и зачем тебе лично большая ее часть? Никакая «мера труда и мера потребления», пользующаяся деньгами как инструментом, тут не подходит. Но есть ли аргументы в пользу того, что долго протянет это «общество без меры»?
9. К бесклассовому обществу - первые этапы
В течение 47 лет (с 1939-го по 1986-й) партия не ставила вопрос, казалось бы, перед Отечественной войной актуальнейший - завершение построения бесклассового общества. Правда, к 1939 году существенная часть этой задачи была решена. Еще при жизни Ленина национализация земли и промышленности привела к устранению из общественной жизни крупнейших эксплуататоров - помещиков и капиталистов. Эта малая категория населения, лишившись своего привилегированного положения (каждый персонально), растворилась в массе трудящихся, но существовал, а в условиях нэпа временами процветал последний эксплуататорский слой - деревенский кулак. Счеты с ним в основном свела сама бедняцко-середняцкая среда земледельцев в ходе коллективизации аграрного сектора и замены единоличных хозяйств крупными сельхозартелями. Сталин впоследствии (1950) писал, «что это была революция сверху, что переворот был совершен по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства».
Это был второй шаг к обществу без классов, но еще не полное завершение кампании. Сталин, советские люди вправе были гордиться тем, что «у нас нет противопоставляющих себя друг другу класса капиталистов и класса эксплуатируемых капиталистами рабочих», что тем самым уничтожен главный социальный антагонизм. В обществе теперь оставались два трудящихся класса, союзных и дружественных, рабочие и кооперировавшиеся крестьяне, и это был великий революционный сдвиг. Мы получили возможность говорить, что в стране «нет классов», «грани между классами стираются», однако не должны были забывать, что «остается лишь некоторая, но не коренная разница между различными прослойками социалистического общества...». Эта разница была «лишь некоторая, но не коренная», однако она не оставалась вовсе безобидной. Игнорирование этого в 30-х годах не очень заметного фактора через полвека показало, к чему может привести его стихийный рост.
Полагаю, в послевоенный период Сталина, при всем его заботливо-критическом отношении к состоянию израненной партии, несколько отвлекал от проявлений социальной неоднородности советского общества факт его окрепшего морально-политического единства. Но он думал глубже и дальше. Идее достижения бесклассового состояния общества была подчинена задача повышения уровня колхозно-кооперативной собственности до уровня общенародной, хотя саму идею Сталин не называл, а уж после него, похоже, и некому было о ней напомнить.
10. Итог - болото путаницы
Стратегическая установка Ленина была предельно ясна. «Социализм есть уничтожение классов, - писал он. - Диктатура пролетариата сделала для этого уничтожения все, что могла. Но сразу уничтожить классы нельзя.
И классы остались и останутся в течение эпохи диктатуры пролетариата. Диктатура будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата».
Эти строки писались в 1919 году, когда уже хорошо просматривался финал Гражданской войны. Но они (строки) не выглядят безнадежно устаревшими, а, наоборот, демонстрируют, насколько опустились мы, отменив диктатуру пролетариата до исчезновения классов.
Изживание деления общества на классы есть смысл и предназначение диктатуры пролетариата. Она есть политическое содержание перехода от капитализма к социализму. Переходный период есть отрезок времени, этап борьбы за превращение общества из классового в бесклассовое, за становление строя социального равенства. К этой коллизии: диктатура пролетариата, переходный период, уничтожение классов - удивительно подходят слова Ленина о логике, диалектике и теории познания: не надо трех слов. В данном случае это не только слова.
Хрущев и его советчик от «теории» Куусинен не хотели пугать словом «диктатура» буржуазию, им хотелось появляться на тусовках бомонда не в рабочей косоворотке, а в смокинге. Отсюда и казус. Ленин утверждает: «Диктатура пролетариата будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата». Можно ли назвать более четкое предупреждение?
Хрущев при остаточном (хотя и не антагонистическом) классовом делении общества раннего социализма провоцирует упразднение диктатуры, а значит замораживает проблему классов. Что дальше? Ничего, кроме, в конце концов, поворота вспять...
Сошлемся еще раз на Владимира Ильича: «Если взамен старого класса, - говорил он на IX съезде партии (1920), - пришел новый, то только в бешеной борьбе с другими классами он удержит себя, и только в том случае он победит до конца, если сумеет привести к уничтожению классов вообще. Гигантский, сложный процесс классовой борьбы ставит дело так, иначе вы погрязнете в болоте путаницы».
Это высказывание характерно, во-первых, тем, что Ленин указывает в нем на динамизм процесса («бешеная борьба» и пр.), во-вторых, на необходимость новому классу (пролетариату) «удержать себя» (очень емкое, хотя и простое выражение) и одержать верх в этой борьбе. Совершенно недвусмысленно и категорично звучит заявление о задаче «уничтожения классов вообще». И при этом сама собой возникает мысль о том, что хрущевское «открытие» (закрытие) 1961 года: «Обеспечив полную и окончательную победу социализма - первой фазы коммунизма - и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР», и змееныш буржуазно-демократической контрреволюции 1985-1993 годов родились одновременно.
Фраза из Программы КПСС XXII съезда, увы, тронута фальшью. Если о полной победе социализма еще можно было толковать, опираясь на аргументацию Сталина, то окончательная была червивой скороспелкой Хрущева. Это доказал как грянувший вскоре крутой разлад с великим Китаем (то есть внутри социалистического лагеря), так и последующий ход эволюции-инволюции. В хрущевском докладе о Программе был даже параграф о построении бесклассового общества в СССР, но в нем, вопреки Ленину, трактовалось о том же, об уходе диктатуры пролетариата раньше расставания с классовым делением общества. А за этим угадывалась не только утопия, но и возможность реанимации эксплуататорских классов. Странно, что тема построения бесклассового общества в самой Программе не рассматривалась.
11. Это не из нашей оперы
Ценным вкладом в историческую науку и профессиональным подвигом В. Трушкова является недавняя архивная публикация проекта Программы ВКП(б) 1947 года с авторским комментарием. Создававшийся, судя по всему, по решению предвоенного (1939) XVIII съезда, документ, работу над которым задержали боевые будни, не был фактически известен партии, хотя он и отразил размышления и споры бурного периода. Так, в конце текста говорится: «С ликвидацией эксплуататорских классов, победой социализма и установлением полного морально-политического единства всего народа диктатура пролетариата выполнила свою великую историческую миссию. Советское государство превратилось в подлинно всенародное государство».
«Что же ты критикуешь Хрущева за оценки роли диктатуры пролетариата в Программе 1961 года, - возразят мне, - ведь то же было написано в сталинско-ждановском проекте 14 годами раньше? Да он же просто списал кое-что у Сталина. Так что клюйте его». Но не тут-то было.
Во-первых, выполнить свою миссию, как сказано в проекте 40-х, не значит уже ее завершить; во-вторых, если рабочее государство признается своим всем народом, то это не означает, что оно потеряло свою классовую природу. Диктатура пролетариата, массива лиц производительного физического и умственного труда, как государство трудящихся, выполняет свои задачи до завершения стирания классовых различий в обществе, в чем заинтересовано все его здоровое большинство. Если же оно бросает эту работу и, по сути, самоликвидируется, то, так или иначе, пусть нескоро и малозаметно, при допущении рыночной стихии самовосстанавливается и заменяет его (под той или иной маркой, разными темпами - тихим перерождением, а бывает, и террористическими рывками, как у нас в 1991 и 1993 гг.) государство буржуазии. Хрущевское, по определению Л.Ф. Ильичева, «великое десятилетие» есть начало этого процесса.
Сталину в послевоенный период и до конца жизни (1946-1953) свойственно не ослабление, а, наоборот, усиление внимания к концепции диктатуры пролетариата. Победа в Отечественной войне, прорыв капиталистического окружения и поиск избавившимися от фашистского ига странами и народами основ нового мироустройства поставили ряд проблем и перед победителями. Под рукой имелся советский богатейший опыт, но было вредно и опасно применять его механически. «Леваки» освободившихся государств, многие офицеры и политработники Красной армии выступали за создание в них Советов, но поступать так было нельзя. Вопрос о власти там решали в основном не местные массовые движения, а внешняя союзническая сила - та же Красная армия. Поэтому и режим не должен был спешить объявлять себя диктатурой пролетариата, сохраняя привычные для населения структуры: парламент, отечественный фронт, даже монархию (как было в 1944 г. в Румынии). В беседах и обмене мнениями с польскими, болгарскими, чехословацкими, югославскими, венгерскими, румынскими, немецкими, китайскими товарищами Сталин (Соч. Т. 16. Ч. 1, 2), ссылаясь на примеры Парижской коммуны и советской власти, говорил о разных переходных формах диктатуры пролетариата вплоть до тех случаев, когда тактически целесообразно избегать такого названия. Конечно, определенную роль тут могло сыграть также желание «закрыть», затуманить тему репрессий конца 30-х годов, но не единственное и, полагаю, не главное. «То, что невозможно осуществить переход от капитализма к социализму без диктатуры пролетариата, мы считаем аксиомой», - указывал Сталин. Будет она более явной и строгой, более мягкой и терпимой, зависит от положения в той или иной стране, уровня ее кадров. Но и малейших намеков на отказ от выполнения функций пролетарской диктатуры, на намерения проводить ее «в запас», пока есть классы-антагонисты, у Сталина мы не встречаем. Нехватку у режима в братских странах диктаторского начала предполагалось разумно компенсировать союзными отношениями со всем содружеством. При наличии диктатуры буржуазии в ряде стран мира ариозо о том, что диктатура пролетариата исчерпала свое призвание и перестала быть необходимой, было явно из чьей-то чужой и глуповатой оперы.
12. «Гвоздевая» идея Программы 1986 года
Когда Брежнев (1981), а за ним Андропов (1983) поставили задачу обновить редакцию Программы КПСС, возник вопрос об ее «гвоздевой» идее. Завершение ликвидации классов к концу ХХ века смотрелось эффектной и эффективной мерой и с экономической, и с социально-бытовой, и с морально-политической точки зрения. Ее поддержал в свое время авторитетный триумвират: Черненко, Устинов, Громыко. С одной стороны, в СССР наблюдались признаки слияния классов, рост влиятельного слоя рабочих-интеллигентов, семейной «социальной диффузии», с другой - множились спекуляции на тему «план и рынок», являвшиеся эхом в интеллигентской среде стихийного накапливания силенок криминального «теневого» капитала под «дреманным» оком властей. Социологи, чекистские и милицейские службы уже располагали для этого основательным фактическим материалом и статистикой. Надо было только грамотно и аккуратно пустить их в дело. И надо было спешить.
Приходивший к власти Горбачев был, очевидно, не заинтересован в направленности обновленной Программы, но, вынужденный считаться с наличной социальной и аппаратной инерцией, ограничился малозначимыми замечаниями и структурной перестановкой. Программа была принята XXVII съездом КПСС (1986), но тут же положена генсеком под сукно. Дальше была «перестройка», то есть детально отрепетированный многофигурный возврат России, в обход трудящихся масс, в капитализм...
13. О социальной структуре будущего
Если бы КПСС и страна пошли по пути ускорения достройки бесклассового общества, им пришлось бы заняться разработкой уже не его макроструктуры, как прежде классовой, а микроструктурирования. Общество, становящееся бесклассовым, не могло оставаться бесструктурным. Видимо, нашлись бы люди, и даже «ученые», которые бы доказывали, что граждане и без того группируются, к примеру, семейными узами. Но довольство такой группировкой, неизбежной и традиционной, носит «бальзаминовский», типично мещанский характер (примеров тому тьма в русской классике), годный лишь лицам, ищущим достаток и уют. Это контрастирует с интересами трудящихся, закономерностями разделения труда, с правом на труд и обязанностью трудиться. И решительно не по нраву трудолюбцам, людям с развитой творческой жилкой.
Меня искренне разочаровали еще в хрущевском проекте Программы (август 1961-го) явно поспешная отмена диктатуры пролетариата и дешевая посула нынешнему поколению жить уже при коммунизме. Протестовали обе питающие дух силы - как строгий до беспощадности научный расчет, так и по-своему взыскательная и дерзкая революционная романтика. Документом позволялось опошлить наше привычное отношение к будущему. «Оно светло, оно прекрасно... - писал еще в начале 60-х годов XIX века наш великий социалист Чернышевский, не ведая того, что будет сотворено с мужественной реализацией его мечты спустя полтора века. - Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести...» Много ли сделано нами для будущего, и чем из будущего обогащено настоящее?
Как подлинные ученые, ни Маркс и Энгельс, ни Ленин и Сталин не позволяли себе, кроме четких теоретических и стратегических выводов и указаний, каких-либо фантазий на счет грядущего социально-бытового устройства. «Люди будущего вырастут не глупее нас, чего им навязывать», - подобные отговорки можно было слышать не только от них. Однако суждения такого рода, от кого бы они ни исходили, страдали недодуманностью и наивностью. Далеко не все предшественники по времени оказываются в умственном и деловом отношении слабее, а последователи - сильнее. Таковы люди, и с этим надо считаться. Странно было бы полагать, что Цезарь как полководец уступает Наполеону. Но есть и другие примеры. Скажем, аппаратное окружение Хрущева-Горбачева по интеллектуальному уровню, очевидно, трудно сопоставлять - заявляю об этом как поздний свидетель - с прошедшими революционную школу ленинско-сталинскими кадрами.
Суждения классиков о микроструктуре бесклассового общества все же известны. В начале я упоминал «товарищеский способ производства» - определение социализма Марксом. Этими тремя словами уже очень многое сказано. «Социалистическое государство, - пишет через полгода после Октября Ленин, - может возникнуть как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свои производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность...» И, наконец, еще одно (последнее) принадлежащее Ленину определение: «Строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией - это есть строй социализма».
Итак, строение бесклассового общества смотрелось изначально «ячеистым», общинно-коммунальным, артельно-кооперативным, коллективистским. Оно мыслилось как большой союз малых союзов, одушевленных едиными целями общего благосостояния, творческой самоотдачи, культурного развития всех и каждого. И к этому, так или иначе, дело шло.
То, что мы имеем сегодня, - это результат усилий диаметрально противоположной направленности. Приняв штурвал партии из рук недомогающих пенсионеров, Горбачев активно использовал допущенные ими ошибки и недоработки и более шести лет готовил ее к отказу от власти. Главное, чего он добивался даже потерей собственной чести, - это дискредитация всей истории, подрыв авторитета КПСС, лишение ее способности защищаться и сопротивляться. «Друзьям» Горби в Европе и за океаном, очевидно, был по душе связанный с судьбой правящей партии замысел расчленения крупнейшего государства Евразии. Но расчет был не только на это.
В 80-х годах очень реален был прогноз насчет нового обвала - общего кризиса капитализма, о котором говорили, что он может стать последним. Естественно, при таком повороте событий от мирового социалистического содружества ожидалась готовность номер один. Но процессу был дан иной ход. В руководстве братских стран уже не было видных революционеров и антифашистов, попадалось немало всеядных карьеристов, да и пример традиционного авангарда левого лагеря - СССР, «перестраивавшегося» горбистами, тащил явно вправо. Вместо выполнения своего пролетарского долга, помощи братьям по классу наши «вожди» кинулись выручать буржуазный Запад. И пошли на настоящее самопожертвование. Не менее чем вдвое было сокращено промышленное и сельскохозяйственное производство - для неликвидов из-за рубежа был открыт обширный российский рынок. Горбачев и Ельцин подбросили великую державу, как тряпичный деревенский половичок, под ноги «цивилизованному» миру. Россиянам по милости горбистов в мирное время, помимо необъяснимой экспроприации общественной собственности и личных трудовых вкладов, позволили вкусить (впервые через 40 лет после войны) горбачевской карточной (талонной) системы. Делалось это без спроса у народа, без согласия народа, при солирующих протестах, но при хоровом молчании...
14. Пожить как раньше?..
«Раньше мы жили хорошо, а теперь еще лучше... Но все-таки хочется опять пожить хорошо», - эта газетная шутка («Московский комсомолец») довольно верно отражает и передает ощущение нашими согражданами современной текущей истории. Перекормленный ранее высокопарными и часто не в меру хвастливыми словесами в адрес советской действительности, народ теперь отходит от «перестроечного», цинично-пустейшего очернения колоссального и героического в труде и быту поколений всего и вся тех лет. Под настроение народ нуждается и в резкой критике негодного, и в уважительной оценке талантливого и самоотверженного. Но и то и другое подчас касается одного и того же. Если уж говорить всю правду напрямик, то народ в разумном и трезвом состоянии, желающий без помех почувствовать себя самим собой, и все прошлое, подчас драматическое и контрастное, должен воспринимать как некую целостность. Наши прадеды и деды, понятное дело, были менее образованны, чем мы, но далеко не глупее нас. И мои деды, простые казаки Федосей и Митрофан, уходя в мае 1918 года в Красную гвардию, вряд ли уступали в кругозоре своему дяде Егору, оставшемуся у белых...
Упоминая шутку, я имею в виду грандиозный подъем русского национального сознания, которым были отмечены 70-летие Победы в Великой Отечественной войне и успешные шаги путинской внешней политики. Примечательно, что до сих терпевший и молчавший народ живо и единодушно-массово отозвался на обращение к его патриотическим ценностям. Это не «перестроечные» и подобные корыстные «идолы» - деньги, рынок, приватизация, эффективный собственник, успешный менеджер, малый и средний бизнес, креативный и средний класс, а поддержка братского Донбасса, «вежливый» и радостный возврат в границы России Крыма, помощь борющейся Сирии. Не утративший свойств своей «советскости» народ, испытывающий приступы кризисной нищеты, оказывается, и через четверть столетия не утратил идейно-нравственной чуткости. Работают идеальные стимулы, но просыпаются и материальные. А это означает решительный пересмотр вслед за внешней политикой также политики внутренней. Говорят, что российская экономика уже достигла кризисного дна. По нему пусть ползают улюкаевы.
Чтобы выбраться на поверхность и вновь устремиться вперед, нужны мощный взмах обеих рук и ясная голова. И формула «оптимизация общественной системы» - с упором на масштаб человека - тут как раз кстати. В отличие от блошиной крохоборческой «оптимизации» местечкового типа, она носит разнообразный характер и предоставляет неограниченный простор для экспериментирования, для объективного сопоставления достоинств и недостатков любых, частной и коллективной, форм собственности, для анализа характера и роли государственного регулирования при капитализме и при социализме, для опыта использования советского примера относительно выхода из Великой депрессии в США 30-х годов, для анализа причин современного успеха «китайского нэпа» и др. Доводимая до построения товарищеского способа производства, строя цивилизованных кооператоров, оптимизация могла бы означать, что реально-гуманистический проект наконец возобновлен. Но как долго ждать и удастся ли дождаться?
Ричард Косолапов
«Советская Россия», 19 января 2017
8. Радость оппонентов
Мои оппоненты будут ехидно обрадованы сразу двумя высказанными мною «утопиями». «Чего он там бормочет про потребительную стоимость и бесплатное распределение... Давно уже наслушались, проходили...»
___Авто - Ричард Иванович Косолапов, 1930 г.р. - советский и российский философ, специалист в области социальной философии. Доктор философских наук, профессор. Профессор МГУ имени М. В. Ломоносова, и. о. декана философского факультета МГУ имени М.В. Ломоносова © Вики
Говорящий нечто подобное индивид не сознается, что слышал такие изречения еще от своего ворчащего дедушки довоенных времен. Между тем он сам не думает о том, что нерешенные когда-то и не продуманные к тому моменту до конца вопросы имеют правило возвращаться. Философы пышно именуют это проявлением закона отрицания отрицания. Мы же выразимся попроще, что нам еще осталось доделать из того, на что нашим высоким основоположникам не хватило собственной, поневоле короткой жизни?
Ответ на этот вопрос связан в первую очередь с необходимостью возвратиться на покинутую коллегами в 90-х (а возможно, еще раньше) грандиозную недостройку марксизма.
Маркс с изумительным мастерством извлек все необходимые трудящемуся и борющемуся пролетариату выводы из своей концепции прибавочной стоимости, основанной на меновой, но недооценил возможности стоимости потребительной. Ее живая, энергическая мощь ставит реальные нужды, желания, вкусы, страсти человека над абстрактной тенденцией очевидно неживого капитала к самовозрастанию и тянет историю в новую эру.
Помнится одна цифра из советского прошлого. Тогда наибольшая зарплата превышала минимальный размер оплаты по труду (МРОТ) в 4-5 раз (к примеру, разница зарплат начинающего инженера и отраслевого министра), и это вызывало сварливую критику. Нынче месячный «оклад» старого профессора МГУ (одна из самых высокооплачиваемых категорий интеллигенции в прошлом) может составлять 8-8,5 тысячи рублей (теперешний рубль, по советским критериям, дешевле копейки), едва покрывая цену «потребительской корзины». Одновременно процветают воротилы бизнеса, «зарабатывающие» по миллиону и более в день. Это вряд ли менее фантастично, чем закладывать в план даровое содержание труженика на случай чрезвычайных ситуаций. Вопросы не возникали бы, если бы речь шла о личностях масштаба Д.И. Менделеева и С.П. Королева или хотя бы С.О. Макарова и В.Р. Вильямса, но в поле зрения оказываются господа, как правило, не оставляющие никакого следа в истории техники, науки и культуры. И тут же хочется спросить: откуда, по каким канонам и за что дается такое вознаграждение? Зачем этот избыток и вознаграждающему, и вознаграждаемому? Не испытывают ли граждане данной категории населения неловкость, стыд, дискомфорт при относительном и абсолютном обнищании трудящихся?
Пишущий эти строки начисто лишен чувства зависти, этой прославленной «болезни красных глаз», но спросил бы любого богача: по какому праву ты владеешь собственностью, очевидно добытой не твоим производительным трудом, и зачем тебе лично большая ее часть? Никакая «мера труда и мера потребления», пользующаяся деньгами как инструментом, тут не подходит. Но есть ли аргументы в пользу того, что долго протянет это «общество без меры»?
9. К бесклассовому обществу - первые этапы
В течение 47 лет (с 1939-го по 1986-й) партия не ставила вопрос, казалось бы, перед Отечественной войной актуальнейший - завершение построения бесклассового общества. Правда, к 1939 году существенная часть этой задачи была решена. Еще при жизни Ленина национализация земли и промышленности привела к устранению из общественной жизни крупнейших эксплуататоров - помещиков и капиталистов. Эта малая категория населения, лишившись своего привилегированного положения (каждый персонально), растворилась в массе трудящихся, но существовал, а в условиях нэпа временами процветал последний эксплуататорский слой - деревенский кулак. Счеты с ним в основном свела сама бедняцко-середняцкая среда земледельцев в ходе коллективизации аграрного сектора и замены единоличных хозяйств крупными сельхозартелями. Сталин впоследствии (1950) писал, «что это была революция сверху, что переворот был совершен по инициативе существующей власти при поддержке основных масс крестьянства».
Это был второй шаг к обществу без классов, но еще не полное завершение кампании. Сталин, советские люди вправе были гордиться тем, что «у нас нет противопоставляющих себя друг другу класса капиталистов и класса эксплуатируемых капиталистами рабочих», что тем самым уничтожен главный социальный антагонизм. В обществе теперь оставались два трудящихся класса, союзных и дружественных, рабочие и кооперировавшиеся крестьяне, и это был великий революционный сдвиг. Мы получили возможность говорить, что в стране «нет классов», «грани между классами стираются», однако не должны были забывать, что «остается лишь некоторая, но не коренная разница между различными прослойками социалистического общества...». Эта разница была «лишь некоторая, но не коренная», однако она не оставалась вовсе безобидной. Игнорирование этого в 30-х годах не очень заметного фактора через полвека показало, к чему может привести его стихийный рост.
Полагаю, в послевоенный период Сталина, при всем его заботливо-критическом отношении к состоянию израненной партии, несколько отвлекал от проявлений социальной неоднородности советского общества факт его окрепшего морально-политического единства. Но он думал глубже и дальше. Идее достижения бесклассового состояния общества была подчинена задача повышения уровня колхозно-кооперативной собственности до уровня общенародной, хотя саму идею Сталин не называл, а уж после него, похоже, и некому было о ней напомнить.
10. Итог - болото путаницы
Стратегическая установка Ленина была предельно ясна. «Социализм есть уничтожение классов, - писал он. - Диктатура пролетариата сделала для этого уничтожения все, что могла. Но сразу уничтожить классы нельзя.
И классы остались и останутся в течение эпохи диктатуры пролетариата. Диктатура будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата».
Эти строки писались в 1919 году, когда уже хорошо просматривался финал Гражданской войны. Но они (строки) не выглядят безнадежно устаревшими, а, наоборот, демонстрируют, насколько опустились мы, отменив диктатуру пролетариата до исчезновения классов.
Изживание деления общества на классы есть смысл и предназначение диктатуры пролетариата. Она есть политическое содержание перехода от капитализма к социализму. Переходный период есть отрезок времени, этап борьбы за превращение общества из классового в бесклассовое, за становление строя социального равенства. К этой коллизии: диктатура пролетариата, переходный период, уничтожение классов - удивительно подходят слова Ленина о логике, диалектике и теории познания: не надо трех слов. В данном случае это не только слова.
Хрущев и его советчик от «теории» Куусинен не хотели пугать словом «диктатура» буржуазию, им хотелось появляться на тусовках бомонда не в рабочей косоворотке, а в смокинге. Отсюда и казус. Ленин утверждает: «Диктатура пролетариата будет не нужна, когда исчезнут классы. Они не исчезнут без диктатуры пролетариата». Можно ли назвать более четкое предупреждение?
Хрущев при остаточном (хотя и не антагонистическом) классовом делении общества раннего социализма провоцирует упразднение диктатуры, а значит замораживает проблему классов. Что дальше? Ничего, кроме, в конце концов, поворота вспять...
Сошлемся еще раз на Владимира Ильича: «Если взамен старого класса, - говорил он на IX съезде партии (1920), - пришел новый, то только в бешеной борьбе с другими классами он удержит себя, и только в том случае он победит до конца, если сумеет привести к уничтожению классов вообще. Гигантский, сложный процесс классовой борьбы ставит дело так, иначе вы погрязнете в болоте путаницы».
Это высказывание характерно, во-первых, тем, что Ленин указывает в нем на динамизм процесса («бешеная борьба» и пр.), во-вторых, на необходимость новому классу (пролетариату) «удержать себя» (очень емкое, хотя и простое выражение) и одержать верх в этой борьбе. Совершенно недвусмысленно и категорично звучит заявление о задаче «уничтожения классов вообще». И при этом сама собой возникает мысль о том, что хрущевское «открытие» (закрытие) 1961 года: «Обеспечив полную и окончательную победу социализма - первой фазы коммунизма - и переход общества к развернутому строительству коммунизма, диктатура пролетариата выполнила свою историческую миссию и с точки зрения внутреннего развития перестала быть необходимой в СССР», и змееныш буржуазно-демократической контрреволюции 1985-1993 годов родились одновременно.
Фраза из Программы КПСС XXII съезда, увы, тронута фальшью. Если о полной победе социализма еще можно было толковать, опираясь на аргументацию Сталина, то окончательная была червивой скороспелкой Хрущева. Это доказал как грянувший вскоре крутой разлад с великим Китаем (то есть внутри социалистического лагеря), так и последующий ход эволюции-инволюции. В хрущевском докладе о Программе был даже параграф о построении бесклассового общества в СССР, но в нем, вопреки Ленину, трактовалось о том же, об уходе диктатуры пролетариата раньше расставания с классовым делением общества. А за этим угадывалась не только утопия, но и возможность реанимации эксплуататорских классов. Странно, что тема построения бесклассового общества в самой Программе не рассматривалась.
11. Это не из нашей оперы
Ценным вкладом в историческую науку и профессиональным подвигом В. Трушкова является недавняя архивная публикация проекта Программы ВКП(б) 1947 года с авторским комментарием. Создававшийся, судя по всему, по решению предвоенного (1939) XVIII съезда, документ, работу над которым задержали боевые будни, не был фактически известен партии, хотя он и отразил размышления и споры бурного периода. Так, в конце текста говорится: «С ликвидацией эксплуататорских классов, победой социализма и установлением полного морально-политического единства всего народа диктатура пролетариата выполнила свою великую историческую миссию. Советское государство превратилось в подлинно всенародное государство».
«Что же ты критикуешь Хрущева за оценки роли диктатуры пролетариата в Программе 1961 года, - возразят мне, - ведь то же было написано в сталинско-ждановском проекте 14 годами раньше? Да он же просто списал кое-что у Сталина. Так что клюйте его». Но не тут-то было.
Во-первых, выполнить свою миссию, как сказано в проекте 40-х, не значит уже ее завершить; во-вторых, если рабочее государство признается своим всем народом, то это не означает, что оно потеряло свою классовую природу. Диктатура пролетариата, массива лиц производительного физического и умственного труда, как государство трудящихся, выполняет свои задачи до завершения стирания классовых различий в обществе, в чем заинтересовано все его здоровое большинство. Если же оно бросает эту работу и, по сути, самоликвидируется, то, так или иначе, пусть нескоро и малозаметно, при допущении рыночной стихии самовосстанавливается и заменяет его (под той или иной маркой, разными темпами - тихим перерождением, а бывает, и террористическими рывками, как у нас в 1991 и 1993 гг.) государство буржуазии. Хрущевское, по определению Л.Ф. Ильичева, «великое десятилетие» есть начало этого процесса.
Сталину в послевоенный период и до конца жизни (1946-1953) свойственно не ослабление, а, наоборот, усиление внимания к концепции диктатуры пролетариата. Победа в Отечественной войне, прорыв капиталистического окружения и поиск избавившимися от фашистского ига странами и народами основ нового мироустройства поставили ряд проблем и перед победителями. Под рукой имелся советский богатейший опыт, но было вредно и опасно применять его механически. «Леваки» освободившихся государств, многие офицеры и политработники Красной армии выступали за создание в них Советов, но поступать так было нельзя. Вопрос о власти там решали в основном не местные массовые движения, а внешняя союзническая сила - та же Красная армия. Поэтому и режим не должен был спешить объявлять себя диктатурой пролетариата, сохраняя привычные для населения структуры: парламент, отечественный фронт, даже монархию (как было в 1944 г. в Румынии). В беседах и обмене мнениями с польскими, болгарскими, чехословацкими, югославскими, венгерскими, румынскими, немецкими, китайскими товарищами Сталин (Соч. Т. 16. Ч. 1, 2), ссылаясь на примеры Парижской коммуны и советской власти, говорил о разных переходных формах диктатуры пролетариата вплоть до тех случаев, когда тактически целесообразно избегать такого названия. Конечно, определенную роль тут могло сыграть также желание «закрыть», затуманить тему репрессий конца 30-х годов, но не единственное и, полагаю, не главное. «То, что невозможно осуществить переход от капитализма к социализму без диктатуры пролетариата, мы считаем аксиомой», - указывал Сталин. Будет она более явной и строгой, более мягкой и терпимой, зависит от положения в той или иной стране, уровня ее кадров. Но и малейших намеков на отказ от выполнения функций пролетарской диктатуры, на намерения проводить ее «в запас», пока есть классы-антагонисты, у Сталина мы не встречаем. Нехватку у режима в братских странах диктаторского начала предполагалось разумно компенсировать союзными отношениями со всем содружеством. При наличии диктатуры буржуазии в ряде стран мира ариозо о том, что диктатура пролетариата исчерпала свое призвание и перестала быть необходимой, было явно из чьей-то чужой и глуповатой оперы.
12. «Гвоздевая» идея Программы 1986 года
Когда Брежнев (1981), а за ним Андропов (1983) поставили задачу обновить редакцию Программы КПСС, возник вопрос об ее «гвоздевой» идее. Завершение ликвидации классов к концу ХХ века смотрелось эффектной и эффективной мерой и с экономической, и с социально-бытовой, и с морально-политической точки зрения. Ее поддержал в свое время авторитетный триумвират: Черненко, Устинов, Громыко. С одной стороны, в СССР наблюдались признаки слияния классов, рост влиятельного слоя рабочих-интеллигентов, семейной «социальной диффузии», с другой - множились спекуляции на тему «план и рынок», являвшиеся эхом в интеллигентской среде стихийного накапливания силенок криминального «теневого» капитала под «дреманным» оком властей. Социологи, чекистские и милицейские службы уже располагали для этого основательным фактическим материалом и статистикой. Надо было только грамотно и аккуратно пустить их в дело. И надо было спешить.
Приходивший к власти Горбачев был, очевидно, не заинтересован в направленности обновленной Программы, но, вынужденный считаться с наличной социальной и аппаратной инерцией, ограничился малозначимыми замечаниями и структурной перестановкой. Программа была принята XXVII съездом КПСС (1986), но тут же положена генсеком под сукно. Дальше была «перестройка», то есть детально отрепетированный многофигурный возврат России, в обход трудящихся масс, в капитализм...
13. О социальной структуре будущего
Если бы КПСС и страна пошли по пути ускорения достройки бесклассового общества, им пришлось бы заняться разработкой уже не его макроструктуры, как прежде классовой, а микроструктурирования. Общество, становящееся бесклассовым, не могло оставаться бесструктурным. Видимо, нашлись бы люди, и даже «ученые», которые бы доказывали, что граждане и без того группируются, к примеру, семейными узами. Но довольство такой группировкой, неизбежной и традиционной, носит «бальзаминовский», типично мещанский характер (примеров тому тьма в русской классике), годный лишь лицам, ищущим достаток и уют. Это контрастирует с интересами трудящихся, закономерностями разделения труда, с правом на труд и обязанностью трудиться. И решительно не по нраву трудолюбцам, людям с развитой творческой жилкой.
Меня искренне разочаровали еще в хрущевском проекте Программы (август 1961-го) явно поспешная отмена диктатуры пролетариата и дешевая посула нынешнему поколению жить уже при коммунизме. Протестовали обе питающие дух силы - как строгий до беспощадности научный расчет, так и по-своему взыскательная и дерзкая революционная романтика. Документом позволялось опошлить наше привычное отношение к будущему. «Оно светло, оно прекрасно... - писал еще в начале 60-х годов XIX века наш великий социалист Чернышевский, не ведая того, что будет сотворено с мужественной реализацией его мечты спустя полтора века. - Любите его, стремитесь к нему, работайте для него, приближайте его, переносите из него в настоящее, сколько можете перенести...» Много ли сделано нами для будущего, и чем из будущего обогащено настоящее?
Как подлинные ученые, ни Маркс и Энгельс, ни Ленин и Сталин не позволяли себе, кроме четких теоретических и стратегических выводов и указаний, каких-либо фантазий на счет грядущего социально-бытового устройства. «Люди будущего вырастут не глупее нас, чего им навязывать», - подобные отговорки можно было слышать не только от них. Однако суждения такого рода, от кого бы они ни исходили, страдали недодуманностью и наивностью. Далеко не все предшественники по времени оказываются в умственном и деловом отношении слабее, а последователи - сильнее. Таковы люди, и с этим надо считаться. Странно было бы полагать, что Цезарь как полководец уступает Наполеону. Но есть и другие примеры. Скажем, аппаратное окружение Хрущева-Горбачева по интеллектуальному уровню, очевидно, трудно сопоставлять - заявляю об этом как поздний свидетель - с прошедшими революционную школу ленинско-сталинскими кадрами.
Суждения классиков о микроструктуре бесклассового общества все же известны. В начале я упоминал «товарищеский способ производства» - определение социализма Марксом. Этими тремя словами уже очень многое сказано. «Социалистическое государство, - пишет через полгода после Октября Ленин, - может возникнуть как сеть производительно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свои производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность...» И, наконец, еще одно (последнее) принадлежащее Ленину определение: «Строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией - это есть строй социализма».
Итак, строение бесклассового общества смотрелось изначально «ячеистым», общинно-коммунальным, артельно-кооперативным, коллективистским. Оно мыслилось как большой союз малых союзов, одушевленных едиными целями общего благосостояния, творческой самоотдачи, культурного развития всех и каждого. И к этому, так или иначе, дело шло.
То, что мы имеем сегодня, - это результат усилий диаметрально противоположной направленности. Приняв штурвал партии из рук недомогающих пенсионеров, Горбачев активно использовал допущенные ими ошибки и недоработки и более шести лет готовил ее к отказу от власти. Главное, чего он добивался даже потерей собственной чести, - это дискредитация всей истории, подрыв авторитета КПСС, лишение ее способности защищаться и сопротивляться. «Друзьям» Горби в Европе и за океаном, очевидно, был по душе связанный с судьбой правящей партии замысел расчленения крупнейшего государства Евразии. Но расчет был не только на это.
В 80-х годах очень реален был прогноз насчет нового обвала - общего кризиса капитализма, о котором говорили, что он может стать последним. Естественно, при таком повороте событий от мирового социалистического содружества ожидалась готовность номер один. Но процессу был дан иной ход. В руководстве братских стран уже не было видных революционеров и антифашистов, попадалось немало всеядных карьеристов, да и пример традиционного авангарда левого лагеря - СССР, «перестраивавшегося» горбистами, тащил явно вправо. Вместо выполнения своего пролетарского долга, помощи братьям по классу наши «вожди» кинулись выручать буржуазный Запад. И пошли на настоящее самопожертвование. Не менее чем вдвое было сокращено промышленное и сельскохозяйственное производство - для неликвидов из-за рубежа был открыт обширный российский рынок. Горбачев и Ельцин подбросили великую державу, как тряпичный деревенский половичок, под ноги «цивилизованному» миру. Россиянам по милости горбистов в мирное время, помимо необъяснимой экспроприации общественной собственности и личных трудовых вкладов, позволили вкусить (впервые через 40 лет после войны) горбачевской карточной (талонной) системы. Делалось это без спроса у народа, без согласия народа, при солирующих протестах, но при хоровом молчании...
14. Пожить как раньше?..
«Раньше мы жили хорошо, а теперь еще лучше... Но все-таки хочется опять пожить хорошо», - эта газетная шутка («Московский комсомолец») довольно верно отражает и передает ощущение нашими согражданами современной текущей истории. Перекормленный ранее высокопарными и часто не в меру хвастливыми словесами в адрес советской действительности, народ теперь отходит от «перестроечного», цинично-пустейшего очернения колоссального и героического в труде и быту поколений всего и вся тех лет. Под настроение народ нуждается и в резкой критике негодного, и в уважительной оценке талантливого и самоотверженного. Но и то и другое подчас касается одного и того же. Если уж говорить всю правду напрямик, то народ в разумном и трезвом состоянии, желающий без помех почувствовать себя самим собой, и все прошлое, подчас драматическое и контрастное, должен воспринимать как некую целостность. Наши прадеды и деды, понятное дело, были менее образованны, чем мы, но далеко не глупее нас. И мои деды, простые казаки Федосей и Митрофан, уходя в мае 1918 года в Красную гвардию, вряд ли уступали в кругозоре своему дяде Егору, оставшемуся у белых...
Упоминая шутку, я имею в виду грандиозный подъем русского национального сознания, которым были отмечены 70-летие Победы в Великой Отечественной войне и успешные шаги путинской внешней политики. Примечательно, что до сих терпевший и молчавший народ живо и единодушно-массово отозвался на обращение к его патриотическим ценностям. Это не «перестроечные» и подобные корыстные «идолы» - деньги, рынок, приватизация, эффективный собственник, успешный менеджер, малый и средний бизнес, креативный и средний класс, а поддержка братского Донбасса, «вежливый» и радостный возврат в границы России Крыма, помощь борющейся Сирии. Не утративший свойств своей «советскости» народ, испытывающий приступы кризисной нищеты, оказывается, и через четверть столетия не утратил идейно-нравственной чуткости. Работают идеальные стимулы, но просыпаются и материальные. А это означает решительный пересмотр вслед за внешней политикой также политики внутренней. Говорят, что российская экономика уже достигла кризисного дна. По нему пусть ползают улюкаевы.
Чтобы выбраться на поверхность и вновь устремиться вперед, нужны мощный взмах обеих рук и ясная голова. И формула «оптимизация общественной системы» - с упором на масштаб человека - тут как раз кстати. В отличие от блошиной крохоборческой «оптимизации» местечкового типа, она носит разнообразный характер и предоставляет неограниченный простор для экспериментирования, для объективного сопоставления достоинств и недостатков любых, частной и коллективной, форм собственности, для анализа характера и роли государственного регулирования при капитализме и при социализме, для опыта использования советского примера относительно выхода из Великой депрессии в США 30-х годов, для анализа причин современного успеха «китайского нэпа» и др. Доводимая до построения товарищеского способа производства, строя цивилизованных кооператоров, оптимизация могла бы означать, что реально-гуманистический проект наконец возобновлен. Но как долго ждать и удастся ли дождаться?
Ричард Косолапов
«Советская Россия», 19 января 2017