Возвращаясь к будущему русскому социализму. Работа над ошибками советского века... / начало
Ещё социализм и идеология в СССР
Прерван проект социализма. Что делать?
100-летие: о путях и судьбах Октября / январь, 2017
Самым совершенным определением социализма мне представляется высказанное еще Марксом - «товарищеский способ производства». ©
___
В нем мало слов, оно подвержено весьма многообразным толкованиям. Но зато какой огромный в нем смысл - и экономический, и политический, и научный, и нравственный.
1. О войне и потерях от нее
Популярным символом социалистического созидания служил перед Великой Отечественной проект Дворца Советов с венчающей его 100-метровой фигурой Ильича. Эта стройка была доведена до первых этажей, и мы ее видели. А затем война... Пришлось вынимать из уже готовых строительных конструкций годную для производства оружия сталь.
Н.С. Хрущев через 11 лет после Победы и через 3 года после кончины Сталина - расценил послевоенную задержку с возведением Дворца Советов как его (вождя) «неуважение к памяти Ленина... Надо исправить это положение и памятник Владимиру Ильичу Ленину соорудить», - заявил он в конце ХХ съезда КПСС под «бурные, продолжительные аплодисменты».
Чего стоило сие «сооружение», мы узнали еще четыре года спустя. В июле 1960-го «исправили положение» открытием в том же месте, где проектировался Дворец с монументом, на том же фундаменте... плавательного бассейна. Рукоплескания доверчивого съезда «подкрепили» плесканием хлорированной лужи. Ну, «уважили»! Но свято место пусто не бывает...
Утверждение, что в СССР социализм строился «по Марксу», в целом верно только в период, называемый ленинско-сталинским, то есть до 50-х годов прошлого века, а в последующем мы наблюдали дилетантские метания руководства страны. Правда, в послесталинские времена довелось быть свидетелями, а то и участниками многих захватывающих кампаний. Это и целина, и БАМ, и первый, еще догорбачевский, порыв к перестройке. Это достижение паритета с Западом в ракетно-ядерных вооружениях и первый выход человека в космос. Впечатляет то, что за 50-80-е годы мощь советской экономики удвоилась. Но в то же время в наших решающих «верхах» не осталось ни одного образованного и волевого, по-настоящему просвещенного марксиста.
Обращаю внимание на то, что выпадает из факторов предметного анализа или упоминается в нем в обобщенном, трудно узнаваемом виде. К примеру, мы уже привыкли признавать, что Великую Отечественную войну выиграл в основном советский десятиклассник. За этим стоит новая система образования, сформированная под началом А.В. Луначарского и Н.К. Крупской, образ Ленина и фигура советского учителя. 27 миллионов жертв войны - 1/3 на полях сражения и 2/3 в оккупированном тылу - коснулись и громадной массы его учеников. Это и объективный, и субъективный урон советского общества, понижение его физического и умственного потенциала. Если добавить к этому «художества» Хрущева после кончины Сталина: «зачистку» им идеологических, партийных и чекистских кадров, запрет на сталинские труды, то есть выбивание из памяти поколений новейших обобщений в области научного социализма, - то будет очевидно продолжение утрат. Страдает интеллект советского народа, искажается его цель. Единственным хрущевским «теоретиком» будет смотреться старый социал-демократ О.В. Куусинен, погубитель идеи диктатуры пролетариата, в окружении соответственно ориентированной «творческой» молодежи.
2. Ошибка политэкономии
Кардинальной ошибкой нашей политической экономии явилось изображение социалистической экономики только в качестве разновидности, очередной стадии товарного производства. Это глубоко порочная точка зрения. Марксистской наукой социалистическая система хозяйствования рассматривалась как прямой антипод товарно-капиталистической, ее отрицание. Частичное же сохранение последней (сколь долго, трудно сказать) терпелось, пока были нужны переходные формы их категорий и проблематики. Между тем ни они, ни категории, ни формы, по Ленину, «цельного», «законченного», «развернутого» социализма десятилетиями не разрабатывались. С начала хрущевской оттепели мы позволили себе «перенэпить», а в горбачевскую «перестройку» «нэпнулась» вся политэкономия социализма. При повороте в новый переходный период, а он неизбежен, нам придется опять начинать с нэпа, то есть иметь дело со «смешанной», многоукладной экономикой. Но на сей раз надо быть мудрее. Тем более что у нас были умные и бдительные предшественники.
За год до смерти, 15 февраля 1952-го, Сталин имел беседу с группой ведущих экономистов. Он сам взялся за составление нового учебника политэкономии, участвовал в дискуссии о нем и, как соавтор, очень заботился о точном отражении реальностей раннего социализма. На этой встрече он предложил заменить такие категории, как необходимый и прибавочный труд, понятиями «труд для себя» и «труд для общества», а также вместо «загаженного» понятия «прибыль» употреблять термин «чистый доход». Говоря об ограничении сферы действия закона стоимости, Сталин констатировал: «Главное - у нас отпала частная собственность, и рабочая сила не является товаром».
«Перестройка», как известно, шла под прямо противоположным знаком. Правда, Горбачев все время лицемерно кокетничал с именем Ленина, фальшиво употреблял кусочек его фразы про «коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм», ослеплял фейерверком «больше демократии, больше социализма, больше света», но поддерживал лишь «затемнение» частной собственностью и рынком. Под этой демагогической занавеской рабочий класс и не заметил надетый на него хомут эксплуатируемой рабочей скотинки, как вновь превратился в продавца своей рабочей силы, то есть стал сам товаром. Социальной опорой Горбачева тут послужили «теневой (криминальный) капитал» и ложное кооперативное движение, которое тут же запахло приватизированными платными туалетами.
3. Проблемы переходного периода остались нерешенными
Еще в 1902 году в проекте Программы РСДРП социальная революция определялась Лениным «как уничтожение частной собственности на средства производства, переход их в общественную собственность и замена капиталистического производства товаров социалистической организацией производства продуктов (курсив мой. - Р.К.) за счет всего общества, для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех его членов».
В дальнейшем по поводу аналогичного места в тексте Ленин заметит: «Надо показать, какое это социалистическое производство». Но его фразочка в сноске, несмотря на обширную литературу вопроса и гигантский опыт социалистического строительства в нашей и других странах, так и останется до конца не учтенной. До сих пор (спустя более столетия) не прояснена четко разница между капиталистическим производством товаров и социалистическим производством продуктов. И в социалистических условиях мы, как и при капитализме, барахтались в сетях товарно-денежных отношений, не утрачивающих свой капиталистический потенциал. Поиск хоть какой-нибудь альтернативы не велся. Последним, кто внушительно заикнулся о переходе от товарно-денежных отношений к продуктообмену, был опять же Сталин. Но он не успел детально разъяснить, что это такое, и Г.М. Маленков, уже через три месяца после ухода его из жизни, на июльском (1953) Пленуме ЦК КПСС небрежно «копытнул» эту категорию. В одном только Маленков оказался прав, заявив: «Если при т. Сталине возможны были ошибки, тем более чревато большими опасностями повторение их в отсутствие такого вождя, каким был т. Сталин». И действительно, ретроспективная портретная галерея лидеров последовавшего советского сорокалетия не сложилась в утешительную картину. До Маленкова не дошло, что необходимость всемерного развертывания товарооборота, на который он сослался, отнюдь не исключает одновременных проб продуктообмена. Не пошли по пути социалистического и предкоммунистического новаторства и другие его коллеги.
Речь идет об уклонении или отказе от мер переходного типа с прогрессивным вектором. Все предпринимаемое во второй половине ХХ века (за исключением намеков XXI съезда) либо консервировало ситуацию, либо тянуло нас назад, а в итоге мы вместо развитого социализма получили примитивный капитализм, отшвырнув Россию в формационном отношении на полтора столетия назад. Это сулило либо сознательное вредительское поведение, либо невежественное недопонимание сущности движения.
4. Элементы, частички, кусочки...
По Ленину выражение «Социалистическая Советская Республика» означает решимость советской власти осуществить переход к социализму, а вовсе не признание новых экономических порядков социалистическими.
Но что же значит слово «переход»? Не означает ли оно, в применении к экономике, что в данном строе есть элементы, частички, кусочки и капитализма, и социализма?».
К сожалению, этот подход уже к началу 60-х годов считался неприемлемым. Обойдя пешком за три года послеуниверситетской работы (1955-1958) всю Брянскую область, я убедился в наличии еще единоличного (патриархального, или мелкотоварного) хозяйства на селе. Упомянутые Лениным «элементы, кусочки, частички» встречались нередко. Между тем столичные экономисты (не без подтанцовки статистиков) были глубоко убеждены в их давнем исчезновении, отчего в начале 1961 года моя брошюра «К вопросу о диалектике товара при социализме» оказалась на грани изъятия. Спас меня тогда от рассыпания набора профессор МГУ И.И. Козодоев. А ведь только с признанием реальных фактов можно было связывать реалистические меры.
Ваш покорный слуга был озадачен и, ничего не пугающийся, даже напуган популярными лозунгами горбачевщины: «Торговля - лицо экономики», «Деньги - кровь народного хозяйства», «Деньги работают - мы отдыхаем»... Если первый из них еще можно было принять за безобидную агитку, то другие смотрелись загадочно и зловеще. Деньги (зеленые и иные бумажки) вовсе не выглядели снабженцами организма кислородом, а выставление их основными работниками и вовсе убивало основу основ общества - производительный труд. Лозунги эти были для богатеньких, деньго- а не талантоимущих, и совсем не решали вопрос, где и как их взять.
Выдвигая еще в конце 60-х годов задачу «оптимизации общественной системы» в качестве делового, подвижного, творческого содержания идеи социализма, я решительно выступал против локальной, узкокоммерческой «оптимизации» (за якобы нехваткой клиентов), сторонники которой ухватились за модное словечко с тем, чтобы прикрыть свой корыстный расчет. Имея в виду одну дишь денежную выгоду, такие люди закрывают неприбыльные школы, библиотеки, дома культуры и роддома, используют случайные долги медицинских, оборонных, транспортных учреждений с очевидными гуманитарными жертвами. Утверждаю, что такая «оптимизация» лишена человеческого смысла, преследует цель из денег делать деньги, что означает крайнюю степень отчуждения между людьми.
Подлинно гуманистической моделью, от которой исходит оптимизация общественной системы, может служить только человек как мера всех вещей, доведенная до совершенства античной скульптуры. Для того чтобы эта древнейшая (2500 лет) гениальная формула Протагора стала рабочей, ее стоит дополнить энгельсовой: «человек есть сила - и производительная и потребительная». Человек есть и мера оптимизации. Разве нужна другая формула реальному гуманизму?
5. В анализ «попросилась» энергия
«...От внимания всех экономистов без исключения, - писал Маркс Энгельсу, - ускользнула та простая вещь, что если товар представляет собою нечто двойственное, а именно потребительную стоимость и стоимость меновую, то и воплощенный в товаре труд должен иметь двойственный характер, в то время как простой анализ труда... постоянно должен наталкиваться на необъяснимые вещи. В этом действительно вся тайна критического понимания вопроса». Но удалось ли нам хоть немного к такому пониманию приблизиться?
Дальнозорко провидя в понятии «товар» ключевой узелок («клеточку») анализа всей частнокапиталистической практики, Маркс развернул на его базе неопровержимо-беспощадное изображение всей системы эксплуатации человека человеком. Можно долго восторгаться «Капиталом», его стройностью, логичностью, простотой, красотой, даже изяществом, но нельзя не отметить следующее. Функционирование системы, показ ее порочности и неизбежной преходящести Маркс вывел только из одной стороны товара - меновой стоимости, то есть траты на его производство средневзвешенного необходимого рабочего времени, оставив незанятой другую. Это была тоже стоимость, но стоимость потребительная (полезность, ценность), которую Маркс (за него даже неловко), как бы торопясь, перекинул из политэкономии в товароведение. Хотя она должна была еще «поработать» и в политэкономии, и в теории перехода к новой формации.
«Каждый знает - даже если он ничего более не знает, - писал Маркс, - что товары обладают общей им всем формой стоимости, резко контрастирующей с пестрыми натуральными формами их потребительных стоимостей, а именно: обладают денежной формой стоимости». Общей формы (а тем более денежной) потребительские блага, понятно, не имели, а вернее, форма не была еще угадана и открыта. Но пробуждающаяся чуткая интуиция уже находилась в состоянии нервного поиска. Он не мог не затронуть и самого Маркса. Разница между меновой и потребительной стоимостями была более чем очевидна. За тысячелетия, с эпохи разложения первобытно-общинного строя, общественная связь между частными собственниками базировалась главным образом на товарном обмене, который, с одной стороны, испытывал массу всевозможных вариаций (от примитивно-натурального обмена «вещь за вещь» до утонченно-ростовщического «деньги за деньги»), с другой - норовил охватить даже сугубо личные сферы жизнедеятельности людей (от творческих: «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», до узкосемейных). Между тем как раз «пестрые натуральные формы» потребительных стоимостей товаров, а не их цены в первую очередь всегда интересовали нормальных людей. Не нищий и безденежный покупатель спросит продавца в магазине, скорее, о свежести хлеба и молока, содержательности и занимательности новой книги, добротности платья и т.д., нежели потребует прейскурант. Потребительная стоимость, можно сказать, прямо задевает тело и душу человека, меновая - его кошелек. Но обладает ли потребительная стоимость, аналогично стоимости меновой с ее денежной маской, своей общей формой? Веками ее берегли от такого любопытства и вопроса все те же «пестрые натуральные формы». Однако намек на его возможное решение все же появился. Он был сделан 30-летним русским социалистом (физик, математик, врач) Сергеем Подолинским в статье «Труд человека и его отношение к распределению энергии» (1880), с которой он успел (умер в 1881 г.) познакомить и Маркса.
При всем своем естественном и искусственном (приобретенном) многообразии (пестроте) потребительские блага все же имеют нечто общее. Оно связано с феноменом энергии. Ее, как и стоимость, мы, понятно, не видим, но с ее всемогущими проявлениями очень даже знакомы. Эту наивную догадку десятилетиями хранила моя память, «глубинная психология». Лишь знакомство в 70-х и живой обмен мнениями с физиком Побиском Кузнецовым позволили ей, «дикарке», робко выйти на свет. Такого элемента как раз не хватало научному социализму.
Понятно, что подобные обобщения и выводы, даже поиск и подбор соответствующих категорий и терминов, само по себе нелегкое и ответственное занятие, порой мучительное. К калориям, киловатт-часам, килограммам зерна и другим единицам измерения энергии можно легко свести животворную мощность продовольствия, продуктов питания всевозможных видов. Можно то же проделать, при условии некоего сближения, в отношении одежды, жилых помещений, предметов быта. «Различия товарных мер, - читаем мы в «Капитале», - отчасти определяются различной природой самих измеряемых предметов, отчасти же являются условными». То же можно сказать о нетоварных мерах энергии. Над этим надо еще долго и серьезно работать. Зато очевидно, что замена капиталистического производства товаров социалистическим производством продуктов означает переход от отчужденно-рыночных отношений частных собственников к отношениям тружеников внутри одного социально нераздельного коллектива, то есть от классово-антагонистического к товарищескому способу производства. В зрелом виде он дает о себе знать в сталинской формулировке основного экономического закона социализма, утверждающего приоритет потребительной стоимости. Однако более полного и многостороннего осмысления и влияния на практику этот комплекс соображений после Сталина уже (у его преемников) не имел. А ведь не деньги, а энергия является кровью экономики.
«Научившись достаточно полно измерять затраты результатов общественной производственной деятельности в энергетических величинах, - писал П. Кузнецов (очевидно, ища компромисс с рынком), - можно привести в некоторое соответствие с потоками реальной энергии и поток денежного обращения». Можно, а нужно ли? Если мы овладеем уже не просто технологически (инженерно-технически), а и статистически («бухгалтерски») потоком реальной энергии, то вряд ли надолго нашего внимания, да и самого дальнейшего существования, будет заслуживать поток денежного обращения. Вопрос, по сути, технический, и более того, элементарный. Но сколько еще копий будет поломано в спорах о нем, путаясь в коммерческих силках?
6. Начало планирования
Блестяще определенное Лениным «основное звено» социалистической модернизации России - план ГОЭЛРО, то есть ее электрификация, имел продолжение в индустриализации страны, коллективизации аграрного хозяйства и культурной революции. На очереди дня встали по меньшей мере две гигантские задачи.
Во-первых, это должна быть доделка и переделка великого всеохватывающего механизма научного мониторинга и предвидения, при помощи которого, по Марксу, должен был руководить народным хозяйством победивший пролетариат. Зародышем его уже были ГОЭЛРО и Госплан. Жизнь подсказывала иметь, кроме финансового (денежного) бюджета, опыта составления которого, помимо буржуазного, тогда еще не было, также бюджет энергетический. Это понятие уже встречалось в работе Подолинского, но до него еще следовало «коллективно» дорасти...
Во-вторых, покончив с такой эпидемией, как эксплуатация человека человеком, и вынудив носителей этой застарелой заразы слиться с трудящейся массой, требовалось приступить к мерам, обеспечивающим переход к бесклассовому обществу и его стабильность.
Россияне, прошедшие еще советскую школу, помнят (хотя бы по названию) об одной из последних записок Ленина: «О придании законодательных функций Госплану», а кое-кто знает и о споре вокруг нее. Это был государственно значимый спор, в котором, помимо Ильича, участвовали Сталин и Троцкий. К сожалению, дело свелось к вопросу о соотношении полномочий центральных ведомств, профессионализма администрирования, на чем к тому же сказывалась темпераментная претензия последнего на что-то вроде хозяйственной диктатуры. От главного, я бы сказал, исторического содержания этого вопроса (что особенно видно с временного расстояния в 93 года) внимание, увы, было отвлечено и в норму не вернулось...
Таким «главным» мне представляется органическое соединение двух бюджетов в государственном планировании - финансового и энергетического. Первый имел дело с учетом и пересчетом бездушных меновых стоимостей, «полпредами» которых выступали деньги, второй (пока еще не апробированный) представлял бы собой обобщенный образ живых человеческих потребностей. То есть в букете - ансамбле самого человека.
Заботой забот государства трудящихся является обеспечение (снабжение) всех граждан по меньшей мере минимумом благ (при условии занятости общественно полезным трудом, либо подготовки к нему, либо трудовой выслуги) применительно к крайней бедности общества, для которого выживание труженика является высшим законом. Знаю это по ленинским высказываниям периода Гражданской войны и на примере трех пережитых карточных систем - одна отменена в 1934-м, другая (период войны) - в 1947-м, третья (издевательски-горбачевская) - в 1980-х...
Перебирая бумаги своего архива, я обнаружил анонимное читательское письмо еще рубежа 70-80-х. И не глупое.
В то время из-за анонимности на него в редакции, где тогда довелось работать, не обратили внимания, но его содержанием было то, о чем я сам думал много лет. «Каждая нация, озабоченная своим будущим, - начинался документ, - определяющей установкой в политике использования национальных ресурсов должна принять за основу принцип разумного самоограничения». Эта установка заинтересовала меня в связи с расшифровкой ленинской формулы «мера труда и мера потребления». Но ничего вразумительного по этому поводу я в литературе не находил.
«Фундамент человеческих потребностей в советском обществе, исходя из опыта предыдущего периода», согласно автору, состоял «из шести структурных элементов.
1. Жилье - не унижающее, но и не развращающее, с учетом природно-географических условий.
2. Одежда - обеспечивающая сезонную комфортность и эстетические потребности гражданина.
3. Еда - включающая в себя все компоненты, необходимые для полного физического развития и полноценной жизнедеятельности гражданина, с учетом национальных традиций и регионально-климатических условий.
4. Здравоохранение - включающее в себя весь лечебно-оздоровительный комплекс современного уровня.
5. Воспитание и образование - включающее в себя их обязательные формы.
6. Безопасность жизни и здоровья гражданина».
Такое «разумное самоограничение» (если бы оно было признано приемлемым) отнюдь не может быть идеалом, вечной и безотносительной нормой, требованием нравственности и права и т.д. Изначально оно опиралось бы на истину «человек есть мера всех вещей», но предполагало рациональное условие самосохранения общества при самых неблагоприятных обстоятельствах, разумеется, не исключая затем развития при их положительных переменах. Это как бы первичный, элементарный проект всей системы потребления, нуждающийся в дальнейшем расширении и совершенствовании, согласно логике бесконечно прогрессирующей культуры.
7. Без человека никуда
Если обществу придется заново создавать Госплан - а при реставрации социализма это неизбежно, то «пара», по Ленину «мера труда и мера потребления», будет нуждаться в тщательном продумывании, исчислении, нормировании и утверждении. Причем все это упирается в одно - в фигуру человека.
В плановом ведомстве понадобится создать социологическую службу, периодически (раз в 2-3 года) измеряющую по необходимым параметрам живой отечественный социум и представляющую его детальный, в том числе «потребностный» портрет. Такой портрет при нужной детализации (а не согласовании интересов многих контор, как прежде) должен служить научной базой планирования. С законодательной деятельностью вполне сопоставимо сохранение и пополнение ресурсов «самоограничения», которые, вероятнее всего, с восстановлением социализма начнут планироваться директивно и предоставляться трудящимся гражданам безвозмездно.
Наряду с эволюцией взаимоотношений форм собственности - общенародной и кооперативной (промышленной, сельскохозяйственной, потребительской сферы услуг) - представляется целесообразным в отношениях распределения строжайшим образом придерживаться известного традиционного принципа: от каждого по способностям - каждому по труду, его количеству и качеству. При этом «потребительская корзина» могла бы выглядеть существенно иначе. Она делилась бы на две части. Одна часть, попадающая под нормы «разумного самоограничения» (очевидно изменчивого), выдавалась бы, при предъявлении трудовой книжки, бесплатно, другая, а также блага сверх нее, предметы особого интереса, моды, роскоши и т.п. - за деньги. Возникающее при этом ощущение хотя бы легкого прикосновения к коммунистическому будущему, возобновление борьбы за снижение себестоимости продукции, оптовых цен, ежегодное понижение цен розницы наряду с заботой о качестве бесплатной части «потребительской корзины» не только сокращало бы объем рыночных отношений, но и служило бы частью механизма экономического и морального стимулирования труда. Человек ни на одном из этих этапов не терялся бы и постоянно получал бы сигналы о том, что делается все ради него, во имя него.
Окончание
Прерван проект социализма. Что делать?
100-летие: о путях и судьбах Октября / январь, 2017
Самым совершенным определением социализма мне представляется высказанное еще Марксом - «товарищеский способ производства». ©
___
В нем мало слов, оно подвержено весьма многообразным толкованиям. Но зато какой огромный в нем смысл - и экономический, и политический, и научный, и нравственный.
1. О войне и потерях от нее
Популярным символом социалистического созидания служил перед Великой Отечественной проект Дворца Советов с венчающей его 100-метровой фигурой Ильича. Эта стройка была доведена до первых этажей, и мы ее видели. А затем война... Пришлось вынимать из уже готовых строительных конструкций годную для производства оружия сталь.
Н.С. Хрущев через 11 лет после Победы и через 3 года после кончины Сталина - расценил послевоенную задержку с возведением Дворца Советов как его (вождя) «неуважение к памяти Ленина... Надо исправить это положение и памятник Владимиру Ильичу Ленину соорудить», - заявил он в конце ХХ съезда КПСС под «бурные, продолжительные аплодисменты».
Чего стоило сие «сооружение», мы узнали еще четыре года спустя. В июле 1960-го «исправили положение» открытием в том же месте, где проектировался Дворец с монументом, на том же фундаменте... плавательного бассейна. Рукоплескания доверчивого съезда «подкрепили» плесканием хлорированной лужи. Ну, «уважили»! Но свято место пусто не бывает...
Утверждение, что в СССР социализм строился «по Марксу», в целом верно только в период, называемый ленинско-сталинским, то есть до 50-х годов прошлого века, а в последующем мы наблюдали дилетантские метания руководства страны. Правда, в послесталинские времена довелось быть свидетелями, а то и участниками многих захватывающих кампаний. Это и целина, и БАМ, и первый, еще догорбачевский, порыв к перестройке. Это достижение паритета с Западом в ракетно-ядерных вооружениях и первый выход человека в космос. Впечатляет то, что за 50-80-е годы мощь советской экономики удвоилась. Но в то же время в наших решающих «верхах» не осталось ни одного образованного и волевого, по-настоящему просвещенного марксиста.
Обращаю внимание на то, что выпадает из факторов предметного анализа или упоминается в нем в обобщенном, трудно узнаваемом виде. К примеру, мы уже привыкли признавать, что Великую Отечественную войну выиграл в основном советский десятиклассник. За этим стоит новая система образования, сформированная под началом А.В. Луначарского и Н.К. Крупской, образ Ленина и фигура советского учителя. 27 миллионов жертв войны - 1/3 на полях сражения и 2/3 в оккупированном тылу - коснулись и громадной массы его учеников. Это и объективный, и субъективный урон советского общества, понижение его физического и умственного потенциала. Если добавить к этому «художества» Хрущева после кончины Сталина: «зачистку» им идеологических, партийных и чекистских кадров, запрет на сталинские труды, то есть выбивание из памяти поколений новейших обобщений в области научного социализма, - то будет очевидно продолжение утрат. Страдает интеллект советского народа, искажается его цель. Единственным хрущевским «теоретиком» будет смотреться старый социал-демократ О.В. Куусинен, погубитель идеи диктатуры пролетариата, в окружении соответственно ориентированной «творческой» молодежи.
2. Ошибка политэкономии
Кардинальной ошибкой нашей политической экономии явилось изображение социалистической экономики только в качестве разновидности, очередной стадии товарного производства. Это глубоко порочная точка зрения. Марксистской наукой социалистическая система хозяйствования рассматривалась как прямой антипод товарно-капиталистической, ее отрицание. Частичное же сохранение последней (сколь долго, трудно сказать) терпелось, пока были нужны переходные формы их категорий и проблематики. Между тем ни они, ни категории, ни формы, по Ленину, «цельного», «законченного», «развернутого» социализма десятилетиями не разрабатывались. С начала хрущевской оттепели мы позволили себе «перенэпить», а в горбачевскую «перестройку» «нэпнулась» вся политэкономия социализма. При повороте в новый переходный период, а он неизбежен, нам придется опять начинать с нэпа, то есть иметь дело со «смешанной», многоукладной экономикой. Но на сей раз надо быть мудрее. Тем более что у нас были умные и бдительные предшественники.
За год до смерти, 15 февраля 1952-го, Сталин имел беседу с группой ведущих экономистов. Он сам взялся за составление нового учебника политэкономии, участвовал в дискуссии о нем и, как соавтор, очень заботился о точном отражении реальностей раннего социализма. На этой встрече он предложил заменить такие категории, как необходимый и прибавочный труд, понятиями «труд для себя» и «труд для общества», а также вместо «загаженного» понятия «прибыль» употреблять термин «чистый доход». Говоря об ограничении сферы действия закона стоимости, Сталин констатировал: «Главное - у нас отпала частная собственность, и рабочая сила не является товаром».
«Перестройка», как известно, шла под прямо противоположным знаком. Правда, Горбачев все время лицемерно кокетничал с именем Ленина, фальшиво употреблял кусочек его фразы про «коренную перемену всей точки зрения нашей на социализм», ослеплял фейерверком «больше демократии, больше социализма, больше света», но поддерживал лишь «затемнение» частной собственностью и рынком. Под этой демагогической занавеской рабочий класс и не заметил надетый на него хомут эксплуатируемой рабочей скотинки, как вновь превратился в продавца своей рабочей силы, то есть стал сам товаром. Социальной опорой Горбачева тут послужили «теневой (криминальный) капитал» и ложное кооперативное движение, которое тут же запахло приватизированными платными туалетами.
3. Проблемы переходного периода остались нерешенными
Еще в 1902 году в проекте Программы РСДРП социальная революция определялась Лениным «как уничтожение частной собственности на средства производства, переход их в общественную собственность и замена капиталистического производства товаров социалистической организацией производства продуктов (курсив мой. - Р.К.) за счет всего общества, для обеспечения полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех его членов».
В дальнейшем по поводу аналогичного места в тексте Ленин заметит: «Надо показать, какое это социалистическое производство». Но его фразочка в сноске, несмотря на обширную литературу вопроса и гигантский опыт социалистического строительства в нашей и других странах, так и останется до конца не учтенной. До сих пор (спустя более столетия) не прояснена четко разница между капиталистическим производством товаров и социалистическим производством продуктов. И в социалистических условиях мы, как и при капитализме, барахтались в сетях товарно-денежных отношений, не утрачивающих свой капиталистический потенциал. Поиск хоть какой-нибудь альтернативы не велся. Последним, кто внушительно заикнулся о переходе от товарно-денежных отношений к продуктообмену, был опять же Сталин. Но он не успел детально разъяснить, что это такое, и Г.М. Маленков, уже через три месяца после ухода его из жизни, на июльском (1953) Пленуме ЦК КПСС небрежно «копытнул» эту категорию. В одном только Маленков оказался прав, заявив: «Если при т. Сталине возможны были ошибки, тем более чревато большими опасностями повторение их в отсутствие такого вождя, каким был т. Сталин». И действительно, ретроспективная портретная галерея лидеров последовавшего советского сорокалетия не сложилась в утешительную картину. До Маленкова не дошло, что необходимость всемерного развертывания товарооборота, на который он сослался, отнюдь не исключает одновременных проб продуктообмена. Не пошли по пути социалистического и предкоммунистического новаторства и другие его коллеги.
Речь идет об уклонении или отказе от мер переходного типа с прогрессивным вектором. Все предпринимаемое во второй половине ХХ века (за исключением намеков XXI съезда) либо консервировало ситуацию, либо тянуло нас назад, а в итоге мы вместо развитого социализма получили примитивный капитализм, отшвырнув Россию в формационном отношении на полтора столетия назад. Это сулило либо сознательное вредительское поведение, либо невежественное недопонимание сущности движения.
4. Элементы, частички, кусочки...
По Ленину выражение «Социалистическая Советская Республика» означает решимость советской власти осуществить переход к социализму, а вовсе не признание новых экономических порядков социалистическими.
Но что же значит слово «переход»? Не означает ли оно, в применении к экономике, что в данном строе есть элементы, частички, кусочки и капитализма, и социализма?».
К сожалению, этот подход уже к началу 60-х годов считался неприемлемым. Обойдя пешком за три года послеуниверситетской работы (1955-1958) всю Брянскую область, я убедился в наличии еще единоличного (патриархального, или мелкотоварного) хозяйства на селе. Упомянутые Лениным «элементы, кусочки, частички» встречались нередко. Между тем столичные экономисты (не без подтанцовки статистиков) были глубоко убеждены в их давнем исчезновении, отчего в начале 1961 года моя брошюра «К вопросу о диалектике товара при социализме» оказалась на грани изъятия. Спас меня тогда от рассыпания набора профессор МГУ И.И. Козодоев. А ведь только с признанием реальных фактов можно было связывать реалистические меры.
Ваш покорный слуга был озадачен и, ничего не пугающийся, даже напуган популярными лозунгами горбачевщины: «Торговля - лицо экономики», «Деньги - кровь народного хозяйства», «Деньги работают - мы отдыхаем»... Если первый из них еще можно было принять за безобидную агитку, то другие смотрелись загадочно и зловеще. Деньги (зеленые и иные бумажки) вовсе не выглядели снабженцами организма кислородом, а выставление их основными работниками и вовсе убивало основу основ общества - производительный труд. Лозунги эти были для богатеньких, деньго- а не талантоимущих, и совсем не решали вопрос, где и как их взять.
Выдвигая еще в конце 60-х годов задачу «оптимизации общественной системы» в качестве делового, подвижного, творческого содержания идеи социализма, я решительно выступал против локальной, узкокоммерческой «оптимизации» (за якобы нехваткой клиентов), сторонники которой ухватились за модное словечко с тем, чтобы прикрыть свой корыстный расчет. Имея в виду одну дишь денежную выгоду, такие люди закрывают неприбыльные школы, библиотеки, дома культуры и роддома, используют случайные долги медицинских, оборонных, транспортных учреждений с очевидными гуманитарными жертвами. Утверждаю, что такая «оптимизация» лишена человеческого смысла, преследует цель из денег делать деньги, что означает крайнюю степень отчуждения между людьми.
Подлинно гуманистической моделью, от которой исходит оптимизация общественной системы, может служить только человек как мера всех вещей, доведенная до совершенства античной скульптуры. Для того чтобы эта древнейшая (2500 лет) гениальная формула Протагора стала рабочей, ее стоит дополнить энгельсовой: «человек есть сила - и производительная и потребительная». Человек есть и мера оптимизации. Разве нужна другая формула реальному гуманизму?
5. В анализ «попросилась» энергия
«...От внимания всех экономистов без исключения, - писал Маркс Энгельсу, - ускользнула та простая вещь, что если товар представляет собою нечто двойственное, а именно потребительную стоимость и стоимость меновую, то и воплощенный в товаре труд должен иметь двойственный характер, в то время как простой анализ труда... постоянно должен наталкиваться на необъяснимые вещи. В этом действительно вся тайна критического понимания вопроса». Но удалось ли нам хоть немного к такому пониманию приблизиться?
Дальнозорко провидя в понятии «товар» ключевой узелок («клеточку») анализа всей частнокапиталистической практики, Маркс развернул на его базе неопровержимо-беспощадное изображение всей системы эксплуатации человека человеком. Можно долго восторгаться «Капиталом», его стройностью, логичностью, простотой, красотой, даже изяществом, но нельзя не отметить следующее. Функционирование системы, показ ее порочности и неизбежной преходящести Маркс вывел только из одной стороны товара - меновой стоимости, то есть траты на его производство средневзвешенного необходимого рабочего времени, оставив незанятой другую. Это была тоже стоимость, но стоимость потребительная (полезность, ценность), которую Маркс (за него даже неловко), как бы торопясь, перекинул из политэкономии в товароведение. Хотя она должна была еще «поработать» и в политэкономии, и в теории перехода к новой формации.
«Каждый знает - даже если он ничего более не знает, - писал Маркс, - что товары обладают общей им всем формой стоимости, резко контрастирующей с пестрыми натуральными формами их потребительных стоимостей, а именно: обладают денежной формой стоимости». Общей формы (а тем более денежной) потребительские блага, понятно, не имели, а вернее, форма не была еще угадана и открыта. Но пробуждающаяся чуткая интуиция уже находилась в состоянии нервного поиска. Он не мог не затронуть и самого Маркса. Разница между меновой и потребительной стоимостями была более чем очевидна. За тысячелетия, с эпохи разложения первобытно-общинного строя, общественная связь между частными собственниками базировалась главным образом на товарном обмене, который, с одной стороны, испытывал массу всевозможных вариаций (от примитивно-натурального обмена «вещь за вещь» до утонченно-ростовщического «деньги за деньги»), с другой - норовил охватить даже сугубо личные сферы жизнедеятельности людей (от творческих: «не продается вдохновенье, но можно рукопись продать», до узкосемейных). Между тем как раз «пестрые натуральные формы» потребительных стоимостей товаров, а не их цены в первую очередь всегда интересовали нормальных людей. Не нищий и безденежный покупатель спросит продавца в магазине, скорее, о свежести хлеба и молока, содержательности и занимательности новой книги, добротности платья и т.д., нежели потребует прейскурант. Потребительная стоимость, можно сказать, прямо задевает тело и душу человека, меновая - его кошелек. Но обладает ли потребительная стоимость, аналогично стоимости меновой с ее денежной маской, своей общей формой? Веками ее берегли от такого любопытства и вопроса все те же «пестрые натуральные формы». Однако намек на его возможное решение все же появился. Он был сделан 30-летним русским социалистом (физик, математик, врач) Сергеем Подолинским в статье «Труд человека и его отношение к распределению энергии» (1880), с которой он успел (умер в 1881 г.) познакомить и Маркса.
При всем своем естественном и искусственном (приобретенном) многообразии (пестроте) потребительские блага все же имеют нечто общее. Оно связано с феноменом энергии. Ее, как и стоимость, мы, понятно, не видим, но с ее всемогущими проявлениями очень даже знакомы. Эту наивную догадку десятилетиями хранила моя память, «глубинная психология». Лишь знакомство в 70-х и живой обмен мнениями с физиком Побиском Кузнецовым позволили ей, «дикарке», робко выйти на свет. Такого элемента как раз не хватало научному социализму.
Понятно, что подобные обобщения и выводы, даже поиск и подбор соответствующих категорий и терминов, само по себе нелегкое и ответственное занятие, порой мучительное. К калориям, киловатт-часам, килограммам зерна и другим единицам измерения энергии можно легко свести животворную мощность продовольствия, продуктов питания всевозможных видов. Можно то же проделать, при условии некоего сближения, в отношении одежды, жилых помещений, предметов быта. «Различия товарных мер, - читаем мы в «Капитале», - отчасти определяются различной природой самих измеряемых предметов, отчасти же являются условными». То же можно сказать о нетоварных мерах энергии. Над этим надо еще долго и серьезно работать. Зато очевидно, что замена капиталистического производства товаров социалистическим производством продуктов означает переход от отчужденно-рыночных отношений частных собственников к отношениям тружеников внутри одного социально нераздельного коллектива, то есть от классово-антагонистического к товарищескому способу производства. В зрелом виде он дает о себе знать в сталинской формулировке основного экономического закона социализма, утверждающего приоритет потребительной стоимости. Однако более полного и многостороннего осмысления и влияния на практику этот комплекс соображений после Сталина уже (у его преемников) не имел. А ведь не деньги, а энергия является кровью экономики.
«Научившись достаточно полно измерять затраты результатов общественной производственной деятельности в энергетических величинах, - писал П. Кузнецов (очевидно, ища компромисс с рынком), - можно привести в некоторое соответствие с потоками реальной энергии и поток денежного обращения». Можно, а нужно ли? Если мы овладеем уже не просто технологически (инженерно-технически), а и статистически («бухгалтерски») потоком реальной энергии, то вряд ли надолго нашего внимания, да и самого дальнейшего существования, будет заслуживать поток денежного обращения. Вопрос, по сути, технический, и более того, элементарный. Но сколько еще копий будет поломано в спорах о нем, путаясь в коммерческих силках?
6. Начало планирования
Блестяще определенное Лениным «основное звено» социалистической модернизации России - план ГОЭЛРО, то есть ее электрификация, имел продолжение в индустриализации страны, коллективизации аграрного хозяйства и культурной революции. На очереди дня встали по меньшей мере две гигантские задачи.
Во-первых, это должна быть доделка и переделка великого всеохватывающего механизма научного мониторинга и предвидения, при помощи которого, по Марксу, должен был руководить народным хозяйством победивший пролетариат. Зародышем его уже были ГОЭЛРО и Госплан. Жизнь подсказывала иметь, кроме финансового (денежного) бюджета, опыта составления которого, помимо буржуазного, тогда еще не было, также бюджет энергетический. Это понятие уже встречалось в работе Подолинского, но до него еще следовало «коллективно» дорасти...
Во-вторых, покончив с такой эпидемией, как эксплуатация человека человеком, и вынудив носителей этой застарелой заразы слиться с трудящейся массой, требовалось приступить к мерам, обеспечивающим переход к бесклассовому обществу и его стабильность.
Россияне, прошедшие еще советскую школу, помнят (хотя бы по названию) об одной из последних записок Ленина: «О придании законодательных функций Госплану», а кое-кто знает и о споре вокруг нее. Это был государственно значимый спор, в котором, помимо Ильича, участвовали Сталин и Троцкий. К сожалению, дело свелось к вопросу о соотношении полномочий центральных ведомств, профессионализма администрирования, на чем к тому же сказывалась темпераментная претензия последнего на что-то вроде хозяйственной диктатуры. От главного, я бы сказал, исторического содержания этого вопроса (что особенно видно с временного расстояния в 93 года) внимание, увы, было отвлечено и в норму не вернулось...
Таким «главным» мне представляется органическое соединение двух бюджетов в государственном планировании - финансового и энергетического. Первый имел дело с учетом и пересчетом бездушных меновых стоимостей, «полпредами» которых выступали деньги, второй (пока еще не апробированный) представлял бы собой обобщенный образ живых человеческих потребностей. То есть в букете - ансамбле самого человека.
Заботой забот государства трудящихся является обеспечение (снабжение) всех граждан по меньшей мере минимумом благ (при условии занятости общественно полезным трудом, либо подготовки к нему, либо трудовой выслуги) применительно к крайней бедности общества, для которого выживание труженика является высшим законом. Знаю это по ленинским высказываниям периода Гражданской войны и на примере трех пережитых карточных систем - одна отменена в 1934-м, другая (период войны) - в 1947-м, третья (издевательски-горбачевская) - в 1980-х...
Перебирая бумаги своего архива, я обнаружил анонимное читательское письмо еще рубежа 70-80-х. И не глупое.
В то время из-за анонимности на него в редакции, где тогда довелось работать, не обратили внимания, но его содержанием было то, о чем я сам думал много лет. «Каждая нация, озабоченная своим будущим, - начинался документ, - определяющей установкой в политике использования национальных ресурсов должна принять за основу принцип разумного самоограничения». Эта установка заинтересовала меня в связи с расшифровкой ленинской формулы «мера труда и мера потребления». Но ничего вразумительного по этому поводу я в литературе не находил.
«Фундамент человеческих потребностей в советском обществе, исходя из опыта предыдущего периода», согласно автору, состоял «из шести структурных элементов.
1. Жилье - не унижающее, но и не развращающее, с учетом природно-географических условий.
2. Одежда - обеспечивающая сезонную комфортность и эстетические потребности гражданина.
3. Еда - включающая в себя все компоненты, необходимые для полного физического развития и полноценной жизнедеятельности гражданина, с учетом национальных традиций и регионально-климатических условий.
4. Здравоохранение - включающее в себя весь лечебно-оздоровительный комплекс современного уровня.
5. Воспитание и образование - включающее в себя их обязательные формы.
6. Безопасность жизни и здоровья гражданина».
Такое «разумное самоограничение» (если бы оно было признано приемлемым) отнюдь не может быть идеалом, вечной и безотносительной нормой, требованием нравственности и права и т.д. Изначально оно опиралось бы на истину «человек есть мера всех вещей», но предполагало рациональное условие самосохранения общества при самых неблагоприятных обстоятельствах, разумеется, не исключая затем развития при их положительных переменах. Это как бы первичный, элементарный проект всей системы потребления, нуждающийся в дальнейшем расширении и совершенствовании, согласно логике бесконечно прогрессирующей культуры.
7. Без человека никуда
Если обществу придется заново создавать Госплан - а при реставрации социализма это неизбежно, то «пара», по Ленину «мера труда и мера потребления», будет нуждаться в тщательном продумывании, исчислении, нормировании и утверждении. Причем все это упирается в одно - в фигуру человека.
В плановом ведомстве понадобится создать социологическую службу, периодически (раз в 2-3 года) измеряющую по необходимым параметрам живой отечественный социум и представляющую его детальный, в том числе «потребностный» портрет. Такой портрет при нужной детализации (а не согласовании интересов многих контор, как прежде) должен служить научной базой планирования. С законодательной деятельностью вполне сопоставимо сохранение и пополнение ресурсов «самоограничения», которые, вероятнее всего, с восстановлением социализма начнут планироваться директивно и предоставляться трудящимся гражданам безвозмездно.
Наряду с эволюцией взаимоотношений форм собственности - общенародной и кооперативной (промышленной, сельскохозяйственной, потребительской сферы услуг) - представляется целесообразным в отношениях распределения строжайшим образом придерживаться известного традиционного принципа: от каждого по способностям - каждому по труду, его количеству и качеству. При этом «потребительская корзина» могла бы выглядеть существенно иначе. Она делилась бы на две части. Одна часть, попадающая под нормы «разумного самоограничения» (очевидно изменчивого), выдавалась бы, при предъявлении трудовой книжки, бесплатно, другая, а также блага сверх нее, предметы особого интереса, моды, роскоши и т.п. - за деньги. Возникающее при этом ощущение хотя бы легкого прикосновения к коммунистическому будущему, возобновление борьбы за снижение себестоимости продукции, оптовых цен, ежегодное понижение цен розницы наряду с заботой о качестве бесплатной части «потребительской корзины» не только сокращало бы объем рыночных отношений, но и служило бы частью механизма экономического и морального стимулирования труда. Человек ни на одном из этих этапов не терялся бы и постоянно получал бы сигналы о том, что делается все ради него, во имя него.
Окончание