Вот какие это было поколения! / Инопланетяне с планеты СССР
Ещё ностальгия по СССР
Я жил среди великих
Лица эпохи / С планеты СССР / «Отечественные записки»
Советского Союза никто для нас не создавал, мы сами его строили. Это было общество переходного типа к высокой стадии социализма. Как во всяком переходном обществе, среди нас можно было без труда обнаружить остатки старого. ©Ещё в «Отечественных записках»
Михаил Алексеевич Лаврентьев (слева) и Андрей Алексеевич Трофимук
Мало того, в каждом из нас шли процессы замещения старого новым. Люди сильно различались по степени целеустремленности и по степени освобождения от груза устаревшего. Эти движения личности чрезвычайно важны для понимания прогрессивности общества, и я рискнул оставить несколько портретных зарисовок, которые для меня много значили и значат.
Наследники настоящего человека. Я был на втором курсе аспирантуры в Академии в столице, когда в моей «келье» раздался телефонный звонок. Молодой, звонкий голос доложился, что это Катя Литвинова, она с подругами приехала в Москву и обязательно хочет меня видеть. Катю я хорошо знал. А уж увидеться и не мечтал. Это было настоящим подарком. Мы насмотрелись друг на друга, наговорились, нафотографировались... Катя была бригадиром бригады маляров на строительстве Новосибирского академгородка, человеком на стройке известным. Но дальше она пусть рассказывает сама.
«В 1957 году я поступила в строительное училище №3 (сейчас это ГПТУ №22). Там мы в основном занимались практикой, приобретали профессию маляра. В группе было 25 человек. После окончания училища всю нашу группу отправили на строительство Академгородка.
Приехали мы на стройку 4 августа 1958 года. Местность выглядела очень неуютно: было построено всего несколько финских домиков, общежития не было. Поселились мы в палаточном городке, который был в том месте, где сейчас расположена 25-я больница. Всей группой разместились в одной палатке.
На следующий день распределили по бригадам. Нас пять человек направили в бригаду Владимира Шипицина. В то время нам как воздух нужны были забота и поддержка, доброе слово старших товарищей. Но бригада нас встретила очень неприветливо. Прежде всего нас отделили: вы, мол, только из училища, работать не умеете, будете мешать нашему заработку. Нам заявили: работайте отдельно, и наряды на вас будем закрывать отдельно. Меня поставили звеньевой. Работу давали не по специальности: то подмести, то помыть что-нибудь. Бригада была какая-то разобщенная, в ней в основном были мужчины, которые часто выпивали. И при этом - никакого руководства со стороны бригадира. Заработать мы не могли ничего, только получали аванс, а в получку оставались в должниках.
К счастью, бригаду вскоре расформировали по другим бригадам. Мне на сей раз повезло. Я попала в бригаду замечательного человека и специалиста Ивана Петровича Соплинова. Бригада была большая, но работали здесь четко и дружно... Вскоре на общем собрании мне поручили вести в бригаде культмассовую работу. С этого времени все выходные дни мы проводили вместе: ездили в театры, цирк, на рыбалку, за грибами... Время шло, наступила пора отпусков. Пошел в отпуск и Иван Петрович. Меня на время отпуска оставил за бригадира. В это время мы готовили к сдаче в эксплуатацию 125-ю школу. Иван Петрович очень волновался, как мы без него справимся. Но мы в это время старались, как никогда прежде».
Дальше Катя пишет в воспоминаниях, помещенных в газете стройки много лет спустя, как бригада росла профессионально и завоевывала признание. В тот период в рабочей среде, особенно молодежной, хорошо знали о почине ткачихи Валентины Гагановой. И Соплинов взялся повторить этот почин на нашей стройке - дело, надо сказать, весьма рискованное. Но это был действительно талантливый воспитатель и профессор своего дела. За короткое время он сумел «вытащить» в передовые целых три бригады. Именно тогда Катя унаследовала от своего наставника его бригаду. От Ивана Соплинова ей досталось 28 человек, а вскоре стало уже 42. Самое замечательное было то, что все происходило «вскоре». Люди менялись на глазах. Они к этому изменению стремились.
Катя признается: «Хотя коллектив был отличный, очень тяжело было одному бригадиру уследить за всем. На общем собрании были названы имена 9 человек... Им предстояло, наряду с исполнением обычных обязанностей, взять на себя дополнительные заботы: следить за соблюдением правил техники безопасности, экономным расходованием строительных материалов, за правильностью учета и оплаты труда, контролировать качество работы, организовывать интересный и содержательный отдых и многое другое... Но когда у меня появилось девять старательных помощников, я сразу словно сильнее, зорче, деятельнее стала...
Нельзя не вспомнить и о другом. В результате несчастного случая 18-летний юноша Николай Попов лишился обеих ног. В то время председателем ОПК-149 (объединенного профсоюзного комитета. - М.Ч.) был Владимир Алексеевич Пыринов, а доверенным врачом - Нина Карповна Белых. У нее на глазах произошел этот несчастный случай. Она посоветовалась с В.А. Пыриновым о том, как помочь парню, предложила закрепить за ним бригаду, чтобы навещали его, в какой-то степени поддержали его морально, т.к. парень был одинок и находился в большом отчаянии. На объект приехал В.А. Пыринов, поговорил с нами, рассказал о случившемся несчастье и сказал, что решили шефство поручить нашей бригаде...
Пошли вечером к Нине Карповне - знали, что она очень добрый и чуткий человек, нам поможет. Много мы говорили о Коле в этот вечер. А когда Нина Карповна нас провожала, вспомнили книгу «Повесть о настоящем человеке», повесть о прославленном летчике Алексее Маресьеве. Я сказала Нине Карповне, что хорошо было бы адрес Маресьева узнать да написать ему. Вскоре Нина Карповна принесла адрес. Помню, нерешительно я взяла тетрадку, вырвала лист, написала: «Дорогой Алексей Петрович» - и долго сидела, не зная, что писать дальше. Потом решилась и просто рассказала обо всем случившемся... Письма от А.П. Маресьева долго не было. Но вот однажды меня пригласили в СМУ и вручили большой конверт. Это было письмо от Маресьева мне для Коли.
Заявились в палату к Коле целой гурьбой, радостные, взволнованные, и вручили ему письмо.
«Дорогой Коля! Мне стало известно, что с тобой произошло несчастье. (Девчата не говорили Коле, что они обратились к Маресьеву. - М.Ч.). Я хорошо, Коля, понимаю твое состояние сейчас, представляю, как тебе тяжело и грустно. Но ты не одинок, с тобой рядом, как и раньше, твои друзья, комсомольцы. Добрые и отзывчивые, строгие и искренние, они не оставят тебя в беде и сделают всё возможное, чтобы ты, их товарищ, смог снова вернуться в коллектив и вместе с ними ощутить трудовой задор комсомольской жизни. Из собственного опыта хочу посоветовать тебе следующее. Прежде всего, выполняй все предписания врачей. Когда станет можно пользоваться протезами, надо будет набраться терпения и постараться привыкнуть к ним. Сам понимаешь, что научиться хорошо ходить можно только после упорных систематических тренировок. Уверен, Коля, что ты мужественно перенесешь это тяжелое жизненное испытание и обязательно выйдешь победителем. От всей души желаю тебе скорого выздоровления, бодрости, счастья в жизни. С дружеским приветом, А. Маресьев, Герой Советского Союза».
Когда мы потом приходили к Коле, то всегда видели на тумбочке это письмо... Мы стали замечать, что Коля стал худеть. «Что ты осунулся, Коля?» - спросила как-то я. Николай по секрету рассказал мне о своих тренировках. Когда наступала ночь, он привязывал к незажившим ногам подушки и двигался, двигался, двигался по палате. Не раз няни находили его на полу без сознания.
Семь месяцев ходили мы к Коле в больницу. Привыкли его видеть постоянно сидящим на кровати. А на этот раз мы пришли к нему, а он идет нам навстречу. Передвигается медленно, сам бледный, а глаза, как фонарики, яркие, радостные. «Девчата! Вот они мои родные девчата!» - громко, на всю палату закричал Коля. И больные, знавшие в лицо каждую девушку из нашей бригады, приподнялись на кроватях, выздоравливающие встали. А мы? Застыли в дверях палаты и не скрывали своих радостных слез. Вскоре Коля написал письмо Маресьеву... Мы знали интересы Коли: тяготел он к технике. Еще раньше подобрали ему работу на телефонной станции. Выхлопотали и место в общежитии, в том же доме, где расположена станция. А пока мы были заняты этими хлопотами, Коля жил у врача Нины Карповны. Когда всё уладилось с работой и жильем, Коля пошел в вечернюю школу заканчивать десятый класс. В свободные вечера играл в оркестре на трубе. Переписка с Маресьевым не прекращалась...
Кончается 1963 год, и мы решили поехать в Москву к А.П. Маресьеву с рапортом о делах нашей бригады... Кропоткинская, 10, Комитет ветеранов войны. Прижимая к груди свертки с подарками, мы робко вошли в большое здание... В приемной навстречу нам поднялась из-за стола приветливая женщина Анастасия Илларионовна Чусовитина, член комитета защиты мира. Узнала сразу: «Он вас ждет, входите», - и указала дверь... Часа два провели мы с А.П. Маресьевым. Вот уж действительно настоящий человек! Полной жизнью живет. С такими минута полнее часа...
Должны мы были встретиться с Марти Петровичем Чемодановым. Секретарь Советского райкома партии в самые трудные годы строительства Академгородка, он заканчивал академию... В то время я готовилась к вступлению в КПСС. Мне очень хотелось получить рекомендацию именно от Марти Петровича. И когда я его об этом попросила (это было еще в городке. - М.Ч.), он мне сказал: «Знаешь, Катя, рекомендации я редко кому даю, но тебе дам с удовольствием».
Такое вот продолжение повести о настоящем человеке. Я опустил рассказ Кати об успехах бригады. Но орден Ленина на ее груди говорит о чем-то необычайном. Прошло полвека, но мы издали всё равно видим друг друга.
«Дед». Так звала академика М.А. Лаврентьева окружавшая его молодежь. Этого человека я знал достаточно близко и наблюдал на протяжении почти 30 лет. Даже формальные данные о его вкладе в развитие науки говорят достаточно много. Не рискую судить об этой, главной, стороне его творчества и даже не берусь опираться на апробированные оценки. Помню, сам Михаил Алексеевич, выступая с отчетными сообщениями на годичных собраниях Сибирского отделения АН СССР, неизменно полушутливо замечал, что будет читать чужие отчеты, так как ничего в этих науках не понимает.
Другое дело, конечно, популяризация науки. Она не подходит для строгой оценки научных результатов ученого. Но позволяет шире взглянуть на его личность. Не могу в связи с этим не упомянуть об издании книги «Век Лаврентьева». М.А. родился в 1900 году. Его рождение совпало с началом ХХ века. Ровно через сто лет, в 2000 году, в Сибирском отделении РАН широко отмечался вековой юбилей ученого. В Москве было проведено специальное заседание Президиума РАН с докладом президента Ю. Осипова. Вот к этому событию и была приурочена названная книга под редакцией академиков Н. Добрецова и Г. Марчука. Для интересующихся читателей это кладезь знаний о личности юбиляра. Я же ограничусь здесь скромными заметками.
Михаил Алексеевич Лаврентьев остался в памяти прирожденным лидером научно-технического прогресса. Всё, за что он брался в сфере развития науки и техники, наполнялось его энергией, настойчивостью, страданиями души. Получив мировое признание теоретическими исследованиями в математике и механике, он не остался в области «чистой науки». Его имя громко звучало в работах по созданию ядерного щита Родины. Дорога для первых ЭВМ прокладывалась с его активным участием. Его детище - гидроимпульсная техника с многочисленными приложениями. При таком сочетании он был своим человеком в промышленности.
Но еще более «своим» он был в системе подготовки научной смены. Уже в молодые годы он всемерно поддерживал опыт МФТИ в обучении студентов с привлечением ведущих ученых академии. В Сибири он постарался реализовать многолетний педагогический опыт и идеи в создании целого комплекса обучения от школы до университета и лабораторий НИИ.
Сам акт перебазирования части научного потенциала страны в восточные районы невозможно было осуществить без патриотического стимула и политической поддержки. Патриотизм - это озабоченность судьбами науки в государстве. Сила патриотизма в данном случае определяется поступком ведущих ученых, которые были вполне самодостаточными фигурами. И тем не менее они поехали за Лаврентьевым, своим лидером.
Это убедило руководство страны в серьезности намерений ученых. Так образовалась своего рода личная политическая уния между учеными и руководством страны. Она помогала выдерживать определенные испытания на прочность нового организма. Михаил Алексеевич, между прочим, переселился в Новосибирск, будучи, так сказать, молодым коммунистом: первые шаги на площадке будущего Академгородка были им сделаны в 1957 году, а в партию он вступил в 1952-м. Однако невеликий партийный стаж не мешал ему отстаивать принципиальные позиции.
В 1961 году Н.С. Хрущев посетил городок во второй раз. Это уже походило на отчет о проделанной работе. Мы стояли и ждали прибытия высокого гостя. Н.С. и М.А. вышли из машины вместе, и мы услышали разговор на повышенных тонах. Не сразу, но поняли, что звучит выговор за поддержку «вейсманистов-морганистов». Тогда еще витала тень Т.Д. Лысенко, а Сибирское отделение проявило смелость и создало институт цитологии и генетики, в котором, как утверждалось кое-где, окопались вейсманисты, антилысенковцы. Незадолго до визита к нам на пленуме ЦК КПСС Хрущев напал на директора Института цитологии и генетики Н.П. Дубинина и на... дрозофилу - любимый объект у генетиков для исследования механизмов изменения наследственности на генетическом уровне. Президиум Отделения отпустил Н.П. Дубинина в Москву буквально за сутки до прибытия Н.С. Хрущева…
Мы так и поднимались по лестнице, прислушиваясь к репликам Хрущева и традиционным аплодисментам стоящих по бокам сотрудников. В конце концов, окружающим стало ясно: что-то неладно, и восторги стихли. И услышали фразу Лаврентьева: «Никита Сергеевич! Но я же математик, а не биолог!» - «А-а, так ты как тот крестьянин, к которому с одной стороны подъехал чеченец, с другой - грузин? Один говорит крестьянину: «Если ты скажешь, что на небе луна, я тебя зарежу». Другой говорит: «Если ты скажешь, что на небе месяц, я тебя зарежу». Крестьянин почесал затылок и ответил: «Да не тутошний я, не знаю, что там на небе». После этой, казалось бы, шутливой отповеди все жду: что будет?
А «дед»: «Вы знаете, Никита Сергеевич, перед революцией в Одессе защищалась диссертация по теории вероятностей, в которой доказывалось, что большевикам ни за что не удастся взять власть. А уже после революции тот же соискатель в Москве защищал докторскую диссертацию, в которой обосновывалась неизбежность прихода большевиков к власти. Но на защите нашлись люди, помнившие его первую защиту. Последовал логичный вопрос: где же правда? И соискатель ответил, что отрицательный результат получился только потому, что в одном месте он по ошибке поставил вместо знака плюс знак минус». И гость, и хозяева рассмеялись. Эта дискуссия закончилась со знаком плюс, и Хрущев отправился слушать доклады директоров институтов.
Я мог многократно убедиться, что Михаил Алексеевич обладал еще одним качеством, весьма редким в академической среде. Он мог идти на «вы» в лицо, не прибегая к посредникам.
Как председатель Лаврентьев крайне придирчиво относился к сохранению и развитию принципов функционирования научного центра именно как центра. Поползновения к децентрализации, часто подсознательные, теплились всегда. Какой же директор института откажется прибавить площади под лабораторию, обзавестись своим вспомогательным хозяйством? Что было, то было. Проектировался лабораторный корпус университета. М.А. быстро почувствовал, что институты под видом учебных закладывают исследовательские ячейки. Но ведь студенты должны были базироваться на лаборатории в институтах... Понятно, что такого рода поползновения были пресечены.
…Об этой колоритной фигуре можно было бы рассказывать много поучительного и для будущего, поскольку то, что сегодня происходит с отечественной наукой, прямо противоположно опыту тех лет. В те годы в Академгородок ехал за опытом весь мир. И мировая наука пошла за Лаврентьевым. Когда я был в роли его зама по строительству и опытному производству, как-то пришлось принимать гостя из Японии. Это был человек, как я понял, имевший отношение к созданию будущего известного исследовательского центра Цукубо. Он устроил мне настоящий профессиональный экзамен о Сибирском отделении АН СССР и Академгородке. В заключение я поинтересовался, где ему удалось побывать и давно ли они изучают вопрос. Последовало перечисление целой группы известных научных центров в разных странах и сообщение, что таким изучением они занимаются около десяти лет...
Академик Г.И. Марчук приводит следующее свидетельство о визите в Академгородок президента Франции Шарля де Голля (цитирую из упоминавшейся книги «Век Лаврентьева»): «Между тем, беседуя с нами, членами президиума Сибирского отделения Академии наук, Шарль де Голль дал высокую оценку организации нового типа - научного центра по образу Академгородка. На следующий день после некоторых раздумий он объявил, что по приезде во Францию постарается, чтобы было принято решение о создании двух аналогичных центров: одного - вблизи Парижа, а другого - на юге Франции. Действительно, вблизи Парижа сравнительно быстро был организован центр Орсей, а вот экс-Марсей вблизи Марселя формировался долго, но, кажется, сейчас он начал работать в полную силу».
И немного статистики. В 2007 году Сибирскому отделению РАН исполнилось 50 лет. До создания отделения в Сибири, от Урала до Дальнего Востока, жил и работал один академик АН СССР. В первые выборы в 1958 году в составе Сибирского отделения появились 13 академиков. За полвека высокого звания действительного члена Академии удостоилось 129 ученых (не считая членов-корреспондентов). 21 академику присваивалось звание Героя Социалистического Труда.
Великий гражданин. Это об Андрее Алексеевиче Трофимуке. В Академгородок он приехал в ореоле славы и заслуг в возрасте 48 лет. В 1944 году, в 33 года, был удостоен звания Героя Социалистического Труда за открытие и освоение месторождений нефти в Башкирии - знаменитое «второе Баку», директорствовал во Всесоюзном нефтегазовом НИИ в Москве. Мог бы и не ехать в Сибирь. Но поехал.
И не только поехал, но и сагитировал целую команду, блестящее созвездие представителей геологической науки. Основанный ими институт геологии и геофизики сразу превратился в крупнейший центр наук о земле. И немудрено: в первую волну организаторов вошли академики и члены-корреспонденты АН СССР А. Яншин, В. Степанов, Ф. Шахов, Э. Фотиади, Ю. Косыгин, В. Кузнецов, Б. Соколов, В. Сакс. В дальнейшем с именем А.А. было связано открытие Предуральской, Западно-Сибирской и Восточно-Сибирской нефтегазоносных провинций.
Наверно, лучше геолога никто не знает цену матушке-земле. И именно в связи с этим я вспоминаю А.А. как необычайно целеустремленного человека в защите интересов науки и советского государства. Целых 27 лет помимо института он работал в должности первого заместителя председателя Сибирского отделения Академии. На нем лежали многочисленные обязанности по организации центров за пределами Новосибирска. Поэтому мои строительные вопросы часто замыкались на него. И не только строительные.
Как-то нам пришлось вместе поехать на научно-практическую конференцию по проблемам развития производительных сил Байкальской зоны. Конференция была инициирована Бурятским обкомом партии. Ее статус был поднят участием представителей центральных плановых и других органов. Надо сказать, бурятские руководители были весьма заинтересованы в создании атмосферы признания их превосходства в умении защитить «славное море, священный Байкал» от экологических и иных потрясений.
Я слышал, как руководство обкома уговаривало Трофимука выступить. Он отнекивался. Хозяева не отставали. Пришлось уступить. По некоторым признакам я уже догадывался, что на трибуне будет жарко. И точно. Андрей Алексеевич выложил все, что он думает о загрязнении озера стоками ЦБК (целлюлозно-бумажного комбината), об отравлении южного стада байкальского омуля сбросами фенолов в Селенгу - места нереста рыбы. После конференции я пошутил: нас, наверно, побьют. Но критика великая сила: у трапа самолета гостей провожала половина членов бюро обкома...
Трофимук и его институт, что называется, костьми легли перед гигантской авантюрой по переброске части стока великих сибирских рек (в основном бассейна Оби) в южные районы страны. Ведь по решению правительства велись масштабные предпроектные работы.
Трофимук до конца дней оставался приверженцем советского строя. Но вот в 1998 году новая власть решила наградить его новым орденом «За заслуги перед Отечеством». И власть получила публичный ответ, адресованный Ельцину (А.А. Трофимук впервые опубликовал свое письмо в «Советской России»):
«В Сибири я работаю более 40 лет. Меня пригласили войти в состав членов Сибирского отделения АН СССР его организаторы академики М.А. Лаврентьев и С.А. Христианович и поручили мне организовать новый институт, названный мною Институтом геологии и геофизики, который за свою плодотворную деятельность удостоен звания имени «50-летия СССР».
За последнее десятилетие моей деятельности в Сибири с 1988 по 1997 гг., когда вы возглавляли и возглавляете сейчас высшее руководство Россией, у вас не было оснований награждать меня правительственной наградой, так как все эти годы я был решительным противником ваших действий по развалу СССР в осуществлении губительных для России реформ.
Да, я горжусь тем, что в условиях социалистического строя (пусть даже не совсем совершенного) мне выпало счастье в первые годы после окончания в 1933 году Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова (Ленина) некоторое время работать в Казани, быть на экспедиционных исследованиях на полях Татарской АССР по выявлению нефтегазоносности ее недр. Затем короткое время работал на Урале.
Я счастлив также от того, что на земле Башкирии нашему коллективу геологов и геофизиков в 1943 году удалось найти и быстро освоить новое месторождение Кинзебулатовское, расположенное вблизи Ишимбаевских нефтепромыслов - основных поставщиков нефти и продуктов ее переработки, очень нужных фронтам сражающейся Красной армии. За эту деятельность мне в январе 1944 года было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда.
С 1944 по 1981 гг. я стал кавалером шести орденов Ленина, ордена Октябрьской Революции, двух орденов Трудового Красного Знамени. Согласитесь, что я достойно (по-моему, сверхдостойно) отмечен партией и правительством за свои скромные труды… Я хотел показать, что эти высокие награды я получал не за угодничество перед начальством, а за конкретные дела, содействующие развитию производства и науки.
Совсем другое положение сложилось с начала перестройки и начала вашего, столь губительного руководства Россией...
Вы с энергией, достойной лучшего применения, добиваетесь свободной продажи сельскохозяйственных угодий, земель России, где еще не захоронены миллионы павших воинов, защитников земли русской. Вы создали условия, способствующие ускоренному вымиранию не только участников Великой Отечественной войны, но и всего народа России.
Передав сельскохозяйственные земли не тем, кто их обрабатывает, обеспечивая продовольственную независимость России, а тем, кто готов превратить свободных граждан России в рабов, вы завершаете превращение великой державы в страну, где господствуют эксплуатация и рабский труд рабочих, крестьян, учителей, работников науки, создателей культуры и искусства.
Я считаю зазорным для себя принимать из ваших рук награду за то, что не смог убедить вас и вашего соратника В.С. Черномырдина в проведении не разорительных реформ Международного валютного фонда, а действительных преобразований, поднимающих благосостояние народов России, обеспечивающих им заслуженное величие и процветание».
Чтобы понять, что такое быть великим гражданином Родины, не надо ограничивать историю именами Минина и Пожарского.
Марти Чемоданов, доктор философских наук, профессор
«Советская Россия», 24 сентября 2015
Я жил среди великих
Лица эпохи / С планеты СССР / «Отечественные записки»
Советского Союза никто для нас не создавал, мы сами его строили. Это было общество переходного типа к высокой стадии социализма. Как во всяком переходном обществе, среди нас можно было без труда обнаружить остатки старого. ©Ещё в «Отечественных записках»
Михаил Алексеевич Лаврентьев (слева) и Андрей Алексеевич Трофимук
Мало того, в каждом из нас шли процессы замещения старого новым. Люди сильно различались по степени целеустремленности и по степени освобождения от груза устаревшего. Эти движения личности чрезвычайно важны для понимания прогрессивности общества, и я рискнул оставить несколько портретных зарисовок, которые для меня много значили и значат.
Наследники настоящего человека. Я был на втором курсе аспирантуры в Академии в столице, когда в моей «келье» раздался телефонный звонок. Молодой, звонкий голос доложился, что это Катя Литвинова, она с подругами приехала в Москву и обязательно хочет меня видеть. Катю я хорошо знал. А уж увидеться и не мечтал. Это было настоящим подарком. Мы насмотрелись друг на друга, наговорились, нафотографировались... Катя была бригадиром бригады маляров на строительстве Новосибирского академгородка, человеком на стройке известным. Но дальше она пусть рассказывает сама.
«В 1957 году я поступила в строительное училище №3 (сейчас это ГПТУ №22). Там мы в основном занимались практикой, приобретали профессию маляра. В группе было 25 человек. После окончания училища всю нашу группу отправили на строительство Академгородка.
Приехали мы на стройку 4 августа 1958 года. Местность выглядела очень неуютно: было построено всего несколько финских домиков, общежития не было. Поселились мы в палаточном городке, который был в том месте, где сейчас расположена 25-я больница. Всей группой разместились в одной палатке.
На следующий день распределили по бригадам. Нас пять человек направили в бригаду Владимира Шипицина. В то время нам как воздух нужны были забота и поддержка, доброе слово старших товарищей. Но бригада нас встретила очень неприветливо. Прежде всего нас отделили: вы, мол, только из училища, работать не умеете, будете мешать нашему заработку. Нам заявили: работайте отдельно, и наряды на вас будем закрывать отдельно. Меня поставили звеньевой. Работу давали не по специальности: то подмести, то помыть что-нибудь. Бригада была какая-то разобщенная, в ней в основном были мужчины, которые часто выпивали. И при этом - никакого руководства со стороны бригадира. Заработать мы не могли ничего, только получали аванс, а в получку оставались в должниках.
К счастью, бригаду вскоре расформировали по другим бригадам. Мне на сей раз повезло. Я попала в бригаду замечательного человека и специалиста Ивана Петровича Соплинова. Бригада была большая, но работали здесь четко и дружно... Вскоре на общем собрании мне поручили вести в бригаде культмассовую работу. С этого времени все выходные дни мы проводили вместе: ездили в театры, цирк, на рыбалку, за грибами... Время шло, наступила пора отпусков. Пошел в отпуск и Иван Петрович. Меня на время отпуска оставил за бригадира. В это время мы готовили к сдаче в эксплуатацию 125-ю школу. Иван Петрович очень волновался, как мы без него справимся. Но мы в это время старались, как никогда прежде».
Дальше Катя пишет в воспоминаниях, помещенных в газете стройки много лет спустя, как бригада росла профессионально и завоевывала признание. В тот период в рабочей среде, особенно молодежной, хорошо знали о почине ткачихи Валентины Гагановой. И Соплинов взялся повторить этот почин на нашей стройке - дело, надо сказать, весьма рискованное. Но это был действительно талантливый воспитатель и профессор своего дела. За короткое время он сумел «вытащить» в передовые целых три бригады. Именно тогда Катя унаследовала от своего наставника его бригаду. От Ивана Соплинова ей досталось 28 человек, а вскоре стало уже 42. Самое замечательное было то, что все происходило «вскоре». Люди менялись на глазах. Они к этому изменению стремились.
Катя признается: «Хотя коллектив был отличный, очень тяжело было одному бригадиру уследить за всем. На общем собрании были названы имена 9 человек... Им предстояло, наряду с исполнением обычных обязанностей, взять на себя дополнительные заботы: следить за соблюдением правил техники безопасности, экономным расходованием строительных материалов, за правильностью учета и оплаты труда, контролировать качество работы, организовывать интересный и содержательный отдых и многое другое... Но когда у меня появилось девять старательных помощников, я сразу словно сильнее, зорче, деятельнее стала...
Нельзя не вспомнить и о другом. В результате несчастного случая 18-летний юноша Николай Попов лишился обеих ног. В то время председателем ОПК-149 (объединенного профсоюзного комитета. - М.Ч.) был Владимир Алексеевич Пыринов, а доверенным врачом - Нина Карповна Белых. У нее на глазах произошел этот несчастный случай. Она посоветовалась с В.А. Пыриновым о том, как помочь парню, предложила закрепить за ним бригаду, чтобы навещали его, в какой-то степени поддержали его морально, т.к. парень был одинок и находился в большом отчаянии. На объект приехал В.А. Пыринов, поговорил с нами, рассказал о случившемся несчастье и сказал, что решили шефство поручить нашей бригаде...
Пошли вечером к Нине Карповне - знали, что она очень добрый и чуткий человек, нам поможет. Много мы говорили о Коле в этот вечер. А когда Нина Карповна нас провожала, вспомнили книгу «Повесть о настоящем человеке», повесть о прославленном летчике Алексее Маресьеве. Я сказала Нине Карповне, что хорошо было бы адрес Маресьева узнать да написать ему. Вскоре Нина Карповна принесла адрес. Помню, нерешительно я взяла тетрадку, вырвала лист, написала: «Дорогой Алексей Петрович» - и долго сидела, не зная, что писать дальше. Потом решилась и просто рассказала обо всем случившемся... Письма от А.П. Маресьева долго не было. Но вот однажды меня пригласили в СМУ и вручили большой конверт. Это было письмо от Маресьева мне для Коли.
Заявились в палату к Коле целой гурьбой, радостные, взволнованные, и вручили ему письмо.
«Дорогой Коля! Мне стало известно, что с тобой произошло несчастье. (Девчата не говорили Коле, что они обратились к Маресьеву. - М.Ч.). Я хорошо, Коля, понимаю твое состояние сейчас, представляю, как тебе тяжело и грустно. Но ты не одинок, с тобой рядом, как и раньше, твои друзья, комсомольцы. Добрые и отзывчивые, строгие и искренние, они не оставят тебя в беде и сделают всё возможное, чтобы ты, их товарищ, смог снова вернуться в коллектив и вместе с ними ощутить трудовой задор комсомольской жизни. Из собственного опыта хочу посоветовать тебе следующее. Прежде всего, выполняй все предписания врачей. Когда станет можно пользоваться протезами, надо будет набраться терпения и постараться привыкнуть к ним. Сам понимаешь, что научиться хорошо ходить можно только после упорных систематических тренировок. Уверен, Коля, что ты мужественно перенесешь это тяжелое жизненное испытание и обязательно выйдешь победителем. От всей души желаю тебе скорого выздоровления, бодрости, счастья в жизни. С дружеским приветом, А. Маресьев, Герой Советского Союза».
Когда мы потом приходили к Коле, то всегда видели на тумбочке это письмо... Мы стали замечать, что Коля стал худеть. «Что ты осунулся, Коля?» - спросила как-то я. Николай по секрету рассказал мне о своих тренировках. Когда наступала ночь, он привязывал к незажившим ногам подушки и двигался, двигался, двигался по палате. Не раз няни находили его на полу без сознания.
Семь месяцев ходили мы к Коле в больницу. Привыкли его видеть постоянно сидящим на кровати. А на этот раз мы пришли к нему, а он идет нам навстречу. Передвигается медленно, сам бледный, а глаза, как фонарики, яркие, радостные. «Девчата! Вот они мои родные девчата!» - громко, на всю палату закричал Коля. И больные, знавшие в лицо каждую девушку из нашей бригады, приподнялись на кроватях, выздоравливающие встали. А мы? Застыли в дверях палаты и не скрывали своих радостных слез. Вскоре Коля написал письмо Маресьеву... Мы знали интересы Коли: тяготел он к технике. Еще раньше подобрали ему работу на телефонной станции. Выхлопотали и место в общежитии, в том же доме, где расположена станция. А пока мы были заняты этими хлопотами, Коля жил у врача Нины Карповны. Когда всё уладилось с работой и жильем, Коля пошел в вечернюю школу заканчивать десятый класс. В свободные вечера играл в оркестре на трубе. Переписка с Маресьевым не прекращалась...
Кончается 1963 год, и мы решили поехать в Москву к А.П. Маресьеву с рапортом о делах нашей бригады... Кропоткинская, 10, Комитет ветеранов войны. Прижимая к груди свертки с подарками, мы робко вошли в большое здание... В приемной навстречу нам поднялась из-за стола приветливая женщина Анастасия Илларионовна Чусовитина, член комитета защиты мира. Узнала сразу: «Он вас ждет, входите», - и указала дверь... Часа два провели мы с А.П. Маресьевым. Вот уж действительно настоящий человек! Полной жизнью живет. С такими минута полнее часа...
Должны мы были встретиться с Марти Петровичем Чемодановым. Секретарь Советского райкома партии в самые трудные годы строительства Академгородка, он заканчивал академию... В то время я готовилась к вступлению в КПСС. Мне очень хотелось получить рекомендацию именно от Марти Петровича. И когда я его об этом попросила (это было еще в городке. - М.Ч.), он мне сказал: «Знаешь, Катя, рекомендации я редко кому даю, но тебе дам с удовольствием».
Такое вот продолжение повести о настоящем человеке. Я опустил рассказ Кати об успехах бригады. Но орден Ленина на ее груди говорит о чем-то необычайном. Прошло полвека, но мы издали всё равно видим друг друга.
«Дед». Так звала академика М.А. Лаврентьева окружавшая его молодежь. Этого человека я знал достаточно близко и наблюдал на протяжении почти 30 лет. Даже формальные данные о его вкладе в развитие науки говорят достаточно много. Не рискую судить об этой, главной, стороне его творчества и даже не берусь опираться на апробированные оценки. Помню, сам Михаил Алексеевич, выступая с отчетными сообщениями на годичных собраниях Сибирского отделения АН СССР, неизменно полушутливо замечал, что будет читать чужие отчеты, так как ничего в этих науках не понимает.
Другое дело, конечно, популяризация науки. Она не подходит для строгой оценки научных результатов ученого. Но позволяет шире взглянуть на его личность. Не могу в связи с этим не упомянуть об издании книги «Век Лаврентьева». М.А. родился в 1900 году. Его рождение совпало с началом ХХ века. Ровно через сто лет, в 2000 году, в Сибирском отделении РАН широко отмечался вековой юбилей ученого. В Москве было проведено специальное заседание Президиума РАН с докладом президента Ю. Осипова. Вот к этому событию и была приурочена названная книга под редакцией академиков Н. Добрецова и Г. Марчука. Для интересующихся читателей это кладезь знаний о личности юбиляра. Я же ограничусь здесь скромными заметками.
Михаил Алексеевич Лаврентьев остался в памяти прирожденным лидером научно-технического прогресса. Всё, за что он брался в сфере развития науки и техники, наполнялось его энергией, настойчивостью, страданиями души. Получив мировое признание теоретическими исследованиями в математике и механике, он не остался в области «чистой науки». Его имя громко звучало в работах по созданию ядерного щита Родины. Дорога для первых ЭВМ прокладывалась с его активным участием. Его детище - гидроимпульсная техника с многочисленными приложениями. При таком сочетании он был своим человеком в промышленности.
Но еще более «своим» он был в системе подготовки научной смены. Уже в молодые годы он всемерно поддерживал опыт МФТИ в обучении студентов с привлечением ведущих ученых академии. В Сибири он постарался реализовать многолетний педагогический опыт и идеи в создании целого комплекса обучения от школы до университета и лабораторий НИИ.
Сам акт перебазирования части научного потенциала страны в восточные районы невозможно было осуществить без патриотического стимула и политической поддержки. Патриотизм - это озабоченность судьбами науки в государстве. Сила патриотизма в данном случае определяется поступком ведущих ученых, которые были вполне самодостаточными фигурами. И тем не менее они поехали за Лаврентьевым, своим лидером.
Это убедило руководство страны в серьезности намерений ученых. Так образовалась своего рода личная политическая уния между учеными и руководством страны. Она помогала выдерживать определенные испытания на прочность нового организма. Михаил Алексеевич, между прочим, переселился в Новосибирск, будучи, так сказать, молодым коммунистом: первые шаги на площадке будущего Академгородка были им сделаны в 1957 году, а в партию он вступил в 1952-м. Однако невеликий партийный стаж не мешал ему отстаивать принципиальные позиции.
В 1961 году Н.С. Хрущев посетил городок во второй раз. Это уже походило на отчет о проделанной работе. Мы стояли и ждали прибытия высокого гостя. Н.С. и М.А. вышли из машины вместе, и мы услышали разговор на повышенных тонах. Не сразу, но поняли, что звучит выговор за поддержку «вейсманистов-морганистов». Тогда еще витала тень Т.Д. Лысенко, а Сибирское отделение проявило смелость и создало институт цитологии и генетики, в котором, как утверждалось кое-где, окопались вейсманисты, антилысенковцы. Незадолго до визита к нам на пленуме ЦК КПСС Хрущев напал на директора Института цитологии и генетики Н.П. Дубинина и на... дрозофилу - любимый объект у генетиков для исследования механизмов изменения наследственности на генетическом уровне. Президиум Отделения отпустил Н.П. Дубинина в Москву буквально за сутки до прибытия Н.С. Хрущева…
Мы так и поднимались по лестнице, прислушиваясь к репликам Хрущева и традиционным аплодисментам стоящих по бокам сотрудников. В конце концов, окружающим стало ясно: что-то неладно, и восторги стихли. И услышали фразу Лаврентьева: «Никита Сергеевич! Но я же математик, а не биолог!» - «А-а, так ты как тот крестьянин, к которому с одной стороны подъехал чеченец, с другой - грузин? Один говорит крестьянину: «Если ты скажешь, что на небе луна, я тебя зарежу». Другой говорит: «Если ты скажешь, что на небе месяц, я тебя зарежу». Крестьянин почесал затылок и ответил: «Да не тутошний я, не знаю, что там на небе». После этой, казалось бы, шутливой отповеди все жду: что будет?
А «дед»: «Вы знаете, Никита Сергеевич, перед революцией в Одессе защищалась диссертация по теории вероятностей, в которой доказывалось, что большевикам ни за что не удастся взять власть. А уже после революции тот же соискатель в Москве защищал докторскую диссертацию, в которой обосновывалась неизбежность прихода большевиков к власти. Но на защите нашлись люди, помнившие его первую защиту. Последовал логичный вопрос: где же правда? И соискатель ответил, что отрицательный результат получился только потому, что в одном месте он по ошибке поставил вместо знака плюс знак минус». И гость, и хозяева рассмеялись. Эта дискуссия закончилась со знаком плюс, и Хрущев отправился слушать доклады директоров институтов.
Я мог многократно убедиться, что Михаил Алексеевич обладал еще одним качеством, весьма редким в академической среде. Он мог идти на «вы» в лицо, не прибегая к посредникам.
Как председатель Лаврентьев крайне придирчиво относился к сохранению и развитию принципов функционирования научного центра именно как центра. Поползновения к децентрализации, часто подсознательные, теплились всегда. Какой же директор института откажется прибавить площади под лабораторию, обзавестись своим вспомогательным хозяйством? Что было, то было. Проектировался лабораторный корпус университета. М.А. быстро почувствовал, что институты под видом учебных закладывают исследовательские ячейки. Но ведь студенты должны были базироваться на лаборатории в институтах... Понятно, что такого рода поползновения были пресечены.
…Об этой колоритной фигуре можно было бы рассказывать много поучительного и для будущего, поскольку то, что сегодня происходит с отечественной наукой, прямо противоположно опыту тех лет. В те годы в Академгородок ехал за опытом весь мир. И мировая наука пошла за Лаврентьевым. Когда я был в роли его зама по строительству и опытному производству, как-то пришлось принимать гостя из Японии. Это был человек, как я понял, имевший отношение к созданию будущего известного исследовательского центра Цукубо. Он устроил мне настоящий профессиональный экзамен о Сибирском отделении АН СССР и Академгородке. В заключение я поинтересовался, где ему удалось побывать и давно ли они изучают вопрос. Последовало перечисление целой группы известных научных центров в разных странах и сообщение, что таким изучением они занимаются около десяти лет...
Академик Г.И. Марчук приводит следующее свидетельство о визите в Академгородок президента Франции Шарля де Голля (цитирую из упоминавшейся книги «Век Лаврентьева»): «Между тем, беседуя с нами, членами президиума Сибирского отделения Академии наук, Шарль де Голль дал высокую оценку организации нового типа - научного центра по образу Академгородка. На следующий день после некоторых раздумий он объявил, что по приезде во Францию постарается, чтобы было принято решение о создании двух аналогичных центров: одного - вблизи Парижа, а другого - на юге Франции. Действительно, вблизи Парижа сравнительно быстро был организован центр Орсей, а вот экс-Марсей вблизи Марселя формировался долго, но, кажется, сейчас он начал работать в полную силу».
И немного статистики. В 2007 году Сибирскому отделению РАН исполнилось 50 лет. До создания отделения в Сибири, от Урала до Дальнего Востока, жил и работал один академик АН СССР. В первые выборы в 1958 году в составе Сибирского отделения появились 13 академиков. За полвека высокого звания действительного члена Академии удостоилось 129 ученых (не считая членов-корреспондентов). 21 академику присваивалось звание Героя Социалистического Труда.
Великий гражданин. Это об Андрее Алексеевиче Трофимуке. В Академгородок он приехал в ореоле славы и заслуг в возрасте 48 лет. В 1944 году, в 33 года, был удостоен звания Героя Социалистического Труда за открытие и освоение месторождений нефти в Башкирии - знаменитое «второе Баку», директорствовал во Всесоюзном нефтегазовом НИИ в Москве. Мог бы и не ехать в Сибирь. Но поехал.
И не только поехал, но и сагитировал целую команду, блестящее созвездие представителей геологической науки. Основанный ими институт геологии и геофизики сразу превратился в крупнейший центр наук о земле. И немудрено: в первую волну организаторов вошли академики и члены-корреспонденты АН СССР А. Яншин, В. Степанов, Ф. Шахов, Э. Фотиади, Ю. Косыгин, В. Кузнецов, Б. Соколов, В. Сакс. В дальнейшем с именем А.А. было связано открытие Предуральской, Западно-Сибирской и Восточно-Сибирской нефтегазоносных провинций.
Наверно, лучше геолога никто не знает цену матушке-земле. И именно в связи с этим я вспоминаю А.А. как необычайно целеустремленного человека в защите интересов науки и советского государства. Целых 27 лет помимо института он работал в должности первого заместителя председателя Сибирского отделения Академии. На нем лежали многочисленные обязанности по организации центров за пределами Новосибирска. Поэтому мои строительные вопросы часто замыкались на него. И не только строительные.
Как-то нам пришлось вместе поехать на научно-практическую конференцию по проблемам развития производительных сил Байкальской зоны. Конференция была инициирована Бурятским обкомом партии. Ее статус был поднят участием представителей центральных плановых и других органов. Надо сказать, бурятские руководители были весьма заинтересованы в создании атмосферы признания их превосходства в умении защитить «славное море, священный Байкал» от экологических и иных потрясений.
Я слышал, как руководство обкома уговаривало Трофимука выступить. Он отнекивался. Хозяева не отставали. Пришлось уступить. По некоторым признакам я уже догадывался, что на трибуне будет жарко. И точно. Андрей Алексеевич выложил все, что он думает о загрязнении озера стоками ЦБК (целлюлозно-бумажного комбината), об отравлении южного стада байкальского омуля сбросами фенолов в Селенгу - места нереста рыбы. После конференции я пошутил: нас, наверно, побьют. Но критика великая сила: у трапа самолета гостей провожала половина членов бюро обкома...
Трофимук и его институт, что называется, костьми легли перед гигантской авантюрой по переброске части стока великих сибирских рек (в основном бассейна Оби) в южные районы страны. Ведь по решению правительства велись масштабные предпроектные работы.
Трофимук до конца дней оставался приверженцем советского строя. Но вот в 1998 году новая власть решила наградить его новым орденом «За заслуги перед Отечеством». И власть получила публичный ответ, адресованный Ельцину (А.А. Трофимук впервые опубликовал свое письмо в «Советской России»):
«В Сибири я работаю более 40 лет. Меня пригласили войти в состав членов Сибирского отделения АН СССР его организаторы академики М.А. Лаврентьев и С.А. Христианович и поручили мне организовать новый институт, названный мною Институтом геологии и геофизики, который за свою плодотворную деятельность удостоен звания имени «50-летия СССР».
За последнее десятилетие моей деятельности в Сибири с 1988 по 1997 гг., когда вы возглавляли и возглавляете сейчас высшее руководство Россией, у вас не было оснований награждать меня правительственной наградой, так как все эти годы я был решительным противником ваших действий по развалу СССР в осуществлении губительных для России реформ.
Да, я горжусь тем, что в условиях социалистического строя (пусть даже не совсем совершенного) мне выпало счастье в первые годы после окончания в 1933 году Казанского государственного университета им. В.И. Ульянова (Ленина) некоторое время работать в Казани, быть на экспедиционных исследованиях на полях Татарской АССР по выявлению нефтегазоносности ее недр. Затем короткое время работал на Урале.
Я счастлив также от того, что на земле Башкирии нашему коллективу геологов и геофизиков в 1943 году удалось найти и быстро освоить новое месторождение Кинзебулатовское, расположенное вблизи Ишимбаевских нефтепромыслов - основных поставщиков нефти и продуктов ее переработки, очень нужных фронтам сражающейся Красной армии. За эту деятельность мне в январе 1944 года было присвоено высокое звание Героя Социалистического Труда.
С 1944 по 1981 гг. я стал кавалером шести орденов Ленина, ордена Октябрьской Революции, двух орденов Трудового Красного Знамени. Согласитесь, что я достойно (по-моему, сверхдостойно) отмечен партией и правительством за свои скромные труды… Я хотел показать, что эти высокие награды я получал не за угодничество перед начальством, а за конкретные дела, содействующие развитию производства и науки.
Совсем другое положение сложилось с начала перестройки и начала вашего, столь губительного руководства Россией...
Вы с энергией, достойной лучшего применения, добиваетесь свободной продажи сельскохозяйственных угодий, земель России, где еще не захоронены миллионы павших воинов, защитников земли русской. Вы создали условия, способствующие ускоренному вымиранию не только участников Великой Отечественной войны, но и всего народа России.
Передав сельскохозяйственные земли не тем, кто их обрабатывает, обеспечивая продовольственную независимость России, а тем, кто готов превратить свободных граждан России в рабов, вы завершаете превращение великой державы в страну, где господствуют эксплуатация и рабский труд рабочих, крестьян, учителей, работников науки, создателей культуры и искусства.
Я считаю зазорным для себя принимать из ваших рук награду за то, что не смог убедить вас и вашего соратника В.С. Черномырдина в проведении не разорительных реформ Международного валютного фонда, а действительных преобразований, поднимающих благосостояние народов России, обеспечивающих им заслуженное величие и процветание».
Чтобы понять, что такое быть великим гражданином Родины, не надо ограничивать историю именами Минина и Пожарского.
Марти Чемоданов, доктор философских наук, профессор
«Советская Россия», 24 сентября 2015