Интервью с современником. Брюсов
Ещё о литературе, в т.ч. Очень странный Брюсов | «Поэту» / «После смерти В. И. Ленина» | Слушая музыку революции
Валерий Брюсов: «У нас всегда останется то, чего никто не в силах у нас отнять: наши духовные богатства»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Валерий Брюсов, 1910
Поэт-символист о главной силе России и о том, чего на самом деле должна бояться Европа.
Творческая жизнь Валерия Брюсова пришлась на излом веков. Юноша, страстно жаждущий любви, отдававшийся страстям без оглядки, нырнул в войну, а из нее - в бездну разочарований. Позже он нашел утешение в другой бездне - «творения стихов», создавая диковинные и изысканные произведения. Но за причудливыми словесными формами он никогда не забывал главного призвания творца: служить судьбам людей и народов.
- Вы все обращали в повод для творчества - любую скорбь, любую радость. Что сильнее - смерть или любовь?
- Мои первые влюбленности не были любовью. Мне хотелось быть героем романа. Вот самое точное определение моих желаний. Позже мечты моей юности сбылись: то, что рисовалось мне как далекое desideratum, стало действительностью. Девушка шепчет мне «люблю» и отдается мне; стихи мои будут напечатаны. Чего еще? Сейчас я счастлив, но... но что дальше? Но если она умрет, разрубится запутывающийся узел наших отношений, распутается красиво, театрально и с честью для меня. Я буду плакать, я буду искать случая самоубийства, буду сидеть неподвижно целые дни!.. А сколько элегий! Дивных элегий! Вопли проклятий и гибели, стоны истерзанной души... О! Как это красиво, как это эффектно. И она умерла. Вооружась скальпелем рассудка, я продолжал понимать, что, женись я на ней, моя жизнь была бы печальна, в конце концов. Но такое уверение не успокоит чувства.
- В своем творчестве вы не видели преград, одним из первых перешли на новую орфографию, пробовали мыслимые и немыслимые словесные формы. Что толкало вас быть впереди всех?
- Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут! Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду я!
- Не слишком ли много в наше время «вождей» и «путеводных звезд»?
- Сейчас все отдельные группы в литературе враждуют между собой: имажинисты с футуристами, футуристы - с пролетарскими поэтами и т.д. - каждая выражает притязание, что лишь она одна стоит на верном пути. Но вряд ли одна из этих групп окажется тем зерном, из которого вырастет будущая литературная школа в истинном смысле этого слова. Вернее то, что они все вместе, не сознавая того, подготовляют почву для этой школы. Разные течения нашей литературы в близком будущем должны будут слиться в одном широком потоке, который и даст нам то, чего мы все так ждем: выражение современного мироощущения в новых, ему отвечающих формах. То будет поэзия вновь всенародная и общедоступная. Пока же наша поэзия делает то, что может и что обязана, то, чего от нее требует исторический момент: она ищет. Каждой эпохе - своя поэзия, свое искусство. Не случайно зарей XIX века был романтизм - учение о самостоятельном значении каждой народности. Национальное объединение стало руководящей политической идеей закончившегося столетия. Народы наперерыв добивались политической свободы и обособленности, и согласие с духом века давало силу самым неподготовленным политикам. Освободилась Греция, отделилась Бельгия, осуществилась единая Италия и единая Германия (что казалось немыслимым теоретикам близкого прошлого), восстали из четырехвекового небытия южно-славянские государства. Мы все до сих пор немного пьяны этой романтической поэзией национального героизма. Все согласное с ним нам представляется прекрасным и справедливым, все несогласное - отступлением от нормы. С этой точки зрения мы смотрим на карту западных пределов Европы как на вполне законченную, так как Испания, Португалия, Франция, Италия и Англия замкнулись в границы своего языка и народа. Между тем каждое столетие перемежевывало их земли, и думать, что этого уже не случится в будущем, - обычное ослепление современностью.
- Что сейчас обладает достаточной силой, способной вновь перекроить карту Европы?
- Революция в Персии, революция в Турции, движение в Марокко, сопротивление, оказанное арабскими племенами итальянцам в Триполитании, - все это показывает, что ислам проснулся. Он еще не вполне пришел в себя, еще не высвободился из-под тяжелой пяты европейцев, но уже собирает силы. Единство священного Корана, общность алфавита, общность главных преданий, общность великих писателей прошлого объединяют его. Придет час, когда ислам встанет на защиту своей религии и своей культуры, на борьбу с христианской Европой, притязающей быть самодержцем на земном шаре. Можно ли предугадать, какие неожиданные силы найдет в себе ислам, если мы не сумели предугадать сил обновленной Японии?
Основатель Турецкой Республики Мустафа Кемаль в битве при Сакарье
- Только ли ислам угрожает ей?
- Панмонголизм и панисламизм - вот две вполне реальные силы, с которыми Европе скоро придется считаться. Третья такая сила должна зародиться в черной Африке. Европейцы совершенно напрасно думают, что Африка - страна, которую можно безнаказанно грабить целые века и население которой в XX веке можно держать в положении рабов, как то делают бельгийцы в своем Конго. Мы скоро услышим еще один лозунг: «Африка для черных!» Быть может, история еще впишет в свои скрижали одну или две войны европейских народов между собой. Но то будут уже последние войны народов. Европе предстоит сплотиться перед лицом общих врагов всей европейской культуры. Важно ли, кому будет принадлежать клочок земли вроде Эльзаса-Лотарингии, Шлезвига-Голштинии, Скутари, когда под угрозой окажется все, добытое двумя или даже тремя тысячелетиями культурной жизни. Народы Дальнего Востока с их чуждой, непонятной нам культурой, мир ислама, объединенный общей верой, и мир черных - вот три ближайших угрозы европейской культуре. Гибельно будет, если грядущее столкновение с ними застанет европейцев занятыми, подобно русским князьям, своими «удельными» распрями.
- Стало быть, мир невозможен?
- Возможно мечтать о «мире всего мира», и нельзя сказать, что такая мечта неосуществима. Но осуществима она лишь в очень отдаленном будущем. Раньше - истории, видевшей борьбу городов, племен и народов, предстоит видеть борьбу рас и культур. Нашествие Востока на Запад, возрождение ислама, объединение черных и падение Европы кажется многим слишком громадными событиями, не по нынешним «маленьким» временам. Они забывают, что именно неожиданное чаще всего и сбывается в истории. Разве правдоподобно было во времена «короля-солнца», что русским казакам придется вспоминать «у врат Парижа свой бивак», или во времена Карла V, императора Священной Римской империи, короля испанского и властителя обеих Америк, во владениях которого никогда не закатывалось солнце, что «американцы» будут бить испанцев при благосклонном нейтралитете всей Европы?
- Большие потрясения затронули и Россию. Революция в России слишком сильно изменила ход событий. Как вы это оцениваете?
- Не должно быть двух мнений о совершившемся в России перевороте. Только духовные слепцы могут не видеть, как величественно прекрасен был охвативший всю Россию порыв; только враги родины могут отрицать всемирно историческое значение недавних событий, в корне изменивших государственный строй в России; только люди, чуждые самым светлым заветам нашего прошлого, в частности всей русской литературы, от Новикова, Радищева, Пушкина, через Герцена, Огарева, Тургенева до Льва Толстого, Чехова, Максима Горького и других, наиболее видных наших современников, могут сомневаться в том, что ныне исполнились лучшие чаяния прекраснейших умов нашей истории.
- Полезен ли будет России мир, стоивший ей короны?
- Вероятно, если мы предложим германским империям мир «на каких угодно условиях», мы получим в ответ согласие заключить мир. По условиям такого мира целые области, населенные нашими братьями или народами, издавна связавшими свою судьбу с Россией, перейдут под тяжкую пяту прусского деспотизма; на Россию будет наложена невыносимая тяжесть неслыханной контрибуции, выплачивать которую придется и нам лично, и нашим потомкам, истощая свои силы в работе на пользу немецких господ; нам приказано будет принять выгоднейший для Германии торговый договор (одна из главных причин войны), который подорвет нашу торговлю и промышленность, поведет к банкротству банков и закрытию фабрик и заводов, к великой безработице в массах, к окончательному обнищанию крестьянства. Да, конечно, если мы захотим мира «какой бы то ни было ценой», мы, вероятно, встретим сочувствие со стороны наших врагов; Германские империи пойдут нам навстречу, не вмешиваясь в вопрос нашего государственного устроения, предоставляя России быть монархией или республикой, как ей заблагорассудится самой. Это наше внутреннее, частное дело, Privatsache, как скажут немцы, получая все, для них более существенное: Прибалтийские губернии, преобладающее влияние в обрубленной Польше, протекторат над Константинополем и проливами и берегами Черного моря, контрибуцию, торговый договор. Но может ли удовлетвориться таким миром Россия?
- Тогда, если не мир, то что же?
- Пророчествовать об том, что будет с Россией в ближайшие годы и десятилетия, ныне труднее, чем когда-либо. Суждено ли ей преобразиться в федерацию свободных штатов-республик? Распадется ли Россия на несколько обособленных государств, или Российская республика сохранит свое единство, предоставив широкие автономии своим отдельным частям? На будущей карте Европы, в пределах Восточной низменности, где текут Днепр и Волга, что будет напечатано? Широкой лентой слова: «Российская республика»? Шрифтом в разрядку: «Федерация Российских Народов»? Или много разных надписей, среди которых - одна в ряду других: «Московская республика», если только не: «Московское царство»? Однако при всей этой неопределенности есть некоторые черты, которые уже вполне отчетливо выступают из неприветливого сумрака грядущих лет. И если мрачен этот сумрак, то эти, уже означившиеся черты, быть может, еще угрюмей и суровей. Не хочется быть зловещим пророком и прибавлять хоть каплю горечи к тем ее океанам, которые сейчас затапливают все русские души... Но и не должно закрывать глаза на то, что видишь ясно и явно: столь же стыдно обольщать себя несбыточными надеждами или в наше тягостное время повторять старую, слишком дорого нам стоившую ложь о несокрушимости России, как и молчать о безднах, уже разверзнувшихся перед нашими ногами, на нашем пути вперед, сойти с которого нам не дано...
- Бездны безднами, но как это реализуется на деле, так скажем?
- Может быть, наша территория значительно сузится; вероятно, наша военная сила ослабнет; наверное, наша страна обеднеет надолго; несомненно, нам придется долго исправлять разруху нашего народного хозяйства. Но у нас всегда останется то, чего никто не в силах у нас отнять: наши духовные богатства, наша наука, философия, литература, искусства, наше культурное самосознание, достигнутое нами мастерство во всех областях художеств и ремесел. Мы утратим способность грозить материальной силой или подавлять капиталом; но мы сохраним возможность духовного творчества в области государственного строительства, общественной жизни, знаний и художеств.
- Что же тогда должно быть главной силой России в Европе?
- Уже Ломоносов два столетия назад показал, что русский научный гений способен прокладывать новые пути знанию. С тех пор мы давно перестали быть только учениками Европы; во всех сферах знания русские ученые совершали свои завоевания. Но Европа запомнила лишь небольшое число имен, как Менделеев или Мечников в точных науках. Если русская наука и русская мысль обратят на себя внимание всего человечества, разве это не будет лучшим доказательством, что мы, русские, - один из «великих» народов.
Лев Толстой (слева) и Илья Мечников в Ясной Поляне
Наконец, таковы же области творчества литературно-художественного. Мы знаем величие нашего Пушкина, но по многим причинам он недоступен иностранцам (как и Гоголь). Зато Лев Толстой был в той же мере, как русским, всемирным писателем; творчество и проповедь Толстого сделали больше в смысле «признания» нас Европой, чем все победы императоров, от Петра до Николая. Гений Достоевского заслужил нам уважение утонченнейших умов Европы; Ницше, в те дни, когда называл себя «той высшей вершиной, которой в данное время достигло человечество», почтительно называл автора «Бесов» своим учителем. Если иностранцы что-либо знают о России, то именно ее литературу. До сих пор наша литература была нашим лучшим представителем на Западе и на Востоке, и она должна сохранить такое положение и в будущем. Русские писатели должны добиться, чтобы их читали везде и чтобы их голос свидетельствовал всему миру о значении России и русского народа.
При подготовке использованы дневники писателя, а также публицистические статьи и заметки Валерия Брюсова.
Подготовила Елена Горбачева
«Русская планета», 26 сентября 2015
Валерий Брюсов: «У нас всегда останется то, чего никто не в силах у нас отнять: наши духовные богатства»
Интервью с классиком о современной России
2015-й год объявлен в России Годом литературы. «Русская планета» начинает новый проект «Интервью с классиком» - интервью со знаменитыми российскими писателями, творившими в разные времена. Ответами на вопросы будут цитаты из их произведений, писем и дневников. ©Другие интервью с классиками
Валерий Брюсов, 1910
Поэт-символист о главной силе России и о том, чего на самом деле должна бояться Европа.
Творческая жизнь Валерия Брюсова пришлась на излом веков. Юноша, страстно жаждущий любви, отдававшийся страстям без оглядки, нырнул в войну, а из нее - в бездну разочарований. Позже он нашел утешение в другой бездне - «творения стихов», создавая диковинные и изысканные произведения. Но за причудливыми словесными формами он никогда не забывал главного призвания творца: служить судьбам людей и народов.
- Вы все обращали в повод для творчества - любую скорбь, любую радость. Что сильнее - смерть или любовь?
- Мои первые влюбленности не были любовью. Мне хотелось быть героем романа. Вот самое точное определение моих желаний. Позже мечты моей юности сбылись: то, что рисовалось мне как далекое desideratum, стало действительностью. Девушка шепчет мне «люблю» и отдается мне; стихи мои будут напечатаны. Чего еще? Сейчас я счастлив, но... но что дальше? Но если она умрет, разрубится запутывающийся узел наших отношений, распутается красиво, театрально и с честью для меня. Я буду плакать, я буду искать случая самоубийства, буду сидеть неподвижно целые дни!.. А сколько элегий! Дивных элегий! Вопли проклятий и гибели, стоны истерзанной души... О! Как это красиво, как это эффектно. И она умерла. Вооружась скальпелем рассудка, я продолжал понимать, что, женись я на ней, моя жизнь была бы печальна, в конце концов. Но такое уверение не успокоит чувства.
- В своем творчестве вы не видели преград, одним из первых перешли на новую орфографию, пробовали мыслимые и немыслимые словесные формы. Что толкало вас быть впереди всех?
- Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут! Талант, даже гений, честно дадут только медленный успех, если дадут его. Это мало! Мне мало. Надо выбрать иное… Найти путеводную звезду в тумане. И я вижу ее: это декадентство. Что ни говорить, ложно ли оно, смешно ли, но оно идет вперед, развивается, и будущее будет принадлежать ему, особенно когда оно найдет достойного вождя. А этим вождем буду я!
- Не слишком ли много в наше время «вождей» и «путеводных звезд»?
- Сейчас все отдельные группы в литературе враждуют между собой: имажинисты с футуристами, футуристы - с пролетарскими поэтами и т.д. - каждая выражает притязание, что лишь она одна стоит на верном пути. Но вряд ли одна из этих групп окажется тем зерном, из которого вырастет будущая литературная школа в истинном смысле этого слова. Вернее то, что они все вместе, не сознавая того, подготовляют почву для этой школы. Разные течения нашей литературы в близком будущем должны будут слиться в одном широком потоке, который и даст нам то, чего мы все так ждем: выражение современного мироощущения в новых, ему отвечающих формах. То будет поэзия вновь всенародная и общедоступная. Пока же наша поэзия делает то, что может и что обязана, то, чего от нее требует исторический момент: она ищет. Каждой эпохе - своя поэзия, свое искусство. Не случайно зарей XIX века был романтизм - учение о самостоятельном значении каждой народности. Национальное объединение стало руководящей политической идеей закончившегося столетия. Народы наперерыв добивались политической свободы и обособленности, и согласие с духом века давало силу самым неподготовленным политикам. Освободилась Греция, отделилась Бельгия, осуществилась единая Италия и единая Германия (что казалось немыслимым теоретикам близкого прошлого), восстали из четырехвекового небытия южно-славянские государства. Мы все до сих пор немного пьяны этой романтической поэзией национального героизма. Все согласное с ним нам представляется прекрасным и справедливым, все несогласное - отступлением от нормы. С этой точки зрения мы смотрим на карту западных пределов Европы как на вполне законченную, так как Испания, Португалия, Франция, Италия и Англия замкнулись в границы своего языка и народа. Между тем каждое столетие перемежевывало их земли, и думать, что этого уже не случится в будущем, - обычное ослепление современностью.
- Что сейчас обладает достаточной силой, способной вновь перекроить карту Европы?
- Революция в Персии, революция в Турции, движение в Марокко, сопротивление, оказанное арабскими племенами итальянцам в Триполитании, - все это показывает, что ислам проснулся. Он еще не вполне пришел в себя, еще не высвободился из-под тяжелой пяты европейцев, но уже собирает силы. Единство священного Корана, общность алфавита, общность главных преданий, общность великих писателей прошлого объединяют его. Придет час, когда ислам встанет на защиту своей религии и своей культуры, на борьбу с христианской Европой, притязающей быть самодержцем на земном шаре. Можно ли предугадать, какие неожиданные силы найдет в себе ислам, если мы не сумели предугадать сил обновленной Японии?
Основатель Турецкой Республики Мустафа Кемаль в битве при Сакарье
- Только ли ислам угрожает ей?
- Панмонголизм и панисламизм - вот две вполне реальные силы, с которыми Европе скоро придется считаться. Третья такая сила должна зародиться в черной Африке. Европейцы совершенно напрасно думают, что Африка - страна, которую можно безнаказанно грабить целые века и население которой в XX веке можно держать в положении рабов, как то делают бельгийцы в своем Конго. Мы скоро услышим еще один лозунг: «Африка для черных!» Быть может, история еще впишет в свои скрижали одну или две войны европейских народов между собой. Но то будут уже последние войны народов. Европе предстоит сплотиться перед лицом общих врагов всей европейской культуры. Важно ли, кому будет принадлежать клочок земли вроде Эльзаса-Лотарингии, Шлезвига-Голштинии, Скутари, когда под угрозой окажется все, добытое двумя или даже тремя тысячелетиями культурной жизни. Народы Дальнего Востока с их чуждой, непонятной нам культурой, мир ислама, объединенный общей верой, и мир черных - вот три ближайших угрозы европейской культуре. Гибельно будет, если грядущее столкновение с ними застанет европейцев занятыми, подобно русским князьям, своими «удельными» распрями.
- Стало быть, мир невозможен?
- Возможно мечтать о «мире всего мира», и нельзя сказать, что такая мечта неосуществима. Но осуществима она лишь в очень отдаленном будущем. Раньше - истории, видевшей борьбу городов, племен и народов, предстоит видеть борьбу рас и культур. Нашествие Востока на Запад, возрождение ислама, объединение черных и падение Европы кажется многим слишком громадными событиями, не по нынешним «маленьким» временам. Они забывают, что именно неожиданное чаще всего и сбывается в истории. Разве правдоподобно было во времена «короля-солнца», что русским казакам придется вспоминать «у врат Парижа свой бивак», или во времена Карла V, императора Священной Римской империи, короля испанского и властителя обеих Америк, во владениях которого никогда не закатывалось солнце, что «американцы» будут бить испанцев при благосклонном нейтралитете всей Европы?
- Большие потрясения затронули и Россию. Революция в России слишком сильно изменила ход событий. Как вы это оцениваете?
- Не должно быть двух мнений о совершившемся в России перевороте. Только духовные слепцы могут не видеть, как величественно прекрасен был охвативший всю Россию порыв; только враги родины могут отрицать всемирно историческое значение недавних событий, в корне изменивших государственный строй в России; только люди, чуждые самым светлым заветам нашего прошлого, в частности всей русской литературы, от Новикова, Радищева, Пушкина, через Герцена, Огарева, Тургенева до Льва Толстого, Чехова, Максима Горького и других, наиболее видных наших современников, могут сомневаться в том, что ныне исполнились лучшие чаяния прекраснейших умов нашей истории.
- Полезен ли будет России мир, стоивший ей короны?
- Вероятно, если мы предложим германским империям мир «на каких угодно условиях», мы получим в ответ согласие заключить мир. По условиям такого мира целые области, населенные нашими братьями или народами, издавна связавшими свою судьбу с Россией, перейдут под тяжкую пяту прусского деспотизма; на Россию будет наложена невыносимая тяжесть неслыханной контрибуции, выплачивать которую придется и нам лично, и нашим потомкам, истощая свои силы в работе на пользу немецких господ; нам приказано будет принять выгоднейший для Германии торговый договор (одна из главных причин войны), который подорвет нашу торговлю и промышленность, поведет к банкротству банков и закрытию фабрик и заводов, к великой безработице в массах, к окончательному обнищанию крестьянства. Да, конечно, если мы захотим мира «какой бы то ни было ценой», мы, вероятно, встретим сочувствие со стороны наших врагов; Германские империи пойдут нам навстречу, не вмешиваясь в вопрос нашего государственного устроения, предоставляя России быть монархией или республикой, как ей заблагорассудится самой. Это наше внутреннее, частное дело, Privatsache, как скажут немцы, получая все, для них более существенное: Прибалтийские губернии, преобладающее влияние в обрубленной Польше, протекторат над Константинополем и проливами и берегами Черного моря, контрибуцию, торговый договор. Но может ли удовлетвориться таким миром Россия?
- Тогда, если не мир, то что же?
- Пророчествовать об том, что будет с Россией в ближайшие годы и десятилетия, ныне труднее, чем когда-либо. Суждено ли ей преобразиться в федерацию свободных штатов-республик? Распадется ли Россия на несколько обособленных государств, или Российская республика сохранит свое единство, предоставив широкие автономии своим отдельным частям? На будущей карте Европы, в пределах Восточной низменности, где текут Днепр и Волга, что будет напечатано? Широкой лентой слова: «Российская республика»? Шрифтом в разрядку: «Федерация Российских Народов»? Или много разных надписей, среди которых - одна в ряду других: «Московская республика», если только не: «Московское царство»? Однако при всей этой неопределенности есть некоторые черты, которые уже вполне отчетливо выступают из неприветливого сумрака грядущих лет. И если мрачен этот сумрак, то эти, уже означившиеся черты, быть может, еще угрюмей и суровей. Не хочется быть зловещим пророком и прибавлять хоть каплю горечи к тем ее океанам, которые сейчас затапливают все русские души... Но и не должно закрывать глаза на то, что видишь ясно и явно: столь же стыдно обольщать себя несбыточными надеждами или в наше тягостное время повторять старую, слишком дорого нам стоившую ложь о несокрушимости России, как и молчать о безднах, уже разверзнувшихся перед нашими ногами, на нашем пути вперед, сойти с которого нам не дано...
- Бездны безднами, но как это реализуется на деле, так скажем?
- Может быть, наша территория значительно сузится; вероятно, наша военная сила ослабнет; наверное, наша страна обеднеет надолго; несомненно, нам придется долго исправлять разруху нашего народного хозяйства. Но у нас всегда останется то, чего никто не в силах у нас отнять: наши духовные богатства, наша наука, философия, литература, искусства, наше культурное самосознание, достигнутое нами мастерство во всех областях художеств и ремесел. Мы утратим способность грозить материальной силой или подавлять капиталом; но мы сохраним возможность духовного творчества в области государственного строительства, общественной жизни, знаний и художеств.
- Что же тогда должно быть главной силой России в Европе?
- Уже Ломоносов два столетия назад показал, что русский научный гений способен прокладывать новые пути знанию. С тех пор мы давно перестали быть только учениками Европы; во всех сферах знания русские ученые совершали свои завоевания. Но Европа запомнила лишь небольшое число имен, как Менделеев или Мечников в точных науках. Если русская наука и русская мысль обратят на себя внимание всего человечества, разве это не будет лучшим доказательством, что мы, русские, - один из «великих» народов.
Лев Толстой (слева) и Илья Мечников в Ясной Поляне
Наконец, таковы же области творчества литературно-художественного. Мы знаем величие нашего Пушкина, но по многим причинам он недоступен иностранцам (как и Гоголь). Зато Лев Толстой был в той же мере, как русским, всемирным писателем; творчество и проповедь Толстого сделали больше в смысле «признания» нас Европой, чем все победы императоров, от Петра до Николая. Гений Достоевского заслужил нам уважение утонченнейших умов Европы; Ницше, в те дни, когда называл себя «той высшей вершиной, которой в данное время достигло человечество», почтительно называл автора «Бесов» своим учителем. Если иностранцы что-либо знают о России, то именно ее литературу. До сих пор наша литература была нашим лучшим представителем на Западе и на Востоке, и она должна сохранить такое положение и в будущем. Русские писатели должны добиться, чтобы их читали везде и чтобы их голос свидетельствовал всему миру о значении России и русского народа.
При подготовке использованы дневники писателя, а также публицистические статьи и заметки Валерия Брюсова.
Подготовила Елена Горбачева
«Русская планета», 26 сентября 2015