(no subject)
Вначале главное. Причины ситуации в современной России слишком сильно связаны с причинами распада СССР, поскольку современная Россия во многом является проектом тех, кто способствовал развалу Союза. Более того, - все проблемы, которые стояли перед СССР, никуда не делись, а некоторые имеют тенденцию к усилению.
Начнем с идеологии.
Вопреки мифам, СССР развалили не столько демократы и диссиденты, сколько «поколение вторых секретарей» и «генеральских детей», которые «очень хотели стать маршалами, но знали, что у маршалов тоже есть дети». Став функционерами в эпоху застоя, они росли как управленцы, а не как политики, хорошо знали правила аппаратных интриг и при этом воспринимали государственную идеологию как необходимую формальность. То есть они хорошо умели поймать кого-то на слове и выдать эту ошибку за «еретические измышления», но такой навык совсем не требовал от них истинной веры. На людей, которые читали Ленина больше, чем положено, смотрели как на тихих сумасшедших, и в целом необходимость держаться морального кодекса воспринималась скорее как обуза, ибо он противоречил их набору ценностей, сформированных уже в другую эпоху. Поэтому, как только у них появилась возможность сменить власть, они это сделали, сыграв на желании перемен.
И вот вторые секретари оказались у власти, начав выстраивать государственную систему под себя. По сути, им нужна была система, которая гарантировала бы им определённую безопасность, давала бы возможность удовлетворять свои потребности и не очень «парила идеологически». Умение произносить речи на нужную тему у них было, но под маской борьбы с коммунистической идеологией они привыкли бороться с идеологией вообще, с тем, чтобы их деятельность не имела бы каких бы то ни было этических ограничений.
Понятно, что вопрос о внешних ограничениях и о внешнем давлении в целом является частью общефилософской проблемы: добр или зол человек по своей природе. Если человек от природы добр и правилен и в нём есть «некий внутренний закон» наподобие внутренней цензуры, который не позволяет хорошему журналисту писать плохо или ангажировано, внешний закон или цензура ему не нужны. Однако, люди, в которых это не воспитано, нуждаются во внешнем законе, по крайней мере, до тех пор, пока внутренний не появится в них самих. Так что циники, которые не хотели внешнего закона, здесь нашли общий язык с идеалистами, которые мерили других по себе и были уверены в том, что если внешний закон не нужен им, тогда он не будет нужен и всем остальным: мерить всех по себе - это распространённая ошибка.
В результате, ни в ельцинское, ни в путинское время созданием государственной идеологии или новой этики не занимался никто. Все были уверены, что она как-то взрастёт сама, но выросло именно то, что выросло.
. Мы получили страну без идеи и смысла. «Демократы» пытались решить проблему заимствованием смыслов извне, отчего россияне узнали, что «все то, что в советское время им рассказывали о социализме, - ложь, зато все то, что в это же время им рассказывали о капитализме - сущая правда» [1]. К одним обманутым надеждам добавились другие, поскольку «коммунисты за демократию» были уверены в том, что все плюсы социалистической системы останутся, но дополнятся плюсами капитализма, в первую очередь - экономическим изобилием.
(частное следствие этого - то у нас до сих пор правильно не понимают. что такое на самом деле либерализм и демократия. Идеалисты думали, что это и так всем ясно, циники не занимались просветительством, и , как и со «сталинизмом», в этих терминах каждый видит что-то свое, нередко весьма забавно отстаивая свое вИдение перед определением из словаря).
Как обстоят дела с идеологией сейчас? Единственное, что смогли «родить» нынешние околовластные идеологи - это концепция суверенной демократии, которая оказалась недостаточно проработанной для того, чтобы активно ее внедрять. По сути, проблема уперлась в вопрос о том, что такое - российская эндемика, почему механическое заимствование чужих штампов для нас опасно и как именно должно выглядеть слияние традиционного с новым.
Иногда в качестве новой идеологии называют «православизм», который суть не столько собственно православие, сколько тот синтез канонов и языческих по своей сути практик, который доминирует в умах масс и определенной части чиновников. Ибо на данный момент не столько церковь пытается лоббировать особый статус православия, пытаясь добиться того, чтобы государство преподнесло церкви привилегии на блюдечке, сколько государственные мужи пытаются использовать православие (как они его понимают) в качестве хотя бы какой-то духовной опоры. И хотя нынешний патриарх более или менее сумел выдавить «ересь» из верхнего и среднего эшелонов церкви, «на земле» они распространены настолько, что через 3 - 4 года мы всерьез столкнемся с лобби со стороны тех кругов, которых можно назвать «православными талибами», не уступающими радикальным исламистам по оголтелости, фундаментализму и мракобесию.
Кстати об оголтелости. Несмотря на вроде бы разницу идеологических позиций, автор видит в обществе консенсус по ряду важных вопросов.
Во-первых, это распространенное требование, чтобы в стране «навели порядок». Этот «порядок» суть некая идеальная картина, при которой коррумпированные чиновники и нарушающие общественное спокойствие хулиганы быстро попадают в «ежовые рукавицы». Часто этот «порядок» ассоциируют со Сталиным, но не обязательно (хотя то, что идейные сталинисты [2] перестали считаться маргиналами, является частью этого тренда).
Правда, строя планы о том, что надо делать, опускают вопрос, кто будет делать это «что». Ибо никто не желает вкалывать и нести дополнительную ответственность за свои действия. Сегодня нет Ленина, который мог, невзирая на последовавшие затем изумление и насмешки, сказать: «Есть такая партия!» [3].
Ни демократы, ни патриоты не хотят брать на себя больше работы и ответственности, чем сейчас. «Озабоченная часть» политактива строит планы о том, что она будет делать, когда придет к власти, но пока не видно даже нормально проработанной стратегии того, как именно они будут этой власти добиваться. А их планы на «после революции» практически исключают рассуждения о том, как именно и какими средствами они будут проводить в жизнь свои замечательные идеи. В этом они не отличаются от Горбачева. Тот тоже думал, что главное - разрушить старое, а новое как-нибудь построится само. «Менее озабоченные» говорят, что будут делать то же, что раньше, просто рассчитывая на то, что в новой обстановке их идеи или действия получат большую поддержку.
Во-вторых, это консенсус по поводу того, что во всем виноваты враги. Кто именно враг, зависит от политической позиции, но именно в них все дело. Идеи о том, что у РФ нет внешних или внутренних врагов, с ликвидацией которых все сразу же изменится, и что это МЫ должны измениться к лучшему, убив дракона в себе - нет.
Следствием этого является четкое преобладание двойственной логики над поисками консенсуса. Кто не с нами, тот против нас. На «той» стороне - только одурманенные или проплаченные, а весь народ, конечно же, за нас. Тренд на размежевание преобладает над трендом на союз, и хотя оппозиционеры могут объединяться «против», как только речь заходит о выработке позитивной программы, многообразные различия начинают вылезать и потому объединение «против» не перерастает в объединение «за».
Можно обратить внимание, что и среди демократов, и среди социалистов, и в общем-то среди коммунистов (где КПРФ - далеко не единственная партия) существует большое число «войн в песочнице», причём эти войны ведутся с такой интенсивностью, что вызывают обоснованное сомнение, насколько ведущие их способны к конструктивным действиям, и насколько они не «пролюбят» страну, банально не договорившись между собой.
В-третьих, есть консенсус по поводу жестокости. Точнее, ее оправдания. И правые, и левые полагают, что страну спасут массовые расстрелы, люстрации и/или хотя бы массовая высылка чужаков. Впрочем, об этом подробнее будет ниже.
Проблема в том, что, с точки зрения некоторых специалистов, время, отведенное на выработку новой российской идеологии, упущено. Эти процессы нужно было начинать гораздо раньше вместо того, чтобы, разрушая «красный» миф, по сути, ничего не предлагать вместо него. Но «природа не терпит пустоты, и в массовом сознании начинает кристаллизоваться весьма неприятный автору мифологический конструкт, который в «Сумме» я окрестил «желтым мифом».
Важно, что миф этот формируется скорее стихийно, потому что нынешнее российское руководство НЕ занимается официальным выстраиванием новой мифологии, однако на фоне дальнейшего идеологического кризиса и желания власти «разыграть патриотическую карту» этот «желтый миф» может стать государственным, ибо его элементов в работах тех, кто лезет в официальные идеологи (типа пресловутого В. Мединского) хватает.
Напомним, что для «желтого мифа» характерно следующее:
1. Россия объявляется наисамейшей страной, которая всегда была великой и древней. Для обоснования этого тезиса привлекаются любые аргументы, в том числе и откровенно лживые, вплоть до ссылок на Велесову книгу и иные «источники» такого рода. Однако нормальных объяснений, в чем особость России, пока не выдвигается.
2. При этом особая роль России обосновывается не столько перечнем достижений страны, сколько россказнями о том, насколько все вокруг уроды и хуже. Особенно это касается Запада и США, - рассуждения о том, «какие ту-упые эти пиндосы», являются важной частью данной мифологемы. Между тем, для меня между утверждениями «мы лучше их» и «они еще хуже нас» - разница велика.
3. В этом контексте даже известные достижения Запада пытаются оболгать и объявить несуществующими. Лучше всего это видно по чрезвычайно распространенному в определенных кругах представлению о том, что американцы не летали на Луну, и мы имеем дело с грандиозной аферой. Хотя если применять такую же логику к советским достижениям в той или иной области, то можно сделать сенсационное утверждение о том, что все, чем гордился Союз, было туфтой и показухой, а Гагарина, «как известно», убили в подстроенной катастрофе за то, что он мог рассказать тайную историю советского освоения космоса.
4. Из априорной наилучшести России вылезает стремление не признавать темные пятна своей истории. Налицо либо попытки их грубо замазать (маятник разоблачений времен перестройки качнулся в обратную сторону), либо списать все только на контекст эпохи в стиле «когда у нас умирали тысячи, у вас умирали десятки тысяч, так что ничего ужасного нет и не было». А еще на Западе в это время линчевали негров, так что они вообще не вправе предъявлять претензии.
5. Якобы тупость и уродство Запада сочетаются с его извечной неприязнью к России. Враждебность Евросоюза и США подразумевается на уровне контекста - по мнению создателей мифа, это настолько очевидно, что нет необходимости его доказывать. Сегодня антиамериканизм в том или ином виде воспринимается как нечто очевидное среди интеллигенции и «офисного планктона», хотя издевающийся над «пиндосами» вполне позволяет себе носить джинсы и обедать гамбургерами.
6. Одновременно с критикой иностранцев за отсутствие кругозора и эрудиции осуждается изучение иностранной культуры и истории. Ведь и без того понятно, что их ценности чужды и дегенеративны, и потому нет нужды копать вглубь. Между изучением той или иной философии и приверженностью ей автоматически ставится знак равенства. Если ученый, к примеру, китаист, и не вещает о желтой опасности - он куплен Пекином.
7. Соответственно, чуждые России ценности абсолютно неприемлемы и противны. Те же, кто пытается их внедрять, являются или осознанными вредителями, ворами и негодяями (если они делают это сознательно), или сумасшедшими извращенцами, если они сами того не понимают. Таким образом, в любом случае все поклонники Запада - безумные предатели, вредители, педофилы и т. д.
8. Не меньшими «предателями и негодяями» оказываются те русские, которые покинули Россию. При этом градус ненависти даже больше, чем в советской пропагандистской традиции: там они подавались как отдельные отщепенцы, сбежавшие за чуждыми ценностями, ныне это воспринимается как аналог государственной измены.
9. Такое же неуважение распространяется и на язык, историю и культуру бывших советских республик, причем в первую очередь в вину ставится их отсоединение от России: в предатели записываются целые народы. Такие ксенофобские настроения накладываются на «готтентотскую мораль» [4]: если в России ограничиваются права чужаков - это хорошо, но когда кто-то пытается ограничивать права русских за рубежом - это плохо.
10. Все проблемы страны в тот или иной период объясняются исключительно внешним давлением и происками врагов. При этом, поскольку просто так всё на врагов не свалишь, в ход идут конспирологические концепции и аргументы. Соответственно, с этим смыкается ставшее в рамках данного мифа общим местом утверждение о том, что реформаторы «первой волны» были агентами влияния Запада, целью которых был развал Союза и России в угоду врагам. Поисками доказательств создатели мифа и тут себя не утруждают, поскольку применяется принцип объективного вменения: раз СССР распался, значит - они были врагами.
11. Все разновидности врагов при этом позиционируются как нелюди, заведомо лишенные нормальных человеческих черт. Эта дегуманизация слегка напоминает то, как в антисемитских изданиях подаются евреи - существа априори, генетически враждебные государству, народу страны, в которой они проживают, и ее национальной традиции. Смысл дегуманизации довольно прост - отведение Иных из образа и подобия нормального человека, после чего любые действия по отношению к ним, даже нарушающие закон, получают оправдание.
12. Соответственно, решение проблем сводится к устранению врагов и их происков. С точки зрения «нового мифа» достаточно расстрелять всех коррупционеров и выслать всех нерусских мигрантов, после чего жизнь в России чудесным образом наладится. На этом позитивная программа нового мифа ограничивается. И это не решения, видные «сверху», но именно привычные для человека снизу представления о том, что как только «все хорошие люди соберутся и убьют всех плохих», проблемы исчезнут - останутся же только хорошие!
13. Отсюда, как сама собой разумеющаяся, возникает идея о том, что борьба за социальную справедливость - это истребление «плохих людей». С этой точки зрения «желтый» миф можно назвать оправданием беспричинной или неадекватной ненависти.
14. Подобная программа очень хорошо ложится не столько на состояние масс, которые ощущают себя проигравшими «холодную войну», сколько на всех тех, кто считает, что нынешний мир несправедлив к ним.
15. Еще одна проблема этой парадигмы в том, что у затянутого в нее человека атрофируется представление о конструктивном решении проблемы. Подобный поиск врагов абсолютно вышибает мысль о том, что мы сами должны заниматься самосовершенствованием.
При этом, не имея нормальной методологии, этот новый миф очень активно подпитывается не только конспирологией, но и откровенной мистикой, причем мистикой самого разного толка.
Наряду с этим новым мифом (хотя и не совсем как часть его), в массах распространяется мысль о том, что все люди ведут себя как сволочи, как только над ними перестают довлеть внешние ограничения (дескать, вот что на самом деле делает с людьми свобода). Но затем эта мысль сопровождается выводом не о том, что ситуацию надо менять, а о том, что эта ситуация нормальна и ее надо использовать, как есть.
Из этого делается целая серия выводов. Во-первых, некая повсеместно принятая практика (чиновники берут взятки и т. п.) выдается за нормальное положение дел. Если ТЕПЕРЬ это делают все, то это новая норма, а не повод пробовать что-то менять. Более того, отдельные люди с этим справиться и искоренить это не могут, пусть они и не согласны с таким положением вещей.
Во-вторых, делается вывод, что раз люди в целом скоты, то управлять ими можно только при помощи кнута. Как минимум потому, что это проще и эффективнее. В сочетании с первым выводом это лишает структуры власти обратной связи и, как следствие, ответственности их перед народом (напомним - в коммунистической системе какая-никакая обратная связь была и «публично зажираться» было нельзя).
Кроме того, новая мифология оправдывает почти любую жестокость властей: по отношению к врагам - потому что они нелюди; по отношению к подданным - потому что они сволочи и без пинка ими управлять нельзя. При этом, если в более ранних мифах решение о применении неких насильственных действий позиционируется как очень нелегкий выбор власти, здесь на ней не лежит никакой ответственности.
Оправдание жестокости проходит и в другом контексте. Человек, проявивший жестокость в рамках «борьбы за справедливость» (например, убивший оскорбившего его в сети человека или спаливший дом наркоторговца со всей его семьей), перестает считаться преступником. Если ранее подобные обстоятельства воспринимались как смягчающие, но преступление от этого не переставало быть преступлением, в рамках формирующейся парадигмы такой человек становится героем вне зависимости от того, насколько проявленная им жестокость была адекватна ситуации.
Более того, с точки зрения данной концепции благими деяниями можно заслужить право на подлость (нарушение закона, прямую ложь, использование служебного положения в личных целях), даже если эта подлость не относится к плохим средствам, используемым для достижения хорошей цели. Выдающемуся человеку простительно иметь маленькие слабости, а совсем выдающемуся - большие. Так по сути дела закрепляется социальное неравенство, напоминающее автору привилегии типа «тарханства», когда отличившийся получал освобождение от наказания за первые девять совершенных им преступлений.
Изменился и идеал человека. Это - «американская мечта» в представлении советских пропагандистов, когда человек «делает сам себя» не за счет самовозвышения, а за счет утопления других. При этом критериями успешности являются материальное благополучие и уровень власти, позволяющий получать привилегии и обходить законы. Конечно, это не означает, что идеализируется беспринципный эгоист, который никому не желает добра. Нет, новый герой желает добра - в первую очередь, себе. И если причинение себе добра предполагает необходимость утопить другого (коли иначе не получается), он без колебаний это сделает. В лучшем случае, потом спишет этот поступок на то, что «время было такое».
При этом и отчасти из-за этого богатый человек воспринимается как «плохой». за 15 дет существования демократической России не было создано ни одного широко известного литературного произведения, в котором присутствовал бы тот типаж, который Эмиль Золя называл «патологически честным торговцем», - капиталиста, который самоотверженно работает на благо страны, собирая свое состояние не за счет случайной удачи, нечистоплотных махинаций или движения «по трупам», а именно честным путем, пускай и в конкурентной борьбе. За счет таланта, предприимчивости, умения организовать производство и т. п.
Наоборот, в литературе, особенно - в рассчитанной на массового читателя, богатый человек позиционируется или как антагонист, наделенный всеми пороками благодаря развратившей его власти; либо богатство является и оправданием шикарного образа жизни, и внимание заостряется не столько на том, как это богатство было заработано, сколько на том, как его проживают; наконец, благородный олигарх противопоставляется ужасной власти, но и тут процесс обретения его богатства показывается пунктиром, а не выдвигается на первый план [5]. В результате штамп массового сознания выглядит так: чем богаче человек, тем больше преступлений он совершил на своем пути вверх. В лучшем случае, речь идет о «благородных братках» типа героев «Бригады». Однако преступник остается преступником, и когда с ним что-то случается, первая реакция - «Поделом». Так культивируется своего рода отчуждение между массами и богачами, процветание которых никак не связано с процветанием страны.
На все это накладывается советская мифологема «Долга перед Родиной», хотя в данном случае непонятно ни то, что такое Родина, ни то, чем же обусловлен долг (в рамках советской модели было хотя бы понятно, что государство накормило и выучило человека, и он ему обязан). При этом пропагандист, говорящий от имени Родины, присваивает себе это право, не ссылаясь на писаные или неписаные традиции, и не оставляет подобного права «должнику».
И, наконец, запредельно низкое качество пропаганды, которое иногда кажется автору еще более низким, чем советское. При этом любая критика воспринимается только как проявление очернения и непатриотизма, а несогласные с линией партии воспринимаются как проблема, которую надо уничтожить, а не как ресурс для возможного использования [6].
[1] Можно обратить внимание на вал переводной литературы политологического и философского плана, который, несмотря на плохое качество переводов и странные концепции, раскупался на ура.
[2] Под «сталинистами» я понимаю тех, кто считает Сталина идеальным государственным деятелем, чья политика была лишена стратегических ошибок, а также считает сталинский стиль и систему руководства страной своего рода панацеей для нашей страны в любой , не обязательно критической, ситуации.
[3] Обратим внимание на то, что если даже в 1990-е на митингах кричали «Ельцин!», сегодня крик оппозиционных митингов: «Путин должен уйти!» без указания на то, кто его заменит. Единственное, что пока смогла сделать разношерстная оппозиция, кроме требования отмены выборов в Думу, - это выпустить политзаключенных. И то вокруг составления списка этих политзаключенных разгорелись весьма странные дебаты из-за включения в него большого числа людей сомнительной репутации.
[4] Этот термин подразумевает ответ, который будто бы дал вождь одного из африканских племен на вопрос о том, что такое «плохо» и что такое «хорошо»: «Плохо» - это когда враги нападают на нашу стоянку, угоняют наш скот и насилуют наших женщин. «Хорошо» - когда это делаем мы, совершая набег на врагов».
[5] Речь идет именно о массовой литературе типа романов Донцовой, Марининой и т. п., то есть речь идет не о литературе, которая как-то пытается видоизменять штампы массового сознания, а о развлекательном чтиве, которое, наоборот, само отражает и тиражирует эти штампы, потворствуя массовым вкусам.
[6] Под «использованием» понимается как вариант «Если говорите, что плохо, сделайте лучше», так и то, что оппозиция куда более мотивирована искать недостатки и злоупотребления во власти, выявление которых и устранение однозначно идет на пользу режиму.